Текст книги "Трафальгар. Люди, сражение, шторм (ЛП)"

Автор книги: Фил Крейг

Соавторы: Тим Клейтон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

Франклин поднялся на палубу, быстро спрятался за мачту и "увидел, как парень прижал винтовку к плечу и прицелился". Пуля ударила в палубу в нескольких футах от него. Орудийный огонь был так редок, что Франклин слышал, как сержант стрелял снизу из мушкета, и, выглянув из-за грот-мачты, увидел, как стрелок упал ничком в воду. Когда сержант поднялся, он спросил его, сколько раз тот стрелял: "Я убил его, – сказал сержант, – с седьмого выстрела".

В этот момент два корабля отдалились друг от друга. Как и почему – неясно. Британские источники утверждают, что французы намеренно отошли в сторону. Но второй лейтенант «Эгля» голландец Асмус Классен сообщал, что его корабль выигрывал схватку, что "непрерывный мушкетный огонь и картечь с наших надстроек очистили их верхние палубы, а огонь с их орудийных палуб значительно ослабел, и мы были готовы взять его на абордаж". По его мнению, "два корабля были разделены случайно, и мы были лишены надежды захватить нашу добычу". Но независимо от того, одержали ли они победу или им просто повезло, значительно успокоившаяся команда «Беллерофона» с триумфом обстреляла «Эгль» продольным огнем, когда тот отдалялся.

Из сорока семи человек, находившихся на квартердеке «Беллерофона» в начале боя, только семь были не ранены. Двадцать восемь человек погибли, 127 получили тяжелые ранения и сорок – легкие. В ближайшие дни двадцать три раненых умрут. На палубе вновь появился боцман Томас Робинсон, искалеченные руки которого были грубо перевязаны вестовым казначея, и он вызвался делать все, что Камби посчитает нужным. Очередь к хирургам была настолько длинной, что он не стал дожидаться, пока Уайт или Энглхарт окажут ему должную помощь, а поспешил вернуться в строй.

По мнению мичмана Генри Уокера, «Эгль» и «Беллерофон» «хорошо сочетались друг с другом: он был лучшим кораблем в Объединенном флоте, а мы – в Британском». Судя по британским книгам учета личного состава и по тому, что было известно об «Эгль», он был не так уж и неправ. На обоих кораблях основное бремя ответственности лежало на одних и тех же ключевых фигурах – не только на офицерах, но также и на старшинах и опытных матросах. Учитывая разницу в численности, на британском корабле это бремя, вероятно, было более распространенным. Такие люди, как боцман Томас Робинсон, сигнальный старшина Кристофер Бити, поднимавшийся на мачту из-за флага, Питер Макфарлейн, которому приписывают опрокидывание в море пяти абордажников, и невозмутимый констапель Джон Стивенсон сплачивали команду корабля воедино и знали, что делать дальше в бою, когда менее опытные люди терялись.

Питер Макфарлейн, по-видимому, отличался прежде всего тем, что был страшно крепким и мускулистым: уроженец шотландского города Керколди, баковый громила, на правой руке которого были вытатуированы солнце, луна, звезды и русалка. Ему было всего двадцать с чем-то лет, но он уже семь лет прослужил на флоте, а до этого пять лет ходил на торговых судах в Балтику. То, как он использовал свою смекалку и силу в этом случае, потом, наверно, еще долгие годы вспоминалось за выпивкой. Уильям Фергюсон, сероглазый мужчина из Норт-Шилдса с ньюкаслским акцентом, который по боевому расписанию находился у штурвала, постоянно служил на флоте в течение тринадцати лет. "Этот человек ни разу не увольнялся. Надежный парень", – так было записано в книге личного состава «Беллерофона». Для того чтобы играть столь важные роли на корабле, требовалось немалое мужество, поскольку потери среди экипажа распределялись неравномерно. Больше всего страдали те, кто находился наверху, на надстройках, где размещались многие офицеры и лучшие из опытных моряков.

Во всем флоте Нельсона потери капитанов составили 22%, лейтенантов – 19%, офицеров морской пехоты – 18%. Часть младших офицеров, конечно, находилась на орудийных палубах, и их относительная неуязвимость снижала долю офицерских потерь. Потери штурманов на квартердеке составили 30%, а боцманов, чьим местом по боевому расписанию был полубак, – 33%. Мужественный Томас Робинсон, боцман, обучавший команду «Колосса» до перехода на «Беллерофон», так и не вернулся домой к жене и двум маленьким детям в Портси. Через одиннадцать дней после сражения он стал одним из многих, кто умер в вонючем, переполненном ранеными, кишащем мухами гибралтарском госпитале.

Пока «Беллерофон» сражался с «Эглем», предыдущие подопечные Томаса Робинсона на «Колоссе» показывали себя с лучшей стороны. Капитан Джеймс Моррис также решил открыть огонь из орудий правого борта, чтобы создать дымовую завесу при приближении к вражеской линии. Ближе всех к нему находился французский корабль «Свифтсюр», который только что был вынужден обстенить паруса и отвернуть, чтобы избежать столкновения с кораблями впереди, что сделало его уязвимым для «Колосса». В результате его залпа двойными ядрами левого борта на французе погибло семнадцать человек. «Колосс» вел яростный огонь с обоих бортов, но Моррису с правого борта ничего не было видно сквозь дым, пока из него не вынырнул французский корабль «Аргонавт» и не врезался в правый борт «Колосса». Не было никакой возможности избежать столкновения, в результате которого были повреждены орудийные порты и сбиты с ног люди, а снасти реев переплелись, и два корабля оказались в нескольких футах друг от друга.

И снова британский корабль оказался в невыгодном положении. 32– и 18-фунтовые орудия «Колосса» противостояли более тяжелым французским батареям с обеих сторон. По словам офицеров «Аргонавта», капитан Эпрон до столкновения не открывал огня, поэтому «Колосс» "принял на себя всю тяжесть нашего залпа двойными ядрами". В течение примерно двадцати минут оба корабля осыпали друг друга ядрами  и картечью. Но, в отличие от «Беллерофона», «Колосс» имел двенадцать 32-фунтовых карронад. Они выиграли бой на верхних палубах, и четырнадцать офицеров «Аргонавта» были убиты или ранены. Через некоторое время Моррису показалось, что на открытых палубах его противника никого нет в живых, а большинство его людей, возможно, укрылись внизу, откуда продолжали яростно стрелять из своих орудий, и «Колосс» тяжело пострадал от непрерывного огня их орудий. Его штурман был убит, боцман смертельно ранен, и еще не менее сотни человек были ранены. Нельсон только что повысил кузена сэра Эдварда Берри Уильяма Форстера с мичмана на «Виктори» до и.о. лейтенанта на «Колоссе», и в своем стремлении подражать своему лихому родственнику норфолкский мальчишка оказался в числе павших. Сам капитан Моррис был ранен выстрелом в наружную часть бедра. Было больно, и он завязал жгут, чтобы остановить кровотечение, но покинуть квартердек отказался.

Офицеры «Аргонавта» сообщили, что через полчаса или больше "капитан счел момент благоприятным и отдал приказ идти на абордаж; но в ту минуту, когда мы все поднимались снизу, англичане, услышавшие приказ, обстенили грот и стали отходить". Однако в журнале Морриса записано, что отошел французский корабль. Скорее всего, как и в случае с «Беллерофоном» и «Эглем», волны, раскачивавшие оба корабля вверх-вниз, разблокировали их реи, разделили их и оставили дрейфовать в дыму.

Возможно, офицеры «Аргонавта» преувеличивали его шансы на успех в борьбе с «Колоссом», но в очередной раз перспективная возможность взять на абордаж британский корабль была упущена. По словам Морриса, с отходившего «Аргонавта» стреляло только одно орудие из кормовой каюты, что согласуется с утверждением французских офицеров, что орудийная обслуга покинула орудия и влилась в абордажные команды. То, что «Аргонавт» потерял более двухсот человек, – заслуга подготовки экипажа «Колосса», которая два года назад выглядела не столь перспективной. Такие люди, как братья Венус из Норт-Шилдса, несмотря на то, что их подвергли насильственной вербовке, оказались первоклассными новобранцами. Уильям Венус после Трафальгара получил звание мичмана и впоследствии дослужился до лейтенанта.

Времени на передышку у «Колосса» не было. Он все еще сражался с французским «Свифтсюром», находившимся на его правой раковине, а раненый Дионисио Галиано на «Багаме» ловко маневрировал в позиции, с которой он мог продолжать обстреливать и «Беллерофон», и «Колосса».

Следующим в бой вступил «Монтаньес». Он не успел занять свое место в строю и находился с наветренной стороны от линии боя, примерно на одном уровне с «Эглем» и «Свифтсюром». «Монтаньес» открыл огонь по приближающемуся «Беллерофону», но затем на линии огня оказался «Эгль», а «Свифтсюр» оказался на его пути с подветренной стороны. Не имея возможности продвигаться и видеть сквозь "густой дым, в котором мы были окутаны со всех сторон, так что из-за этого и из-за штиля было трудно различить флаги", «Монтаньес» прекратил огонь до тех пор, пока внезапно не появился британский корабль «Ахилл». Этот корабль, который лейтенант Алехо Гутьеррес де Рубалькаба (находившийся в это время внизу) принял за трехпалубный, "приблизился к нам на расстояние пистолетного выстрела и открыл страшный огонь по нашей левой раковине, произведя большой переполох среди людей и нанеся большие повреждения корпусу и такелажу".

«Монтаньес» увалился под ветер. Несмотря на огонь «Ахилла» Ричарда Кинга, экипаж начал действовать, "поставив брамселя и грот-стаксель с целью увеличить скорость хода". При этом они стали приводиться к ветру, чтобы развернуться бортом к «Ахиллу». Но британский корабль проскочил мимо, обогнув их корму. «Монтаньесу» пришлось резко изменить направление движения и снова идти по ветру, чтобы избежать столкновения со «Свифтсюром» и «Аргонавтом».

Рассказ Гутьерреса более или менее правдиво отражает растерянность, которая вскоре широко распространилась по кораблям Объединенного флота. На «Монтаньесе» она усугубилась потерей старших офицеров – Франсиско Альседо и Антонио Кастаньоса. Капитан Альседо был убит, а Кастаньос тяжело ранен продольным огнем «Ахилла». Как и «Колосс», «Ахилл» был вооружен двенадцатью 32-фунтовыми карронадами и шестью 18-фунтовыми пушками, а их стрелковый огонь, направленный на квартердек, был губительным. Через некоторое время лейтенант Мелитон Перес нашел Гутьерреса и сообщил ему, что теперь он командует кораблем.

Когда тот поднялся на палубу, то понял, что, продолжая идти по ветру, они ушли на некоторое расстояние под ветер от места сражения. Он отдал приказ "немедленно привестись к ветру с намерением заполнить ближайшую брешь в линии и вступить в бой". Но друзья и враги, включая британский «Ахилл», снова скрылись в дыму, и он счел небезопасным продолжать стрельбу, "чтобы не задеть собственные корабли".

«Ревендж» возглавлял еще один отряд британских кораблей, но оторвался от них вперед. Поскольку «Ревендж» шел слишком быстро, Коллингвуд подал сигнал капитану Роберту Мурсому, чтобы тот соблюдал место в строю пеленга. «Ревендж» шел медленно сходящимся, почти параллельным курсом с остатками обсервационной эскадры Гравины. Как и другие британские корабли, «Ревендж» находился под вражеским огнем некоторое время до того, как начал отвечать. На скудно освещенной нижней палубе Уильям Робинсон («Образина» Робинсон) вспоминал: «Многие из наших людей считали, что стрельба не должна быть односторонней, и им не терпелось ответить на комплименты лягушатников». Но капитан Роберт Мурсом, степенный житель Северного Йоркшира, высказал свои пожелания вполне определенно. «Нам понадобится вся наша мощь, когда мы подойдем вплотную, – сказал он. – Не обращайте внимания на их стрельбу. Выстрел карронады с квартердека будет вам сигналом открыть огонь. Я знаю, что вы выполните свой долг как истинные англичане».

Услышав в конце концов выстрел карронады, канониры тут же выстрелили из своих тяжелых орудий двойными ядрами. Мурсом набрал ход и взял курс на промежуток между «Сан-Ильдефонсо» и французским «Ашиллем». Но эти два корабля стали уменьшать расстояние между собой. Капитан «Ашилля» Луи Деньепор был моряком из Дьеппа, еще одним офицером, получившим свой статус благодаря революции. Его команда была готова к абордажу, и он шел вперед так близко, что утлегарь «Ашилля» проткнул и оторвал крюйсель «Ревенджа», когда Мурсом прорывался через вражескую линию. «Ашилль» пытался зажать «Ревендж» между собой и «Сан-Ильдефонсо», и он сделал бы это, если бы в решающий момент крюйсель и грот-марсель не были повреждены вражеским огнем. "Те корабли, которые мы привели в беспорядок, развернулись и попытались взять нас на абордаж, – вспоминал «Образина». – Один из них налетел бушпритом на наш полуют, причем на бушприте сидело несколько человек их команды, и на носовом такелаже две или три сотни человек были готовы последовать за ними; но они попали в ад".

Они действительно попали туда. «Ревендж» был самым хорошо вооруженным 74-пушечным кораблем британского флота. На главной палубе вместо обычных 18-фунтовых орудий стояли 24-фунтовые, на полубаке и квартердеке – шестнадцать 32-фунтовых карронад и шесть 18-фунтовых карронад на полуюте. Французы бросились на абордаж. "Наши морские пехотинцы, вооруженные стрелковым оружием, и карронады на полуюте, заряженные канистрами с картечью, так быстро сметали их, кого в воду, а кого на палубу, что они были рады убраться восвояси".

Но проблемы капитана Мурсома на этом не закончились. "Француз зашел мне под корму, и я вынужден был долгое время терпеть продольный огонь, не имея возможности отвечать, так как наши снасти были перебиты, и ветер был настолько слабым, что мы долгое время находились под их огнем, прежде чем смогли маневрировать". С другого борта его обстреливал «Сан-Ильдефонсо», угрожая абордажем. Вскоре он заметил, что к его подветренной раковине приближается трехпалубный корабль с флагом, который он принял за флаг адмирала Гравины.

Французский «Ашилль» продольным огнем вывел из строя три орудия «Ревенджа». В одном из случаев, по словам «Образины», "произошло то, что можно назвать бойней, когда в один из портов нижней палубы попал залп, который убил и ранил почти всех, кто находился у орудия". Среди них был и корабельный сапожник, "который вносил радость в жизнь команды, потому что он был весельчаком среди своих, и какие бы обязанности ему ни поручали, его настроение облегчало повседневный труд". При стрельбе из пушки он "был настолько ошеломлен ударом по голове головой другого человека, что никто не сомневался, что он испустил дух". Британские моряки очищали палубы от своих мертвецов, поэтому сапожника стали выбрасывать "за борт без всяких церемоний, просто пропихивая его в орудийный порт". Но в тот момент, когда его собирались вытолкнуть, он начал брыкаться, и его поспешно затащили обратно. Он так быстро пришел в себя, что довел бой до конца. Впоследствии сапожник шутил: "Хорошо, что я научился танцевать, потому что если бы я не показал вам несколько своих па, когда вы собирались выбросить меня за борт, я был бы сейчас не здесь, а в полной безопасности в сундучке Дэви Джонса".

Там у него подобралась бы достаточно большая компания. Офицеры «Ашилля» быстро падали под британской картечью, которой  осыпались верхние палубы. Карронада в очередной раз доказала свою эффективность и взяла тяжкую цену французской кровью. Сначала был смертельно ранен старший офицер Пьер Монталембер. Затем капитан Луи Деньепор получил попадание картечью в бедро, а второе попадание убило его на месте. С нижней палубы поднялся командовать кораблем суб-лейтенант Жан Жуан. Он продержался на квартердеке всего десять минут, после чего был ранен в грудь.

Это была долгая, тяжелая борьба, и прошло не менее получаса, прежде чем к кораблю приблизился какой-либо другой британский корабль. В конце концов с наветренной стороны подошел «Дефайенс» и вступил в бой с «Сан-Ильдефонсо», но в это же время с подветра показался трехдечник «Принц Астурийский». Сильно поврежденный «Ашилль», которым теперь командовал самый младший офицер, воспользовался этой возможностью и ретировался, скрывшись в дыму. «Принц Астурийский», испанский флагман, с его 114 тяжелыми орудиями, был более чем адекватной заменой.

Капеллан «Ревенджа» Джон Гринли вспоминал, что капитан Мурсом сказал подчиненным, что он "поступит так, как всегда поступал лорд Нельсон: подведет свой корабль к самому большому, к которому сможет подойти, а в остальном предоставить действовать своим людям. Те поддержали его тремя возгласами и сражались как львы". Они нуждались в таком наставлении. Хотя место Гринли было рядом с ранеными на орлопдеке, он периодически поднимался наверх, чтобы посмотреть, что происходит, хотя Мурсом дважды приказывал ему уйти. Однажды он "едва избежал несчастья: 42-фунтовый снаряд прошел в 6 дюймах от меня и полностью разбил бимс". Он обнаружил, что был "задет в двадцати местах осколками дерева, которые прошли близко от меня, но причинили лишь незначительные царапины". Там, наверху, как красочно выразился «Образина», "картечные выстрелы резвились и шалили довольно свободно, и им вторили одноглавые и двуглавые громовержцы". По его мнению, перекрестный огонь был настолько сильным, что противник, должно быть, повреждал и свои собственные корабли.

«Принц Астурийский» помешал «Дефайенсу» прорвать вражеский строй, но мичман Колин Кэмпбелл с «Дефайенса» считал его огонь довольно безвредным. Хотя он и нанес значительный ущерб такелажу британца, но убил только одного человека. Однако «Принц Астурийский» находился ближе к «Ревенджу», и, хотя его артиллерия прежде всего сосредоточилась на уничтожении рангоута и такелажа британского корабля, она также стреляла картечью для поражения живой силы противника.

"Бойня была страшная", – делился воспоминаниями капеллан. Согласно им, двадцать восемь человек были убиты и пятьдесят один ранен – сорок пять из них тяжело. Очень сильно пострадали моряки, перешедшие с «Центуриона» и составившие ядро экипажа «Ревенджа». "Все наши реи были прострелены, стеньги и мачты были ужасно помяты", а восемь ядер пронзили медь, которой была оббита подводная часть корпуса. Капитан Мурсом, по словам Гринли, несмотря на легкое ранение в щеку, не покинул палубу и "руководил своим кораблем так же спокойно, как будто находился за обеденным столом". Но вряд ли стоит удивляться тому, что Мурсом "не был уверен, что наш способ атаки был наилучшим из возможных". На этом этапе, между 13:30 и 14:00, почти все восемь кораблей дивизии Коллингвуда, прорвавшие строй противника, были изолированы и сильно потрепаны. Но дисциплина, вооружение, скорострельность и решительность спасли их.

Глава 14
Простой перечень фактов

В течение примерно двадцати минут экипаж «Редутабля» пытался оттеснить англичан от верхних надстроек «Виктори», чтобы взять его на абордаж. Нельсон знал, что французы месяцами тренировались в ближнем бою и абордаже, но команда «Виктори» была удивлена и встревожена интенсивным мушкетным, картечным и гранатным огнем, который полился с корабля Жан-Жака Люка. Капитан морской пехоты Чарльз Адэр был ранен, и он отозвал оставшихся морских пехотинцев с полуюта, заняв менее уязвимую позицию на правом спардеке. Оба старших лейтенанта морской пехоты получили «опасные ранения» и были доставлены на орлопдек. Младший лейтенант Льюис Ротли также спустился вниз вместе с другими морскими пехотинцами. Затем Адэр был ранен второй раз – в тыльную часть шеи, от чего он мгновенно скончался.

Примерно в тринадцать пятнадцать, когда сражение достигло своего апогея, самая печально известная мушкетная пуля в истории Великобритании покинул ствол, находившийся высоко на крюйс-марсе «Редутабля». В тридцати футах ниже и в пятнадцати ярдах по правому борту Горацио Нельсон прохаживался по квартердеку рядом с капитаном Харди. Он как раз повернулся у люка, чтобы встать лицом к корме, когда свинцовая пуля диаметром в пять восьмых дюйма ударил в эполет на его левом плече. Пуля вонзилась в грудную клетку, сломала два ребра, пробила легкое, разорвала легочную артерию и застряла в позвоночнике, увлекая за собой обрывки мундира и золотого галуна. Нельсон упал на колени, пытаясь опереться на левую руку. Харди, шедший чуть впереди, обернулся и увидел, как его друг и адмирал рухнул в пятна крови, оставшиеся от убитого ранее секретаря Нельсона. Сержант морской пехоты Джеймс Секер, матрос первой статьи Джеймс Шерман и еще один матрос подняли Нельсона с палубы и потащили к люку. "Наконец-то они достали меня, Харди, – произнес, задыхаясь от сильной боли, Нельсон. – У меня пробит позвоночник".

Любому флотоводцу, который руководил боем с квартердека, грозила смерть в бою, и это был не первый случай, когда Нельсон считал себя смертельно раненым. На Тенерифе в 1797 году, когда ему раздробило руку мушкетной пулей, он рухнул на баржу, пробормотав своему пасынку Джошиа: «Я покойник». В Нильской битве, с рассеченным обломком дерева лбом, он упал в объятия Эдварда Берри со словами: «Я убит. Помяни меня перед моей женой».

Стрелки на марсах «Редутабля», разумеется, стремились бы убить Нельсона, если бы опознали его, но даже с близкого расстояния попасть в конкретного человека из мушкета было непросто. Оружие было неточным, цель иногда была скрыта густым дымом или исчезала из вида за препятствиями при движении, а платформа, с которой стрелял снайпер, сильно раскачивалась, поднималась и опускалась на волнении. Почти все офицеры, находившиеся на квартердеке, получили различные ранения. Нельсону просто не повезло – его ранение было смертельным.

В середине XIX века появился рассказ, якобы написанный сержантом Робером Гиймаром, в котором тот утверждал, что это именно он убил Нельсона. Дальнейшее расследование показало, что эта история была выдумана двумя писателями, опубликовавшими ее в книге приключений времен наполеоновских войн. Второй лейтенант Льюис Ротли, который сразу после этого вывел на палубу двадцать морских пехотинцев, утверждал, что его люди, разъяренные убийством Нельсона, буквально стерли стрелков с крюйс-марса:

 Морпехи пришли в ярость. Теперь командовал я, и первым моим приказом было очистить крюйс-марс, направив на него все мушкеты, и через пять минут на нем не осталось ни одного живого человека. Какой-то француз хвастался, что он стрелял в Нельсона и выжил в сражении, и я слышал, что была опубликована книга, в которой это утверждается, но это, должно быть, выдумка. Я знаю, что этот человек был застрелен через пять минут после падения Нельсона.

Человеком, который стал известен как «человек, стрелявший в убийцу Нельсона», хотя сам он никогда не делал такого однозначного утверждения, был мичман Джон Поллард. Вместе с пятидесятишестилетним сигнальным квартирмейстером Джоном Кингом Поллард оставался на полуюте, когда уходили морские пехотинцы. Позже он писал, что «мое внимание было привлечено тем, что я увидел на марсах „Редутабля“ нескольких солдат, которые, присев, заряжали мушкеты и вели огонь по квартердеку „Виктори“». Поллард указал на них Кингу, и, «имея на сигнальном рундуке несколько запасных мушкетов для морских пехотинцев, я взял один из них, а Кинг снабдил меня пулями из двух бочек, хранившихся в кормовой части полуюта для них же». После того как морские пехотинцы покинули полуют, Поллард счел возможным пользоваться их боеприпасами, и к нему присоединился другой мичман, Эдвард Коллингвуд. «Я продолжал стрелять по марсу, пока там не осталось ни одного человека; последнего я обнаружил спускающимся по вантам, и от моего выстрела он упал». Как раз перед тем, как он сделал этот последний выстрел, «Кинг – квартирмейстер, подававший мне очередные патроны, – был убит выстрелом в голову и на моих глазах упал замертво».

В то время как Поллард и морские пехотинцы Ротли сосредоточились на мести за Нельсона, солдаты и матросы «Редутабля» одерживали верх в общей перестрелке, и через пятнадцать минут палубы «Виктори» были почти зачищены. Около восемнадцати моряков и морпехов были убиты и двадцать два ранены, в том числе лейтенант Джордж Блай, раненный в голову, и мичман Александр Палмер, раненный в бедро. Руководя мушкетной стрельбой и метанием гранат, Жан-Жак Люка испытывал прилив гордости. Его молодые офицеры стояли наготове у абордажных сеток, вооруженные карабинами, пистолетами и тесаками, и ждали его команды. Пушки и две большие карронады на полубаке и квартердеке «Виктори» остались без обслуги, а орудия внизу временно замолчали.

Люка решил, что настал его звездный час. "Верхняя палуба «Виктори» опустела, и огонь с нее снова прекратился, но взять ее на абордаж оказалось трудно из-за движения двух кораблей и высоты верхнего яруса «Виктори»". Стремясь закрепить свой триумф, Люка "отдал приказ обрубить топенанты грота-рея, чтобы он мог послужить мостом". Пока резали канаты и стропы, гардемарин Жак Йон провел четырех матросов на полубак «Виктори», взобравшись по свисавшему якорю. Под радостные возгласы французов они поднялись невредимыми и сообщили, что палуба пуста. Рей упал, и французские абордажники устремились к нему.

Вдруг в этот критический момент из клубящегося дыма появился «Темерер» и, не справившись с управлением, врезался в носовую часть противоположного борта «Редутабля».

К этому времени Пьер Вильнёв также мог быть смертельно ранен. После последовательных залпов с четырех кораблей пострадали почти все, находившиеся на квартердеке «Буцентавра», но французский адмирал был как заколдован. А вот его флагманский корабль был беспомощен: мачты повреждены, он был окружен и не мог сдвинуться с места.

Вильнёв был в отчаянии, поскольку все его планы на случай непредвиденных обстоятельств провалились. Его фрегат «Гортензия» имел особый приказ приходить на помощь судам, потерявшим управление, и отбуксировывать их подальше от опасностей. Капитан Луи Ла Марр Ла Мейери должен был предпринять попытку спасти своего адмирала, каким бы самоубийственным ни казалось такое решение. Но, видимо, у Ла Марра не было стремления покрыть себя славой, которую Вильнёв обещал предприимчивым капитанам фрегатов, тем более посмертно. «Гортензия» никому не пыталась помочь и не понесла никаких потерь в течение этого дня. Вильнёв держал у борта одну из шлюпок «Буцентавра», чтобы в случае гибели флагмана пересесть на другое судно. Когда она понадобилась, то ее там не нашли. Ее либо разнесло на куски ядрами, либо разбило падающими мачтами. Все остальные шлюпки были изрешечены выстрелами.

 К этому времени большинство орудий 24-фунтовой батареи «Буцентавра» были разбиты, и вокруг них валялась масса тел. Тех, кто еще мог сражаться, отправили на 36-фунтовую батарею, и матросы занялись расчисткой орудий правого борта от обломков рушившегося рангоута. На квартердеке один осколок раздробил левую руку Додиньона, а другой попал прямо в нижнюю часть живота. Лейтенант Фулькран Фурнье был вызван со своего поста на нижней палубе, чтобы принять командование кораблем. Вильнёв говорил Матье Приньи, своему начальнику штаба, о том, как необычно, что "он остался жив среди такого количества мушкетных пуль и осколков", именно тогда, когда Приньи упал, получив обломком дерева ранение ноги.

На некоторое время в клубах дыма, окутывавших корабль, появился просвет, и Вильнёв смог оценить ситуацию. Он увидел, что его центр и арьергард сдают позиции, что «Буцентавр» находится наветреннее всех судов из его флота и что с подветренной стороны есть несколько неповрежденных кораблей. Почувствовав, что имеется шанс на спасение, он приказал Фурнье использовать фок-мачту, чтобы бежать по ветру подальше от опасности. Но для успешности такого маневра не было ни места, ни времени. Когда «Буцентавр» набирал ход, штурман Блез Годран был ранен, а его утлегарь разбился, уткнувшись в корпус «Сантисима-Тринидада». Мгновение спустя «Конкерор» сбил фок-мачту «Буцентавра», полностью разрушив ее. Вильнёв попытался вызвать «Сантисима-Тринидад», чтобы те подали буксир и послали шлюпку, но его экипаж был полностью занят отражением атаки «Нептуна» и не отвечал.

Вильнёв решил сдаться, чтобы избежать новых жертв. Было уже два часа дня с небольшим. Капитан Маженди, вернувшийся в этот момент на квартердек, подсчитал, что потери составили 450 человек из 870. В действительности же пострадавших на корабле было, вероятно, около двухсот человек. Имперский Орел был разбит на куски, и Фурнье приказал выбросить осколки в море вместе с сигнальными книгами, "не желая, чтобы реликвии стали вражескими трофеями". Они сняли флаг с обрубка грот-мачты, но «Конкерор» продолжал стрелять, поэтому они стали махать в его сторону платками до тех пор, пока он не прекратил стрельбу.

Увидев это жалостное признание поражения, кэптен Израэль Пелью послал на катере капитана морской пехоты Джеймса Атчерли принять сдачу «Буцентавра». Спустив катер, Пелью тут же двинулся вперед на помощь «Нептуну», сражавшемуся с «Сантисима-Тринидадом» и другими кораблями. Когда Атчерли поднялся на борт, к нему подошли Вильнёв, Маженди и Контамин.

"Кому я имею честь сдаться?" – спросил Вильнёв.

"Капитану «Конкерора» Пелью", – ответил морпех.

"Мне приятно, что я спускаю свой флаг перед таким удачливым человеком, как сэр Эдвард Пелью", – сказал всегда вежливый Вильнёв, довольный тем, что сдался человеку, известному своими боевыми и рыцарскими качествами.

"Это его брат, сэр", – пробормотал Этчерли, смущенно извиняясь.

"Его брат?" – Вильнев запнулся, но быстро восстановил присутствие духа: "Что? Их двое? Hélas![62]62
  Hélas! – Увы! (фр.)


[Закрыть]"

Видя, что «Конкерор» вступил в ожесточенную схватку с «Сантисима-Тринидадом», Этчерли приказал переправить французских офицеров на «Марс», который дрейфовал в их сторону. Там, по словам мичмана Томаса Робинсона, обмен мнениями был менее любезным:

Примерно в середине боя на борт поднялся французский командующий и, увидев, что капитан Дафф лежит на палубе мертвый, стал улыбаться кому-то из своих помощников, на что один из наших матросов, заметив это, подскочил к нему, схватил за руку и сказал: ʻКогда мой капитан был жив, он мог отомстить за оскорбление, а теперь он мертв, и мой долг отомстить за негоʼ. При этом, отшвырнув Вильнёва, он прикрыл труп флагом, который лежал рядом с ним.

Как и «Виктори», «Темерер» был выше «Редутабля», но для ведения ближнего противоабордажного боя он был гораздо сильнее вооружен, чем «Виктори». Семь 32-фунтовых карронад и шестнадцать 18-фунтовых орудий, расположенных по левому борту опердека и надстроек корабля, контролировали палубы «Редутабля». В момент навала на французский корабль он произвел картечный залп всеми орудиями по большей части команды Люка, собравшейся для абордажа «Виктори». Это была кровавая бойня и сокрушительный момент для самого Люка. «Невозможно описать ту бойню, которую произвел убийственный обстрел с этого корабля, – писал он позже. – Более двухсот наших храбрецов были ранены или убиты».