Текст книги "Квест в стране грёз (СИ)"

Автор книги: Федор Крылов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)

Глава 14. Я не дам тебе умереть

1

Я сидел тихо, затаив дыхание. В темноте я не мог быть уверен, что это на самом деле моя знакомая.

Она отшагнула от окна и стала совсем невидимой на фоне стены. Потом я услышал ее шепот:

– Эй!

Мысленно я усмехнулся. Вот так бывает, если не интересуешься именем своего, пусть и невольного, компаньона. В лучшем случае она могла сказать «Эй, парень» или «Эй, молодой человек». Если она собирается разрубить меня пополам своим мечом, то мое имя ей, конечно, до лампочки. А для нормального общения оно необходимо.

– Лиза?

Она оторвалась от стены со вздохом облегчения.

– Мне показалось, здесь никого нет.

Я усмехнулся и постарался, чтобы она это услышала.

– Как же я мог уйти, если ты закрыла меня на ключ.

Она ответила без малейшей запинки:

– Это было необходимо.

– Чтобы я не убежал?

В этот момент выяснилось, что моя новая знакомая в полной мере обладает не столь уж редким среди женщин умением – при желании заполнять тишину своими эмоциями.

Сейчас она молчала однозначно осуждающе. Я терпеливо ждал. Контакт с «объектом», причем любым «объектом», по своей природе есть нечто подобное партии в шахматы, но не обычные шахматы из дерева, раскрашенные в черный и белый цвета, а чисто виртуальные, сродни компьютерным. Только игра в них ведется не столько в сфере духа и чистого интеллекта, сколько в той туманной, зыбкой и неоднозначной области человеческого сознания, где главенствуют чувства, комплексы и по большей части неосознаваемые ощущения.

Ход был за ней, и я не собирался высовываться вперед, раскрывая свою позицию. Наконец она произнесла, совершенно нейтральным голосом:

– Если ты хочешь уйти, то я тебя выведу отсюда. Чуть позже.

Вот так. По идее, я должен был испугаться, что мой контакт может разрушиться, так и не наладившись по-настоящему. Но во мне почему-то заиграло упрямство. У меня это бывает иногда. По правде говоря, довольно часто.

– А сейчас нельзя? – холодно спросил я.

На этот раз тишина оказалась заполнена чувством оскорбленного достоинства.

– Сейчас опасно. – И опять этот подчеркнуто нейтральный, даже сухой, тон.

Я решил немного сбавить свое упрямство. В конце концов, я должен вести себя как дилетант, то есть непоследовательно и противоречиво.

Обреченно вздохнув, я сказал:

– Хотел бы я сейчас оказаться подальше отсюда.

Она тоже вздохнула, подошла и уселась на самый краешек спальника.

– Думаю, для тебя все закончится благополучно. Надо только дождаться, пока там все стихнет.

– Сколько же придется ждать? – задумчиво спросил я.

– Самые глухие часы – предутренние. К тому времени здесь, в крайнем случае, останется один полицейский пост. Его легко можно обойти. С крыш ведут десятка два пожарных лестниц.

– А нельзя это сделать немедленно?

– Сейчас опасно.

– Полиция и сейчас будет работать только в одном месте.

Она ответила не сразу. Как ни странно, на этот раз тишина была всего лишь тишиной – я мог уловить в ней лишь неуверенность да, пожалуй, страх. Но страх и неуверенность были совершенно естественными чувствами, особенно, если вспомнить, какие события произошли за минувший вечер.

– Там не только полиция…

– Я знаю. Те, кто напал на тебя, по виду типичные бандиты. И, кажется, они были связаны с тем полицейским патрулем.

В полумраке было видно, как она устало обхватила лицо ладонями.

– Там может… – прервав себя, она глубоко вздохнула. – Там гораздо опасней, чем ты думаешь.

Наступило долгое, глубокое молчание. Я понял, что больше она ничего не собирается говорить, поэтому прервал его первым.

– Слушай, Лиза, – я поймал себя на том, что имя ей идет. Я с ним свыкся, и уже мысленно обращался к ней только так. – Что вообще здесь происходит? Почему на тебя напали? За что хотели убить?

Она подняла голову, посмотрела на меня.

– Я не знаю. Я почти ничего не знаю.

Почему-то мне показалось, что она говорит правду. По крайней мере, психологически это выглядело так.

– Пойми, я ведь уже ввязался в это! Чего мне самому теперь опасаться?

– Тебе надо уехать и забыть обо всем. – Она сказала это твердо, и ее тон был вполне убедителен. Она действительно верила в то, что говорит. – Утром сразу отправляйся на вокзал или в аэропорт или куда угодно еще, откуда отправляется любой транспорт.

Я тихо спросил:

– А как же ты, Лиза?

Она невесело рассмеялась.

– А мне придется остаться.

– Но почему? – Я начинал раздражаться. – Тебя хотят убить, а ты ничего не предпринимаешь!

Совершенно неожиданно я почувствовал в ней печаль. Глубокую печаль.

– Я не могу уехать, – прошептала она.

– И чего ты добьешься? В следующий раз они подготовятся лучше и не оставят тебе никаких шансов. Чем дольше это тянется, тем меньше у тебя возможности спастись.

– Я это знаю. Но у меня… есть здесь одно дело.

– Дело, дороже чем жизнь?

Странный у нас получался разговор. Вроде бы она отвечала на мои вопросы, вроде бы мы беседовали если не откровенно, то на самой грани откровенности, но все ее ответы настоящими ответами не были. Мне уже стало казаться, что это бессмысленное предприятие.

– Будь что будет, – сказала она. – Я знаю, чем я рискую. И для чего.

У меня вдруг вырвался спонтанный вопрос:

– А ты, случаем, не убила кого? А?

– Что? – в ее голосе было неприкрытое изумление. Потом она приглушенно расхохоталась, прикрывая рот рукой.

Я пожал плечами, достаточно акцентировано, чтобы она могла заметить мой жест в слабых отсветах наружных реклам, проникающих сквозь окна.

– У меня такое впечатление, что я побывал в эпицентре взрыва. Просто так такие вещи не происходят, это точно. Должна быть какая-то причина.

Она прыснула последний раз, а потом глубоко вздохнула, успокаиваясь.

– И ты подумал, что я убийца?

Мне не хотелось разделять ее веселье. Я устал и был сейчас более восприимчив к мрачным оттенкам настроений. Мы все рисковали жизнью – и я, и Стас, и Капитан, – чтобы сблизиться с этой женщиной и получить от нее хоть какую-то информацию. А вместо информации я получаю пустую болтовню.

– Я видел бандитов, и я видел ментов. И те, и другие хотели тебя убить. Что их может объединить в таком стремлении? Я не знаю, но думаю, что тебе самой известна эта маленькая подробность. А я могу только строить предположения.

– И какие же, например?

В ее голосе прозвучало любопытство. Ей это действительно было интересно – как воспринимается ее история со стороны.

– Да какие угодно. Ты могла бы быть девушкой по вызову и принимать участие в деловой встрече крупной полицейской шишки и мафиозного босса. От тебя потребовали чего-то совсем уж нехорошего. Ты стала сопротивляться, под рукой оказался пистолет, ты принялась стрелять и замочила обоих. Теперь на тебя, естественно, объявлена охота.

Она усмехнулась, но немного натянуто.

– Воображение у тебя работает хорошо. Но должна огорчить – я не девушка по вызову.

Я сухо сказал:

– Извини, я не хотел тебя обидеть. Просто это теперь касается и меня самого.

– Я тебе уже говорила: уезжай и забудь.

Я медленно кивнул головой.

– Хороший совет. Жаль только, что я не смогу им воспользоваться.

Она быстро обернулась, посмотрела на меня, перевела взгляд в дальний угол.

– Что ты хочешь сказать? Что ты не уедешь? – в голосе ее прозвучало беспокойство, и мне это понравилось. Это давало шанс ее разговорить.

– Лиза, как ты себе это представляешь? Я ведь приехал не просто так. У меня дело, с моей точки зрения очень важное. Почему я должен его бросать? Потому что ввязался в какую-то темную историю? На мой взгляд, это глупо и недостойно – испугаться неизвестно чего и сбежать. Да ты ведь и сама не убегаешь.

– Ты… Ты не понимаешь. У меня ребенок, а тебя… Тебя будут искать и обязательно найдут.

– Ребенок? – Я не мог понять смысла ее слов. – Ты сказала, ребенок?

Она опустила голову и тихо прошептала:

– Да.

Что-то забрезжило в моем сознании. Несмотря на усталость, какие-то шестеренки все-таки сдвинулись, а некоторые, возможно, совершили даже полный оборот.

– Он… у них? Они держат его в заложниках?

Ее плечи совсем поникли, а голос стал слабым, бесцветным.

– Можно сказать и так

Я попытался обдумать ситуацию. Ничего конструктивного в голову не приходило, кроме совершенно банального и, как я подозревал, исходя из эпизода со Стасом, нереалистичного предложения.

– Почему ты не обратишься?..

– Куда, в полицию? – перебила она меня. – Разве ты не видел нашу полицию в деле?

– Ну, есть же еще и прокуратура, и СК, и ФСБ, наконец, – неуверенно предположил я.

Она энергично замотала головой.

– Ты не понимаешь. Они все в этом деле. Поэтому я и говорю, что опасность слишком велика для тебя.

Любой другой человек на моем месте, без сомнения, воспринял бы подобные утверждения, как проявление маниакально-депрессивного синдрома. Судя по ее короткому взгляду, брошенному на меня исподлобья, она и не ожидала от меня ничего другого.

По легенде я должен был бы подыграть ей в этом, не поверить ее словам, может, перевести все в шутку. Но мое очередное «Я», вырвавшись на свободу – в очередную недолгую жизнь, подсказало мне совсем другое решение.

Я протянул свою руку и положил ее на запястье. Почувствовал, как оно напряглось, дрогнуло и все же расслабилось.

– Лиза, если тебе нужна помощь… – Я слышал свой голос как бы со стороны. Он звучал напряженно, неровно, но при этом с абсолютным внутренним убеждением. – А я вижу, что помощь тебе нужна. Ты только скажи. Если понадобится, я позову своих друзей. Вместе мы сможем многое.

Она судорожно вздохнула и быстро освободила, почти вырвала, свое запястье.

– Ты никак не хочешь понять. Помочь мне нельзя. Если ты останешься, тебя убьют. И твоих друзей тоже.

– Это не так-то просто сделать, – спокойно возразил я.

Лиза невесело усмехнулась

– Для них это гораздо проще, чем ты думаешь.

– Ты не знаешь моих друзей.

Теперь она мягко коснулась моей руки.

– Я знаю, что они всего лишь люди. Людей убить легко. Я не хочу, чтобы вас убили. И тебя в первую очередь.

Я стиснул ее руку.

– Позволь тебе помочь!

– Мне никто не поможет.

– Не отказывайся!

– Сейчас отдохни. Время еще есть. Под утро я провожу тебя к пожарной лестнице. По ней можно спуститься незаметно. И ты уезжай. Ты сразу уезжай отсюда.

2

Я понял, что разговаривать с ней бесполезно. Свои проблемы она собиралась решать сама и только сама. Но у меня, кажется, появилась надежда. Что-то изменилось. Я не смог бы сейчас сказать что и в чем, но мы теперь не были абсолютно чужими людьми, как еще полчаса назад. Контакт – настоящий контакт – все-таки начал устанавливаться.

Но она так и не спросила, как меня зовут. Она действительно хотела того, о чем говорила – чтобы я покинул это убежище, этот город и ее странную жизнь, которая, если следовать элементарной логике, скоро обернется смертью.

Ладно. Что еще тут можно сделать? Я закрыл глаза и прислонился спиной к стене. Вообще-то тут было холодно, очень холодно. Странно, моя одежда уже наполовину высохла, а я только сейчас ощутил этот холод.

Времени впереди, как сказала Лиза, было много, но я сомневался, что мне удастся заснуть. Наверное, напряжение, в котором я находился весь вечер, постепенно начало меня отпускать, и органы чувств восстановили свою нормальную работу.

Холодно. Очень холодно. Я представил себе, что сижу в таком положении много часов, и меня пробрала дрожь. Так я могу и не дотянуть до утра.

Я встал, обнял себя за плечи – совсем как Лиза там, у кирпичной стены. Прошелся до окна – не того, через которое мы сюда забрались, а другого, выходящего в глубину квартала. Прямо под окном, метрах в пяти, была крыша. Двор, где все произошло, лежал гораздо правее. Я попытался всмотреться туда, но ничего не увидел – лишь темноту, прорезанную в двух-трех местах тускло светящимися окошками, больше похожими на крепостные бойницы.

– Как тебя зовут?

Я обернулся, всмотрелся в ее темный силуэт.

– Зачем тебе это?

Она могла бы сказать, что ей просто надо знать, как обращаться ко мне. Она могла сказать, обидевшись на мой вопрос, что вообще-то мое имя ей и ни к чему.

Вместо этого она просто сказала:

– Не знаю.

Но в ее голосе было столько печали, что все во мне сжалось. Она задала простой вопрос, не зная даже, что делать с моим ответом. Я вдруг почувствовал, как она одинока. Более того, она вычеркнута из жизни, и даже случайный человеческий контакт для нее – вещь не то, что непозволительная, а просто бесперспективная и значит, не имеющая смысла.

Только сейчас до меня дошло, что на самом деле она считает себя уже практически мертвой.

Я сказал, зная, что потом мне сильно не поздоровится:

– Малыш.

– Что?

– Меня зовут Малыш.

Она помолчала.

– Странное имя. Наверное, ненастоящее?

Теперь настал мой черед замолчать. Разумеется, в этой операции у меня было имя. Как всегда, новое. И, разумеется, когда-то, в моей первой жизни, у меня тоже было имя, данное мне от рождения.

Но мог ли я считать одно из них настоящим? Едва ли. И мог ли я сказать ей неправду? Почему-то я знал, как непреложный факт: только не ей, только не в этой ситуации.

Я почувствовал, как по лицу пробежала, как мимолетный нервный тик, болезненная гримаса.

– Наверное, оно самое настоящее из всех, – сказал я.

– Ну что ж, пусть будет Малыш, – сказала она. – Имя, конечно, странное, но ты и сам странный, так что, если подумать, оно тебе даже идет.

«Странный» у нее прозвучало как «немного не в себе», поэтому я даже почувствовал себя несколько уязвленным.

– Думаю, Лиза, по части странности мне далеко до тебя.

Она невесело усмехнулась, но вместо того, чтобы хоть как-то ответить, задала свой вопрос.

– Откуда ты взялся, Малыш?

Я усмехнулся в ответ.

– Всего лишь проходил мимо.

– Своевременно проходил.

Показалось мне или в самом деле в ее голосе промелькнуло сомнение?

Я сказал чистую правду:

– Я не смог бы пройти мимо такого.

– Я тебе очень благодарна, – серьезно ответила она. – Просто я забыла, что такое возможно. Что кто-то может прийти на помощь.

– Ерунда, – пробормотал я.

Но на самом деле мне стало стыдно. Никто ведь и не приходил ей на помощь. Просто операция требовала контакта. Не с ней конкретно, не с Лизой – просто с «объектом».

– Вначале я даже подумала, что ты тоже…

Чувство неловкости все более усиливалось.

– Что тоже?

– Ну, один из…

– Из них? Из тех, кто хотел тебя убить?

В полумраке я увидел, как она нерешительно кивнула.

– Но только в начале.

Подойдя ближе, я опустился перед ней на корточки.

– Лиза!..

Внезапно у меня возникло так много всего, так много мыслей, которые я должен высказать, чтобы она поверила мне, чтобы открылась и позволила ей помочь – так много, что я замолчал, не в силах совладать с этим потоком.

Она казалась абсолютно одинокой. Загнанной, как раненая волчица, которую обложили со всех сторон. Но, как и волчица, она никогда не сдается и, наверное, никогда не попросит о помощи.

– Что, Малыш?

– Я хочу, чтобы ты знала. Я не враг тебе и никогда не буду врагом. И я сделаю все, чтобы тебя спасти. Я не прошу ничего, только позволь тебе помочь.

Потом я замолчал, чувствуя неловкость. Все было не то. Слова были не теми. Я не мог выразить всего, что чувствовал.

– Малыш…

– Нет-нет не отказывайся. Прошу тебя, не отказывайся. Человек не должен быть один. Никакой человек, тем более ты. С тобой что-то случилось. Я не знаю что, но никогда не поверю, что ты могла кого-то убить, и я…

– Я никого не убивала, – перебила она меня. – Я не убийца, и я не совершала никакого преступления.

– Я верю тебе, Лиза. Я верю тебе.

– Но в остальном, все, что я тебе сказал – правда. Ты вмешался в мою судьбу, и тебе этого не простят.

Я пытался заглянуть ей в лицо, но видел лишь темный овал, на котором блестели отраженным светом ее глаза. Но за этим блеском я видел глубину, от которой кружилась голова.

3

Меня все сильнее охватывала дрожь, но теперь уже не от холода, а от нервного возбуждения.

– А что такое твоя судьба. Ты хочешь сказать, что твой удел – быть убитой?! Нет! Это неправильно, и я этого не допущу.

Она медленно покачала головой. Ее глаза блеснули чуть ярче, но глубина за этим блеском оставалась все такой же бездонной и непроницаемой.

– Малыш, ты не хочешь понимать. – Она увещевала меня, как неразумного подростка. – Все слишком серьезно. Тебя убьют, если ты не исчезнешь. Смерть – это слишком страшно. Ты не заслуживаешь ее. Ты должен жить. У тебя впереди еще много всего, много разных встреч. Целая жизнь. Тебе надо уехать и забыть все, что ты здесь видел. И никогда никому не говорить.

– Лучше ты не говори об этом. Я в любом случае останусь. Я никуда не уеду. Даже если ты меня прогонишь, я все равно раскопаю, в чем тут дело. Я подниму свои старые связи, я привлеку всех, кого нужно. У меня не такие уж маленькие возможности. Я не дам тебе умереть, Лиза. Не дам!

Она замолчала. Долго глядела на меня. Потом опустила лицо в ладони.

Я чувствовал себя опустошенным, но и окрыленным одновременно. Я верю в то, что наша работа – работа Команды Смерти – имеет смысл. Не тот смысл, который вкладывает в наши операции генерал – руководитель организации. Конечно, каждый раз мы имеем дело с преступлением – часто изощренным и всегда чрезвычайно опасным. И каждый раз мы должны это преступление раскрыть и самым решительным образом пресечь. Но дело не в этом или не только в этом. Для меня лично гораздо важнее другая составляющая нашей работы. Никто и никогда не говорит о ней вслух, но она, тем не менее, существует, и все о ней знают.

Преступление – это вершина айсберга. А то, что скрыто под внешним покровом событий и что по большей части никогда не попадает в отчеты – это огромный массив зла, несправедливости и боли. Преступление благодаря нам рано или поздно пресекается, зло отступает, боль чаще всего остается. Но самое главное, приходит справедливость, и значит, мир становится немного лучше.

Я глубоко убежден, что все мы – и я, и Капитан, и Стас – работаем в первую очередь ради этого. А здесь, в этой едва начавшейся, но уже затянувшей меня, как в омут с головой, операции, несправедливость была явно вопиющей.

Что могла сделать молодая женщина – а ей, как я видел, было едва за двадцать, – чтобы у нее появились такие могущественные враги? Сколько я не напрягал фантазию, я не мог придумать такого поступка. Ее приговорили к смерти и бросили на ее уничтожение целую армию из нескольких, без сомнения связанных между собой, подразделений.

Чушь какая-то! Если бы я не видел этого собственными глазами, ни за что бы не поверил.

Но факты оставались фактами. Налицо была чудовищная несправедливость, и я достаточно жизней прожил в своей работе, чтобы понимать – где-то совсем рядом творилось не менее чудовищное преступление.

Глава 15. Снова убегать

1

Что-то изменилось в наших отношениях. Я это чувствовал. Думаю, чувствовала и Лиза. Возможно, это и был тот контакт с «объектом», что являлся моим вкладом в нашу общую операцию.

Внезапно мне стало страшно – при мысли о том, что случилось бы с ней, не окажись мы, если уж точно говорить, случайно, поблизости.

В момент, когда мы перехватили подозрительный звонок, события пошли по другому сценарию – не тому, что спланировали пока еще неизвестные преступники, а нашему. И теперь наша работа заключалась в том, чтобы и дальше в ход шел лишь один сценарий – сценарий Команды Смерти.

А это будет трудно. Я уже знал это: очень трудно.

– Как твоя рука? – спросил я.

Она подняла голову.

– Уже почти не болит. Спасибо.

– Давай-ка смажем еще раз, – сказал я. – И лучше бы наложить повязку, чтобы предотвратить попадание инфекции.

Я достал банку с мазью.

– Хорошо бы немного посветить. Если можно, конечно.

Она кивнула.

– Думаю, можно.

Фонарик у нее был не из дешевых – с регуляторами не только фокусировки луча, но и уровня яркости. Сейчас она поставила оба на минимум. Тонкий тускловатый луч осветил руку. Только теперь, в относительно спокойной обстановке, я разглядел ее рану до конца. Выглядела она ужасно: пуля глубоко пробороздила мышечные ткани, практически наполовину срезав средний пучок дельтовидной мышцы. Утешало только то, что вторичного покраснения не было.

– Воспаления вроде нет, – сообщил я, накладывая на рану и вокруг нее новый толстый слой мази. – Но нужна повязка и, желательно, полная иммобилизация конечности.

Она отвела фонарик в сторону, став почти невидимой в темноте.

– Отвернись.

Я послушно развернулся и принялся лицезреть башенные внутренности. Спрашивать о том, для чего это нужно, я не стал.

Шорох одежды, еле слышное звяканье пряжки от ремня. Приглушенный стук осторожно положенного на пол увесистого предмета. Потом треск разорванной ткани.

– Думаю, это сгодится.

Повернувшись, я увидел, что она держит в руке бинт и рулончик пластыря.

Короткий рукав блузки, наполовину разрезанный пулей, теперь был разорван полностью.

Мази у меня было достаточно. Сделав тампон, я наложил его сверху и прикрыл сложенным вчетверо куском бинта. Несколько полосок пластыря довершили дело. Но когда я собирался наложить более массивную повязку, затрудняющую движения, она отстранилась.

– Этого не надо. Достаточно и так.

Я попытался возразить:

– Если ты будешь двигать рукой, рана не заживет.

– А если я не смогу ею двигать, то сама погибну.

Контраргументов у меня не нашлось. Зато в свете фонарика я увидел еще кое-что.

Длинный порез на боку, довольно высоко – на уровне средних ребер, прямо под грудью.

Что это?

Должно быть, я произнес вопрос вслух, потому что Лиза ответила:

– Наверное, чиркнуло пулей.

Пулей?

Она взглянула мне прямо в лицо. Глаза не блестели в свете фонарика, его луч отражался лишь двумя яркими золотыми точками, за которыми, глубоко-глубоко в бездонной темноте сияли россыпи теплых звездочек.

– Скорее всего, пулей. Когда в меня стреляли.

Порез был острый и тонкий, не похожий на тот, что на плече. Возможно ли, что его оставила пуля от полицейского «ПМ»? Впрочем, это мог сделать и острый осколок камня, когда мы подверглись обстрелу снайпера.

Откуда же этот неприятный осадок у меня на душе? Неужели я верил, что порез мог оставить метательный нож, брошенный рукой Капитана?

Я отогнал эти мысли и эти неприятные эмоции, нахлынувшие ниоткуда. Я давно уже знал, что частая смена настроения во время операции – это норма, во всяком случае, для меня. Тебя засасывает в огромную черную воронку – новую жизнь, пропускает через кипящий водоворот событий, в которых ты должен своевременно ориентироваться, если хочешь уцелеть, а в самом конце, когда уже кажется, что эта жизнь навечно твоя, тебя, не спрашивая, выбрасывает из нее в безжизненную, стерилизованную атмосферу организации, где тебя охватывает, словно потустороннее безвременье, совсем другое существование – наполненное нескончаемыми тренингами и занятиями, но совсем лишенное вкуса настоящей жизни.

Мне хорошо было известно, что моим чувствам, моей психике предстоят серьезные испытания, поэтому ничего удивительного не было в этих волнах эмоций, идущих одна за другой.

Я присмотрелся к порезу. Вначале он, должно быть, затянулся, но теперь из него сочилась кровь. Края покраснели – плохой признак.

– Надо смазать, – решительно сказал я. – Подними одежду.

Она осторожно, сморщившись от боли, приподняла блузку. Кое-где ткань уже прилипла к подсохшей крови. Коротко вздохнув, она сильно дернула вверх нижний край блузки, разом освободив порез. Из двух-трех мест длинной резаной раны выступила свежая кровь.

У меня задрожали руки – так сильно, что я с трудом отвинтил крышку с баночки. Пришлось сильно сконцентрироваться, чтобы заставить пальцы более-менее слушаться.

Осторожными движениями я наносил мазь, накладывал тампон и бинт, аккуратно закреплял пластырем. Лиза, наверное, не отдавала себе отчета, что блузка поднята слишком высоко, и ее грудь почти полностью обнажена – небольшая, крепкая, идеально округлая, мраморно белая даже в тусклом желтоватом луче фонарика, с розовым пятном соска.

Я старался не глядеть на нее, но она все равно стояла перед глазами.

Закончив работу, я хрипло прошептал:

– Все, готово. Еще немного, и болеть перестанет.

Она опустила, наконец, полу блузки и сказала совершенно ровным голосом:

– Спасибо.

Я поднялся. Лиза ничего не заметила. Впрочем, что она могла заметить? Огонь вожделения в моих глазах? Это, наверное, слишком сильное выражение. К тому же – я только сейчас это понял – она была красивой женщиной. Без всяких натяжек, просто красивой и все. А такие, как она, привыкли к повышенному вниманию противоположного пола. Для нее это естественное положение вещей.

Почему-то все это показалось мне обидным. Я словно смешался с целой толпой мужчин, глазевших на нее, наверное, с самого нежного возраста, когда она только начала обретать женственные формы.

Вздохнув, я решил, что пора задвигать подальше все эти эмоции. Еще немного, и я окончательно размякну. Может, это просто реакция на благополучно пережитую смертельную опасность? Просто разморило меня здесь, в тишине и надежном покое.

– Малыш, – услышал я у себя в голове голос Капитана.

Голос абсолютно спокойный, даже сонный. Такой, каким наш командир всегда изъясняется в минуты опасности.

Я застыл на месте. Мои обиды и комплексы, разбуженные ложной безопасностью, немедленно исчезли, убравшись обратно в свои глубокие норы. Я проводил их с чувством легкой грусти. Я уже понял, что время для них еще не настало.

Отвернувшись, я тихо кашлянул, подтверждая прием.

– На южной крыше появились трое неизвестных с оружием в руках.

Не успел я переварить эту простую до примитивности мысль – то, что наше убежище превращается в ловушку, – как голос Стаса, хоть и не такой бесстрастный, как у Капитана, мрачно добавил:

– На северной крыше еще четверо. Направляются в вашу сторону.

Вот теперь это точно была ловушка. Готовая захлопнуться с минуты на минуту.

2

Капитан поднял руку, голосуя. Неприметные «Жигули», которым адресовался этот жест, свернули в сторону, разбрызгивая лужи, и остановились у обочины.

Склонившись над приоткрывшимся окном, Капитан тихо спросил:

– Что думаешь, Стась?

Тот молча мотнул головой, указывая на соседнее сиденье. Капитан обошел машину и неловко втиснулся в салон.

Мышцы, казалось, одеревенели от холода. Еще никогда он не ощущал так сильно груз прожитых лет.

«Жигули» тронулись с места и покатили по пустынной улице, на которую выходил центральный фасад всего комплекса зданий.

Сцена остановки попутки была разыграна им автоматически, в расчете на гипотетического случайного наблюдателя. Хотя к этому времени они уже убедились, что с этой стороны квартала никаких наблюдателей нет.

– Что тут думать, – медленно сказал Стас. – Последствия налицо. Значит, их засекли на крыше.

– Снизу это сделать невозможно, – сказал Капитан.

– Невозможно, – согласился Стас. – Даже с самым совершенным ПНВ.

– Тогда откуда?

Гипотетический наблюдатель, незримое присутствие которого Капитан все это время ощущал, становился вполне конкретным физическим лицом. А раз так, то и размещаться он должен был во вполне конкретном месте.

– Ты помнишь, Кэп, в телефонном перехвате была фраза о том, что женщину уже видели в этом районе?

– Считаешь, после первого раза они установили здесь пост наблюдения?

– Это наиболее вероятна версия. Судя по тому, что мы сейчас имеем.

– Где?

– Только не там. – Стас кивнул налево, на противоположную сторону улицы. Домов на той стороне не было. Там начинался склон, засаженный деревьями. Он тянулся вниз метров на сто, опускаясь под углом в тридцать градусов. За ним, укрытая деревьями, шумела одна из главных магистралей города.

– Это понятно, – задумчиво сказал Капитан. – Наблюдать оттуда несподручно, а чтобы разглядеть крышу, надо забраться вот на ту трубу.

Стас мельком взглянул туда, куда указывал Капитан. Там, в отдалении, смутно вырисовывалась в темном небе высокая заводская труба с красными огоньками на вершине. У ее основания громоздились корпуса. Судя по очень редким огням, предприятие не работало уже довольно давно.

– Значит, их засекли из одного из соседних домов, – сделал вывод Капитан.

Их машина поравнялась с арочным проездом, ведущим в хозяйственный двор. «Уазик» уже убрали. Тела спящих и убитых – тоже. У арки, возле легкового автомобиля стояли два полицейских и курили, не обращая внимания на дождь. Во дворе, судя по всему, все еще велась работа – обычные рутинные мероприятия, всегда проводимые на месте преступления.

– Они не знают, что сейчас творится на крыше, – негромко сказал Стас.

Капитан задумчиво улыбнулся, хищной, острой как бритва улыбкой.

– Эти, может, и не знают. Но есть кто-то, кто все знает и всем управляет.

Их машина ехала размеренно, с постоянной скоростью, не быстро и не медленно, – ничем не примечательное авто, просто проезжающее мимо.

Они уже поравнялись с центральной частью здания – той самой, что венчалась башенкой на крыше.

Малыш с женщиной, судя по перехвату, все еще были там. Впрочем, прошло еще совсем немного времени с того момента, когда оперативники, каждый на своем посту, зафиксировали появление на крыше группы захвата. Или, учитывая обстоятельства, группы ликвидации.

– Я думаю, это должно быть где-то там, откуда пришла эта дамочка, – прервал Стас напряженное молчание.

– А почему не в соседних комплексах?

Соседние кварталы по этой улице представляли собой такие же многокорпусные здания. Правда, башенки на них были чуть поменьше.

– Слишком большое расстояние, – торопливо ответил Стас. – К тому же за проспектом с них наблюдать несподручно. А женщину ведь засекли на проспекте.

Капитан задумчиво кивнул и сказал с подчеркнутым спокойствием:

– Кажется, в доме напротив тоже есть эти декоративные башни. Там вполне можно оборудовать наблюдательный пост. И, если у них есть элементарный инфракрасный бинокль, то они обязательно должны были засечь женщину с Малышом.

Стас добавил:

– У них может быть не только бинокль, но и снайперская винтовка.

– Может, – согласился Капитан. – Значит, перемещаться по крыше нужно по наружному скату, выходящему на склон.

«Жигули» уже подъезжали к концу квартала.

– А вот и то место, где они поднялись, – сказал Стас, не скрывая возбуждения в голосе.

Почти на самом углу здания, отделенная от его края очередным декоративным выступом, шла наверх простая вертикальная лестница, должно быть, очень неудобная при настоящем пожаре.

На тротуаре у подножия лестницы стоял, укрывшись в тени выступа, человек в темной одежде.

– Значит так, – распорядился Капитан бесстрастным голосом. – Ты, Стась, постарайся найти и ликвидировать наблюдательный пункт. А я займусь ближней группой. Надо обеспечить Малышу возможность отхода.

– Есть, командир, – мрачноватым голосом откликнулся Стас. Ему совсем не нравилось, что Капитан в одиночку полезет на крышу, по которой пробираются сейчас как минимум семеро боевиков, но в то же время он понимал, что присоединиться к нему он не может: кто-то из них действительно должен заняться выявлением наблюдательного пункта. – Сворачивать за угол? – спросил он.