Текст книги "Трафальгар. Люди, сражение, шторм (ЛП)"

Автор книги: Фил Крейг

Связующим звеном между коммерцией и морской мощью стали "первоклассные моряки". Люди, которые в мирное время зарабатывали себе на жизнь, плавая на торговых судах через Атлантику, в военное время пополняли ряды военно-морского флота. В вест-индской торговле было занято две трети океанских торговых судов Франции и лучшие 15 тысяч из общего числа (82 тысячи) зарегистрированных моряков. Лорд Родней доказывал, что именно вест-индская торговля дала возможность Франции оспаривать титул владычицы океана во время американской войны, а в Национальной Ассамблеи Франции в 1790 году прозвучало, что, потеряв эту торговлю, в будущем Франция не будет иметь никаких шансов в войне на море.

Британцы правильно определили французский успех в Вест-Индии как главную причину подъема морской и коммерческой мощи своего врага. И они были полны решимости сломить эту мощь. Когда в 1793 году разразилась война, Джон Булль уже вовсю присматривался к рождественскому пудингу. Газета Таймс в статье от 8 февраля разъясняла:

Франция является единственной державой, чья морская мощь до сих пор представляется равной Британии, и чья торговля соперничает с нашей в обеих частях света.… Если бы Англия добилась успеха в уничтожении морских сил своего соперника; если бы она смогла повернуть течение этой торговли, которая так часто возбуждает ревность, в пользу своей собственной страны… степень коммерческого процветания, до которой могли бы подняться три королевства (Великобритании), превзошла бы все расчеты.

Очень легко доказать, что после революции французский флот самоуничтожился. Liberte, fraternite и особенно egalite разрушили дисциплину на флоте: никто не выполнял приказов. Большинство офицеров были аристократами, и многие из них были осуждены и посажены в тюрьмы. Некоторые были гильотинированы; некоторые ушли в отставку и вернулись к частной жизни; кто-то эмигрировал. Политический хаос разрушил военно-морскую организацию и кораблестроительные программы.

Британия воспользовалась слабостью противника. С семидесяти линейных кораблей в 1790 году морская мощь Франции опустилась до сорока семи в 1802 году. Французская торговля также захирела, благодаря хаосу в колониях (в частности гражданская война и восстание рабов в Санто-Доминго) и британскому господству на море. Затем Наполеон взял власть. На флоте был восстановлен порядок и укреплен моральный дух. Как только в октябре 1801 года были подписаны предварительные условия Амьенского мира, Наполеон начал организацию экспедиции, чтобы покончить с хаосом в Санто-Доминго. Экспедиция отплыла в декабре.  В экспансивном воображении Наполеона это был первый шаг к сотворению новой американской империи, опирающейся на Луизиану, обширную провинцию, которую Испания уступила по мирному договору. Но французские экспедиционные силы, ослабляемые болезнями, таяли под ударами черных повстанцев, тайно поддерживаемых Британией и Соединенными Штатами. В расстроенных чувствах – "проклятый кофе, проклятый сахар, проклятые колонии" – Наполеон продал Луизиану американцам и использовал полученные средства для финансирования другого подхода к атлантической проблеме – прямого вторжения в Англию.

Для британцев это уравнение было достаточно простым. Уничтожь французский и испанский флота – и британцы смогут уничтожить и перехватить их торговлю. Уничтожь их торговлю – и их флота никогда не будут иметь моряков в достаточном количестве для того, чтобы бросить вызов Британии. К 1805 году они еще имели некоторое количество кораблей. Одна "сокрушительная победа" покончит с этим делом раз и навсегда.

Когда адмирал Нельсон водил Фельдборга по своему дому, они остановились на лестничной площадке, «стены которой были украшены картинами побед его светлости, а также других морских сражений; он показал мне гравюру „Битва при Копенгагене“, на которой достаточно верно была отображена обстановка». Поблизости висела гравюра, которой Нельсон придавал особое значение, возможно, потому, что автор, Томас Баттерворт, был бывшим моряком, оставившим флот по ранению. Её содержание было близко духу адмирала: на ней были изображены двадцать шесть вражеских линейных кораблей, в захвате которых участвовал Нельсон в период с 1793 по 1801 год, и панорамы боевых действий с его участием при Генуе, Сан-Винсенте, Абукире и Копенгагене.

Нельсон собственноручно снабдил Баттерворта описаниями кораблей, давая подробные инструкции наподобие такой, как "название каждого корабля должно быть написано между фок– и грот-мачтами". Когда художник предложил набросок его портрета, Нельсон потребовал изменить его. Симптоматичен интерес, который Нельсон проявлял к культивированию своего имиджа, и забота о том, чтобы публика была должным образом извещена о его достижениях. Гравюра была зримым изображением, насколько велики были эти достижения. Захват двадцати шести линейных кораблей был беспрецедентным личным вкладом в изменение баланса морской мощи. И если было необходимо уничтожить вражеские флота, то именно Нельсон подходил для этого как никто другой.

Глава 3
Наш несравненный флот

Работа адмирала не прекращалась и тогда, когда он добирался до дома. В своем кабинете в Мертон-Плейсе Нельсон разбирал корреспонденцию на самые различные темы. Пэры и другие влиятельные люди писали ему письма с поздравлениями, рекомендациями взять кого-либо на службу, просьбами замолвить при случае словечко, которое может продвинуть их фаворита. Те, кто не имел рекомендаций от влиятельных персон, присылали письма с просьбами различной степени подобострастия. Лейтенант Томас Коул, служивший на «Фудройанте», потерял ногу в береговой акции на Мартинике: не мог бы Нельсон порекомендовать его на какую-нибудь работу? Джеймс Баффин, тиммерман[7]7
  Тиммерман (the Carpenter) – кондуктóр (уоррент-офицер), старший специалист по корпусной части. Под его началом находилась довольно большая команда, до десяти человек на большом корабле, которая осуществляла регулярную инспекцию, уход и ремонт корпуса, мачт, стеньг и реев, также осуществляла обыденные плотницкие работы.
  [The Carpenter часто не вполне  верно переводится как плотник.]


[Закрыть], застрял на блокшиве «Медуэй»: нельзя ли его перевести на действующий корабль? Чарльз Добсон с «Барфлера» в бухте Косанд-Бей желал служить под командой Нельсона в любой части света. Уильям Комптон из Веймута со своей женой Анн выражал негодование по поводу неудачи, постигшей Нельсона в одном деле в Вест-Индии, когда он положился на сведения лживого американского торговца: «Я боюсь, что все американцы шпионят в пользу Франции. Я видел, бывая за границей, что все они враждебны этой Стране; конечно, все их люди сознательно предательски вводят в заблуждение наш флот!»

Неизвестный художник по имени Блекберд просил разрешения Нельсона написать его портрет маслом. Уильям Осборн интересовался, поможет ли ему адмирал отдать своего сына в школу Чартерхауз-Скул. Джордж Оуэн, матрос с «Кармартена», "хорошо зная большое внимание, которое Ваша Светлость уделяет счастью и интересам британских моряков", просил помощи в получении своей доли призовых, причитавшихся ему за период службы на бывшем корабле Нельсона «Кэптен»: он не знает имен призовых агентов и до сих пор получил лишь небольшую часть положенных ему денег. Элизабет Клод из Челси, вдова, чей муж когда-то служил под командой Нельсона, рекомендовала своего сына Уильяма Клода с «Экселента».

П. Х. Клей из Элдерманбери искал поддержки Нельсоном своих изделий и слал образцы непромокаемых курток и матросских бушлатов, ссылаясь на знакомство с ним, когда-то приключившееся в Мертоне. Клей знал, что если Нельсон одобрит, то флот приобретет эти куртки. Предприимчивый и пользующийся удобным случаем американский изобретатель Роберт Фултон после неудачной попытки продать свое изобретение Наполеону предлагал тайную демонстрацию возможностей подводной лодки для подрыва вражеских кораблей в Кадисе.

В промежутках между рассмотрением просьбы вдовы и оценкой достоинств непромокаемых курток Нельсон проводил много времени на различных встречах в Лондоне, где он провел четырнадцать дней из своего 25-дневного пребывания на родине.  Это едва ли можно было назвать отпуском, но он старался уделить как можно больше времени семье и друзьям.

Нельсона, хотя и пользовавшегося любовью и преданностью большинства тех, с кем он вместе плавал и сражался, нельзя было назвать совершенным. Будучи возбужденным, он так размахивал обрубком своей ампутированной руки, что его офицеры привыкли отклонять свои головы, завидев движение адмиральского «плавника». Его отношения с Адмиралтейством зачастую были бурными, а некоторые из старших коллег ненавидели его: они находили его высокомерным и тщеславным, чрезмерно погруженным в споры по кредитам и призовым деньгам, а также вызывающим в своей частной жизни. Жены многих морских офицеров порицали страстную связь Нельсона с леди Гамильтон и его жестокость по отношению к брошенной жене Френсис.

На вест-индском острове Невис он повстречал Френсис Нисбет и женился на ней в 1787 году. После окончания американской войны он командовал судном, патрулировавшим вест-индские воды с целью пресечения контрабанды. Френсис была вдовой с одним сыном и получила небольшое наследство от своего дядюшки. Ее состояние оказалось более скромным, чем они рассчитывали, но настоящим разочарованием для Нельсона была ее неспособность родить ему своих детей. Фанни была верной и послушной женой, но в опьяняющей атмосфере охваченного войной Неаполя свежеиспеченный кумир страстно влюбился в другую женщину, которая в 1801 году подарила ему ребенка – дочь Гортензию.

Его возлюбленная, леди Гамильтон, известная также под именем Ами Лайон, которым она подписала брачное свидетельство, и Эмма Харт, под которым она была известна в артистических кругах, была сложной личностью. Как и некоторые современные выдающиеся женщины (некоторые из которых также воспитывают детей, нажитых с принцами, герцогами и политиками), она появилась неизвестно откуда со своими взглядами, личностью и женственностью.

Урожденная Чешира, она работала там служанкой и затем перебралась в Лондон, возможно, собираясь работать на театральную семью Линли. Весьма вероятно, что вскоре она была вовлечена в проституцию или нечто весьма близкое к этому. В семнадцатилетнем возрасте, забеременев, она была брошена сэром Гарри Фетерстоном, распутным аристократом. Чарльз Гревилл, молодой человек из благородной семьи, пришел ей на помощь и в 1782 году представил ее как многообещающую модель художнику Джорджу Ромнею, а также сэру Джошуа Рейнольдсу. Их картины Эммы под названием «Природа» и «Вакханка», привлекшие внимание публики, были отпечатаны в виде гравюр Джоном Рафаэлем Смитом, известным гравировщиком. Художественные критики информировали публику, что моделью с такой захватывающей красотой была мисс Эмма Харт. Она продолжала появляться в гравюрах, сделанных по картинам Ромнея, и вскоре ее внешность стала весьма популярна среди лиц ее поколения.

В 1786 году газеты опубликовали известия об ее отъезде в Неаполь.  То, что произошло, говорит многое о статусе привлекательной женщины из низших классов в георгианском обществе, но также и показывает, как высоко она могла подняться, если придерживалась правил игры. Чарльз Гревилл, в сущности, вручил Эмму своему дяде в качестве подарка. Его дядя, сэр Уильям Гамильтон, известный своими коллекциями античной классики, был британским послом в Неаполе. Ему было шестьдесят, его новой любовнице всего двадцать шесть, он попал в плен ее очарования и в 1791 году привез ее в Лондон, чтобы там обвенчаться.

И в этот раз Эмма привлекла оживленное внимание публики, сопровождаемое спекуляциями об ее происхождении. "Весь свет следит за ней и говорит о ней", писал Ромней о своей бывшей модели, в то время как юный Томас Лоренс искал к ней подходы, чтобы "эта великолепная женщина" позировала для картины «La Penserosa»[8]8
  La Penserosa (исп.) – Задумчивая.


[Закрыть], предназначенной для ежегодной выставки Королевской Академии в 1792 году. К этому времени она научилась недурно петь. Ромней сообщал, что, будучи в его доме, управляющий лондонской оперой Джованни Галлини «предложил ей две тысячи фунтов в год и два бенефиса, если она подпишет контракт с ним, на что сэр Уильям ответил учтиво, что он уже подписал с ней контракт на всю жизнь». Она же главным образом «выказывала свое особенное пристрастие к изучению античных скульптур, и эту имитацию она ухитрялась изображать с присущей ей грацией и с приличествующим случаю выражением». Одна из газет сообщала, что она отвергла предложение в 1500 фунтов за сезон выступлений в театре Ковент-Гарден. Элизабет Фостер восхищалась «ее совершенными и привлекательными формами, которых не имели даже троянские и греческие принцессы», хотя и, рассказывая об одном обеде, замечала со снисходительным пренебрежением, которое разделяли и другие дамы ее происхождения: «Ее речь, будучи непосредственной и добропорядочной, все же была неинтересной, а произношение вульгарным».

Социальный сатирик «Питер Пиндар» (Джон Уолкот) поддразнивал сэра Уильяма в своем характерном стиле:

 
О, неаполитанский рыцарь,
Ты что, оставил богов из камня и меди
Ради богини из плоти и крови?
Замкни надежно свой храм,
Ибо бойся, что твое божество, прелестная девушка,
Однажды отправится бродить в игривом настроении.
 

Он заключает свое «Лирическое послание сэру Уильяму Гамильтону» зловещим намеком, что Эмма может свернуть на прежний путь.

Однако сэр Уильям был твердо уверен в правильности своего суждения о личности Эммы. Георг III дал ему понять, что женитьба не повлияет на его карьеру, хотя королева Шарлотта, со свойственным мелким немецким принцессам снобизмом, отказалась принять Эмму при дворе.

Два года спустя (1793) Нельсон в первый раз встретил Эмму. Это было похоже на встречу с кинозвездой – ведь к тому времени каждый известный художник в Европе написал ее портрет. В 1798 году, узнав ее лучше, он все еще оставался так же впечатлен ею. "Я сижу напротив леди Гамильтон, поэтому вы не должны быть удивлены восхитительным беспорядком этого письма, – писал он графу Сент-Винсенту. – Я очень сомневаюсь, что вы смогли бы написать лучше,  будь Ваша Светлость на моем месте". Чета Гамильтонов стала его близкими друзьями, и Эмма с напряженным вниманием относилась к этому новому Британскому Герою. Вскоре они стали любовниками, с молчаливого одобрения – или, по крайней мере, вынужденного согласия – ее супруга.

Эмма была все же большим, чем просто декоративным украшением. Нельсон считал, что только благодаря ее очарованию и влиянию на королеву Каролину он получил тайное разрешение ввести свой флот в гавань Сиракуз – жизненно необходимое содействие его победе при Абукире. После этой победы, когда Георг III отказался дать Нельсону титул графа на том основании, что он не сможет финансово поддерживать достоинство титула, Эмма произнесла: "Будь я королем Англии, я бы сделала тебя самым благородным и могущественным герцогом Нельсоном, маркизом Нила, графом Александрии, виконтом пирамид, бароном крокодилов и принцем победы".

Страстная любовь Нельсона и дружба Эммы с королевой Каролиной привели его к самому дурному решению за всю его карьеру. В 1799 году он позволил королю и королеве Обеих Сицилий казнить причастных к провалившейся революции в Неаполе людей, которые сложили оружие в обмен на беспрепятственный уход во Францию под честное слово британского офицера. В парламенте он подвергся острой критике за этот бесчестный поступок, а на флоте его порицали за то, что он потерял целый год, засидевшись с Гамильтонами при неаполитанском дворе. Молодой художник по имени Генри Баркер встретился с ними за ужином в Неаполе и наблюдал, как Эмма разрезает бифштекс Нельсону: "Я не могу забыть того, как она выглядела в этот вечер – ее изящную привлекательную фигуру, облаченную в своего рода мантию, отделанную розами от шеи до самих пят, выражение ее прекрасного лица с красивыми темными глазами".  Нельсон взял Гамильтонов в долгое средиземноморское крейсерство, во время которого адмиральские апартаменты превратились в плавучий будуар. Горация была зачата во время этого плавания в 1800 году.

Социальный статус Эммы во время проживания в Мертон-Плейсе был двусмысленным. Одни члены высшего общества принимали ее; другие предпочитали не иметь с ней дела. Однако, как бы ни хмурились жеманные и чопорные люди, адюльтерные связи в те времена не были чем-то из ряда вон выходящими: лидер оппозиционных вигов Чарльз Джеймс Фокс открыто жил с бывшей куртизанкой, а герцог Кларенс (будущий Вильгельм IV) делил дом в Ричмонде со своей любовницей и их совместными детьми. Кроме того, Эмма не была особенно заинтересована в высшем свете: ей больше импонировало общество театралов и покровителей искусств, таких, как сказочно богатый бисексуал Уильям Бекфорд, родственник Гамильтона, построивший в Фонтхилле (Уилтшир) аббатство в фантастическом готическом стиле.

Эмма постоянно преобразовывала Мертон. Она спроектировала переход, названный Нельсоном «квартердеком», который вел в летний домик, в свою очередь получивший название «полуют». Нельсон подыгрывал ее чувству драматизма: "Помни, ты должна быть верховной владычицей всех земель и вод Мертона, а мы все – твои гости и будем подчиняться всем твоим законным распоряжениям". Когда она велела прокопать канал, он смеялся над мыслью о "прекрасной Эмме, гребущей в шлюпке с одноруким адмиралом в качестве пассажира! Прекрасный повод для карикатур".

Адмирал Коллингвуд пытался собрать дополнительные силы до того, как Вильнёв поймет, что британский флот, блокировавший Кадис, состоит всего из трех линейных кораблей – «Дредноута», «Колосса» и «Ахилла». Его единственный фрегат обнаружил линейный корабль «Марс», закупавший провизию в Танжере. Кэптен Джордж Дафф немедленно вышел в море и присоединился к Коллингвуду на следующее утро. «Я весьма удачно приобрел много волов, как для своего корабля, так и для эскадры, а также довольно овощей и фруктов для себя самого», писал он домой в Эдинбург своей жене Софии. Затем прибыл контр-адмирал Джон Найт на линейном корабле «Куин», вместе с другими кораблями эскадры Коллингвуда, которые были приданы Найту для выполнения других задач. Это были «Тоннант» Чарльза Тайлера, «Беллерофон» Джона Кука и «Минотавр» Чарльза Мансфилда. Небольшая эскадра Коллингвуда, уже состоявшая из восьми линейных кораблей, противостояла сорока с лишним кораблям Вильнёва. Чтобы скрыть свою слабость, они изображали собой передовое соединение, подавая сигналы воображаемому флоту, якобы находившемуся за пределами видимости.

Коллингвуд просто, без чопорности относился к своим капитанам, которые были моложе его, по меньшей мере, на дюжину лет. В письме Чарльзу Тайлеру адмирал поддразнивал его за отсутствие в критический момент прибытия эскадры Вильнёва: "где вы были со своим адмиралом? Я, было, подумал, что вы пошли обследовать Торенси-Бей". Первое впечатление Джорджа Даффа о Коллингвуде при встрече в мае 1805 года было – "непреклонный, уравновешенный, прекрасный офицер", а 27 августа они пообедали вместе на «Дредноуте», причем главным блюдом была черепаха, которую подстрелил Дафф утром того же дня.

Дафф радовался, что одним из капитанов под Кадисом был Джон Кук, его старинный и близкий приятель. В бытность Кука капитаном фрегата он пользовался расположением фортуны, удачно проведя несколько известных операций против французских фрегатов. Даффу же на фрегатах не везло, и он надеялся на перемену отношения со стороны этой непостоянной богини. Еще до прибытия Вильнёва он полушутливо писал своей жене: "Я слышал, что испанцы ожидают прибытия из колоний линейного корабля и фрегата с деньгами; мы должны зорко следить за ними. В связи с этим надеюсь, что ты будешь иметь возможность присмотреть дом где-нибудь в деревне и заказать изготовление кареты".

Чарльз Тайлер и командир «Колосса» кэптен Джеймс Моррис также были добрыми друзьями. В 1798 году они были товарищами по несчастью, когда оба (но каждый по отдельности) предстали перед военным трибуналом за потерю своих судов в районе Кадиса. Моррис имел все основания запомнить местные скалы и ту непогоду, во время которой его фрегат сел на мель под огнем батареи, бившей с мыса Рота, что расположен напротив города. Коллингвуд в том и другом случае был членом трибунала, полностью оправдавшего этих офицеров. Моррису вынесли благодарность за то, что под огнем вражеских батарей и бомбардирских судов он сумел спасти свой экипаж и сжечь обреченный корабль. Тайлер перед тем, как стать капитаном линейного корабля при Копенгагене, командовал соединением фрегатов в эскадре Нельсона. Капитаны фрегатов любили охотиться парами с тем, чтобы было, кому прикрыть тыл, и взаимное доверие, такое, как у Тайлера и Морриса, Даффа и Кука, порождало дружбу.

Эти капитаны, в большинстве своем сорока с лишним лет, были закалены длительными испытаниями и сражениями на море. Все они мичманами или лейтенантами принимали участие в отчаянных битвах во время американской войны за независимость, а затем молодыми капитанами в более успешных кампаниях после 1793 года. Кэптену Ричарду Кингу, командиру «Ахилла», было только тридцать, слишком молод для участия в американской войне, но и он, будучи капитаном фрегата, захватил несколько вражеских судов. Командование фрегатами стимулировало независимость мышления и инициативность, качества, которые Нельсон считал желательными и для командиров линейных кораблей.

Они не были простыми служаками. Британские офицеры, как и их испанские коллеги, видели себя людьми века Просвещения, они были знакомы с алгеброй и геометрией. Многие современники рассматривали их как интеллектуальную элиту; впрочем, они и сами считали себя таковой. Они пользовались лучшими современными приборами и инструментами – даже испанские исследователи заказывали приборы в Лондоне. Они не только умели пользоваться этими приборами, но и участвовали в их испытаниях и предлагали усовершенствования. Коллингвуду повезло иметь таких неординарных офицеров, как эта четверка, но "такая выдающаяся компания превосходных парней", как выразился Нельсон о своих офицерах в битве при Копенгагене, ни в коем случае не представляла исключения в той организации, которую он называл «наш несравненный флот».

В социальном плане офицеры были выходцами из среднего класса. Тайлер был сыном армейского офицера, Моррис – флотского кэптена, Кук – клерка адмиралтейства и Дафф – стряпчего. Конечно, на флоте были капитаны и из аристократических семей, и даже такие, как капитан фрегата «Сириус» Уильям Проуз, начавший свою службу рядовым матросом. Вступление в британский офицерский корпус не зависело от рождения, но продвижение по службе ускорялось влиятельным покровительством, хотя выдающиеся способности и должное рвение играли существенную роль.

Многие, если не большинство, из матросов поступали служить на королевский флот не по собственной воле. Недавние исследования показали, что условия службы на кораблях были не такими ужасными, как их любили обрисовывать викторианские реформаторы, и устаревшая мифология о голоде, нужде, педерастии и кнуте требует нового осмысления. Британский флот был во многом крупнейшей и эффективнейшей отраслью индустрии того времени. Лучшее питание, медицинское обслуживание и гигиена были тремя основными преимуществами перед флотами соперников, а система снабжения по стандартам тех дней была первоклассной. Но все же существовали большие трудности в привлечении достаточного количества квалифицированных матросов.

Часто говорилось, что оклады матросов не изменялись на флоте  в период с 1653 по 1797 год. Это верно, но и инфляции в период с 1653 по 1760 год практически не было. Однако к 1805 году ситуация изменилась: безудержная инфляция вкупе с другими тяготами морской службы делала ее все менее привлекательной, чем прежде.

Общее количество матросов в Британии, включая находившихся на коммерческой службе, оценивалось в 136 тысяч человек. В 1804 году парламент проголосовал за штатную численность военно-морского флота 100 тысяч человек; в 1805 году – 120 тысяч. Все они не могли быть профессиональными моряками, и требовалось много добровольцев из числа молодых искателей приключений и отчаявшихся безработных. Флотские же капитаны нуждались в костяке экипажа из настоящих моряков с многолетним опытом работы на больших судах. Эта необходимость неизбежно вступала в противоречие с интересами торговли. К сожалению, королевский флот мог предложить матросам только треть того заработка, который они имели на торговых судах. Более того, всем было хорошо известно, что, раз попав на королевскую службу, выбраться из нее было делом трудным. Последняя война длилась девять лет.

Линейный корабль «Колосс» кэптена Джеймса Морриса был новый, спущенный на воду в апреле 1803 года в Дептфорде на Темзе. Он еще не был готов принять экипаж во время «Великой Вербовки» в марте того же года, когда флот пытался одномоментно рекрутировать 10 тысяч человек вдобавок к пятидесяти тысячам уже находившихся на службе. Перед объявлением войны в большой тайне были отданы указания о начале принудительной вербовки на флот. Необходимость в увеличении численности личного состава флота была настолько велика, что большинство ограничений на вербовку было снято. В то время как население считало себя находившимся в мирной обстановке, вооруженные моряки и морские пехотинцы вторгались в каждую таверну и высаживались на каждое судно в Портсмуте, Плимуте и лондонских доках. Тотчас вслед за этим, до того, как распространились новости, взялись и за другие порты. Это была, несомненно, крупнейшая операция подобного рода, беспрецедентная по своей жестокости и крайне непопулярная. Вокруг Портсмута "каждое торговое судно, находившееся в гавани или у Спитхеда, лишилось команды; все лодочники, признанные полезными для службы Его Величеству, были уведены. Быстрота принятых мер позволила собрать свыше шестисот моряков". Отряды вербовщиков хватали всех попавших под руку, отделяя затем посторонних после тщательной проверки.

На Темзе облава была проведена особенно тщательно. Американский посол выразил протест по поводу громадного количества своих соотечественников, схваченных вербовщиками. Здесь была одна загвоздка: родившиеся в Америке до 1776 (или даже до 1783) года могли считаться британскими подданными. Но флот не особенно морочил себе голову с возрастом вербованных, лишь бы они были профессионалами. Американские моряки иногда имели с собой документы, доказывавшие их гражданство, но, поскольку и британские моряки нередко имели подобные фальшивые бумаги, то британские капитаны не обращали на них особенного внимания.

Одним из таких американцев был Бенджамин Тернер, 21-летний матрос 1 статьи из Филадельфии, схваченный в Дептфорде в июне 1803 года. Он отказался идти добровольно, указывая, что является американским гражданином, но вербовщики все же отвезли его на борт приемного блокшива «Энтерпрайз». Другой моряк так описывал подобное приключение: "Очутившись на борту корабля, мы получили приказание спуститься в трюм, после чего решетка на люке была закрыта; часовые из числа морской пехоты стояли вокруг люка с заряженными мушкетами; штыки примкнуты, как будто охраняли преступников высшего калибра или приговоренных к смерти. В этом месте мы провели весь день и следующую ночь в тесноте, и не было свободного места, чтобы сидеть".

Из этого переполненного трюма людей перевели в Вулвич, на только что построенный линейный корабль «Колосс». В это время на борту корабля находилось только несколько офицеров, основные специалисты и горсточка добровольцев. Одним из первых добровольцев был "маленький черный мальчик" девяти лет, названный Джорджем Брауном – очевидно, это имя ему дал первый лейтенант, так как мальчик "не говорил по-английски". При поступлении людей на корабль первый лейтенант разделял их по категориям. Например, Браун был юнгой 3 класса, но основная масса, которую составляли люди старше восемнадцати лет, делилась на три категории: унтер-офицеры и матросы 1 статьи («petty and able»), матросы 2 статьи («ordinary»), ландсмены («landsmen»). Каждый из унтер-офицеров и матросов 1 статьи был "хорошо подготовлен к выполнению своих обязанностей". Матрос 2 статьи – это "тот, кто может оказаться полезным на борту, но не является экспертом или квалифицированным моряком". Ландсмены[9]9
  Ландсмены (landsmen) – дословно «береговые люди».


[Закрыть] обычно не имели никакого морского опыта, но многие работы на борту требовали только приложения силы – тянуть канат или выхаживать шпиль, например. Некоторые ландсмены со временем набирались опыта и становились матросами. Минимальные требования для безопасного и компетентного обслуживания корабля в части комплектования экипажем были следующие: одна треть унтер-офицеров и матросов 1 статьи, одна треть матросов 2 статьи, одна треть ландсменов.

Затем судовой хирург Эдвин Джоунз осматривал вновь прибывших. Он был не особенно доволен тем, что увидел:

Среди них было несколько хороших моряков и крепких здоровых молодых парней, главным образом из лодочников, но большая часть была прислана лондонской полицией. В целом они были плохо одеты, грязны, истощены и опустившиеся – эти последствия вытекали из их образа жизни и условий заключения, как на берегу, так и на борту тендера; среди болезней заметно преобладали венерические.

Вероятно, Джоунз преувеличивал: список личного состава «Колосса» показывает только дюжину преступников, посланных на флот «гражданскими властями». Среди них были Фредерик Фитцджеральд из Лондона и Джеймс Краунинг из Корка с запущенной венерической болезнью; также Джеймс Кристинг, 32-летний индиец из Бенгалии, которого, в конечном счете, комиссовали по болезни, причиненной неподходящим климатом мористее Бретани. Но списки личного состава имели тенденцию приукрашивать действительность, и, возможно, некоторые из тех, кто имел пометки «рекрут» или «волонтер», на самом деле являлись нежелательными бродягами или пьяницами, забранными на улицах полицией. «Великая Вербовка» проводилась с 9 марта и к июню месяцу «Колосс» получал одни отбросы. Насильно завербованные матросы зачастую искали любую возможность к бегству: так, Джон Хант утонул «в попытке дезертировать вплавь», когда «Колосс» покидал Вулвич.

С половиной команды «Колосс» перешел в Нор. Там, после получения пополнения с приемного блокшива «Зиланд», экипаж был укомплектован почти до штатной численности в 640 человек. Хирург комментировал это пополнение следующим образом: "Мы получили несколько весьма достойных моряков в этой партии, но большинство напоминало тех, которых мы получили на Реке[10]10
  Имеется в виду Темза.


[Закрыть]. Я отобрал из них 7 человек, показавшихся мне полностью непригодными к службе, и отослал их на госпитальное судно; там их обследовали и немедленно комиссовали". Кое-кто пытался симулировать болезнь для того, чтобы получить освобождение от службы. Джоунз допустил «нескольких туберкулезных и дряхлых пациентов, которых было бы лучше сразу отослать на берег, но обследование их жалоб требовало определенного времени и наблюдения для выявления возможных симулянтов – это явилось причиной довольно большого количества больных, отправленных в госпиталь по прибытию корабля в Плимут».