Текст книги "Трафальгар. Люди, сражение, шторм (ЛП)"

Автор книги: Фил Крейг

Соавторы: Тим Клейтон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

В какой-то момент вечером Дандас сдался и отошел от берега, чтобы спасти свой собственный корабль. Из-за ветра и дождя, которые теперь врывались в его каюту, у него и без того хватало проблем. Вскоре после полуночи лопнул левый шкот марселя, и зарифленный парус заполоскал. Чтобы спасти рей, срезали второй шкот, и парус унесло за борт. Затем разнесло в клочья фор-стень-стаксель.

«Белайл» быстро дрейфовал к берегу. Николас отдыхал после вахты в своей койке и привыкал к перспективе кораблекрушения:

Усиливающийся шторм пригнал нас так близко к берегу, что открывавшаяся перед нами ужасная перспектива казалось почти неизбежной. Около полуночи в кают-компанию вошел мичман и сказал, что капитан желает, чтобы офицеры поднялись на палубу, поскольку, вероятно, мы очень скоро окажемся на берегу.

Все вскочили на ноги, и в этот момент одна из 24-фунтовых пушек сорвалась с креплений: «Предчувствие грозящей нам опасности настолько владело нашими умами, что грохот, казалось, возвестил о приближении нашей гибели». Пока матросы пытались закрепить пушку, которая была достаточно тяжелой, чтобы пробить борт корабля, офицеры выбрались на палубу. Вспышки молний освещали сцену, и гремел гром. Когда лишенный мачт корабль, получивший сильный крен, оказался в подошве громадной волны, вода хлынула через орудийные порты  и обрушилась через спардек на шкафут. Пушечные ядра вылетели из стоек и бешено катались по палубам, где лежали люди, отдыхавшие после изнурительной работы на ручных помпах. Несколько моряков под командованием второго лейтенанта Томаса Коулмана под проливным дождем пытались установить утлегарь в качестве временной фок-мачты. В результате они подняли на нем шлюпочный парус, чтобы попытаться повернуть корабль.

Каждый удар волны о корпус судна казался Николасу ударом о прибрежные рифы: "Часы тянулись томительно медленно, и в каждом порыве бури, казалось, крылась смерть. В сражении шансы сторон были равны, и многим удавалось выжить; но кораблекрушение в такой ураган означало верную гибель для всех, а сомнительное положение корабля держало разум в постоянном состоянии ужаса". Они ждали рассвета, слыша, как каждый час бьют склянки, и "мысли о доме, родных, друзьях давили на сердце и усугубляли наше отчаяние".

В три тридцать впередсмотрящий увидел землю. Крики «Земля с подветренной стороны!» и «Руль на ветер!» вызвали новый взрыв безумного замешательства. Лейтенант Джон Оуэн вспоминал, что "в это время наша участь виделась неизбежной; два орудия на главной палубе порвали крепления и были с трудом перехвачены с использованием матросских гамаков; корабль был совершенно неуправляем и постепенно дрейфовал в сторону прибоя, рев которого усугублял ужасы сцены". Но с помощью временного паруса корабль стал управляемым. Обнаружив, что корабль слушается руля, капитан Харгуд понял, что они не налетят на скалы, и поздравил Оуэна с тем, что они выжили. Морские пехотинцы все еще не были в этом уверены. "Когда мы развернулись, примерно в миле с подветренной стороны были отчетливо видны буруны, поднимавшие брызги на такую ужасающую высоту, что, даже находясь в безопасности, мы не могли смотреть на них без содрогания". Матросы были настолько измучены, что едва ли могли испытывать радость.

При свете дня «Наяда» обнаружила их возле Барбате и снова взяла на буксир, поставила все паруса и взяла курс прямо на Гибралтар. Испанская батарея в Тарифе обстреляла их, но к одиннадцати часам Скала появилась в поле зрения. «Наяда» отдала якорь в тринадцать тридцать, а «Белайл» был отбуксирован шлюпками к молу. Губернатор заметил их приближение. Накануне вечером торговое судно доставило в Гибралтар известие о битве, и он начал приготовления к прибытию британского флота. Однако вместо флота прибыли два потрепанных корабля, у одного из которых не было мачт. Это не помешало гарнизону праздновать. "Когда мы приближались к месту стоянки, – писал Николас, – батарея «Язык Дьявола» произвела холостой залп, и по всем укреплениям разнеслось ликование; все суда на рейде послали людей на реи и приветствовали нас, когда мы проходили мимо них; наше появление на молу было очень радостным: толпы людей всех сословий пришли поприветствовать и поздравить нас, а также узнать подробности одержанной победы". Все офицеры были приглашены на бал в губернаторский дом следующим вечером.

Адмирал Луис также прибыл в Гибралтар со своей эскадрой, следуя на запад с целью присоединения к британскому флоту. Фрэнсис Остин в письме к Мэри Гибсон так описывал этот эпизод:

Услышав о сражении, а также о том, что наш флот нуждался в помощи для устранения повреждений и обеспечения сохранности призов, мы продолжили путь при благоприятном свежем восточном ветре, позволяющим пройти проливы; но прежде чем мы скрылись из виду гарнизона, ветер резко повернул на запад, прямо нам в зубы, и задул очень сильный штормовой ветер, который фактически помешал нашему продвижению. Мы спустились к этому месту [Тетуан] и ждем перемены ветра и погоды, не на шутку беспокоясь за наших друзей в море, которые, возможно, были плохо подготовлены к встрече с таким сильным штормом, какой они, должно быть, испытали у подветренного берега, находясь, вероятно, с поврежденными мачтами. Правду говоря, я и не ожидал услышать, что всем им удалось избежать несчастья.

Глава 21
Сильнейший ураган из тех, которые я когда-либо испытывал

Свирепые порывы ветра в ночь на вторник и среду были прелюдией к самой продолжительной фазе непрерывной непогоды, которая началась вечером в четверг, 24 октября, и продолжалась без затишья более суток.

Лаконичные записи в судовых журналах зафиксировали в ночь на четверг переход сильного ветра в штормовой, шквалы, гром, молнии, проливной дождь и жестокое волнение[70]70
  8 баллов по шкале волнения (высота волн 9-14 метров).


[Закрыть]. Для кораблей, которые уже были потрепаны и чьи экипажи пережили четыре дня и четыре бессонные ночи в ужасающей опасности, это было последнее испытание.

В таких условиях самые маленькие суда были наиболее уязвимы. Шхуна «Пикл» бросила якорь, но куттер «Энтрепренант» находился под парусами вместе с основной частью британского флота в нескольких милях от Чипионы. Это было трофейное французское судно, построенное скоростным, длиной около семидесяти футов, с экипажем из тридцати пяти матросов, двух мичманов, второго штурмана и хирурга  под командованием лейтенанта Роберта Янга.

Янг был тридцатидвухлетним уроженцем Мэна, который пережил крушение старого «Колосса», когда тот в 1798 году затонул с коллекцией античных ваз сэра Уильяма Гамильтона на борту. Янг полагал, что после сражения Нельсон намеревался отправить его домой с донесениями – поручение, которое сделало бы его пост-кэптеном, – и ждал команды от Коллингвуда. На маленьком куттере находились сорок британцев и 157 французов, в основном выжившие с «Ашилля», которых четырьмя днями ранее вытащили нагими из воды. Янг отдал им все белье, которое у него было, но этого на всех не хватало. К счастью, хотя было сыро, но холодно не было. С 66° по Фаренгейту в четверг температура поднялась до 70° во второй половине дня пятницы.

Последний натиск пришел, как это обычно бывает с юго-западными ветрами, серией сильных шквалов. Вдалеке за ними небо потемнело до темно-серого и даже зеленого цвета. Сверкали молнии. При внезапном усилении завывающего ветра туго натянутый такелаж загудел, паруса натянулись, и «Энтрепренант» потерял грот, клочья которого унесло ветром. Дождь хлестал по палубе, обливая людей, пытавшихся справиться с разлетающимися снастями, которые хлестали и извивались, как разъяренные змеи. Они подняли трисель и штормовой кливер, в то время как судно боролось с сильными волнами, которые заливали палубу.

Наступило то, что Джозеф Конрад назвал "густым, серым, дымчатым и зловещим фоном" западного шторма. Горизонт сузился, берега скрылись в облаках – то, что называют «отвратительной погодой». Всё на любом расстоянии было размытым и нечетким. Страх перед скалами и мелководьями отзывался у них в желудках. Внезапно шквал прошел, и на мгновение видимость улучшилась. Была короткая возможность осмотреться и быстро сориентироваться, прежде чем следующий шквал укутал куттер оглушительными порывами ветра и проливным дождем. Ветер был переменным, большую часть времени южным или даже юго-восточным, что уменьшало опасность быть выброшенным на берег, но он был ужасно сильным и порывистым.

Янг поднял сигнал «314», который означал сигнал бедствия и запрос на помощь. Он время от времени стрелял из карронады, чтобы привлечь к себе внимание, но, насколько он мог видеть, вокруг него никого не было. К полудню судно было полузатоплено. Они выбросили за борт пять из десяти своих карронад вместе с ядрами, остатками старого грота и всем остальным, что могло облегчить судно. Затем лопнули фок и штормовой кливер. Когда наступила ночь, не было видно ни луны, ни звезд, смутный свет давали только отблески от фосфоресцирующей пены с гребней волн, которые разбивались о судно. Ночью облака казались темнее, волны выше и опаснее, ветер сильнее. Долгие часы они ждали в страхе, слыша грохот разбивающихся волн. Но они выжили и утром нашли якорную стоянку в относительном укрытии залива Санлукар, где откачали и вычерпали воду и попытались починить свои паруса.

Большие корабли также были в беде, особенно два сильно поврежденных британских флагмана. «Виктори» потерял грот-рей поздно вечером в пятницу; падая, он порвал на куски грот-марсель и грот. Пока боцман Уильям Уилмот и тиммерман Уильям Банс со своими подчиненными разбирали обломки, «Полифем» оторвался от «Виктори» – лопнул буксирный трос. "Три гигантские волны затопили палубы, – писал Уильям Риверс-младший. – Всех моряков поставили к водоотливным помпам. Прикрепили обломок рангоутного дерева (вместо рея) к флагштоку и растянули на нем рейковый парус баркаса, что позволило удерживать корабль против ветра и не давало его захлестывать волнами". Тем временем они каждый час замеряли глубины 100-саженным лотлинем, но всякий раз не достигали дна, так что всю ночь оставались на большой глубине, держась против ветра.

Сразу после того, как грота-рей «Виктори» снесло шквалом, «Ройал-Суверен» лишился последней остававшейся на нем мачты – фок-мачты. В пять тридцать она рухнула за борт, унося с собой паруса и такелаж. Десять минут спустя буксирный трос оборвался, и огромный неуправляемый корпус отнесло от «Марса». Команда установила временную фок-мачту и подавала сигналы бедствия. Капитан Ротерам часто проводил замеры глубин, чтобы определить, приближаются ли они к берегу. Корабль качало так сильно и резко, что одна карронада упала за борт с полуюта. Огромная волна ударила в кормовую галерею, ворвалась в каюту и сбросила раненого и находившегося без сознания лейтенанта Джеймса Клавелла с койки на палубу кают-компании. Клавелла смыло бы в море, если бы капитан морской пехоты Джозеф Валлак не схватил и удержал его бесчувственное тело. Ротерам признал в своих личных заметках, что его корабль "был очень близок к тому, чтобы затонуть во время шторма из-за пробоин от ядер и потери всех мачт".

Обстановка на «Марсе» лейтенанта Уильяма Хенна была лучше до того, как вскоре после наступления темноты он потерял фор-стеньгу. На рассвете Хенна обнаружил, что фок-мачта была настолько сильно повреждена, что его плотникам пришлось ее срубить. Мичман Джеймс Робинсон писал своему отцу в Эдинбург: "Никогда корабли не сталкивались с такой ужасной погодой, как у нас: без мачт (их оторвало) нас швыряло во власти ветра и волн, и, что было еще хуже, земля – проклятие моряка – находилась рядом с нами". Утром и «Марс», и «Ройал-Суверен» подавали сигналы бедствия, но вместе они с трудом добрались к кораблям, стоявшим на якоре у Чипионы, и, когда ветер немного стих рано утром в субботу, сумели встать на якорь неподалеку от них.

Фрегат Томаса Кейпела «Феба» не смог эвакуировать всех людей с французского «Свифтсюра». Прежде чем он потерял связь в разгар шторма, он снял с приза раненых, а его плотники заделали большинство пробоин в нем. Он не смог снова взять француза на буксир, но ухитрился высадить на его борт группу своих людей, которые 26 октября поставили «Свифтсюр» на якорь.

«Африка» также была близка к гибели. Вскоре после наступления темноты в пятницу вечером ее грот-мачта надломилась на высоте всего в двенадцать футов над палубой и, падая, снесла реи фок-мачты. Через три четверти часа, пока матросы расчищали палубу от всей этой неразберихи, рухнула бизань-мачта, разбив при падении две шлюпки. В два тридцать ночи фок-мачта раскололась в трех местах. Под проливным дождем и бушующим ветром, когда волны сбивали их с ног, люди изо всех сил пытались расчистить обломки и установить временные мачты, чтобы удержать судно против ветра и избежать опрокидывания. Этот ущерб был гораздо серьезнее, чем тот, который причинили французы. Экипаж уменьшил вес верхней части корабля, сбросив за борт четыре 18-фунтовых орудия и четыре из десяти 32-фунтовых карронад. В субботу во второй половине дня «Конкерор» увидел сигналы бедствия «Африки» и взял ее на буксир.

Джеймс Мартин и другие матросы «Нептуна» в последние дни усердно трудились над укреплением его мачт и реев: "Мы укрепляли мачты якорными штоками, а реи – лисель-спиртами, вымбовками и тому подобным". Они попытались поставить штормовые комплекты нижних парусов и стакселей, но грот-стаксель разлетелся на куски сразу же, как только его подняли в полдень. Затем они зарифили фок и грот, но в четырнадцать тридцать грот разнесло в клочья. С оставшимися парусами они шли по ветру и с последними лучами солнца увидели берег южной Португалии примерно в девяти милях. Проштормовав всю ночь для избежания опасности налететь на берег, Томас Фримантл заметил «Виктори» около полудня в субботу и приблизился, чтобы взять его на буксир. Около шестнадцати часов ему это удалось, и два трехдечника медленно заковыляли в южном направлении при сильном, но уже менее опасном ветре.

Гораздо южнее с трудом штормовала вторая группа британских кораблей, их последние инструкции заключались лишь в том, чтобы отойти как можно дальше от берега. Вечером 24 октября «Колосс» и «Агамемнон» были почти на том же месте, с которого они двинулись после сражения, – на правом галсе, имея мыс Трафальгар по пеленгу зюйд-ост-тен-ост. Важно отметить, что они находились немного дальше в море, и до мыса была примерно двадцать одна миля. Капитан «Колосса» Джеймс Моррис приготовился к еще одной бурной ночи, сбросив с полуюта карронады. Команда тиммермана потратила целый день на устранение течи и более надежное закрепление орудий, чтобы они не вырвались на свободу при качке. Позади шел «Беллерофон», а вслед за ним «Тандерер» буксировал «Сан-Хуан-Непомусено». 25 октября всем им пришлось нелегко, но, поскольку на следующий день погода улучшилась, они отошли на достаточное расстояние, чтобы обогнуть мыс Трафальгар. С первыми лучами солнца 27 октября Уильям Камби с «Беллерофона» оказался в пределах видимости «Агамемнона» и «Колосса» и присоединился к ним. "Обнаружив, что они держат курс на Гибралтар, – докладывал он Коллингвуду, – я счел целесообразным, учитывая небольшое количество воды, оставшейся на борту, и огромные страдания наших многочисленных раненых, последовать за ними". «Тандерер» присоединился к ним. Коллингвуд понятия не имел, где они находились, но через семь дней после Трафальгарской битвы, исключительно по собственной инициативе, лейтенант Джон Стокхэм привел первый уцелевший приз, «Сан-Хуан-Непомусено», в британский порт.

Если жестокий шторм стал испытанием для закаленных моряков на британских кораблях, то значительно большую тревогу он вызвал у тех находившихся в Кадисском заливе, кто не штормовал зимой у берегов Бретани и чье знакомство со своими кораблями и морем было поверхностным. Армейцы, такие как капитан пехоты Перно, беспомощно лежавший на орлопдеке корабля Жюльена Космао-Кержюльена «Плютон», были в ужасе: «Наш якорь не выдержал, и нас потащило. Море бушевало. В результате ударов вражеских ядер во время боя корабль дал течь, внутрь корпуса поступало двадцать шесть дюймов воды в час, и вдобавок ко всем несчастьям возник пожар, так что мы не знали, что произойдет с минуты на минуту: сядем ли мы на мель, затонем или взорвемся». С берега «Плютон» снабдили новыми якорями, водотечность была в основном устранена, так что через пару ночей он был в большей безопасности. Тем не менее, письмо Перно домой, датированное 5 ноября, напоминало отрывок из готического романа:

В течение этих ужасных дней и ночей каждую минуту со всех сторон раздавались отдаленные выстрелы. Мне сказали, что это были сигналы бедствия с судов, выброшенных на берег. Но никто не смог им помочь. Люди пытались, но несколько катеров и шлюпок, которые были отправлены с этой целью, перевернулись и затонули. Несчастные жертвы были обречены на гибель. Очень немногим удалось спастись после кораблекрушений. Крики раненых были ужасающими. Во время отлива они пытались использовать те конечности, которые у них еще оставались, чтобы перебраться через скалы подальше от ждущей их смерти. Это было неописуемо ужасно и душераздирающе, и в основном происходило ночью.

Реальность, возможно, была не столь мрачной, но скалы в Кадисском заливе во время отлива стояли на пути к спасению, и они действительно погружаются под воду во время прилива, поэтому рассказ Перно о ползающих, увечных, вопящих беднягах, впоследствии утонувших, нельзя сбрасывать со счетов.

24 октября относительно спокойная погода позволила доставить на берег многих раненых. Адмирал Алава был снят с «Санта-Анны». Но даже тогда море было слишком бурным, чтобы можно было перевезти тяжелораненых. Пьер Филибер сообщил, что несколько испанских и французских шлюпок подошли к «Альхесирасу», чтобы забрать раненых, "но штормовое море не позволило нам отправить никого, кроме не слишком тяжело раненых". Лоран Ле Турнер, три раненых лейтенанта и суб-лейтенант Мишель Кербуссо были сняты в тот же день, но вскоре Кербуссо скончался.

Рано утром лейтенанту Вольдемару де ла Бретоньеру, старшему из оставшихся в строю офицеров «Альхесираса», прислали небольшой стоп-анкер, на этот раз на баркасе. Он приказал своим людям завести шлюпкой этот якорь с прикрепленным к нему перлинем впереди по носу корабля, затем попытались подтащить судно к якорю. Но прилив шел на убыль, и вскоре они начали натыкаться на камни. Команда застопорила кабестан, приняв меры, чтобы канат не соскользнул с барабана, и сосредоточила свои усилия на облегчении судна. Они передвинули орудия кормовых батарей вперед, разбили поврежденные шлюпки и выбросили их за борт, выбросили поврежденное рангоутное дерево, дрова для камбуза и откачали всю воду. Их усилия окупились успехом, и в полдень они всплыли без серьезных повреждений.

Чуть позже испанская шхуна наконец-то подвезла нужный им становой якорь с канатом. Ее попросили положить его как можно дальше вперед, шхуна попыталась поставить его впереди стоп-анкера, но ветер внезапно усилился, трос, крепивший якорь к борту шхуны, лопнул и якорь бесполезно упал по траверзу на скальный грунт. Канат, ведущий к становому якорю, так сильно перетерся, что осталась целой только одна прядь. Де ла Бретоньер не мог поднять якорь, который застрял среди скал, поэтому он перерубил канат, и его люди стали подбирать перлинь стоп-анкера. Во время выборки стоп-анкер застрял на краю Галерной отмели. Это было единственное, что их удерживало.

Де ла Бретоньер спросил испанского лоцмана, готов ли он двинуться в путь и попытаться добраться до якорной стоянки, если над всеми рифами будет достаточно воды, чтобы они могли пройти. Тот отказался, сказав, что лучше подождать там, где они были, до утра. Как только они отправили его обратно на берег, низкие тучи сгустились, а юго-западный ветер усилился.

Де ла Бретоньер обсудил ситуацию с Филибером и другими выжившими офицерами. Они "предвидели ночь, еще более страшную, чем предыдущая", и решили идти, невзирая на отсутствие лоцмана. Команда, используя шлюпки, подняла стоп-анкер и развернула корабль на нужный галс, после чего им осталось только молиться. Это сработало: "корабль сразу же набрал ход; он отлично управлялся под тремя брамселями, установленными на обрубках мачт. С той минуты мы поняли, что спасены. Как истинные моряки, они объясняли свое выживание "ходовыми качествами корабля", который они полюбили.

Они прошли над Галерной банкой и на рассвете добрались до якорной стоянки в Кадисской бухте. "Мы отдали якорь на глубине 6½ морских саженей, грунт песчаный и илистый", – торжествующе сообщал Филибер, но сразу же послал офицера к Космао-Кержюльену на «Плютон» с просьбой как можно скорее прислать им становой якорь: погода выглядела угрожающей. Весь этот ужас еще не закончился.

С 22 часов начались порывистые шквалы с дождем; в 23 часа сильный шквал заставил нас сдрейфовать; сразу же мы отдали имевшийся у нас флюк[71]71
  Небольшой однорогий якорь (вроде крюка).


[Закрыть], прикрепив к нему канат, и выстрелами стали звать на помощь. Через полчаса после полуночи мы ощутили сильный удар; перо руля оторвало и мы потеряли его, так как страховочные цепи были разорваны во время боя.

Но «Альхесирас» выжил. В десять утра 25 октября прибыла лодка из Карраки[72]72
  Arsenal de la Carraca – арсенал испанского флота, расположенный недалеко от Кадиса. Рядом с ним расположена судоверфь, где строились и ремонтировались корабли и суда.


[Закрыть] и положила становой якорь далеко впереди них. Наконец, они были в безопасности.

Последний французский беглец, «Эгль», все еще был подвержен стихии. Судно находилось очень близко к берегу, и британцы предположили, что оно село на мель, но это было не так. Из Кадиса маркиз Солана неоднократно писал коменданту замка Санкти-Петри, призывая его спасти экипаж француза. Но, хотя его аванпост находился соблазнительно близко к тому месту, где  стоял на якоре «Эгль», Фермин де Аргумоса не смог добраться до него. Он писал душераздирающие ответы, описывая предпринятые попытки. В первую ночь после битвы Антонио Уллоа повел своих людей в бурное море и спас семнадцать пловцов с «Фугё». Утонули только двое. Следующей ночью они снова вышли в буруны; но море было смертельно опасным для маленьких лодок, и в письмах Аргумосы неоднократно подчеркивалось, насколько "абсолютно невозможно" было добраться до потерпевшего крушение корабля. Звуки сигналов – выстрелов из орудий – слышались постоянно, но только 24 октября они смогли узнать, что это был «Эгль», и все же добраться до него не смогли.

«Эгль» чудом выжил в четверг вечером, но из-за ухудшения погоды в пятницу Асмус Классен созвал офицерский совет. Капитан Гурреж был все еще жив внизу, но ему и многим другим раненым требовалась помощь. Классен опасался, что если они и дальше будут оставаться на месте, то разделят ужасную участь «Фугё», свидетелями которой они были. Но когда они в последний раз перед этим попытались поменять позицию, «Эгль» оказался неуправляемым. С тех пор его корпус пострадал от сильных ударов бешеных валов. Они выбросили за борт 18-фунтовые орудия, часть орудий с верхних надстроек и около тридцати тонн разных материалов с нижней палубы, и решили рискнуть всем в последней попытке добраться до Кадиса. Классен вернулся на палубу.

Ветер только что сменился на юго-западный штормовой. Я немедленно воспользовался этим, чтобы обрубить якорный канат, и был удовлетворен тем, что корабль хорошо управлялся двойным румпелем под небольшим количеством парусов. Я без лоцмана на одном галсе подошел к входу на рейд Кадиса и отдал якорь рядом с испанским кораблем «Сан-Хусто».

Там они простояли пятничную ночь, но недолгий успех оказался иллюзией. С началом отлива у правого борта корабля появились буруны, а на рассвете «его стало бить о грунт и после нескольких последовательных ударов оторвало перо руля». Классен понял, что находится слишком близко к скалам Диамант и оставаться там опасно. Ему пришлось обрубить якорный канат. Но, так как другого у него не было, то единственным шансом было бежать к берегу. Он направил корабль к югу от устья Рио-Гуаделете на мягкое песчано-илистое дно берега, протянувшегося от устья в сторону Пуэрто-Реаля. «Я надеюсь вытащить его», – доложил он сразу после посадки на мель, но этому не суждено было сбыться. Тем не менее, проявив необычайную предприимчивость, он и его коллеги спасли жизни всей команде. Гурреж был доставлен на берег живым, но вскоре скончался от многочисленных ран, о чем, по словам испанского свидетеля, «искренне сожалели» многочисленные друзья, которых он приобрел в Кадисе.

Эта ночь – ночь последнего испытания для «Эгля» – в заливе Кадис закончилась настоящей катастрофой. «Аргонавт» и «Сан-Хусто» подали сигнал бедствия, «Св. Франциск Ассизский» выбросился на берег, а «Эндомтабль» ударился о скалу и исчез, так что, когда утром наблюдатель башни Тавира тщетно осматривал бухту, от него не осталось и следа. Подобрав нескольких выживших с «Буцентавра», «Эндомтабль» был переполнен, но насколько велико было количество людей на его борту, неизвестно. Цифры потерь «Буцентавра», приведенные французским историком Эдуаром Дебриером, учитывают только шестьдесят пять человек, утонувших на «Эндомтабле». Если это верно, на нем могло находиться меньше людей, чем те четырнадцать сотен или более, о которых заявляли истеричные свидетели. Но на борту, вероятно, было около тысячи человек. По словам капитана Перно, чей полк формировал команду пехотинцев для «Эндомтабля», только около 150 человек пережили кораблекрушение, а двадцать два из двадцати четырех офицеров погибли. Ни в одном отчете не указано более 180 выживших. Капитан «Эндомтабля» Жан-Жозеф Юбер утонул вместе с остальными. Два человека из экипажа «Конкерора» также погибли в этом кораблекрушении.

Тем временем в открытом море попытки британцев эвакуировать людей и уничтожить призы застопорились из-за ужасной погоды. «Монарку» сорвало с якоря, и она потерпела крушение в пятницу у южной оконечности берега Аренас-Гордас к северу от Санлукара, в результате чего погибло большинство или все из приблизительно ста семидесяти испанцев, находившихся на борту. «В четверг вечером или утром в пятницу буксирный трос „Монарки“ оборвался, и при дневном свете было замечено, как она дрейфует в бухту: я боюсь, что она погибла со всеми на борту», – сообщил Генри Бейнтан Джорджу Хоупу в воскресенье вечером. Ему самому приходилось несладко на якоре. У «Левиафана» «разбило румпель и расшатало верхние штыри пера руля», но Бейнтан «предпочел это удержанию корабля под парусами в нашем искалеченном состоянии, когда грот-рей сомнителен даже для того, чтобы на нем поставить марсель».

Уильям Резерфорд и команда «Свифтшура» быстро набирали опыт спасательных работ. Они продолжили начатые «Дредноутом» работы по эвакуации людей с «Сан-Августина» и вывезли 116 человек до того, как погода стала невыносимой. «Аякс» попытался продолжить эту работу , но потерял два баркаса со всеми гребцами, и только один катер добрался до испанского корабля, где его восемь человек остались с призовой командой «Левиафана» и тремя сотнями испанцев, все еще находившихся на борту. «Аякс» отказался от эвакуации, сообщив, что "два приза продрейфовали мимо нас... сильный штормовой ветер, неистовые шквалы, бурное море". «Сан-Августин» удержался на плаву до тех пор, когда в субботу стало спокойнее. Затем Бейнтан приказал Кодрингтону завершить эвакуацию, и тот поставил «Орион» на якорь неподалеку от «Сан-Августина», доложив Бейнтану в субботу вечером, что:

Шквал и частичное изменение направления ветра заставили меня опасаться, что я должен отложить работу с призом, и мне следует встать на якорь в более подобающей моряку ситуации для выполнения ваших приказов... Лейтенант-испанец «Сан-Августина» говорит, что корпус герметичен, почти не пропускает воду («всего 8 дюймов в час») и имеет очень хорошие насосы, но только один якорь и якорный канат, на котором он держится. Пера руля нет, на борту около пятисот человек. Учитывая это и возможное наступление благоприятной погоды, я предлагаю дать моей измученной команде как можно больше отдыха сегодня вечером, и я буду готов выполнить ваши приказы утром.

О наступлении благоприятной погоды можно было судить по показаниям барометра, которые наконец-то начали подниматься. Беспокойство Кодрингтона теперь сосредоточилось на многочисленных пленных на его борту и, как следствие, на нехватке воды. В тот день появился «Энтрепренант» и Янг убедил Кодрингтона снять с него «140 нагих французов» (на самом деле 157, согласно списку личного состава «Ориона»). Кодрингтон приказал Янгу «принять людей с приза, чего тот не желает делать из-за нехватки воды, которую я тоже не могу ему дать». У самого Кодрингтона было всего пятьдесят тонн воды, и вскоре у него на борту было почти тысяча человек. В понедельник он эвакуировал людей с «Сан-Августина», а во вторник вечером сжег его. Один из испанских младших офицеров, Хоакин Бокалан, вспоминал, что «все погибшие остались на борту, и большинство из тех, у кого не было ног и рук, были оставлены умирать». Однако, опять же, цифры в британских списках свидетельствуют о том, что все раненые были вывезены, и в этом случае темпы эвакуации были неторопливыми. Капитан Кахигаль писал, что «наши враги великодушно спасли нам жизни».

Кодрингтон проводил свободное время с пленными офицерами Луи Энферне и Огюстом Жикелем. "Капитан «Энтрепида», мой нынешний сотрапезник, крепкий парень, – делился он с Генри Бейнтаном. – Теперь говорит, что предпочитает быть на месте пленника после участия в ожесточенном сражении, чем быть на месте тех капитанов авангарда, которые, уклонившись от сражения, находятся сейчас в Кадисе".

Огюст Жикель вспоминал:

На «Орионе» я вновь соединился с с капитаном Энферне. Мы каждый день проводили часть времени вместе; он был в довольно хорошем настроении и пил много «грога», в котором было столько же спиртного, сколько и воды. Когда я заметил это, он ответил, что это «для того, чтобы погубить врага». Английский капитан Кодрингтон был значительно более образован, чем он, и был склонен проводить долгие часы в беседе со мной. Он рассказывал мне об унылом существовании в длительных плаваниях и бесконечных блокадах, которые Англия возложила на своих моряков, и о том, как он растратил свою жизнь вдали от своей семьи и того, что он любил больше всего. Среди них, как и среди нас, было много разговоров о долге, но, по крайней мере, они могли подбадривать себя такими событиями, как Трафальгарское сражение.

27 октября Бейнтан сообщал капитану «Дефенса» Джорджу Хоупу о местной ситуации:

Поскольку я прибыл сюда утром в четверг, я счел необходимым взять на себя командование судами, стоявшими на якоре, и попытался передать, несмотря на погоду, приказ командующего, а именно: снять людей с призов и уничтожить их; но поскольку волнение было огромным, а корабли находились далеко друг от друга, то было сделано гораздо меньше, чем я страстно желал, и много шлюпок было потеряно.

Он уточнил, что приказал «Ориону» встать на якорь рядом с лишенным руля «Сан-Августином», а «Аяксу» подойти поближе к «Аргонауте», стоявшей на якоре севернее и тоже без пера руля, – для того, «чтобы снять остававшихся там людей, после чего призы будут уничтожены».