Текст книги "Трафальгар. Люди, сражение, шторм (ЛП)"

Автор книги: Фил Крейг

Соавторы: Тим Клейтон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

К счастью для британцев, отправленное Нельсоном наблюдать за флотом Вильнёва быстроходное посыльное судно вовремя добралось до Англии, и поздно вечером 8 июля Адмиралтейство было извещено о передвижении французов. Опасаясь будить раздражительного первого лорда Адмиралтейства, сэра Чарльза Миддлтона, лорда Бархема, адъютанты только поутру передали ему сообщение. Он был вне себя от случившейся задержки. Все еще в ночной рубашке, восьмидесятилетний джентльмен на скорую руку написал несколько распоряжений, которые должны были расстроить замыслы французов. Вильнёв не прорвется в Ла-Манш беспрепятственно, как надеялся Наполеон.

22 июля британские силы в количестве пятнадцати линейных кораблей под командованием вице-адмирала сэра Роберта Кальдера перехватили двадцать кораблей Вильнёва мористее мыса Финистерре, северо-западной оконечности Испании. В условиях плохой видимости корабли вступили в схватку, закончившуюся без результата. После двухдневного противостояния при практически полном отсутствии ветра противники потеряли друг друга из вида. С поврежденными кораблями, недостатком провизии, большим количеством больных Вильнёв направился в ближайший дружественный порт Виго, находящийся непосредственно к северу от португальской границы. Спустя несколько дней он перешел в расположенные несколько севернее порты-близнецы Ла-Корунья и Эль-Ферроль, где он соединился с другими французскими и испанскими силами.

Теперь Вильнёв имел двадцать восемь линейных кораблей в приемлемом состоянии. Все, что оставалось сделать, по мнению Наполеона, это направиться в Брест, соединившись по пути с пятью кораблями, которые уже вышли из Рошфора, разблокировать Брест и двадцать пять линейных кораблей, находившихся там, и прибыть в Булонь. Но, к ярости Наполеона, Вильнёв остался в Ла-Корунье.

Как в Британии, так и на самом флоте люди ощущали нависшую на ними грозную опасность. Против двадцати одного вражеского корабля в Бресте, плюс двадцати восьми Вильнёва и пяти из Рошфора, британцы могли противопоставить в этот момент только двадцать шесть. "Соединение Враждебнава флота угражает незовисемости Великобритании", писал матрос 1 статьи Джеймс Мартин с линейного корабля «Нептун», только что вернувшегося в Плимут для производства ремонта и пополнения запасов. Он был обеспокоен тем, что "Британский флот был Разсридаточен по розличным Тиатрам, и то немногое, что мы можем рикрутиравать дома – Полная Никампитентность".

Последующие события для Мартина не были ободряющими. «Нептун» был направлен под команду сэра Роберта Кальдера, блокировавшего Эль-Ферроль. Оценив силы Вильнёва, Кальдер счел свои восемь кораблей недостаточными, чтобы запереть противника в гавани, и решил присоединиться к более крупным силам Корнуоллиса у Бреста, что он и сделал 13 августа. Двумя днями позже, к неимоверному облегчению Мартина и его соплавателей, из Вест-Индии прибыл Нельсон с двенадцатью кораблями.

Капитан «Нептуна» Томас Фримантл был старым товарищем Нельсона, служившим под его командой на фрегате в Средиземном море: "Мой корабль был единственным, с кем пообщался Нельсон. Я спустил шлюпку на воду, Проби[2]2
  Проби – лейтенант Гранвиль Проби.


[Закрыть] доставил ему все имевшиеся у меня газеты и поговорил с ним пару минут. Нельсон выглядел неважно, сказал Проби, и передал мне его слова: я едва живой". Нельсон отбыл в Англию для непродолжительного лечения, оставив десять кораблей для подкрепления сил, охранявших подходы к Ла-Маншу.

Кальдера с восемнадцатью кораблями, среди которых был и «Нептун», послали назад к Эль-Ферролю следить за Вильнёвом. Эскадра была уже почти в пределах видимости испанской военно-морской базы, когда во вторник, 20 августа, "на горизонте появился корабль под всеми парусами и подал пушечный сигнал лечь в дрейф". Этим кораблем оказался фрегат «Наяда», доставивший известия о противнике. За несколько дней перед этим, недалеко от Эль-Ферроля, «Наяда» с трудом ускользнула от французского флота, маскировавшегося под британский и использовавшего правильные британские сигналы, запрашивая «Наяду» идентифицировать себя. Французские фрегаты произвели залп по спасавшейся бегством «Наяде». Это не мог быть кто-либо иной, нежели Вильнёв. Но куда он пошел? На самом деле он прибыл в Кадис утром того же дня, 20 августа, чуть не застав врасплох Коллингвуда, но никто в эскадре Кальдера еще не знал об этом. На борту «Нептуна» кэптен Томас Фримантл, матрос Джеймс Мартин и их соплаватели готовились к бою, сознавая, что если их восемнадцать кораблей найдут двадцать восемь вильнёвских, то британский народ ожидает от них уничтожения неприятельского флота или гибели в попытке добиться этого результата.

Весь день 20 августа Наполеон провел в Булони, инспектируя войска и проклиная Вильнёва. Все было готово. Императорская гвардия и кавалерия были с ним. В первой волне десанта 1700 специально подготовленных плавсредств могли вместить 113000 человек и 5600 лошадей. Вторая волна из 590 транспортов – 48000 человек и 3400 лошадей. Наполеон был человеком, чьи приказы выполнялись. Он верил в возможность покорить Британию. Все, что требовалось – это достаточное количество боевых кораблей, чтобы прикрыть его транспорта в течение нескольких дней. С вершин прибрежных дюн император мог без труда разглядеть Англию, и элита «Английской армии» (Armee d’Angleterre), так же, как и он сам, с нетерпением ожидали прибытия флота. Наполеон прибыл в армию в начале месяца и последнюю неделю он каждый день ожидал увидеть на горизонте паруса Вильнёва.

В то самое время, когда император кипел от гнева, Вильнёв отплыл в Кадис. Он одновременно и стыдился отказа от похода в Булонь, и был убежден в правильности своих действий. Он не верил, что его корабли могли бы победить британцев в битве на равных условиях, и опасался того, что может произойти с его моряками в Английском канале. Его экипажи, набранные в Провансе, Аквитании, Андалузии и Галиции, были слабо знакомы с этими опасными водами. Кроме того, здравый смысл подсказывал Вильнёву, что теперь было уже бесполезно следовать планам Наполеона, учитывая, что британцам о них все известно. В Ла-Корунье и Эль-Ферроле его беспокойство усилилось под влиянием своего испанского коллеги адмирала Федерико Гравина, секретные инструкции которого запрещали ему идти в Брест или принимать участие в высадке на Британские острова. Испанский адмирал старался не доводить их разговоры до той черты, когда он будет вынужден открыть карты и отказаться идти на север, а представлял свое нежелание поступить так обычным здравым смыслом. Третьего августа Гравина в самых вежливых и убедительных выражениях проинформировал морского министра Наполеона Дени Декре о том, что, по его мнению, попытка вторжения уже провалилась.

В этот же день Вильнёв написал своему старому и испытанному другу Декре, что, при невозможности сделать что-либо другое, он отправится в Кадис и соединится там с испанской эскадрой. В этой хорошо защищенной и безопасной гавани он сможет отремонтировать корабли и пополнить запасы. 7 августа он писал Декре: "Я готов к отплытию, но не знаю, что буду делать". Его беспокоили восемь кораблей, появившихся недалеко от Эль-Ферроля. Это мог быть Нельсон. "Они последуют за нами", писал он Декре. "Мне бы не хотелось встретить их двадцать или более кораблей. Наша морская тактика устарела. Мы не умеем ничего, кроме линейного построения, а это именно то, чего желает противник".

Вильнёв был выходцем из древнего дворянского рода, потомком мальтийских рыцарей. Его не привлекала возможность быть покрытым позором за уклонение от битвы, а также он опасался реакции императора на свое поведение. Ни в коей мере его не воодушевляло присутствие на борту императорского адъютанта, генерала Жака-Александра Лористона, командующего экспедиционными силами, которые сопровождали его до Мартиники и назад. В то время как Вильнёв докладывал своему другу Декре о недостатках в людях, кораблях и береговом обслуживании, Лористон еженедельно писал непосредственно Бонапарту свои письма, в которых детально расписывал чрезмерную осторожность Вильнёва и отсутствие у него всяческой инициативы. Лористон любил давать советы Вильнёву, а тому, в полном соответствии с истинным духом флотско-армейского «сотрудничества», нравилось отклонять их с, как выражался Лористон, "наглым высокомерием и саркастическим равнодушием".

С проходившего мимо торгового судна они узнали, что в районе Кадиса находилось всего три британских корабля, и адъютант Наполеона предложил послать вперед под покровом ночи адмирала Шарля Магона с шестью кораблями с тем, чтобы на рассвете захватить британцев врасплох. Но Вильнёв был озабочен докладом о том, что за его эскадрой следует «хвост», и проигнорировал этот совет. Лористон доложил Наполеону, что англичане смогли улизнуть только потому, что эскадра подошла в дневное время. Окрестные рыбаки сообщили, что, приди французы ранним утром, когда дул южный ветер, англичанам не удалось бы так легко уйти. Но Вильнёв был слишком осторожен и не желал ни малейшего риска. "Короче говоря, сир, страх перед Нельсоном преобладал", писал Лористон. Более смелые среди флотских офицеров были также недовольны. Драчливый и деятельный Магон, еще более раздраженный вызывающим поведением кораблей Коллингвуда при их отходе, был в бешенстве от упущенной возможности.

Приветственные флаги развевались над сторожевыми башнями сверкающего Кадиса, толпы народа заполонили Аламеду и балконы домов – но флот, величественно входивший в Кадисскую гавань, никоим образом нельзя было назвать ни объединенным, ни единым, ни счастливым.

Глава 2
Рождественский пудинг в опасности

Вице-адмирал Горацио Нельсон пробыл в Лондоне всего несколько дней, когда какой-то иностранный турист обратился к нему на улице. Это был Андреас Андерсен Фельдборг, датский писатель, посетивший Англию с целью сбора впечатлений для своей новой книги. Он хотел показать Нельсону свою предыдущую работу, посвященную сражению при Копенгагене. В 1801 году Нельсон атаковал стоявший на якоре вблизи своей столицы датский флот, чтобы вывести Данию из «Вооруженного нейтралитета северных стран». Предприятие было опасным, и битва была жестокой. Благодаря своевременно предложенному перемирию, а также собственным дипломатическим способностям  Нельсона, англичанам удалось одержать победу в битве, в которой продолжение боевых действий легко могло бы превратить ее в поражение. К счастью для британцев, Нельсон обладал способностями не только флотоводца, но и дипломата. Деятельный и убедительный как в переписке, так и в личном общении, Нельсон, несомненно, был самым харизматическим лидером британского флота за все время его существования. «В результате он стал всемирно известным воплощением ужаса для всех морских держав» – так Томас Фримантл цитировал слова письма, полученного из дома от одного из своих домочадцев.

Нельсон пригласил Фельдборга с его книгой к себе в дом в Мертоне, бывшем в те времена деревней неподалеку от юго-западной окраины Лондона. Датчанин оставил живописное описание своего визита 26 августа 1805 года. Он прибыл в экипаже и проехал мимо сторожки по посыпанному гравием, обрамленному густой растительностью подъезду к поместью Мертон-Плейс, внушительному зданию из красного кирпича, которое Нельсон приобрел в 1801 году для себя и свое возлюбленной Эммы, леди Гамильтон. Ожидая в вестибюле, Фельдборг любовался мраморным бюстом адмирала, картинами и другими раритетами, среди которых был и громоотвод с французского флагмана, взорвавшегося во время Нильской битвы. Затем его провели в "величественные апартаменты", где его взор немедленно привлекла внимание сидевшая подле окна леди Гамильтон, и только спустя некоторое время он обнаружил адмирала, расположившегося в полной парадной форме в кресле у двери. Нельсон не отказал себе в удовольствии произвести впечатление, что было типичным для этого человека, любившего извлекать театральные эффекты из всего, что он делал.

Во время разговора Фельдборг заметил, что "пронзительный взгляд его единственного глаза как бы освещал его обличье, смягчая жесткость и придавая более приятный вид его суровым чертам". Нельсон был  хрупкого сложения, невысок – 5 футов 7 дюймов роста – и с выдающимся носом. Он не был красив, не был даже тогда, когда его правый глаз и правая рука были на месте, но он производил глубокое впечатление: "Все его обличье вызывало глубокое благоговение, особенно, когда его взор устремлялся горе. В нем не было гордости своим званием; но он излучал такую степень достоинства, присущую людям выдающихся качеств, что пленял других всем своим видом".

Обходя дом, Фельдборг заметил, что тот представляет собой что-то вроде театра. Один из друзей Нельсона, Гилберт Элиот, лорд Минто, как-то жаловался, что "не только комнаты, но и весь дом, включая лестничные площадки, заполнен ни чем иным, как портретами его и её всех размеров и видов, изображениями его боевых сражений, гербами, памятными табличками в его честь, флагштоком «Л’Ориента», и прочая, и прочая". Минто полагал это "избытком тщеславия, противоречащим цели, для которой все это было предназначено". Тщеславие здесь присутствовало без сомнения, однако эти украшения вполне соответствовали дому, который гораздо чаще посещался туристами, чем своим владельцем. В отсутствие Нельсона Мертон-Плейс стал национальной святыней, домом ведущего воина страны, её единственного надежного щита против ужасающего Бонапарта.

Нельсон был сыном непримечательного сельского священника из северного Норфолка. Он получил образование в школах Норвич-Скул и Норт-Уолшем, затем в возрасте 12 лет поступил на корабль, находившийся под командой его дяди, Мориса Саклинга. В 1777 году он сдал экзамен на чин лейтенанта, что при его 18-летнем возрасте было нарушением правил, однако к тому времени он уже побывал в Арктике, Индии, Америке и Вест-Индии. В 20 лет он получил чин пост-кэптена («полного» капитана)[3]3
  Пост-кэптен (англ. post-captain) – официальное звание (чин) в британском королевском флоте XVIII—XIX веков, соответствовавшее капитану 1-го или 2-го ранга (в зависимости от выслуги лет) российского императорского флота. В обиходе (как флотском, так и общественном) первая часть обычно опускалась.
  Надо заметить, что английский термин «captain» имеет несколько значений. Его употребляли и для обозначения командира корабля (даже если он имел звание, к примеру, лейтенант), и для обозначения звания. В данном переводе captain переводится как «капитан» для обозначения командира корабля и как «кэптен», если речь идет о его звании.


[Закрыть], что означало, что он мог стать контр-адмиралом до того, как достигнет сорокалетнего возраста, так как продвижение по службе после капитанского звания производилось по старшинству, а не по заслугам.

Как это и было принято, высокопоставленный дядя Нельсона продвигал своего племянника по службе в начале его карьеры, но Нельсон и сам стал быстро выделяться своими способностями. Во время войны с революционной Францией он произвел благоприятное впечатление сначала на лорда Худа, а затем на сэра Джона Джервиса – адмиралов, бывших командующими Средиземноморским флотом, и Джервис назначил его коммодором действующей отдельно эскадры, хотя тот по-прежнему имел звание кэптена. Репутация Нельсона как героического воина вела свое происхождение от колоритного отчета о битве при Сан-Висенте в 1797 году, написанного и опубликованного им совместно со своим другом Эдвардом Берри. Затем последовали два смелых, хотя и неудачных, нападения на Кадис и Тенерифе, которые поддержали его репутацию как агрессивного военачальника. Но только уничтожение французского флота в Нильском сражении 1798 года сделало ему имя. Граф Спенсер, тогдашний первый лорд Адмиралтейства, упал в обморок от облегчения при получении этой новости.

После этого триумфа, который на время запер Наполеона в Египте и помешал его планам продвижения на восток к Индии, Нельсон становится самой популярной личностью того времени. Появились ленты Нельсона, табакерки Нельсона, веера Нельсона, чашки и кувшины Нельсона. Люди носили кулоны и брелки с девизом «Нельсон навсегда». Неиссякаемый поток печатных изданий и цветистых заголовков в газетах и журналах еще больше укрепили его статус национального героя. Эмме Гамильтон не было нужды покупать фаянс и гравюры, украшавшие буфеты и стены Мертон-Плейса: благодарные производители и издатели дарили их для выставления на свет, а вздохнувшие с облегчением купцы Ост-Индской и Вест-Индской компаний подарили ей столовое серебро. Король Англии сделал Нельсона виконтом; король Неаполя сделал его герцогом Бронте. От турецкого султана он получил в дар огромного размера челенг[4]4
  Челенг – перо с алмазом, высшая награда в Оттоманской Порте.


[Закрыть], предназначавшийся для ношения на тюрбане, а Нельсон носил его на своей шляпе. Это являлось высшей турецкой наградой за доблесть.

До прочтения лондонских газет Нельсон полагал, что встретит острую критику за провал попыток поимки Вильнёва. Вместо этого он встретил описания его как спасителя вест-индских владений. Перед его приездом город ударился в панику при получении известий о соединении Вильнёва с адмиралом Гравина и последующем движении его через Атлантику на восток. Нельсон также узнал, что страна – или, во всяком случае, лондонская пресса – была взбешена тем, что сэр Роберт Кальдер не пожертвовал своими кораблями и не провел решительное сражение с Вильнёвом; также писали, что, будь Нельсон на его месте, все обстояло бы иначе.

Между тем, газеты провозглашали: "Движения на французском берегу дают повод к мысли о том, что вторжения в Англию следует ожидать незамедлительно". По информации, поступавшей из Парижа, "большое количество войск марширует со всех частей страны к портам пролива. Огромная резервная армия накапливается на небольшом расстоянии от побережья. Все высшие офицеры, назначенные на командные посты в предполагаемой экспедиции против Англии,  отправились к местам дислокации своих войск".

Лихорадка вторжения продолжалась уже в течение многих месяцев. Бонапарт с самого начала войны в 1803 году угрожал пересечь Английский Канал (Ла-Манш), и к лету 1805 года каждый британец знал, что вторжение неминуемо. Армии Франции, а также ее баварские и голландские союзники разбили лагеря вдоль всего побережья от Булони до Шельды, и каждый день приносил все новые и новые подтверждения неминуемой атаки. Воинство Наполеона до сих пор побивало любые силы, посланные против него. И если они достигнут Англии, кто может знать, на какую сторону склонятся местные демократы и инакомыслящие, не говоря уж об ирландцах? Правительство прилагало отчаянные пропагандистские усилия для удержания Джона Булля на стороне Высокой Церкви и государства против кровожадных французских революционеров. Карикатурист Джеймс Джилрей был приватно проинструктирован министрами, и в мае 1803 года создал незабываемый имидж свирепого, истеричного Наполеона в своей работе «Маниакальный бред». Другие печатные издания, показывавшие кошмарные видения гигантских укрепленных колесных пароходов, туннелей под проливом и эскадр громадных воздушных шаров, способствовали волнам паники. (В действительности, французы рассматривали, но отбросили такие диковинные заморские идеи; в сентябре 1803 года некий Роберт Фултон, американец, даже предложил Наполеону построить достаточное количество подводных лодок для блокады Темзы).

Военно-морские базы Чатама, Ширнеса, Плимута и Портсмута были связаны с Адмиралтейством семафорным телеграфом, и цепь сигнальных башен спешно строилась для передачи мгновенных сообщений о вторжении. Во всех стратегических пунктах южного побережья были размещены береговые батареи; старые крепости были укомплектованы личным составом. В августе 1805 года было утверждено строительство башен Мартелло для затруднения высадки десантов. Низменность Ромней-Марш была приготовлена к затоплению, и за ней проектировался канал для нужд армии.

В южной Англии тренировались  385 тысяч плохо вооруженных добровольцев. Лондонские полки имели приказы быть готовыми к немедленному выступлению. Побережье охраняли восемьсот рыбачьих судов и речных плавсредств «Морского ополчения», вооруженных пушками и насчитывавших в своем составе еще 25 тысяч человек. Газеты сообщали, что адмирал лорд Кейт, командующий морскими силами Канала, "отослал свою семью с побережья в связи с неминуемой угрозой вторжения".

Пресса, лишенная какой-либо достоверной информации о военной ситуации за проливом, изливала потоки брани на "Узурпатора-Цареубийцу". Британские журналисты не имели ни малейшего сомнения в его наступательных намерениях и ожидали, что он не пожалеет французских жизней для "предприятия, которое, окажись оно успешным, предоставит возможность Франции сокрушить любую державу в Европе":

Наше благосостояние, наша слава и наше сопротивление его планам всемирной гегемонии терзают его ум и гложут его сердце, возбуждая смертельную ненависть, которая затопила бы наш остров в крови! Когда бы ни пришел день столкновения, мы полны надеждой и верой, что он окончит период его тщеславия, репутации и мощи; и что берега Британии, ощетинившиеся штыками ее отважных защитников, будут сверкать как молния, принося уничтожение самонадеянным захватчикам.

Сколь бы ни были хвастливы газетчики со своими ощетинившимися штыками, уравновешенные люди понимали, что враг должен быть остановлен в море. Лучшая часть небольшой профессиональной армии Британии была выкошена болезнями после вторжения в Санто-Доминго (ныне Гаити) в 1795 году. То, что осталось, не остановит закаленные в боях легионы Наполеона, если они достигнут берегов. Даже перерезание коммуникаций не будет являться гарантией успеха. Солдаты Наполеона известны своей неприхотливостью в походах. Именно поэтому очень многие были взбешены безрезультатностью первого боевого столкновения Кальдера с Вильнёвом. И поэтому же, обнаружив объединенный флот во второй раз, люди Кальдера приготовились к жертвенному кровопролитию.

Известия о выходе Вильнёва из Эль-Ферроля и его возможном приближении к Каналу достигли Адмиралтейства 21 августа, в тот самый день, когда Нельсон появился с докладом у лорда Бархема. Он понял, что его побывка в Мертоне будет непродолжительной. Позднее этим же днем он побывал во Флотской Коллегии[5]5
  Флотская Коллегия (Navy Board) – коллегия комиссионеров, образованная указом Генриха VIII в 1546 году. До 1832 года она существовала параллельно с Коллегией Адмиралтейства (Board of Admiralty), которая исполняла директивные и исполнительные функции, руководила оперативной деятельностью флота. Флотская Коллегия отвечала за снабжение, финансирование и администрирование британского флота, строительство кораблей, назначение уоррент-офицеров, etc.


[Закрыть], попробовал пройтись по магазинам, но «публичное появление на улицах лорда Нельсона, покрывшего за минувшие пять недель обширные пространства океана, привлекало всеобщее внимание».

Возбужденное население нуждалось в герое, и куда бы ни шел в течение этой недели Нельсон, всюду собиралась толпа. Американский турист, видевший его на улице Стрэнд, заметил, что "когда он входил в магазин, у дверей собиралось полно народа, ждавшего его выхода и сопровождавшего его на улицах с криками в его честь. Он всеобщий любимец, с кем бы я ни заговорил". Лорд Минто "встретил его сегодня в толпе на Пикадилли, взял его за руку, и толпа стала приветствовать также меня. Действительно, очень трогательно видеть интерес и восхищение, любовь и уважение всего света; и искреннее выражение этих чувств одновременно при его виде, как от простых, так и от благородных людей. Оно гораздо выше любого представления в пьесе или поэме, прославляющей героя".

Расчеты, содержавшиеся в рабочей тетради Уильяма Риверса, хотя и не являлись таким уж внушительным вкладом в нумерологию, показывали то, что большинство простых британских матросов думало о Наполеоне, а именно то, что тот был дьяволом – ну, или, по крайней мере, его ближайшим родственником.

Риверс был констапелем[6]6
  Констапель (the Gunner) – кондуктóр (уоррент-офицер), заведовавший артиллерийской частью корабля.


[Закрыть] флагманского корабля Нельсона «Виктори», стоявшего в портсмутских доках в то время, как адмирала чествовали в Лондоне. Тетрадь, которую Риверс заполнял в течение тех месяцев, до сих пор находится в прекрасном состоянии и хранится в библиотеке Королевского военно-морского музея в Портсмуте, ярдах в двухстах от сохраненного корабля. Она представляет собой беспорядочную смесь персональных размышлений, строчек скверных стишков, технических расчетов и таблиц, втиснутых в любое свободное место. Принимая во внимание то, что Риверс был ответственным за все орудия и боеприпасы на борту флагмана, не вызывает удивления, что он заполнил большую часть своей тетради списками припасов, деталями дальности стрельбы своих орудий при различных углах возвышения и проникающей способности ядра при различных комбинациях порохового заряда. Менее ожидаемыми являются страницы, на которых он математически доказывает дьявольскую сущность Наполеона. Риверс придал каждой букве алфавита соответствующую цифру: единицу для А, двойку для В, объединив буквы I и J, что было обычным для современного ему алфавита; достигнув К, он сменил разряд, так, что букве L присвоил число двадцать, букве М – тридцать, и так далее. Таким не вполне элегантным методом общее число для букв в имени «Наполеон Бонапарт» стало равным 666, то есть числу зверя.

Нельсон разделял взгляды своего констапеля на Наполеона. Будучи по взглядам на церковь и государство все тем же сыном консервативного клирика, он являлся инстинктивным противником бунтовщиков, предателей и цареубийц.  Он горел желанием вести британский флот к такой решительной победе над французами, которая уничтожит любую надежду на возможность для узурпатора Наполеона свергнуть английского короля.

21 августа Нельсону была назначена встреча с человеком подобных взглядов, британским премьер-министром Уильямом Питтом. Двумя днями позже адмирал провел несколько часов, уединившись с премьером и его основными министрами. Со времени своего прихода во власть в мае 1804 года Питт пытался убедить австрийцев и русских создать новый альянс против Франции; он также спонсировал менее ортодоксальные способы решения проблем, стоявших перед страной. Так, в 1804 году французские корабли захватили британского морского офицера по имени Джон Уэлсли Райт сразу же после того, как тот высадил двух французских роялистов, имевших своим заданием убийство Наполеона.

Так как подобные миссии неизменно проваливались, свои основные усилия Питт направил на втягивание Австрии в войну. При угрозе своим восточным границам, считал Питт, Наполеон не будет иметь возможности держать свои лучшие войска на берегу Ла-Манша. Тем не менее, последние новости о Вильнёве означали, что (если Кальдер не сможет остановить французского адмирала) возможность начала вторжения до того, как состоится  инспирированное Питтом русско-австрийское выступление, достаточно высока. Питту требовалось знать мнение Нельсона. "Из меня уже сделали Чародея, – писал Нельсон своему приятелю кэптену Ричарду Китсу, – и, знает Бог, они очень скоро выяснят, что я весьма далек от такого звания; меня попросили высказать свое мнение, к чему я не был склонен, так как, если я сделаю неверное предположение, очарование спадет. Но я отважился сказать без всяческого опасения, что, если Кальдер вступит в бой с их двадцатью семью или двадцатью восьмью кораблями, то в этот раз враг побьет наш флот крепко, но они не будут в состоянии причинить нам беспокойства позднее, по крайней мере, в этом году". Нельсон выразил полную уверенность, что его коллега не позволит уйти флоту Вильнёва без боя второй раз, чего бы это ему ни стоило.

Когда у него были дела в городе, Нельсон останавливался в гостинице Гордонс-Отель на Албемарл-стрит, что в сотне ярдов от типографии Ханны Хампфри, в окнах которой были выставлены последние работы Джеймса Джилрея. Нельсон наслаждался карикатурами, особенно когда они были посвящены ему или его друзьям; он как-то даже попросил жену прислать ему в море несколько карикатур, сделанных на него после Нильской битвы. Одной из выставленных в окне этим августом была работа под названием «Рождественский пудинг в опасности», опубликованная ранее в этом же году. Джилрей изобразил Питта и Наполеона сидящими за столом по разные стороны от большого рождественского пудинга, представляющего весь мир. Питт настороженно следил своими маленькими блестящими глазами за Наполеоном, который воткнул вилку в милый сердцу Георга III Ганновер и жадно отрезал солидный кусок Европы, а сам в это время тянул подальше от француза полпудинга с надписями «океан» и «Вест-Индия». Великобритания оставалась на блюде пока не тронутой. Но теперь казалось, что императорская вилка была готова для следующего удара. Бесстрастный эпиграф Джилрея «Весь мир со всем своим содержимым слишком мал, чтобы удовлетворить такие ненасытные аппетиты» созвучен недавнему мнению одного французского историка экономики, сказавшему, что англо-французский конфликт, пародируемый Джилреем, «был столкновением двух устремлений к могуществу и власти, почти неограниченных с обеих сторон».

Карикатура Джеймса Джилрея «Рождественский пудинг в опасности»

Победа Нельсона при Трафальгаре обычно представляется битвой, которая предотвратила вторжение в Британию и ставится в один ряд с двумя великими моментами национального спасения: разгромом Дрейком Великой Армады в 1588 году и воздушной битвой за Британию между Королевскими ВВС и Люфтваффе в 1940 году. Но результат Трафальгарской битвы имел гораздо большее значение. В действительности это было не оборонительным сражением, а кульминационным пунктом агрессивного соперничества, так живо изображенного в «Рождественском пудинге». Это сражение подтвердило неопровержимое превосходство британского флота на море, позволившее Питту и его преемникам завершить нарезку того гигантского куска пудинга и положить его на британскую тарелку.

В течение столетия Британия и Франция сражались в войнах, которые французские историки назвали «Второй Столетней Войной» или же «Битвой за Атлантику». Причина её была коммерческой: соперничество в торговле с Северной и Южной Америкой и с наиболее ценной частью Америки – вест-индскими островами.

Британия содержала крошечную армию, но огромный флот. В соперничестве за торговые пути и колонии это давало ей преимущество перед Францией, обширным сухопутным границам которой требовалась большая регулярная армия. По мере того, как Британия постепенно увеличивала свою мощь на море, французам – а также испанцам – казалось, что она самонадеянно претендует на контроль над всей морской торговлей, выдавливая своих соперников. Они стремились защитить свою еще существующую долю и укрепляли свои флота, что было предметом глубокой озабоченности британцев во время американской войны за независимость (1776-1783), в которой многие из офицеров, принимавших впоследствии участие в Трафальгарском сражении, получали бесценный боевой опыт. Этот вызов еще более укрепил британцев в их стремлении к доминированию, и по окончании американской войны последовала гонка вооружений, в которой все три нации усиливали мощь своих флотов.

Ставкой в этой игре была атлантическая торговля – самый динамичный и расширяющийся сектор европейской экономики. В период с 1716-го по 1787 год внешнеторговый оборот Франции увеличился в десять раз, и ко времени революции три четверти ее приходилось на торговлю с собственной колонией Санто-Доминго, которая была лишь частью одного из вест-индских островов. Богатства, которые текли с обширных вест-индских плантаций, поражали любое воображение. Там произрастали предметы роскоши того времени: кофе, сахар, какао, имбирь, хлопок, индиго, выращивавшиеся африканскими рабами, которые и сами собой представляли ценные предметы торговли. В 1780-х годах стоимость торгового оборота Санто-Доминго – главным образом сахар и кофе – равнялась всему торговому обороту недавно созданных Соединенных Штатов. Санто-Доминго торговало главным образом с Бордо, который, как и Нант (французский соперник Ливерпуля и Бристоля в качестве работоргового порта), имел процветающие сектора промышленности, связанной с колониальной торговлей: сахарные заводы, табачные, парусные и канатные фабрики, литейные производства. Атлантические приморские провинции стали вскоре наиболее индустриальными во Франции.