Текст книги "Король-Бродяга (День дурака, час шута)"

Автор книги: Евгения Белякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

Я продолжал разглагольствовать о справедливости и суде, обдумывая тем временем, под каким предлогом нам с Рэдом лучше смыться отсюда по быстрому. К демонам новую одежду, и телегу туда же; сядем на Громобоя, и ищи ветра в поле. И кто меня дернул прийти именно сюда, в место, где собираются именно что актеры и циркачи… Но КАКОГО ЧЕРТА они делают в столице? Они же ехали в Байвенну?!

Пока я размахивал перед носом у незыблемого, как скала, жонглера своим корявым пальцем, дверь в трактир снова открылась. На сей раз, вошла толпа поменьше, но облегчения мне это не принесло. Скорее, наоборот.

– Вот они, га-а-аспадин стражник, вот эти воры! – огненная шевелюра вспыхнула на миг в луче света, озарившем дверной проем, но тут же этот свет загородила внушительная фигура стража порядка. А за ним второго и третьего. Я пнул под столом щиколотку Рэда – безрезультатно. Он словно впал в транс, подсчитывая грязные пятна на стене трактира.

– Воры? – прогудел стражник, и по тону его стало понятно: ему доставляет чрезвычайное наслаждение арестовывать – все равно кого. На сей раз, можно даже сказать – ему повезло. Не карманники или аферисты, не увалень, отдавивший чью-то ногу, или пьяница, облевавший карету 'Его-Превосходительства-Такого-То', а настоящие воры. Даже можно сказать – грабители. От осознания собственной значимости и решимости исполнить свой долг он даже увеличился в размерах, как лягушка, когда в нее вставят соломинку и надуют.

– Воры, воры, – закивал укротитель, а жонглер хмыкнул, и повернулся ко мне спиной, объясняя стражнику ситуацию. Самое время давать деру – и, как назло, Рэд, как я ни тащил его за руку, и с места не сдвинулся.

– Ну что же, – вынес свое решение стражник, – приказываю вам именем нашего всемилостивейшего короля Гедеона пройти с нами в тюрьму. По обвинению в воровстве у почтеннейших… м-м-м… работников искусства.

Я сузил глаза, прикидывая, стоит ли моя свобода (и свобода моего ученика) трех десятков трупов, замороженных насмерть, и понял, что не стоит. Какая жалость, подумалось мне, – что Асурро не научил меня какому-либо невинному, не смертельному заклинанию… Например, погружающему в сон. Но по Зачарованию у меня всегда были никудышные отметки… Я поднялся с места, картинным жестом допил пиво и кивнул в сторону Рэда.

– У него не все в порядке с головой, так что потащите его сами. А лучше всего, поскольку он вовсе не при чем, оставить его тут.

– Нетушки! – заорал рыжий. – Пусть оба двое идут, они там и были двое, этот здоровяк еще к моему льву присматривался, ворюга!

Я спокойно кивнул, довольно равнодушно скользнув взглядом по Рэду. Еще был шанс уговорить стражу отпустить его, особенно без воплей этого липового укротителя. Проходя мимо жонглера, я на секунду задержался около, и пристально посмотрел ему в глаза. И, к своему удивлению, увидел там не муки совести, даже не страх… Он абсолютно точно был уверен в своей правоте. Но вместе с тем было что-то такое…

– Проходи, не стой, – подтолкнул меня в спину стражник, а двое его подчиненных подхватили Рэда под мышки и поволокли. Он выглядел пьяным в стельку. Притворяется? Рэд? Никогда бы я не подумал такого… Но он же заказал всего кружку, да и ту не выпил!

Не понимая ни черта в происходящем, я, тем не менее, двинулся на улицу. Рядом со мной, возложив лапищу мне на плечо, шел капитан (я, только выйдя на свет, разглядел знаки различия у него на форменной кожаной куртке), выступая, как павлин.

– Э-э-э, капитан… – проворковал я, – Капитан, насчет парня… он ведь того. Головой стукнулся в детстве, ничего не соображает. Может, отпустите его?

– Там разберемся.

– У него припадки. Особенно когда он оказывается в незнакомых местах, – поднажал я.

– Там разберемся.

Бесполезно. Я пошел дальше, поглядывая на Рэда, своими габаритами доставлявшего немало хлопот стражникам. Черт с ним, пускай тащат. Я потом выпытаю у него, что такое произошло, что он стал безучастен ко всему…

Нас провели сначала по улочкам, криво разделявшим на ломтики прилегающие к городской стене кварталы, потом вывели на одну из главных улиц. Я хорошо помнил ее – тут обычно устраивали шествия на праздник Осеннего Равноденствия, ряженые заполняли ее, как нерестящаяся рыба – реку, и все гудели, смеялись, шутили и пели. Веселое было времечко. Вспомнив времена моей молодости, я в очередной раз подивился нынешней запущенности столицы. Пусть это и не Главная Площадь, но чистоту хотя б можно поддерживать. Я чуть не брякнул стражнику, что уж в мое время тут было покрасивше, но сдержался. Хватит с меня споров с представителем закона. А между тем пресловутый капитан умело лавировал меж выплескиваемых из окон отходов, и твердой рукой вел меня к зданию городской тюрьмы. Я бывал там всего трижды. Два раза – как король, навещая заключенных в День Милостыни, и один раз за пьяную драку, которую мы устроили с конкурентами по актерскому ремеслу. Эти сволочи (я имею в виду тех бездарей, мнящих себя актерами), явились на наше представление под видом зрителей, улюлюкали и кидались помидорами. Мы же с друзьями, как люди творческие, а, значит, вспыльчивые, соскочили со сцены и гоняли этих олухов бутафорскими мечами по всей площади. Ну, а то, что мы все как один были поддатыми, так это была прискорбная случайность. Уверяю вас. Актер лучше всего играет под мухой – даю слово! – ибо тогда в нем открываются глубины, доселе запрятанные очень… в общем, тогда нас выпустили на следующий же день, слегка пожурив. А вот на этот раз простой выволочкой дело не обойдется, я был уверен.

Нас буквально протащили по коридорам, потом по крутой лестнице, и небрежно впихнули в камеру. Мокрая, грязная и темная (только маленькое окошко под потолком) – как и все камеры всех тюрем. Правда, я слышал, что тюрьмы на Зубах, родных островах Шенбы и Ганвара, больше похожи на гостиницы высшего класса, но, когда я навещал их на Коренном, мне удавалось уходить от стражи с завидным успехом. Так что проверить эти слухи я не сподобился. А жаль…. Сейчас было бы, с чем сравнивать. А так – камера и камера, крысы, естественно. В одну из них я плюнул – и попал, между прочим.

Рэда посадили на груду соломы в углу; он так и остался там сидеть, безучастный ко всему. Я, не в силах сдержать эмоции, прохаживался из угла в угол до тех пор, пока не заболели ноги, потом сел напротив ученика и стал думать. А, поскольку мне всегда лучше думалось вслух, я и в этот раз не изменил своей привычке.

– Почему эти идиоты нас обвинили? Жонглер что-то скрывал, слово даю. – Рэд не шелохнулся. – Но об этом можно подумать и потом, сейчас надо договориться о том, что мы будем говорить на суде. Если, конечно, будет какой-то суд.

Я обращался к Рэду так, словно он мог слышать меня, хоть и не был в этом уверен. Не сошел же он с ума за минуту? Вряд ли.

– Мне не хотелось бы устраивать массовые убийства, вытаскивая твою шею из петли, и уж тем более являть народу во всей красе свое бессмертие, хе. Значит, надо сделать так, чтобы до казни не дошло. Хм, скажем так – мы не знаем этих циркачей. Но они могут показать золото, и точно такое же найдут у меня в кошельке. Монеты приметные. Черт меня дернул взять эти монеты в замке герцога… Проклятое тщеславие. Ладно, мы видели их, я по доброте своей дал им золота, но мы, не задерживаясь, проехали мимо… Наше слово против их – тут у любого судьи голова кругом пойдет, не так ли, мой мальчик?

Я склонил голову набок, всматриваясь в Рэда. Он поднял на меня глаза, полные слез.

– Учитель…

Я встрепенулся, но остался сидеть в углу.

– Да, мальчик.

– Учитель, простите меня, я несправедливо усомнился в вас… Вы делали то, что делали, конечно, из лучших побуждений, и вовсе не думали причинить мне боль своим недоверием. Извините меня.

Мне стоило гигантских усилий сдержаться и ответить спокойно.

– Ничего, Рэд… И ты меня прости, я тоже усомнился в тебе. В твоей способности решать самостоятельно. Таково уж человеческое свойство – брать на себя ответственность за других, решать их судьбу. Ты простишь меня?

– Конечно, учитель! – он сорвался с места и бросившись ко мне, поцеловал мою руку. – А мы где?

– В тюрьме. – Усмехнулся я. – А ты не помнишь, как мы сюда попали?

Я понял, что стал свидетелем одной из особенностей северного народа – некоего исступления, характерного более для битвы, но и в мирное время проявляющегося иногда во всей полноте. Уход в себя, настолько глубоко, что все окружающее как бы покрывается легкой дымкой. Я терпеливо объяснил ему, почему мы с ним оказались в камере, и не поленился повторить свои выводы и предложения. Он пораженно помотал головой.

– Зачем они так, эти циркачи? – в голосе его слышалась такая искренняя детская обида, что у меня сжалось сердце. Эх, мальчик мой, тебе и во сне не снилось, на какие подлости иногда способны люди из-за сущей мелочи – тщеславия, страха, гордыни… А уж если у них есть повод – сосуд с 'джинном' все же пропал, как ни крути, причем при моем непосредственном участии. Но я не стал говорить ему это, лишь улыбнулся уголком рта, напомнив себе учителя Асурро. Эдакая преемственность мимики. Будет ли Рэд когда-нибудь похож на меня? Сомнительно, но… всякое бывает.

– Не знаю, Рэд. Нам сейчас нужно подумать, как выбраться отсюда, об остальном поразмыслим на досуге. Но тебя надо вызволить в первую очередь.

Он долго сопротивлялся, не желая бросать меня одного в тюрьме, но вскоре смирился. Я объяснил ему, что прорываться с боем глупо и опасно – если мы не хотим снискать себе славу сумасшедших магов-убийц. На что способен Рэд, прирожденный воин, да еще и научившийся у меня всяким смертельным заклинаниям – мне и подумать было страшно. Я убедил его, что одному мне будет гораздо легче ускользнуть незамеченным, если все-таки дело дойдет до казни. Или до наказания в виде отрубания руки, я уже говорил, что не хотел бы явить всему миру мою прирастающую обратно руку. Он согласился, мы еще раз повторили свои роли, и, перекусив бурдой, которую нам всунули в окошечко двери, уснули рядышком, на соломе.

На следующее утро меня разбудил лучик света, прорвавшийся сквозь решетку и приплясывающий на моем лице. Судя по его насыщенности и белому оттенку, было эдак часиков одиннадцать – я растолкал Рэда, объявив его засоней и смело наврав про то, что сам я уже как несколько часов на ногах. Подали завтрак. Я постарался поймать руку стражника, просовывающую миску в окошко, но он чуть не прищемил мне пальцы дверцей на крючке. Я прокричал через дверь:

– Когда нас будут судить?

Но ответа не дождался. Мы, пользуясь руками вместо ложек, уничтожили кашу в одно мгновение и следующие несколько часов развлекались тем, что подпевали бурчанию в животе. Что ни говори, а пожрать мы с Рэдом оба были мастера. Ну, он-то понятно, такая гора, но и я, маленький и сухонький, всегда отличался завидным аппетитом. Когда солнце взошло достаточно высоко, чтобы солома, раскиданная по полу камеры, под его лучами стала золотистой, дверь в темницу открылась. Я узнал капитана, арестовавшего нас не далее как вчера.

– Господин стражник, передайте судье, что мы требуем, чтобы нас судили немедленно, это изуверство – держать так долго…

– Судье? – протянул капитан. Он, стоял, разгребая ногой останки какой-то крысы и солому, словно искал там что-то, но смотрел при этом прямо на меня. – А вас не судья будет судить.

– А кто? – вырвалось одновременно и у меня, и у Рэда.

– Сегодня, – снисходительно, но вместе с тем торжественно сообщил стражник, – Праздник Весеннего Равноденствия.

– И что? – не понял Рэд, но я-то все понял – и застонал.

– Точно дурачок, ничегошеньки не знает. – Поделился мнением капитан. – Вас, по древнему обычаю, будет судить король. Вставайте, Их Величество не любит ждать, а разбирательство с коровой подходит к концу. Вы последние.

Рэд, все еще не понимая, насколько все плохо, наморщил лоб и послушно поднялся. Я покряхтел, изображая немощного старца, но капитан и шагу не сделал ко мне. Просто стоял и смотрел на меня, как на вошь. Нас с Рэдом провели по той же лестнице, по которой меня тащили вчера, но свернули мы не налево, а направо, и, в сопровождении конвоя, пересекли внутренний двор тюрьмы. Сразу за ним высилось здание суда – там охрана была уже другая, куда серьезнее. Молодой малорослый капрал, увидев нас, закатил глаза.

– Марион, где их цепи? Где оковы?

Капитан с неожиданно женским именем сплюнул на землю в опасной близости от сапог капрала.

– А зачем? Этот, – палец с грязным ногтем указал на меня, а потом на моего ученика, – старикашка, а тот вообще придурок.

Капрал оглянулся на своих людей и побагровел, что мигом стерло усмешки с их лиц. Потом он подошел вплотную к капитану и прошипел тому в подбородок – выше просто не достал:

– А если это наемные убийцы, подосланные под видом заключенных проникнуть в здание суда и убить короля? Или наследника – тогда что?!

Я слегка повернул голову к Рэду и шепнул:

– Запомни, мальчик мой, это – паранойя.

– Ну закуй… заковай… короче, сам одевай на них свои железяки. Я тебе их сдал в добром здравии. Бывай…

И, не удостоив капрала даже чем-то отдаленно напоминающим салют, он развернулся, и мерно покачиваясь, удалился. Пока подчиненные нашего нового конвоира мотались за кандалами, я, опять не удержавшись, шепнул Рэду:

– И комплекс неполноценности, из-за маленького роста.

– Что? – взвился капрал, хотя я был точно уверен, что мой сиплый шепоток он не услышит. – Ты сказал – 'рост', старик?

– Я сказал 'просо', господин. Вот, говорю племяннику, что вернемся домой, посеем просо.

– Если вернетесь. – Он стоял, в нетерпении хлопая себя кинжалом по бедру, и кусал губы до тех пор, пока не пришли подручные. Затем нас быстренько заковали и повели на суд.

– Только молчи, – тихонько предупредил я Рэда, – все итак достаточно плохо, чтобы ты открывал рот.

– А почему все плохо?

– Потому что. – Отрезал я, но потом смягчился. – Ну, судью, обыкновенного городского судью я еще смог бы уболтать, но тут придется действовать на всю мощь моих способностей. Эх, сюда бы Шенбу…

Мой ученик не понял, о ком я, и нахмурившись, посмотрел на меня. А я пожалел, что малютка-кок и Ганвар вот уже много десятилетий лежат на дне морском, а ведь так здорово было бы их познакомить с Рэдом… Хотя, насчет дна морского я мог и ошибаться; учитывая их непоседливый характер, они вполне могли бы и сейчас плавать на корабле-призраке, потрясая костями и пугая суеверных матросов. Я так увлекся возникающими в мозгу картинами несущейся по морю полупрозрачной 'Ласточки', что не заметил, как оказался в зале суда, куда нас с Рэдом весьма бесцеремонно впихнули.

***

Оглядев залу, я понял, что любой живописец на моем месте тут же потребовал бы кисть, холст и краски, чтобы создать шедевр – 'Справедливый суд', назвал бы он его. Все необходимое присутствовало. Мудрый король с печатью усталости (и скуки) на лице, сидящий на возвышении, в кресле черного дерева (помню, папенька предпочитал более светлые породы). Рядом с ним – его благородный сын; завидев его, я бессознательно стал искать глазами пони. Мальчишка, стриженый под горшок, не очень то и величественный, надо сказать. По боковым стенам залы стояли столы, за которыми сидела знать и судейские. Тот, что располагался ближе к королю, я знал – должен был быть префектом, не иначе, так требовали правила. За ним – судьи, три бородатых старца, в поникших бархатных беретах. Потом еще какая-то шушера, придворные, несколько писцов. Посреди зала стояли два мужика, кидая испуганные взгляды на короля и гневные – друг на друга.

– Это моя корова! Я тебе заплатил за нее тридцать медяков! – кричал тот, что повыше.

– Но она сдохла, и ты сказал, что я могу забрать ее! – надрывался тот, что пониже.

– Так откуда ж я знал, что твоя вшивая корова заснула! Я думал она сдохла! А раз она оказалась живой, так ты должен вернуть мне ее! Я за нее заплатил тридцать медяков!

– Но ты сказал…!

И так далее. Я сначала поморщился, вспоминая, как сам, бывало, выслушивал такие же бредни (только мне в похожей ситуации пришлось делить кота), а потом усмехнулся, представив, каково сейчас королю. Хотя, если он мой достойный потомок, он и не такое должен выдержать. Я присмотрелся к монаршей особе повнимательней. Ну, ничего так. Чело высокое, подбородок упрямый, глаза не глупые. Бывало и похуже. Рэд, приободренный моей улыбкой, распрямил плечи. И тут я перевел взгляд чуть правее от короля, и улыбка моя потухла, как задутая свеча.

– Что такое? – забеспокоился Рэд, высматривающий признаки моего настроения с, пожалуй, большим волнением, чем моряки в шторм высматривают маяк.

– Все нормально, – ответил я, и соврал.

Потому что справа от короля, в тени, стояло кресло, в котором сидел молодой человек лет двадцати пяти, одетый со вкусом и изяществом; он небрежно поигрывал пером. И он мне очень не понравился. Сразу.

– Так корова все-таки сдохла? – поинтересовался король.

– Сдохла. – В один голос ответили Высокий и Низкий.

– Выдайте каждому по корове. – Вынес решение король и зевнул. – Скоро там? – спросил он, ничуть не скрывая того, что с большим удовольствием покинул бы это место и это благородное собрание. Мужики попятились назад, к выходу, кланяясь и восхваляя милость и щедрость Его Величества. А нас грубо толкнули в спины. Надеюсь, с помощью королевской скуки и при удаче нам удастся выкрутиться. Я подмигнул Рэду, чтоб он не слишком дергался, и, произнеся одними губами 'молчи', смело пошел на середину зала, театрально звеня кандалами на руках. Как говаривал Шенба, 'погибать – так с музыкой'.

– Его Величество, Король Невиана Гедеон Второй Справедливый и его наследник, Его Высочество Эдуард! – сообщил префект, вставая и стукая молоточком по гонгу на столе. Зачем он их представил – как будто и так непонятно. Я имею в виду, если б там, на тронах, в коронах на головах сидели мельник Йо-Йо и его внучатая племянница Генриетта, это было бы странно, не так ли?

Я низко поклонился и дернул Рэда за локоть (куда сумел дотянуться, за то и дернул), чтобы он сделал то же самое.

– Слушается дело об ограблении, занесенное в реестр под номером… – я на время перестал воспринимать голос префекта, и задумался над тем, как быстро наша невинная 'порча имущества' превратилась в грабеж. И еще я время от времени бросал украдкой взгляды на лениво развалившегося в кресле франта. Откуда-то я знал – его надо опасаться.

Когда префект закончил зачитывать обвинение, в залу ввели Нута и жонглера, руководившего цирком. Писцы писали с такой скоростью, что то и дело ломали перья – я понял, что со времен моего правления в манере описывать заседания ничего не изменилось. По прежнему, вероятно, были в ходу красочные описания вроде: 'Ввели обвинителей. Эти честные люди поразили судей и короля спокойствием и уверенностью на лицах. Младшему из них нет и шестнадцати, и юность его заставила трепетать сердца всех присутствующих'. Идиотское смешение юридического и поэтического жанров. Префект снова повторил обвинение, а потом спросил, обращаясь к жонглеру:

– Господин Дамиан, подтверждаете ли вы то, что было сказано?

Ах, вот, как его зовут. Он представлялся, но я запамятовал. Жонглер кивнул и, откашлявшись, произнес:

– Подтверждаю.

– Господин Нут, подтверждаете ли вы обвинения?

Рыжий паренек, изрядно напуганный значительностью дела, в каком участвовал, двинул головой по какой-то странной траектории.

– Под… подтверждаю.

Префект повернулся к нам:

– Господа Просперо и Рэдрогт из Северных Пределов, подтверждаете ли вы сказанное?

'Каких пределов?' – чуть не спросил я. Когда нас попросили назвать себя у дверей зала суда, Рэд что-то пробурчал, я не расслышал. Ох уж эта его любовь к громким именам… Я с трудом удержался от смеха. Рэд покраснел, совсем некстати.

– Отрицаю. – Громко воскликнул я.

– Выслушаем свидетелей!

В зале стало на троих циркачей больше – ввели наездницу, огнеглотателя и жену Дамиана. Они в подробностях описали события четырехдневной давности: наше прибытие, импровизированную экскурсию и попойку – я слушал вполуха. И лишь когда они стали рассказывать о событиях следующего утра, я напрягся.

– Мы обнаружили, что полог повозки развязан, Ваша Светлость, – по обычаю, истец обращался к префекту, так, словно короля тут не было. Негоже было простому люду общаться с монархом, как с равным. – А потом заметили пропажу. Наш сосуд с джинном пропал бесследно. Ну, не совсем бесследно, это только такой оборот речи, Ваша Светлость, мы увидели следы. Они вели в лес и дальше, на опушку. И там мы увидели расколотый сосуд…

– И джинна там не было? – торжествующе поднял палец префект.

Король и принц явно заинтересовались процессом. Еще бы, джинны куда интереснее коров.

– Не было, господин.

– А что же там было?

– Только осколки сосуда, господин, и волшебная жидкость, в которой плавал… находился джинн.

Принц Эдуард вытаращил глаза, и, поерзав в кресле, воспользовался паузой, чтобы сделать свое предположение. Естественно, дурацкое.

– Может, он сам улетел?

Префект сглотнул, выбирая меж двух зол – превратить процесс в фарс, или указать королевскому дитяти на ошибку.

– Э-э-э, Ваше Высочество, при всем своем желании джинн не смог бы развязать полог снаружи, сам при этом находясь внутри.

С треском сломалось очередное перо. Я усмехнулся краешком рта и представил себе следующую фразу: 'Злодеи же, нисколько не смущенные своим тягчайшим преступлением, стоят, усмехаясь, не ведая, что Закон уже занес свой карающий меч над их непокорными головами'. Смех, да и только.

– Как не смог бы? Он же волшебный! – упорствовал этот обормот.

И тут раздался голос, от которого у меня, если честно, холодок пробежался от солнечного сплетения до той части тела, которую нельзя упоминать в приличном обществе. Заговорил франт. Его лицо всего на минуту показалось на свету, но меня сразу поразили в нем – глаза. Пронзительные, черные, с длинными, красиво загнутыми ресницами. И чертовски умные.

– Ваше Высочество, джинн, возможно, и способен развязать что бы то ни было, находясь на удалении от сего завязанного предмета, но тогда непонятно, почему он не сделал этого раньше. – В голосе этого молодого человека мне послышалась издевка. – К тому же возникает вопрос, кто же оставил отпечатки ног, ведущие от повозки к опушке. Согласитесь, если бы джинн хотел сбежать, он вряд ли бы сотворил их, не желая наводить кого-то на свой след.

Когда он закончил и откинулся назад, спрятав лицо в тень, у меня возникло подозрение. Я, похоже знал, кто это – или, вернее, знал, кем этот модник мог бы быть.

– Кхм, кхм, – заерзал префект. – Ну, словом, я, как официальное лицо, подтверждаю, что джинн был украден. Теперь осталось лишь доказать причастность стоящих тут господ…э-э-э… Рэдрогта и Просперо.

И как вам это понравится? Доказать виновность! То есть они изначально уверены в том, что… я начал закипать, и, не желая потворствовать своим эмоциям, надел на себя лучшую маску своего давнишнего учителя, Асурро. Она выражала спокойную заинтересованность вкупе с полной уверенностью к себе и вежливостью по отношению к присутствующим. С таким лицом Асурро обычно выслушивал многочисленные жалобы Аффара на студентов Академии вообще и на меня в частности.

– Вызывается господин Рэдрогт!

Я мысленно повторил свой приказ… или, скорее, просьбу Рэду – и тот, хотя в наших занятиях мы и не сильно налегали на внутреннюю связь, похоже, меня услышал. Он мотнул головой и тупо глянул на префекта. Я же изобразил горячее желание высказаться.

– Э-э-э, слово передается господину Просперо.

– Спасибо, Ваша Честь. Я хотел бы извиниться за племянника, он не в себе с тех самых пор, как его переехало телегой в двухгодовалом возрасте… – начал я и одернул себя: надо говорить проще и поменьше шуточек, старый дурак. Тут тебе не балаган. – Но я могу выступить и за себя, и за него, ибо вот уже несколько месяцев нахожусь при нем неотлучно.

Префект благосклонно кивнул, но эта его показная доброта ничегошеньки не значила. Я понимал, что драть с нас будут по меньшей мере три шкуры, а то и все пять.

– Я несколько дней назад действительно проезжал по указанной дороге и действительно общался с присутствующими здесь циркачами…

– Но свидетели утверждают, что в трактире, где вас задержали, вы заявляли, что не знаете их и никогда не видели! – наставил на меня палец префект.

– Ваша Честь, если б я запоминал в лицо всех людей, встреченных мною на дорогах, а езжу я по ним довольно часто, у меня в голове не осталось бы места даже для собственной жены. Что, честно говоря, меня бы только порадовало, но ее – не очень.

Со скамьи, где сидела знать, раздались смешки. Так, очень хорошо. Я продолжил:

– И я, признаюсь, был настолько поражен их доброжелательностью и искусством, что одарил их золотыми монетами, в количестве четырех штук.

Большинство из присутствующих ахнули. Префект – потому что он, вероятно, рассчитывал с триумфом кинуть их мне в лицо, когда я стану отпираться от встречи с циркачами; ему достаточно было продемонстрировать мой кошель, чтобы присутствующие убедились в идентичности монет, а если учесть, что они были довольно редкие… Остальные же поразились моей щедрости. Все-таки, на четыре золотых можно было приобрести пару лошадей, причем хороших. Многие из придворных, да и некоторые из судей, стали задумываться – а на кой эти циркачи полезли с обвинениями, если в руках у них было такое богатство (для циркачей, естественно, а не для судей; по моим прикидкам, один эгрет на беретке у бородатого старца слева стоил трех хороших лошадок). А я, следя внимательно за Дамианом, никак не мог понять – почему он молчит о девочке… о девочке, которую они нашли около разбитого сосуда… Или не нашли? Неужели она ушла в лес?

– Прошу зал успокоиться! – возопил префект и с силой ударил по гонгу, да так, что тот свалился со стола, наполняя помещение оглушительным звоном.

– Давайте еще про джинна! – заканючил принц. Знать зашепталась, обсуждая что-то, король пытался уговорить сына замолчать, словом, случился настоящий бедлам. Я бросил взгляд из-под полу прикрытых век на молодого франта – он сидел, сплетя руки на колене, и, похоже, искренне наслаждался царящим вокруг хаосом.

Король, измученный дующим губы наследником, поднял руку. Почти сразу гомон прекратился.

– Вы подтверждаете, что получили от обвиняемого… сколько там монет?

– Четыре золотые монеты, Ваше Величество, – с достоинством приняв поражение, ответил префект, водружая на место гонг.

– Да, подтверждаю, – скривился Дамиан.

– Кто-нибудь видел своими глазами, как обвиняемый украл джинна?

Дамиан бросил короткий взгляд на рыжего укротителя. Как мне показалось – очень злой. И ответил:

– Нет, Ваше Величество.

– Ну, поскольку доказательств у вас нет, а раздаривание золота преступлением считать нельзя, я объявляю господина Персперо невиновным. А обвинителей обязываю уплатить штраф в… скажем, два золотых.

Циркачи переглянулись, и на сей раз я был уверен – Нуту не поздоровится.

Король перевел взгляд на меня:

– Персперо, вы согласны?

– Ваше Величество, Вы воистину справедливы, и – добавлю – великодушны. Да, я согласен.

Я низко поклонился. Нут чуть было не вякнул что-то, но Дамиан наступил ему на ногу, и он увял. И правильно, спорить с королем нельзя.

– Значит, дело закрыто.

Король встал; все сидящие повскакали с мест, а стоящие – опустились на одно колено. Гедеон покинул залу вместе с сыном, совершенно явно желая отдохнуть от всего этого бреда и спокойно позавтракать. О, как я его понимал!

Префект подошел ко мне, излучая добродушие и ласку – хотя совсем недавно чуть ли не плевался на нас. Но я его не винил – работа у него такая. Писцы как раз завершали свои опусы, каким-нибудь витиеватым абзацем, типа: 'И благородные, несправедливо обвиненные граждане нашей страны, всей душой прочувствовавшие величие и добросердечие короны, излили в слезах благодарности все то облегчение, которое возникло у них! Истина восторжествовала!' Я кивнул префекту, и сказал:

– Напомню Вашей Чести, что у меня изъяли шестнадцать золотых и три серебряные монеты, кошель для них, и пояс, а у моего племянника – перевязь с мечом, кинжал и нож.

Перед тем, как бросить нас в камеру, именно эти предметы стража сняла с нас, объясняя это действо требованиями безопасности. И, как ни странно, я был склонен им поверить – ни мое кольцо, ни фибулу с плаща Рэда они не взяли.

– А вы не боитесь доверять своему 'слабоумному', как вы выразились, племяннику, такое опасное оружие? – раздался медоточивый голос прямо у меня над ухом.

Демоны дери, он тут как тут. Модник. Кружева, кружева, перчаточки шелковые за пояс заткнуты. Я встретился с ним взглядом, но глаз не отвел, хотя более впечатлительного Рэда его прищур точно бы смутил до пунцовости.

– Мой слабоумный, как я и вправду выразился, племянник не умеет пользоваться оружием, но, как вы сами понимаете, вид такого здорового парня с мечом на поясе внушает уважение, и таким образом мы избавляемся от нежелательных стычек на дорогах, – не менее сладко ответил я.

– И что же, он носит меч в ножнах? Просто так? Или достает его?

– Нет, что вы, я обычно привязываю ремешок к гарде, так, чтобы он не мог сам его вытащить.

Рэд переводил взгляд с меня на молодого человека, и от моих слов чуть было не подавился слюной, которую усердно пускал все заседание, изображая полоумного. Мне оставалось лишь надеяться, что он сдержит свой норов и поймет, что я вовсе не хотел принизить его воинское достоинство.

Префект, сначала собирающийся что-то сказать, пробормотал о делах (скорее всего он чувствовал себя не в своей тарелке рядом с франтом), и отполз в сторонку, отдав распоряжения страже снять с нас кандалы. Я потер руки, хотя наручники за то короткое время, что длился процесс, натереть мне не успели. Вскоре в зале почти никого не осталось, только мы торчали там, как три осинки на пригорке – Рэд, я и молодой человек с правильными вопросами.

– А откуда у вас, по виду не очень состоятельно господина, столько золота? – не переставая мило улыбаться, спросил франт.

– Вы не поверите, – развел руками я, прекрасно зная, что он не верит ни одному моему слову, – но я нашел клад!

– Да что вы говорите! – Воскликнул юнец в притворном удивлении. – Вот уж никогда не подумал бы, что кому-то придет в голову закапывать клад из монет юбилейного выпуска с королем Джоселианом Первым!

Я смолчал, чуть склонив голову, признав за ним эту партию. Но он не стал развивать тему моего монетного профиля, а отступил назад на пару шагов, снял с головы шляпу (его напомаженные кудри рассыпались по плечам), украшенную пышными перьями, и подмел ими пол несколько раз.