Текст книги "Король-Бродяга (День дурака, час шута)"

Автор книги: Евгения Белякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

– Я не понимаю…

Ньелль засмеялся, коротко, гортанно.

– Они лишь делают вид, что пророчествуют, на деле же просто анализируют известные им факты. Из них получаются прекрасные, знающие свое дело специалисты – они умеют сопоставлять факты и делать выводы. И они хорошо служат нашей стране и Солнцеподобному, да живет он вечно.

Я призадумался.

– Но я вызвал вас не только для того, чтобы поблагодарить, – продолжал Ньелль. Он встал из-за стола и начал расхаживать туда-сюда, заложив руки за спину, – хотя это, конечно, в первую очередь. И не для того, чтобы побеседовать об истории нашей Кафедры. Меня очень заинтересовало заклятье, лежащее на вас, ну, и магическое изменение внешности, но это уже в меньшей степени.

Я чуть ли не первый раз в жизни проглотил язык.

Бывший глава кафедры Предсказания усмехнулся.

– Меня мучает вопрос: почему никто до меня не заметил этих заклинаний? Неужели осторожность моих коллег подточена годами мирной жизни? Или же я являюсь сейчас самым сильным из них? Вот вы как думаете?

Я никак не думал, но знал в этом городе по меньшей мере одного человека, который был в курсе. И двух людей, догадывающихся о моем возрасте. Мик вполне мог почувствовать своей тонкой душой близкого друга, а Асурро – понять путем долгих и пристальных наблюдений.

– Право, я… – знать бы еще, что сказать.

– Я думаю, что скорее второе.

– Потому что это вам льстит? – осмелел я, показывая в улыбке половину своих зубов.

– Потому что это ближе всего к истине. Кстати, об истине… я понимаю, вы не хотите, чтобы кто-нибудь узнал тайну вашей настоящей внешности. Что ж, я никому не скажу. И, со своей стороны, могу помочь в ее изменении. Что вы думаете о том, чтобы не только выглядеть тридцатилетним, но и чувствовать себя им? Не насовсем, конечно, на время…

– А нельзя ли… насовсем избавиться… от него? Я не хочу жить вечно!

Но тут же ко мне пришла мысль – ведь ты нужен ей, будешь нужен через сорок лет… или сто… Разве не на руку тебе это бессмертие?

– Странно. – Поморщился Ньелль, останавливаясь у свечи. Потом он подставил пламени палец, будто предлагая диковинной зверушке укусить его. Оно дернулось в сторону. – Насколько я могу видеть в вашем прошлом, оно было интересным. Тяжелым, но интересным – и живым. Немногие люди могут позволить себе такое счастье – быть живыми, цельными, полными, да и еще на протяжении многих десятилетий. Да и в будущем вашем я вижу… хм.

– Что? – подался вперед я.

– То же самое. Жизнь, – усмехнулся он, – во всей ее полноте. Больше я не скажу, потому что не люблю разглядывать подробности. Это утомляет, знаете ли. К тому же это будет вмешательством в вашу личную… жизнь. Словно я подглядываю.

Ньелль открыто, искренне улыбнулся… и подмигнул.

Если Цеорис помог мне справиться с прошлым, то Ньелль возбудил интерес к будущему. Я с благодарностью глянул на Профессора, но тот сделал вид, что не заметил. Переложил стопку каких-то бумаг на столе и будничным тоном заявил:

– К сожалению, сейчас я загружен делами. Но потом, позже, когда их станет меньше, я с удовольствием поболтаю с вами. Просто потому, что мне это приятно.

– Мне тоже, профессор.

Я встал, оправил одежду и поклонился, приложив руку ко лбу. Чувствуя себя окрыленным – или, по меньшей мере, сбросившим груз бессмыслицы с плеч. И таким сильным было чувство свободы, что я забыл обо всем – в том числе и о той, что лежала сейчас, свернувшись в калачик, в развалинах. Но старый Ньелль не дал мне и минуты безмятежного существования – каким образом он узнал, старый черт, о том, куда я употребил жидкость, поддерживающую в нем жизнь в течении многих лет, я не знаю. Просто узнал – и с жестокостью мудрых напомнил мне, что по крайней мере одна проблема у меня еще осталась.

– Вы весьма оригинально распорядились Субстанцией, молодой человек.

Я не знал, что сказать. Поэтому произнес первое, что пришло в голову:

– У меня не оставалось иного выбора. – Сглотнув, я, вопреки всем законам этикета, предписывающим долгое, изощренное прощание с пожеланиями всяких благ, резко повернулся к двери и пошел прочь. А старик печально хмыкнул мне вслед, словно зная, о чем я буду думать, делая восемь шагов к двери.

А думал я вот о чем: зачем ждать сорок лет? Он мудр, опытен, он может знать… Ведь магия для того и существует, чтобы свершалось невозможное?

Я так и не спросил. Но когда я подошел к занавеси, из темноты кабинета его голос порхнул ко мне, как усталая птица:

– Нет, к моему великому сожалению. Я не смогу помочь. Ей придется ждать кого-то более знающего. Или же ей, как и мне, поможет само время.

Я склонил голову, пожалуй, даже что и смиренно.

– Чем вы намерены заняться, молодой человек?

– Буду выслеживать свою судьбу.

– А потом?

– Поставлю на нее силки, поймаю и заставлю все переделать по-моему.

И, откинув полог, я вышел в коридор.

Аффар дернулся ко мне, но потом сдержался, памятуя о достоинстве. Подплыл степенно и изящно, сложил ладони на объемном пузе. Прикрыл тяжелые веки и с ленцой в голосе спросил:

– Ну как?

– Мы побеседовали с уважаемым профессором. Он выразил мне благодарность, а также надежду на то, что мы пообщаемся с ним как-нибудь, когда он разберется с делами.

– С делами, значит… – толстяк вдруг словно сдулся, как раскрашенный воловий желудок, из которого выпустили воздух, – Знаешь, что это значит?

Я покачал головой. Я вправду не знал.

– В скором времени у нас будет новый Глава Академии. – Аффар с видом обиженного ребенка бросил ревностный взгляд на занавеску, испещренную письменами, потом опомнился и злобно глянул на меня. – Я тебя разве не отпустил? Иди, иди…

Я и ушел.

Ушел жить дальше.

***

Я был рад, что поговорил с Ньеллем, и радовался – жизни, солнцу, Пухлику, даже обычной рутине Академии. Студенты шушукались за моей спиной о том, что я якобы совершил вызов Духа Асгората, и прочую ерунду; правду (или большую часть ее) знали только я, Ньелль, Аффар и Асурро. Так что поле для выдумок у моих однокашников было просто огромное… Я даже слышал версию о том, что я умудрился превратиться в Главу Дисциплины, и под его личиной пил и гулял по всем городским борделям. Я только усмехался на расспросы и качал головой, и скоро эту новость сменила более свежая, а потом следующая, а потом еще одна и так далее.

Спустя несколько недель после моего заключения начался курс Некромантии. Пухлик притащил свитки с запретами – все сто шесть – и стал зачитывать мне, бросая выразительные взгляды. Видимо, боялся, что я снова сделаю что-нибудь противозаконное.

– Нельзя, – слышишь? нельзя вызывать духов покойных родственников или друзей или кого бы то ни было без предварительного оповещения преподавателя. Ты понял, Джок?

– До последней буквицы.

Я и не собирался нарываться на неприятности. Тем более теперь, когда у меня появилась цель, да и просто – не хотелось портить отношения с Аффаром. Еще семнадцать дней назад я, услышав о возможности призвать духов умерших, плюнул бы на запреты и навызывался бы вволю. Теперь, благодаря Цеорису и знанию того, что тело моей девочки в безопасности покоится в хрустальном сосуде, я отнесся к этой возможности довольно прохладно.

– Нельзя вызывать духов, не имея при себе средства для их укрощения, – бубнил Пухлик, – нельзя…

И так далее.

На первом занятии по Некромантии я вдосталь посмеялся – не вслух, конечно. Во-первых, студенты, все до одного, казались испуганными и притихшими, во-вторых, Мик все два с половиной часа держал меня за руку, как жених свою желанную невесту. Видимо, опасался, что я вскочу со скамьи и вызову сонмище духов ему на голову. Я хихикал про себя, и время от времени делал движение, будто порываюсь встать. Он дергался. Да, я не смог удержаться.

Профессор Гелдар Рин Сихха оказался весьма умным человеком, не без чувства юмора, неожиданно раскрепощенным и жизнерадостным толстячком. Глядя на него, трудно было себе представить, что он возглавляет Кафедру Темных Искусств. Профессор Шухнаик, преподававший нам Порчу и Сглаз, куда больше подходил на роль главного эксперта по Вызыванию Духов и Подниманию Трупов. С него я обычно тоже ухахатывался. Длинный, с густыми бровями и пронзительными глазами, он громовым голосом вещал нам, что, если связать три волоска из хвоста осла и подкинуть их в суп своему недоброжелателю, все его претензии мигом испарятся вместе с дымом от его же погребального костерка. При этом факт того, что человек вряд ли безропотно съест суп, в котором плавают длиннющие, жесткие, черные волосы, не рассматривался. Я всегда считал Академию местом, где царит абсурд и смешение противоположностей, и эта парочка еще более укрепила меня в этом мнении.

Но, смех смехом, а слушать Гелдара было – одно удовольствие, он рассказывал действительно интересные вещи… я даже пнул Чесса, который, перегнувшись через стол, зашипел мне в затылок:

– Слышал новость?

На пинок он никак не отреагировал, поэтому я решил отвязаться от него по быстрому – просто ответить на вопрос.

– Нет.

Он воткнул свой нос максимально мне в шею и, азартно оплевывая воротник форменной мантии, шепнул:

– Глава Академии теперь новый! Профессор Ньелль, ну тот, из саркофага! Круто, правда? Почти что живой мертвец!

Я закатил глаза. Сюрпризом для меня эта новость не была, после фразы Аффара брошенной им в минуту слабости, глупо было ждать чего-то иного. Уж чем-чем, а самообманом Аффар не занимался никогда, и смену власти чуял за недели. Я уж было скосил рот, чтобы сказать это Чессу (да и, признаюсь, чтобы оплевать его в ответ), но в этот момент о наш с Пухликом стол с треском опустился посох Гелдара.

– Молодой челове-е-ек, – протянул он, – повторите, пожалуйста, что я сейчас сказал.

Я почесал нос, лениво поднялся с места и вышел из-за стола, как того требовал ритуал экзекуции. Профессор стоял, гадко улыбаясь, в ожидании моих запинок и невнятных меканий. Что с него возьмешь – это его первое занятие со мной, он наверняка не знает – подумал я, и, ухмыльнувшись не менее гадко, слово в слово повторил за учителем:

– Для того чтобы придать трупу нужную позицию, необходимо размочить суставы в отваре Пинокии Однолетней, позиция же такова: руки сложены на груди крест накрест, голова чуть откинута, так чтобы средние пальцы рук упирались в точки одиннадцать и двенадцать, как видно на рисунке, глаза должны быть открыты, ноги сведены вместе в двух точках – коленях и щиколотках…

Гелдар осмотрел меня с ног до головы… словно к тем самым точкам примеривался, а потом взмахом руки остановил буйный поток моего красноречия, и спросил:

– Имя?

– Джоселиан Просперо.

– Неплохо… где вы этому научились?

Я вполне разумно предположил, что, расскажи я Гелдару о том, как в юности Советник моего отца-короля заставлял меня запоминать по три, а то и четыре одновременно протекающих разговора, а после, уже будучи взрослым, я отточил свою память, выступая на подмостках, он вряд ли оценит мою искренность. Поэтому я лишь пожал плечами; но это его вполне удовлетворило.

– Неплохо, – повторил он, – но это не значит, что вам и впредь можно разговаривать с другими студентами на моем уроке. Понятно?

– Да, профессор.

Когда я сел, стукнувшись коленками о слишком низкий стол, Мик ткнул меня в бок и выразительно повел глазами вверх. Это означало: 'Опять напрашиваешься на неприятности?'. Я ответил легкой улыбкой и приподниманием бровей – 'Тебя эти неприятности не коснулись, чего ж ты волнуешься?'. Мик выпятил нижнюю губу – 'Идиот'. Я выпятил свою еще сильнее, так, чтобы она почти коснулась подбородка: 'Сам такой'. Похоже, Гелдар заметил наши гримасы, но комментировать не стал… Чесс поутих сзади и с 'ошеломляющими' новостями больше не лез.

Гелдар дал нам задание на следующий раз (начертить восемь октограмм синим мелом) и, подхватив черные свечи, плошку с какой-то дрянью, посох и свитки с заклинаниями, удалился. Студенты шумно выдохнули и тут же принялись обсуждать занятие.

К нам подсел Гои Тан, шмыгая носом от возбуждения.

– Хе, это – вы слышали? Ну, мы будем, вернее он будет на следующем занятии – как это? Вызывать дух умершей торговки-как-это-там? Ну?

Манера изъясняться у Гои была просто очаровательной. Я, еще в первые дни ученичества поддел его было, но, получив в ответ 'ну-эта-чо-ты', кинул к его ногам знамена своей язвительности и остроумия, признав поражение. Когда твой оппонент два слова связать не может без невразумительных междометий, нет никакого смысла в шпильках. Вот Мик после общения со мной стал стоящим противником, несмотря на свою мягкотелость – он отточил на мне язык и теперь слыл в определенных кругах парнем, которому палец в рот не клади.

– Го, иди, приготовь речь, напиши заранее на бумаге, что ли, – шикнул на него Пухлик, – а потом приходи. А нам пора.

Что-то с ним было не так. Да, он (не без моего участия) научился шутить, даже язвить – но обычно старался делать это не в ущерб своей природной доброте. Странно… Да и губу он в этот день выпячивал с особой… раздражительностью, что ли…

Я подождал еще с недельку, прежде чем заняться другом вплотную. А уж обеспокоившись этой проблемой, стал наблюдать за ним пристальнее и заметил, что он изменился – чуть похудел, глаза его ввалились, а кожа приобрела нездоровый серый оттенок. И с каждым днем он становился все мрачнее, утомленней и злее. Он что, поссорился с Зикки? Это было первым моим предположением, и именно с него я начал.

– Нет, что ты, – вяло стал отбрыкиваться он, – у нас все замечательно…

Пухлик попытался ускользнуть, но я зажал его в углу.

– Тогда что? Мне пойти спросить у самой Зикки?

– Не надо! – это его проняло, как и всякий хороший шантаж. – Я… я объясню. Просто я плохо сплю по ночам. Сны всякие снятся, просыпаюсь от собственного крика.

– Крика? Мик… – я зажал его в углу, не давая вырваться, хотя это было непросто. В конце концов, из одного Пухлика можно было выкроить троих таких, как я, и еще хватило бы на карлика Шенбу. – Если ты еще меня помнишь, я – Джок. Твой сосед. И, следовательно, сплю с тобой в одной комнате. И никаких криков я не слышал.

– Спишь потому что, как бревно, – огрызнулся Мик.

– Фью-ю-ю, – присвистнул я, отодвигаясь. – Так дальше дело не пойдет. Либо ты скажешь мне, в чем дело, либо продолжишь скалить на меня зубы, что существенно уменьшит твою ценность в моих глазах. Решай сам, как поступить.

Пухлик мучительно покраснел.

– Я… я правду говорю, мне кошмары снятся, ясно? – Он хрустнул костяшками пальцев и умоляюще вскинул голову. – Джок, друг мой, я исправлюсь, обещаю… начну пить успокаивающий отвар… Мне нужно только время. Все будет нормально!

– Ну, смотри…

Он, вырвавшись из кольца моих рук, унесся по коридору быстрее стрелы, а я еще некоторое время стоял, уставившись в стену, как идиот. Судя по всему, в этом мне одному не разобраться, тут нужна помощь кого-то более опытного. Того, кто хорошо знает людей и при этом не пошлет меня подальше, услышав жалобу на плохие сны у соседа.

Я знал, к кому могу обратиться – только надо будет начать издалека.

Я подольстился к нашему повару и выпросил у него целый поднос сластей и кувшин вина. И отправился к своему учителю и другу Асурро. Когда я, горделиво неся перед собой добычу, ввалился в его кабинет (я был единственным, кто мог входить без стука; поговаривали, что Аффар, раз сунувшись без предупреждения, полгода потом отращивал брови, спаленные начисто), Асурро явно обрадовался. Он махнул приветливо рукой, потом ткнул в столик, мол, сгружай все туда, и весело сместил уголок рта чуточку левее.

– Как я рад, что ты пришел! Ставь, ставь, ты очень нужен!

Он был тем единственным человеком, который этой фразой мог бы разбудить во мне готовность сделать что-нибудь полезное обществу.

– Налей мне из этого кувшинчика и ложись на эту… этот… софу, в общем.

Я нацедил Асурро вина и растянулся на ложе, умостив затылок так, чтобы жесткая вышивка подушки не путалась в волосах и не царапала кожу. Он, судя по звукам, отпил глоток и отставил бокал. Повисла тишина.

– Э-э-э, профессор, а мне обязательно лежать вот так?

– Обязательно. – Отрезал он и опять замолчал.

Через минуту я не выдержал.

– Асурро, со всем моим уважением – что мы делаем? Это ритуал умерщвления нерадивого студента? Скажите уж тогда, я хоть приличествующее данному процессу лицо сделаю… – притворно взмолился я.

– Нет, – тихий выдох, значит усмехнулся! – ты должен мне что-нибудь сказать. Все равно что.

– Но я же уже говорю…

– Что-нибудь важное для тебя.

– Э-хм. Ну… – Рубить с плеча? Попробую. – Меня беспокоит Пухл… Мик.

– Ты хочешь поговорить об этом? – загробным тоном возвестил он откуда-то сзади.

– Я? Э-э-э… – торжественность его голоса немного напугала меня, и я дал задний ход. – Нисколько.

– Значит, ты хочешь о нем помолчать. Замалчивать проблемы друга – это говорит о том, что ты более обеспокоен своими проблемами. И проецируешь их на него – именно поэтому ты и хочешь говорить о нем, и не хочешь. К тому же ты постоянно называешь его этой странной кличкой, связанной с его лишним весом – не является ли это признаком твоего страха перед своей худобой? Может, ты боишься, что ссохнешься и исчезнешь?

– Профессор, я не…

– Отрицание очевидного говорит о том, что я на верном пути. Что тебе сегодня снилось?

– Мне? Мне ничего не снилось, но…

– Отсутствие снов… значит, твой внутренний мир, лежащий за пределами обыденного разума, считает ниже своего достоинства слать тебе призывы о помощи. Чем ты так обидел его, что он не подарил тебе даже маленького кошмарика?

– Но я…

– Частое употребление частицы 'но' указывает на неуверенность в себе. Однако внешне ты себя ведешь даже более чем нахально. Тебя обижали в детстве? Унижали? Отказывали в индивидуальности?

Я почувствовал холодный пот на лбу. Учитель одержим? Им овладел страшный демон? Я рывком сел и повернулся к нему, готовя заклинание огня, концентрируя силу в ладони… готовый убить его вместе с сидевшим в нем демоном, если уж на то пошло, чтобы спасти человечество от страшной участи провести жизнь под градом этих сумасшедших вопросов – и замер. Асурро сидел с замызганными листками папирусной бумаги на коленях, вперившись в них взглядом человека, не совсем понимающего, что он делает.

– Э-э-э… Профессор?

– Что? – он поднял голову. – Не обращай внимания, я тут нашел один очень старый ритуал… решил попробовать.

– Решили попробовать убить меня? Используете своего ученика, как крысу для опытов? – возмутился я.

– Ну, если б я тебя предварительно попросил, ты бы не отказал мне, правда? – он поворошил листки. – Ты испытывал влечение к матери?

– Моя мать сошла с ума, когда мне было девять, – застонал я, – и со мной случится то же самое, если вы не прекратите!

– Ты хочешь поговорить об… – он снова начал проговаривать эту странную и жутковатую формулу, но тут же виновато кашлянул. – Ох, прости. Все, больше не буду – галиматья какая-то, ты прав.

Я облегченно обмяк на софе… но не спускал с него глаз. От всех этих треволнений на меня напал зверский аппетит, и я засунул за щеку, по меньшей мере, пять здоровущих кусков пахлавы и один засахаренный мандарин.

– Давай лучше выпьем, Джок…

Я налил и себе, с опаской косясь на листки. То, что они были сделаны из папирусной бумаги, и впрямь указывало на их древность. Вообще то люди давно стали использовать для изготовления бумаги древесину, и тростник на берегах Анкх-ра, впадающего в Океан под боком у Дор-Надира, зажил привольной жизнью. Я залил пахлаву большим глотком вина.

– Сожгите их, ради всех Богов.

– Непременно. Ты говорил, что Пухлик тебя беспокоит? Чем же?

– Вы опять? – подпрыгнул я, заливая вином расшитую подушечку.

– Нет, нет, – он демонстративно отложил листки в сторону, – я серьезно спрашиваю. Чем?

– Он плохо спит, – признался я, и меня передернуло, – его, как вы выразились, 'внутренний мир, лежащий за пределами обыденного разума', вовсе не считает зазорным насылать кошмары. При этом я, как ни странно, ничего не слышу, а он – по его рассказам, просыпается, весь дрожа, плача и бормоча что-то. Он ужасно выглядит. И еще у него отличные баллы по Некромантии.

– Как твое последнее заявление свидетельствует в пользу того, что все плохо? У меня тоже были хорошие баллы – и что? Джок… – он откинулся на спинку кресла, сплел пальцы, – я же вижу, у тебя есть какое-то объяснение всему этому, пусть и не совсем разумное… говори.

– Я думаю, он… ну, решил вызвать кого-то сам. Не спрашивая у профессора Гелдара. Он так увлекся этой… этим предметом, перед первым занятием аж светился изнутри. Да, я знаю, – я поднял ладони, защищаясь от возможных протестов, но Асурро сидел с каменным лицом, и бровью не поведя, – он законопослушен, как агнец, но…

– Погоди, я подумаю.

Я тут же заткнулся. Хорошо, что мне не пришлось убивать своего учителя. Тем более что, учитывая его и мой уровни, скорее получилось бы наоборот. Я доел пахлаву, сжевал мандаринки и даже крошки подобрал с подноса, прежде чем Асурро сподобился изречь хоть что-то.

– Фасмик знает о твоем реальном возрасте?

– Что?! – выпучил я глаза. Вообще-то я избегаю подобных театральных преувеличений, но это был удар под дых.

– Что слышал.

– Вы… вы знаете? – я понял весь идиотизм своего вопроса тут же – конечно, он знает. Он ведь сказал то, что сказал. – О Боги, неужели все в курсе моих тщательно охраняемых секретов? – застонал я.

– Не все… – он встал, и, волоча мантию по давным-давно не метеному полу, принялся загибать пальцы и расхаживать туда сюда; правда, хватало его шага на два, учитывая софу. У него в кабинете итак было не протолкнуться. Периодически он, не замечая того, пинал ногой высушенную голову. Вроде бы даже человеческую. – Но некоторые знают. Во-первых, я. Во-вторых – профессор Ньелль, от которого вряд ли что укроется, уж будь уверен. Ну а Фасмик… думаю, он тоже знает, или догадывается, он же твой друг. Но я хотел бы услышать это от тебя. Ну, проанализируй ситуацию, ты же умеешь. И чему вас только на Предсказании учат…

– И как это поможет мне понять… – начал было я, но, натолкнувшись на его непроницаемый взгляд, задумался. – Пожалуй, не знает. И что дальше?

– Поговори с ним по душам. И некромантия тут ни при чем. Поговори… Хуже от этого не будет, а он, как мне видится, страдает от невозможности помочь тебе, и тем более от невозможности разобраться, в чем же тебе необходима помощь.

– Мне не нужна помощь, – уперся я.

– Хорошо, посмотри на это с другой стороны. Он видит только одну сторону медали – твое странное поведение, исчезновения, меняющуюся внешность, мрачность, замкнутость, склонность к преступлениям – ты ведь даже в тюрьме успел посидеть, хоть местной, магической, а все же… Подумай хорошенько – ты хочешь иметь рядом озабоченного друга, который не спит ночами, желая изменить твою жизнь к лучшему, не зная при этом, куда суется?

Меня передернуло. Ну уж нет. Асурро понял все по выражению моего лица, улыбнулся и махнул рукой в сторону двери. Я глянул на недопитый кувшин, скорчил рожу, но тут понял, что в данной ситуации медлить как-то не хочется. Поднялся с софы, отвесил учителю поклон в своем лучшем стиле (легкий кивок) и вышел.

Я побродил по лестницам, стрельнул у приятелей щепотку нюхательного табака, и путем планомерных расспросов выяснил, что Мик наверху. Он и впрямь нашелся, в лаборатории, где усердно пыхтел над колбой с ядовитого цвета жидкостью. Рядом, прячась за перевернутым столом, сгрудились первокурсники. Пухлик бормотал себе что-то под нос, а они передавали друг другу обрывки его слов. И смотрели на него, как на божество, или, по меньшей мере, на Архимага. И тут я задумался, наверное впервые за все время моего обучения, о том, чем является Мик… Не чем, а кем – лучшим студентом Академии за последние несколько десятилетий, не больше, не меньше. Я-то привык относиться к нему, как к младшему брату… Но он, оказывается, значимая фигура не только в глазах новичков. Я вспомнил, с каким восторгом отзывались о нем преподаватели, и мне стало стыдно. За свою слепоту, если хотите; и я, чтобы приглушить этот стыд, преисполнился гордости за него, правда, несколько запоздалой, зато сильной. Ведь я тоже немало способствовал тому, что из него получился такой замечательный маг.

Пока я предавался самобичеванию а затем раздуванию от гордости, Пухлик успел залить в колбу недостающие ингредиенты, и победно вскрикнул. Головы, торчащие из-за стола, неправильно истолковав его возглас, нырнули вниз, под защиту древесины. Хотя – я не уверен, что стол защитил бы их, если б рвануло.

– Зеленое! Смотрите – зеленое! – Мик махнул колбой в сторону первокурсников. Застучали об пол пятки – они спешно отползали подальше. Или это были зубы? – А если б не получилось, было бы фиолетовое! Или… может, и сиреневое, но мы бы этого все равно не узнали. Ладно, аккуратно возьмите… и не забудьте надписать.

– Чем ты тут занимаешься, Пухлик? – поинтересовался я, не без удовольствия отметив, что, когда я подошел, молодняк отполз еще дальше. Неплохо быть лучшим учеником Боевого Мага, не так ли? По крайней мере, никто пока не осмеливался подкладывать мне колючки в кровать и грязь в башмаки, как другим старшекурсникам.

– Ребята попросили сделать за них зелье на экзамен… – тон у него был и извиняющийся и вызывающий одновременно. Видимо, никак не мог забыть, как я его третировал в углу.

А я, свете нашего разговора с Асурро, обратил особое внимание на его бескорыстное желание помочь. И это кому? Зеленым соплякам, которых он видит впервые в жизни? Что же он готовит для своего друга? Я преисполнился еще большей решимости провести с ним беседу на тему моего прошлого, вслух же сказал:

– А тебе не кажется, что лучше было б, чтобы они сами выполнили задание?

– Представляешь, что они могли бы намешать? – начал убеждать меня Пухлик, но по всему было видно, что я заронил зерно сомнения в его нежную душу. Он посмотрел на колбу – уже не так уверенно, как раньше. На мне же скрестилось с десяток мальчишеских взглядов, уже возмущенных, а не трепещущих. Если б они были студентами, скажем, второго курса, одежда на мне уже задымилась бы, а так просто стало жарковато.

– Ты лучше представь, что они намешают после того, как сдадут экзамен и над ними уже не будет никакого контроля. Уж лучше пусть сейчас ошибутся, чем потом.

– Мда-а. Ты прав. – Мик, как все эмоциональные люди, с трудом выслушивал доводы разума, но, при всем обладал очень живым воображением, и без труда нарисовал себе картину разрушений, могущих появиться, в результате, скажем, вливания настойки Рагеа в сироп из летучих мышей и серы. Он пожал плечами и кинул колбу в раскрытое окно.

Клянусь Богами, некоторые из студентов умудрились перепрыгнуть через меня, когда кинулись к двери, ожидая взрыва. Я поморщился и поглядел на Мика.

– Теперь по твоей милости мы имеем сорванную с петель дверь и неизвестно что под окном. А вдруг в этот момент там шел Аффар? Об этом ты подумал?

Мик фыркнул и открыл было рот.

– Вообще-то в этот момент тут шел я, – раздался голос с улицы, и в проеме окна появилась сначала голова Профессора Гелдара, а затем и он сам. В руках он держал пресловутую склянку, и вид имел, мягко говоря, взъерошенный.

Третий этаж, подумал я, значит, он левитирует. Главным условием левитации, как нам вдолбили на втором курсе, является сильная эмоция. Я мог бы побиться об заклад, что абсолютно точно знаю ту эмоцию, что вознесла немаленького преподавателя некромантии в воздух.

– Фасмик Вальгенше и Джоселиан Просперо, ну-ну. – Он обвел нас злым взглядом. – Если мой нос меня не обманывает, это 'Красная Луна' второй степени. – Со всей возможной язвительностью заявил он, еле сдерживаясь, чтобы не зашипеть.

– Зеленая… – заикнулся Пухлик.

– Красная! – рявкнул Гелдар. – Мало того, что они швыряют в окна ценные зелья, так еще и не удосуживаются дождаться полной реакции!

Мы с Миком одновременно бросили взгляд на колбу – там весело пузырилась вишневого цвета жидкость. А Гелдар разбушевался не на шутку:

– Оба! Ко мне в кабинет, сейчас же!

Мик плелся позади меня и всю дорогу бубнил:

– Это должна была быть 'Зеленая Луна'… зеленая… наверное, младшие напутали с начальными ингредиентами…

– Молчи уж, – осадил его я.

Нам повезло – Гелдар не пожелал ставить в известность Аффара, и сам назначил наказание. Мы с Миком послушно взяли фонари и отправились в одно из подземелий Академии, сортировать мумифицированные останки, используемые Кафедрой некромантии для вызова духов и остальными Кафедрами Боги знают для чего еще. Уселись на свободном от магического мусора участке и вздохнули.

– Эм-м, Мик… Я как раз хотел поговорить с тобой…

– О чем?

– Место тут вполне подходящее, вряд ли кому-нибудь придет в голову сунуться сюда, – продолжил я, вертя в руках высушенную кисть, – да и возиться с этой гадостью мы будем несколько часов, не меньше, я как раз успею рассказать тебе…

– Да о чем рассказать то?

– Знаешь, мы знакомы довольно долго, и не раз… в общем, думаю, ты вправе узнать обо мне побольше.

– Что ты, что ты… – Пухлик поднял голову лисицы и смущенно заковырял пальцем в провалившейся глазнице. – Если у тебя есть какие-то тайны, я не настаиваю…

– От этих тайн больше вреда, чем пользы. – Заявил я. – Дай-ка мне вон ту стопу… ты смотри, какие длинные пальцы. Хм. Началось это давно, кажется, сотни лет назад – ты, наверное, не знаешь, но я был актером. Странствовал по свету вместе со своей труппой, и вот в один прекрасный день занесла нас нелегкая к старому герцогу…

Я рассказал ему все, начиная с кольца и проклятия, опустив лишь свое королевское прошлое. В конце концов, все странные и страшные события начали случаться со мной уже после того, как я сбежал от короны. Со стороны мы выглядели жутковато – два колдуна, рассказывающие друг другу страшные сказки в темном и глубоком подвале, в свете магических фонарей…. Кстати, нам повезло, что в них пылал магический огонь, обыкновенный выжег бы весь воздух в помещении, итак уже порядком спертый. А так получалось вполне себе загадочно, эдакие белые лица, тающие в темноте… Мик слушал меня молча, даже не переставал сортировать останки – крылья летучих мышей в одну кучку, сердца собак в другую…. Когда я закончил, он пробормотал:

– Ох, Джок…

– Эй…. Эй! А ну-ка посмотри на меня! – Велел я, набычившись. – Только не вздумай жалеть меня, паршивец, слышишь?

Было видно, что только мои нахмуренные брови удерживают Мика от того, чтобы броситься ко мне на шею и сжать в объятиях.

– Что было, то было…. В прошлом, понятно?

– Понятно… – прошептал он. – А ты… Ты пойдешь навестить ее? Ну, ту девушку? Она красивая?

– Мик! – я раздраженно отбросил чей-то спинной хребет и уставил на друга палец. – Неужто мне слышатся романтические нотки в твоем голосе? Что за бред? Она мне… как дочь, ясно? – обсуждать эту тему я дальше не хотел, и резко рубанул рукой воздух, демонстрируя это свое намерение. – Пойду, конечно, но не скоро.