Текст книги "Трафальгар. Люди, сражение, шторм (ЛП)"

Автор книги: Фил Крейг

Соавторы: Тим Клейтон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

Франсуа Розили, назначенный на смену Вильнёву, покинул Мадрид 14 октября, начав свое девятидневное путешествие в Кадис. В этот день Бернонвилль получил от Вильнёва письмо, написанное после военного совета, в котором тот уверял, что не выйдет из порта до ослабления сил противника или изменения погоды. Бернонвилль уверился, что до прибытия нового командующего ничего в Кадисе не изменится. Но шестью днями позже посол уже докладывал о двух беспокоящих новостях. Первое, он выяснил, что Вильнёв узнал по своим частным каналам о приезде своего сменщика. Второе, он получил депешу о том, что пять кораблей Нельсона "отдали якорь у Гибралтара" и "возможно, что другие корабли будут отправлены для пополнения запасов". Более того, Гравина сообщил, что испанские корабли готовы к бою и походу. "Сдается, что у него все в полном комплекте, включая добрую волю", – добавил Бернонвилль с холодным сарказмом. Если известия об ослаблении сил Нельсона достигнут Вильнёва, тот может внезапно решиться на выход в море.

Пока Розили пребывал в Мадриде, начали поступать обещанные Адмиралтейством подкрепления. «Дефайэнс» и «Ройал-Суверен» прибыли 8 октября. 10-го появился «Белайл», ценное приобретение – мощный французский приз, спущенный на воду в 1793 году, имеющий на борту восемьдесят восемь длинных орудий и карронад. Состоя ранее в Средиземноморской эскадре Нельсона, он имел хорошо выученную команду, а его капитан, Уильям Харгуд, был старым приятелем адмирала. Они были соплавателями  на «Бристоле» в 1778 году, вместе пользовались покровительством сэра Питера Паркера, вдобавок Харгуд присутствовал на свадьбе Нельсона в 1787 году.

Другой старый приятель, в лице сэра Эдварда Берри, прибыл 13 октября. Его «Агамемнон» имел только шестьдесят четыре орудия, но это был самый лучший ходок британского флота, в чем убедился коммодор Захари Алеман, чья Рошфорская эскадра тщетно преследовала «Агамемнон» в Ла-Манше. Берри сражался рядом с Нельсоном при Сент-Винсенте и был его флаг-капитаном при Ниле. "Вот прибыл Берри; теперь мы сразимся", – воскликнул Нельсон. На следующий день еще один небольшой 64-пушечник, «Африка», под командой Генри Дигби, присоединился к флоту.

Нельсон, однако, также и лишался кораблей. Он привез с собой из Англии инструкции адмиралу Кальдеру следовать на родину для проведения военным трибуналом расследования по поводу его неудачи в столкновении с Вильнёвым в июле. Нельсон предложил ему остаться для участия в решающей битве, но Кальдер решил иначе. Предполагалось, что он пойдет на «Дредноуте», которому требовалось докование, но у Нельсона не лежала душа отдать ему один из своих флагманских кораблей, и он нарушил инструкции Адмиралтейства, разрешив Кальдеру отбыть на «Принце Уэльском», тоже трехпалубнике, как и «Дредноут». Капитаны «Аякса» Браун и «Тандерера» Лечмер вызвались сопровождать Кальдера и дать показания трибуналу в его защиту. Они убыли 14 октября, а командование их кораблями приняли первые лейтенанты, так что Джон Стокхем с «Тандерера», который еще недавно просил Нельсона взять его лейтенантом на «Виктори», стал одним из его капитанов – пока исполняющим обязанности, правда. Тем временем, Коллингвуду было предложено переместиться на недавно чистивший подводную часть корпуса и, следовательно, более быстроходный «Ройал-Суверен». Нельсон разрешил ему взять с собой флаг-капитана Эдварда Ротерама, первого лейтенанта Джеймса Клавелла и сигнального лейтенанта Брайса Гиллиланда. Это позволило Джону Конну, протеже Нельсона, принять командование «Дредноутом», имея первым лейтенантом Джорджа Хьюсона, переведенного с «Суверена».

Пять кораблей адмирала Луиса еще не возвратились, вслед за ними последовал «Донегал». При сильном встречном восточном ветре Луис смог достичь Гибралтара только 9 октября. Он потратил три дня на погрузку припасов, затем два дня в Тетуане заливался водой, а когда 14 октября он снялся на Кадис, ветер стих до полного штиля. "Мы, конечно, стремимся как можно скорее вернуться к флоту, опасаясь, что противник начнет движение, и мысль, что это произойдет в наше отсутствие, ни в коей мере не является приятной", – писал флаг-капитан Луиса Френсис Остин своей возлюбленной Мэри Гибсон. Но ветер зашел на вест и загнал эскадру назад в Тетуан. Там Луис получил распоряжение сопроводить конвой из пятидесяти следовавших на Мальту транспортов во время их прохода мимо Картахены, в которой базировались значительные испанские силы. Остин продолжал:

Я не ожидаю, что мы извлечем какие-либо преимущества из этого похода, в любом случае это отдаляет нас от места действия. Противник может решиться выйти в море, что нельзя назвать невозможным, узнай он о столь значительном ослаблении сил Нельсона. Получив свою долю в утомительном преследовании и беспокойной блокаде, было бы крайне унизительно оказаться отставленным от получения доли славы и вознаграждения, которые последуют вслед за битвой.

Остину не довелось получить славы либо вознаграждения за битву, но все же он сыграл свою роль в Трафальгарском сражении. 18 октября Вильнёв писал Декре о полученных сведениях, из которых стало ясно, что четыре вражеских корабля эскортируют конвой из Гибралтара, один остался там и один пришел поврежденным. «Ослабление силы английского флота на шесть линейных кораблей представляется мне благоприятной возможностью выйти в море».

Это был повод, необходимый Вильнёву, чтобы склонить Гравину к выходу из порта. В Кадисе предполагали, что силы Нельсона состоят из двадцати семи – тридцати двух линейных кораблей. Учитывая шесть ушедших кораблей, Вильнёв мог предполагать свое количественное превосходство на треть выше, чем у Нельсона, что, по его мнению, уравнивало их силы. При данных обстоятельствах Гравина не мог увиливать без потери лица.

Вильнёв, находившийся в течение долгого времени под давлением, принял свое решение по иным причинам. Несколькими днями позже один французский роялист, заехавший в Кадис по пути в Америку, объяснял, что Вильнёв

пережил много неприятностей; значительная часть его офицеров считала, что его осторожность зашла слишком далеко; из высших сфер в Париже доносились слухи, что его мужество поставлено под сомнение. Все это является более чем достаточным для того, чтобы раздражать чувствительного и храброго человека. Возможно, желание отстоять свою честь превозмогло его обычную осторожность. Как-то раз он сказал сердито: «Они еще увидят, как я могу сражаться».

Кроме того, в частных письмах из Байонны ему писали о том, что адмирал Розили едет ему на смену. Должно быть, он не раз пересмотрел полученные приказы и осторожное сопровождающее письмо от Декре. Они не раз проводили совместную кампанию по пассивному неподчинению неразумным приказам Наполеона, но в этот раз все изменилось. Было очевидно, что Декре желает, чтобы он вышел в море, невзирая ни на какой риск. Еще до получения сведений об уменьшении численности кораблей Нельсона Вильнёв писал своему старому приятелю:

Мне донесли, что вице-адмирал Розили прибыл в Мадрид, и растут слухи, что он примет командование флотом. Без сомнения, я с радостью передал бы ему командование, если бы мне позволили остаться его заместителем, так как я ценю его старшинство и его способности. Но для меня было бы ужасным потерять всяческую надежду иметь возможность доказать, что я достоин лучшей судьбы. Как бы то ни было, Ваше Превосходительство, я могу объяснить Ваше молчание о поездке Розили только надеждой, что Вы даете мне возможность выполнить миссию, доверенную в данный момент мне. Каковы бы ни были препятствия, если ветер позволит, я выйду в море завтра с рассветом.

Днем ранее Вильнёв и Гравина решили при первом же благоприятном ветре послать быстроходную эскадру Магона, чтобы та попыталась захватить британские фрегаты, которые по ночам крейсировали неподалеку от Кадиса. «Секретные распоряжения для проведения такой операции были выданы, – писал Эсканьо, – и корабли, выделенные для нее, были уже в готовности», но на рассвете 18 октября Вильнёв неожиданно появился на борту «Принца Астурийского». Он сообщил Гравине, что «новые приказы и последние соображения обязывают его отдать приказ на выход всего флота». Новых приказов не было, но очевидное количественное превосходство над Нельсоном делало невозможным отказ Гравины без потери чести. «Распоряжения правительства о подчинении французскому командующему были настолько определенны, – писал Эсканьо, – что без малейших возражений начальнику штаба передали указание отозвать легкие суда с занимаемых ими позиций, вернуть личный состав на соответствующие корабли и всем без исключения быть готовыми к выходу».

Глава 8
Два фальшфейера

После короткого совещания с Гравиной ранним утром 18 октября Вильнёв спустился в свой катер, вернулся на «Буцентавр» и немедленно поднял сигналы о сборе всех легких плавсредств и съемке с якорей. В Кадисской бухте зароилось от внезапной активности. Матросы и канониры, посланные для службы и тренировок на береговые батареи, возвращались назад, солдаты снимались с лагерей и готовились к посадке на корабли.

Позднее перед полуднем адмирал начертал ордер баталии. Главные силы были разделены на три дивизии по семь кораблей в каждой. Количество в двадцать один корабль было выбрано исходя из предполагаемой численности сил Нельсона. Вице-адмирал Игнасио де Алава на «Санта-Анне» командовал авангардом, Вильнёв на «Буцентавре» командовал центром, контр-адмирал Балтазар де Сиснерос на «Сантисима-Тринидаде» был его заместителем, а Пьер Дюмануар на «Формидабле» командовал арьергардом. Адмиралу Гравине было поручено командование Обсервационной эскадрой, или тактическим резервом, из двенадцати кораблей, в число которых входили шесть кораблей эскадры Магона, который подчинялся Гравине.

В каждой дивизии французские и испанские корабли были перемешаны между собой. Таким образом, в этот раз снимался вопрос о том, придут ли французские корабли на помощь испанцам, и наоборот. Вероятно, с той же целью были перемешаны корабли с гасконскими и провансальскими экипажами, равно как и андалузийские и галисийские экипажи.

Боевые инструкции Вильнёва своим капитанам не изменились со времени принятия им командования Тулонской эскадрой в декабре 1804 года, он просто переиздал их. Вильнёв много раз видел британский флот в действии, а при Ниле вошел в непосредственный боевой контакт с Нельсоном. Каковы бы ни были его недостатки, Вильнёв не был глупцом, и он с замечательной точностью предсказал действия Нельсона.

Противник не ограничит себя формированием ордера баталии, параллельного нашему, и вступлением в артиллерийскую дуэль, в которой успех приходит зачастую к более умелым, и всегда к более удачливым. Он постарается охватить наш арьергард, прорвать наш строй и группами своих кораблей окружить и нанести поражение тем из наших кораблей, которые ему удастся отрезать.

Часто говорилось, что, правильно определив угрозу, Вильнёв не имел реального плана противостоять ей. Это не верно. Он хорошо представлял себе ограниченные возможности собственных французских кораблей (не говоря уже о гораздо менее подготовленных испанцах) по выполнению сложных маневров, поэтому его инструкции были обескураживающе просты. Если его корабли окажутся с наветренной стороны от противника, они должны будут совершить поворот все вдруг, выбирая каждый себе противостоящий корабль; при удобном случае взять противника на абордаж. Если же они окажутся под ветром, они должны будут дожидаться атаки противника в сомкнутом строю и действовать аналогично. Им не следует ожидать подачи каких-либо сигналов, которые к тому же могут быть не видны из-за дыма. Короче говоря, любой капитан, «не находящийся под огнем, не соответствует своему посту». Сам Нельсон не смог бы изложить свои намерения с большей ясностью.

В случае прорыва боевого строя судам, не задействованным в боестолкновении,  следовало идти на помощь адмиралам или другим атакованным кораблям. Фрегатам предписывалось атаковать сильно поврежденные и лишенные мачт корабли противника. Предполагаемая количественная слабость Нельсона привела к одному усовершенствованию – выделению отдельной резервной эскадры под командой Гравины.  Имея несколько лучших кораблей и наиболее одаренных, смелых и предприимчивых капитанов, Гравина должен был решительно вмешаться там, где этого потребовала бы ситуация.

Если Нельсон хотел устроить свалку на близкой дистанции, то Вильнёв желал сражаться вплотную. Годами французская пропаганда рисовала своих сторонников добродетельными республиканскими римлянами, сражающимися против вероломных торгашеских карфагенян – морской Британии. Классически образованные французские офицеры, вероятно, помнили, как римский флот, в конце концов, победил превосходных карфагенских моряков: они нейтрализовали превосходство карфагенян взятием их на абордаж и превращением морской битвы в сухопутную.

Подобно римлянам, французы отличались в сухопутных битвах, и на кораблях Вильнёва было немало превосходных солдат. Испанцы также наводнили свои корабли пехотинцами, из них одни были приставлены к орудиям, а другие, вооруженные мушкетами со штыками, занимали боевые посты на палубе. Месяцами солдаты и матросы тренировались в приемах абордажного боя. Гренадеры и стрелки имели задачу очищать палубы и выбивать орудийные расчеты, затем бросаться на абордаж, заставая британцев врасплох применением тактики, тогда уже редко использовавшейся при действиях флота.

Жан-Жак Люка, капитан «Редутабля», одного из феррольских кораблей, в своем докладе Декре детально описывал подготовку своего экипажа к этому способу морской войны: "Для каждого командира орудия приготовили брезентовый патронташ на две гранаты; к плечевому ремню патронташа крепилась жестяная трубка с короткими запальными фитилями".

На борту корабля Люка использовал для тренировок картонные гранаты, но для большего приближения к реальным условиям он часто посылал группы людей на берег, где они тренировались с боевыми гранатами. Ко времени выхода из Кадиса специально подготовленные для действий с марсов и вант матросы могли метать по две гранаты одновременно. На корабль поступила сотня мушкетов с длинными штыками, которые были предназначены для специально обученных стрельбе с вант матросов. Остальная команда была вооружена абордажными саблями и пистолетами и регулярно тренировалась в фехтовании и стрельбе. И, наконец, после долгой практики его "люди научились бросать абордажные крючья с таким искусством, что мы могли рассчитывать сцепиться с вражеским кораблем еще до того, как наши борта соприкоснутся".

Люка не был одинок: все корабли в Эль-Ферроле практиковали то же самое. Консул в Кадисе Джеймс Дафф еще в сентябре 1803 года сообщал Нельсону, что "французы в Эль-Ферроле ежедневно практикуются в абордаже на своих судах, и намереваются после тренировок выйти из порта с целью абордажа наших судов". Более того, из инструкций Вильнёва было ясно, что его Тулонская эскадра поддерживала тот же подход к борьбе с британцами и усиленно практиковалась в этом.

Большие размеры французских и испанских экипажей давали им преимущество в рукопашной схватке. Штатная численность французского 80-пушечника составляла 862 человека, а 74-пушечника – 775. Точное количество находившихся на борту французских кораблей экипажей известно только в нескольких случаях. На «Редутабле» было 643 человека и на «Фуге» 682. Оба были 74-пушечники, и по французским стандартам они были укомплектованы не полностью. Но штатная численность британского 80-пушечника составляла 700, а 74-пушечника от 590 до 640 человек, и большинство британских кораблей было также недоукомплектовано. Таким образом, хотя и ослабленные, экипажи Вильнёва все же имели численное превосходство над своими оппонентами.

Штатные расписания испанцев были подобны британским, но они, как правило, включали большее количество солдат по сравнению с британскими морскими пехотинцами. Штатный состав испанского 74-пушечника состоял из 614 человек, включая 170 солдат и 55 канониров. При Трафальгаре все испанские корабли, кроме двух, имели сверх штата от 32 до 98 человек, все из них солдаты. Каждый корабль имел на борту от 202 до 382 пехотинцев. Количественное превосходство испанской пехоты на кораблях было подавляющим.

По бумагам испанцы имели достаточно моряков, хотя качество их оставляло желать лучшего. Только «Райо» покидал порт без достаточного количества моряков – он был укомплектован преимущественно солдатами. Еще одной слабостью испанцев была нехватка квалифицированных канониров – обученных artilleros de mar, и их были вынуждены замещать обыкновенными армейскими артиллеристами.

Французы и испанцы не питали иллюзий относительно британского вооружения. Более того, французы считали, что на британских кораблях имелось гораздо больше пушек и карронад, чем их было в действительности. Но и их собственные корабли были достаточно тяжело вооружены. У французов не было трехпалубников, зато имелось четыре 80-пушечника – «Буцентавр», «Формидабль», «Эндомтабль» и «Нэптюн», которые по сочетанию огневых и ходовых качеств были, пожалуй, лучшими кораблями того времени. Французские 80-пушечники были обычно вооружены 36-фунтовыми орудиями на нижней и 24-фунтовыми на верхней палубе, в то время как 74-пушечники на верхней палубе имели 18-фунтовки. Не следует также забывать, что французский фунт был тяжелее своего английского эквивалента, и, например, французское 36-фунтовое ядро весило 39 английских фунтов. Поэтому вес бортового залпа французов значительно превышал вес залпа их стандартно вооруженных британских соперников.

Наполеон, будучи сам артиллеристом, заметил, что "в этой войне англичане первыми стали использовать карронады, и они повсюду нанесли нам немалый урон". Французы начали экспериментально использовать карронады в 1793 году и в 1799 году закрепили их использование в качестве стандарта. Как и англичане, они имели на борту сверхштатное количество пушек и карронад. Линейные корабли несли 6-8 орудий сверх положенного по их рангу, но процесс полной замены легких квартердечных орудий на карронады у них, в отличие от британцев, не был завершен, и на квартердеках карронад было сравнительно немного. В июле 1805 года Наполеон писал Декре: "Ради бога, снабдите их еще карронадами".

У испанцев было несколько великолепных трехпалубников. Они имели даже четырехпалубник – «Сантисима-Тринидад», крупнейший в мире корабль, несший на борту 136 орудий; «Принц Астурийский» и «Санта-Анна» имели по 120 и «Райо» 100 орудий. Также у них имелось два превосходных 80-пушечника, «Аргонаута» и «Нептуно»; на каждом из них имелось примерно по 90 орудий. Но, в то время как их тяжелые корабли были, подобно французским, вооружены 36-ти, 24-х и 12-фунтовками, 74-пушечники были вооружены значительно легче – 24-х и 18-фунтовками.

На них было установлено значительное количество карронад, что в известной мере компенсировало слабость основного вооружения. На «Санта-Анне» было двадцать карронад, но маловероятно, что их качество можно было сравнить с британским.

Все три флота, таким образом, начинили свои корабли дополнительным вооружением, предназначенным для ближнего боя. Все трое считали, что кровавая баня является верным шансом на победу.

Днем 18 октября офицеры Объединенного флота отслужили мессу в кармелитской церкви. Гребные суда доставили их к молу, и по тенистой Аламеде они прошли от порта до монастыря, возвышавшегося над заливом. Они распахнули громадные деревянные ворота и вошли внутрь здания, чей интерьер в стиле барокко был богато украшен красным деревом, мрамором и золотом. Раскачивались кадильницы, играл орган, с позолоченной стены над алтарем на молившихся взирала мадонна.

Затем последовали трогательные расставания. Лейтенант Пьер Бодран с «Буцентавра» получил от горячо любимой андалусийки миниатюру с ее портретом, которую он спрятал на своей груди. Очень многие из испанских офицеров и матросов были уроженцами Кадиса, и было много слезных сцен прощания с женами и домочадцами. Дионисио Алькала Галиано не прощался: его жена была больна, и он отправил ее с сыном Антонио на своем командирском катере в близлежащее селение Чиклана, где имущие граждане Кадиса имели загородные виллы. Там она могла выздоравливать в мире и покое, к тому же его семья была бы в безопасности, решись Нельсон обстреливать город. Косме де Чуррука поручил своему юному шурину Хосе Руису де Аподака написать его родителям, что он отправляется на битву, которая наверняка будет кровопролитной. "Попрощайся с ними, твоя судьба будет неотделима от моей. Я не сдам свой корабль прежде, чем он взорвется или будет потоплен. Таков долг тех, кто служит королю и стране". Своему родному брату он писал: "Если ты услышишь, что мой корабль захвачен, знай, что я мертв".

Корабли с развевающимися красными и желтыми флагами представляли собой внушительное зрелище. Бирюзовые воды струились и искрились под безоблачным голубым небом. Родные и близкие сгрудились на молу и на набережной, стояли на балконах и башнях, наблюдая, как шлюпки отваливают от причала. Слова прощания были полны мрачных предчувствий.

Ближе к вечеру Вильнёв подал флоту сигнал сниматься с якорей, принять на борт плавсредства, приготовиться к постановке парусов и послать по офицеру на флагманский корабль за окончательными инструкциями и боевыми приказами. Задувал свежий бриз от норд-веста. Для выхода из бухты Кадис кораблям был необходим восточный ветер, а эскадра Магона, хотя и готовая к движению, не смогла бы предпринять внезапную ночную атаку на фрегаты Блеквуда.

Большинство кораблей находилось в самой гавани и имело еще большие проблемы с ветром. «Фугё» Бодуэна стоял на якоре между фортами Пуэрто-Реаль и Порталес, слишком глубоко внутри бухты, что представляло выход при таких условиях нелегким делом. Кроме того, немало еще оставалось сделать до выхода, в том числе принять на борт свои орудия, которые перед тем были установлены на канонерских лодках для обороны порта. Тем не менее, к ночи все корабли уже стояли на одном якоре, готовые к выходу с наступлением нового дня.

С рассветом ветер поменял направление, но явился лишь легким дуновением бриза от ост-зюйд-оста. Вильнёв подал сигнал на выход и французские корабли «Альхесирас», «Ашилль», «Аргонавт», «Нэптюн», «Герой», «Дюге-Труэн» с испанским кораблем «Багама» двинулись на выход по полной воде. К ним присоединились фрегаты «Гермиона», «Рейн» и «Фемида». Но слабый ветер зашел на юг, и остальные корабли смогли только переместиться из гавани в бухту и не далее. Бодуэн добрался из глубины бухты до траверза гавани Кадиса верпованием, т. е. перемещением якоря с помощью корабельных шлюпок вперед по ходу с последующей выборкой каната на корабле. Корабль продвигался до места отдачи якоря, и все повторялось.

В открытом море была поднята тревога. С первыми лучами солнца фрегаты Нельсона приблизились на расстояние четырех миль от Кадиса. Ближайшим из них оказался «Сириус», и Уильям Проуз, проинспектировав неприятельские корабли, флажным семафором передал Генри Блеквуду: "Неприятель поднимает марса-реи". В течение полутора часов Блеквуд наблюдал в подзорную трубу, как пошли наверх и брам-реи, а на восьми кораблях поставили марселя. В 7 часов утра ближайшие корабли начали движение. Убедившись, что они выходят в море, Блеквуд послал «Фебу» Томаса Кэйпела на вест-норд-вест, ближе к позиции, где крейсировала передовая эскадра линейных кораблей под командованием Даффа. Со своей позиции Блеквуд с трудом различал силуэт «Дефенса» Джорджа Хоупа, ближайшего из кораблей Даффа. К восьми часам он насчитал девятнадцать неприятельских кораблей на ходу. На всех из них, кроме двух, были поставлены марселя. Блеквуд поднял сигнал № 370: "Корабли неприятеля выходят из порта или снимаются с якоря". Кэйпел повторил этот сигнал, стреляя из пушек для привлечения внимания. «Дефенс» принял сигнал «Фебы» и отрепетовал его «Агамемнону». Берри передал этот долгожданный сигнал Джеймсу Моррису на «Колосс», а тот Даффу на «Марс».

Через переговорную трубу Блеквуд передал Томасу Дандасу распоряжение поставить «Наяду» так, чтобы образовать совместно с «Фебой» цепь для передачи сигналов флоту. Используя свод сигналов Попхема, экземпляры которого Нельсон привез с собой из Англии, он приказал Питеру Паркеру следовать на своем «Визеле» в Гибралтар и Тетуан, чтобы предупредить о происходящем корабли адмирала Луиса. «Пикл» был послан на юг в район мыса Спартель с подобной целью.

Когда Магон выходил в открытое море на «Альхесирасе», он увидел эти суда, уходящие на предельной скорости, и послал свой фрегат «Гермиона» наблюдать за британскими фрегатами, одновременно организуя свои корабли для преследования. Но затем ветер стал слабеть, и к полудню воцарился полный штиль. Блеквуд наблюдал вражеские корабли, застрявшие на рейде и беспомощные от безветрия.

В девять часов утра, находясь в пятидесяти милях к востоку[31]31
  Так в тексте; должно быть к западу (от Кадиса).


[Закрыть], Нельсон заканчивал письмо «дорогому Колли» и размышлял об обеденном приеме. «Что за прекрасный день! – заканчивал он письмо. – Смогу ли я соблазнить вас прибыть ко мне? Если да, поднимите вымпел „Виктори“ и утвердительный». Он отослал письмо Коллингвуду, затем связался с другими предполагаемыми гостями. «Принц» был занят приемом воды с «Британии», на остальных кораблях все было спокойно. Капитан «Беллерофона» Джон Кук принял приглашение своего адмирала и «Виктори» адресовал ему сигнал подойти поближе.

На борту «Беллерофона» первый лейтенант Уильям Камби как раз распоряжался добавить парусов, когда он заметил сигнал, развевающийся на топе мачты дозорного корабля «Марс». Он подумал, что это мог быть сигнал № 370 – сигнал, которого все так ждали, и послал мичмана к капитану Куку с запросом на разрешение отрепетовать сигнал адмиралу. "В этот момент «Марс» был так далеко от нас, что над горизонтом виднелись только брам-стеньги. Кук сказал, что не хотел бы репетовать такой важный сигнал, не убедившись в его точности – расстояние было так велико, что даже в подзорную трубу он не смог этого сделать". Камби же был уверен в остроте своего зрения. Кук спросил, может ли кто-нибудь подтвердить мнение Камби, но никто из офицеров и сигнальщиков не решился на это. "Я был до горькой обиды разочарован тем, что мое страстное желание сделать «Беллерофон» первым, кто отрепетует этот долгожданный сигнал адмиралу, не осуществилось", – вспоминал Камби.

Сразу после того, как «Марс» опустил свои флаги, я сказал: ʻСейчас они передадут сигнал № 370ʼ. Этот сигнал подавался с помощью флага, шара и вымпела, поднятых раздельно на разных топах мачт, причем цвета флага или вымпела не имели значения. Как я и предсказал, они подняли этот сигнал; невозможно было ошибиться в этом. В то время как мы готовились отрепетовать его, «Виктори» ответил на сигнал «Марса», немедленно вслед за этим сигнал о предстоящем обеде был аннулирован и поднят сигнал об общем преследовании.

Нельсон был уверен, что Объединенный флот двинется на Средиземное море, и сам направился на юго-восток к проливу, в надежде встретить там адмирала Луиса. Штурман «Принца» Ричард Андерсон с ужасом наблюдал за подъемом на «Виктори» сигналов – сначала «общее преследование», затем «корабль к бою изготовить». Его шлюпки были еще на воде, возвращаясь от «Британии» с тяжелым грузом питьевой воды. Это было некстати, так как адмирал уже выразил свое неудовольствие по поводу медлительности приготовления обоих кораблей. На «Нептуне», сообщал Джеймс Мартин, сигнал флагмана был «встречен полным удавлетварением, но из-за полнаго штиля надежды на встречу с ниприятилем в этот день были призрачны». «Нептун» начал движение через четверть часа, но вскоре «Беллерофон», «Белайл», «Орион», «Левиафан» и «Полифем» «показали свои превосходные ходовые качества и намного опередили остальной флот». Адмирал вникал в каждую деталь. Так, наблюдая удаление этих великолепных ходоков, он заметил, что ни «Полифем», ни недавно прибывший «Белайл» не выкрасили свои мачты в темно-желтый цвет, как было приказано, чтобы в бою отличать свои корабли от французов и испанцев, у которых были выкрашены только бугеля[32]32
  Бугель – обруч, скрепляющий составные мачты.


[Закрыть]. Он послал свое посыльное судно «Энтрепренант» с приказом немедленно выкрасить их. Все, что помогло бы избежать попадания под дружественный огонь, необходимо было сделать.

Затем Нельсон вернулся к написанию писем. Одно из них, незаконченное, было из тех, которые суеверные мужчины часто пишут своим женам: "Любимейшая Эмма, мой дорогой сердечный друг! Жребий брошен.… Это мое последнее тебе письмо, которое я пишу перед битвой, и я от всей души надеюсь, что выживу для того, чтобы закончить его после схватки…".

В следующем письме, адресованном его дочери Горации, он впервые подтверждает ей свое отцовство. "Мой дражайший ангел, я был счастлив от удовольствия получить твое письмо от 19 сентября, и неимоверно рад услышать, что ты являешься такой хорошей девочкой.… Прими, дорогая Горация, родительское благословение от твоего любящего отца. Нельсон и Бронте".

С получением приказа незамедлительно начиналась подготовка судна к предстоящему бою. Свистки боцманматов вызывали наверх всю команду для участия в общесудовых авралах и часто проводившихся учениях. В морских битвах эпохи наполеоновских войн большинство потерь и ранений причинялось не прямым попаданием пушечного ядра, а разлетавшимися осколками деревянных конструкций. Для уменьшения этих потерь велись специальные приготовления. Подвесные койки сворачивались, выносились на палубы и укладывались в большинстве своем вдоль бортов в специальные крепления, где они предоставляли защиту от осколков и действия ручного оружия. Часть из них размещалась на вантах для защиты юферсов[33]33
  Юферс – тросовый талреп.


[Закрыть]. С орудийных палуб и полуюта убирались переборки[34]34
  Переборка – перегородка.


[Закрыть]. Часть таких переборок имела петли в верхней части, их поворачивали и крепили к подволоку[35]35
  Подволок – потолок, или нижняя сторона вышележащей палубы.


[Закрыть]. Другие переборки разбирались и складывались в трюме. Легкие филенки и брезентовые ширмы либо также складировались в трюме, либо попросту выбрасывались за борт. Межпалубные пиллерсы[36]36
  Пиллерсы – вертикальные столбы для подкрепления вышележащих палуб.


[Закрыть] выбивались из креплений, все трапы, сочтенные несущественными, удалялись и заменялись штормтрапами[37]37
  Шторм-трап – веревочная лестница.


[Закрыть]. Очистка палуб давала больше пространства для обслуживания орудий, облегчала руководство и снабжение ядрами и порохом, а также уменьшала опасность потерь от осколков, улучшала вентиляцию переполненного людьми пространства и способствовала удалению порохового дыма.

Каютная мебель, в большинстве своем переносная и разборная, удалялась в трюм, а в случае срочного приготовления выбрасывалась за борт. Учет того, что экипаж с энтузиазмом выбрасывал за борт, велся тиммерманом. Так, на «Аяксе» выбросили шесть трапов, десять коечных рам, шесть пиллерсов, точильный камень, кучу коечных ширм, четыре штормовых паруса, тридцать футов медного дымохода и многое другое. Экипаж «Нептуна» действовал подобным образом. После сражения Томас Фримантл обнаружил, что часть обстановки его каюты была выброшена за борт, но, к его радости, призовой письменный стол красного дерева был пощажен. На «Тоннанте» резные деревянные кресла из обстановки офицерской кают-компании были подвешены на лине, проведенном между грот-мачтой и бизань-мачтой, где они и провисели высоко над палубой. С Нельсоном обошлись лучше: всю его мебель, включая портрет Эммы, аккуратно сложили внизу в трюме.