Текст книги "Бульвар Постышева"

Автор книги: Эрик Бутаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

1980 – Новый

Необъяснимо, но опять ловишь себя на мысли, что писать, точнее, окунаться в прошлое, довольно трудно, особенно быть объективным по отношению к Ткачу. Мне тогда было неполных пятнадцать, Женьке всего девятнадцать, мальчишки, в сущности, судя по возрасту. Но мое восприятие его, как личности, всегда было как восприятие младшим братом старшего. И сегодня, даже с высоты прожитых десятилетий, мне чертовски трудно воспринимать наши отношения по-другому. Его мать и отец, которым тогда было меньше лет, чем мне сейчас, также не вписываются в модель объективного восприятия времени – мне кажется, что тогда они были куда более взрослыми, опытными, мудреными, чем я сегодняшний. Читая и перечитывая письма Ткача из Лагеря, хочешь – не хочешь, окунаешься в то далекое время, а ощущения таковы, что как будто письмо ты сегодня вытащил из почтового ящика и нужно сделать то, что он просит, потому что он ждет и верит, что ты выполнишь его просьбу, приедешь, привезешь.

Написанное выше, для нормальных людей, наверное, представляется жестоким или неправдоподобным, однако, поверьте, приходится сглаживать углы, чтобы не казалось, что все написанное не имеет смысла. Потому что оно действительно смысла не имеет. Скажите, в чем смысл жизни? Ответа нет! Ученые, философы, цари и многие другие смертные веками ломали головы, чтобы это понять и объяснить. Но объяснений не нашлось. Все просто живут – вчера, сегодня, завтра и всегда. Коротают деньки, надеясь на будущее. А мы жили в то время, не имея ничего, не надеясь ни на кого, не думая о будущем. Не было перспектив, лишь прожигание молодости в нелепой подготовке к чему-то такому, что нужно вынести, вытерпеть, а значит, быть готовым физически, морально, психологически, к возможной беде. Беда же себя ждать, скотина, не заставит. Она же – тварь – с подружками приходит. И не стучится – вламывается в дверь.

Наши игры изначально были контактными и, по-детски, безжалостными – мы должны были уметь сражаться в одиночку или в составе стаи-команды, но сражаться должны уметь и уметь терпеть боль. Не показывать виду, если в тебя впилась пулька или тебя зацепили клюшкой или поставили подножку, а про бокс – чего уж говорить? Необходимо было научиться защитить себя от ножа, от ствола, от цепи, от палки, от небольшой своры врагов. Самому уметь пользоваться различным оружием, уметь изготавливать и применять бытовую взрывчатку, открывать без ключа замки, водить мотоцикл и другой транспорт, если надо – сигануть с пятого этажа на ближайшее дерево и спуститься по нему вниз. Кроме того, приходилось изучать повадки животных и птиц, читать и распутывать следы, заметать свои. Учиться охотится, т. е. стрелять, скрадывать, догонять, устраивать засады, маскироваться. Для этого необходимо умение лазать по деревьям, заборам, крышам, стенам, подниматься и прыгать с обрывов. Да, чего уж там – даже просто разжечь костер в дождь или мороз, переплыть реку, определить погоду на завтра, сориентироваться в лесу и незнакомой местности, найти, что сказать при внезапном вопросе. Много чего еще, чтобы быть ко всему готовым. И если мы говорим о неприятностях и изломах судьбы, то, само собой, нужно пройти через них, так сказать, в маленьких дозах, как вакцина, как прививка – чтобы не заболеть навсегда с плачевным исходом, необходимо заразиться в молодости и перенести в легкой форме. Те, кто такую прививку не имел, потом тяжелее переваривали хворь, естественно, если заражались.

Вот так, разрываясь между чувствами, воспоминаниями, эмоциями и осознанием того, что всё пройдено и персонажи всего лишь шпана, по большому счету, а время давно утекло, ты всё равно не можешь обойтись без описания событий таковыми, какие они остались в памяти.

Никто никогда не знает, что у подростка в кармане и на душе. Все думают, что это безопасно!

Однако взглянем с другой стороны.

Тюрьмы, решётки, запретки, холодные зори в потной очереди с передачей в руках, свиданки, херанки, фуфлянки и прочая дребедень очень сильно влияют на мировоззрение. Тебе всего пятнадцать лет, а такое ощущение, что ты прожил жизнь. Твои сверстники лежат под торшером с томиком лирических стихов для внеклассного чтения, а ты паришься среди люмпен-пролетариата. Но!

На тебе дорогие, модные, яркие вещи, которые тебе оставил Брат Жека, уходя в Армию, ты молод, натренирован и силен. Всё это вместе взятое привлекает к тебе людей. Особенно женского пола. Чувствуется, что тебе не так долго на свободе осталось, вот и тянуться к тебе люди, как к прокаженному, – на твоем месте никто не хочет оказаться, но история болезни занимательная, с тобой рискованно иметь дело, но это и влечёт. Ты тоже это понимаешь и желаешь быстрее попробовать ВСЁ!

Приближался Новый 1980 год! В эту Новогоднюю ночь должно было случиться многое. Ну, во-первых, приходило новое десятилетие. Теперь мы осознанно готовились проводить семидесятые и встретить восьмидесятый. Для всех нас это было в диковинку: как так? – жили в семидесятых, и, вот те на, мы уже почти восьмидесятники. «Восьмидерасты» – как позже выразился Покуль. Это настраивало на лирический, возвышенный лад и взрослило. К тому же, «Бони эМ» выпустили новый диск «Бахама-мама». Во-вторых, нам впервые разрешили встречать Новый год практически всем классом, отпустив «детей» на всю ночь из дому. «А как не отпустить – им уже по пятнадцать?» Такие рассуждения, естественно, касались только девушек. В-третьих, нам официально разрешили выпить, оставив бутылку водки, шампанское и Новогодней еды в пустой квартире одноклассницы – Ольги Сизых, чья мать преподавала у нас математику, а посему считалось, что в её доме всё будет безопасно (надежно, культурно). А так как она (её маман) сказала, что уезжает к родственникам, а на самом деле встречает праздник двумя этажами ниже у соседей, чтобы проверить молодежь в разгар веселья, родители всех одноклассников дали добро. Хорошо, что она по непонятным причинам не проверила – мы-то тогда не знали, что она где-то рядом. И, самое главное, моя подружка уже неделю обещала мне «быть паинькой» этой священно праздничной ночью, потому что я её уже конкретно с этим донимал, а ей хотелось, чтобы это всё было запоминающимся! Уже все заколебались спугивать нас в темных подъездах, ворча: «Кода вы, наконец, поженитесь?». Даже её родители неоднократно предупреждали нас, чтоб в подоле им ничего не принесли, чем ещё больше нас провоцировали, давая понять, что детки выросли и их не удивим, если принесем. Она созрела, я готов – чего время терять? Нет, хочется, чтобы запомнилось – восьмидесятый год – красиво! Да, как скажешь! Лишь бы получилось! Впервые и навсегда!

Короче, в тот вечер я был в приподнятом настроении, готовый на подвиги и сильно дурачился.

Первая гадкая шутка состояла в том, что я приперся с двумя флаконами «дихлофоса» на квартиру, где собирались встречать Новый Год, а точнее – бухать, Хешины одноклассники, которые не пригласили Валеру, «потому что он зазнался». Там у них в классе девочка одна училась, кстати, тоже занималась каратэ, поэтому…впрочем – неважно! Опрыскал, несмотря на присутствие каких-то «пожилых» теток из родительского комитета, всю сервировку на праздничном столе, типа, для дезинфекции. Пожелав всем удачи в Новом Году, я быстренько уметелил. Вслед раздавались проклятия и ругань. Шутка удалась!

Потом я привязал хлопушку к дверной ручке одного идиота, а нитку зацепил за перила. Позвонил и убежал вниз. Получив праздничное конфетти в район головы, он долго орал, матерился и плевался. Обещал мне ноги вырвать. Позабавил меня от души.

В подвале, в бойлерной соседнего дома, где жил один паскудный человек, который почему-то не любил нас за громкие вечерние разговоры под его окном, я закрутил все вентиля, оставив домочадцев без воды на какое-то время, пока они не вызвали аварийку. Переполох был отменный, а елочки в окошечках мигали.

И, напоследок, уже перед самым банкетом, я наглухо забил картошкой, которую заранее взял для этих целей, и мокрым снегом, которого было в избытке вокруг, выхлопную трубу большого автобуса с надписью «Интурист». Папаша одного моего «приятеля» работал на нем и в тот вечер должен был развозить кого-то из блатных куда-то по домам. Но картошка, как и положено, примерзла в трубе. До коликов в животе было смешно, когда он заводил своего «монстра». Этот огромный сарай вначале выл, как ребенок, пытаясь выплюнуть из себя корнеплоды. Потом заткнулся и вообще заглох,… и тут стал материться шофер. Отборно так, как будто боялся опоздать куда-то. Пока он разобрался, в чем дело, возмущался, дергался и долбил монтировкой намертво промороженную «пробку», само собой, дурашка, опоздал. В конце концов, он всё же продолбил трубу, завелся и уехал. А я, уставший, пошел-таки в гости.

Должен с удовольствием заметить, что в нашей компании было не принято устраивать всяческие розыгрыши и аттракционы. Многие грешат этим, пытаясь изображать радость. И без того понятно, для чего все собрались, а подчеркивать, «как здорово, что все мы здесь», – это уже половое излишество и потеря драгоценных минут. Поэтому мы сразу приступили к делу: водка, музыка, танцы, водка, музыка, танцы. «С Новым Годом! Ура! Загадали желания? Ура! С Новым Годом!». Шампанское, музыка, водка, музыка, танцы, водка, легкая музыка фоном, усталая беседа за столом. Кому надо – в той комнате.

Мы валялись почти одетые в темной соседней комнате. Ольге было плохо, поэтому она сопротивлялась. «Потом, всё потом – мне так плохо! Потом – всё, что хочешь! Не сейчас, пожалуйста!» – «Облом!» – подытожил я и довольствовался только её упругой грудью и мягким пушком внизу живота, слушая, как в большой комнате Вовуня проводит политинформацию и отвечает на вопросы бухих респондентов:

– А на фига вам голубятня? – был задан вопрос женским голосом.

– А мы там биологические опыты проводим, – спокойно отвечает Вова.

– Какие опыты?

– Такие! Биологические, говорю.

– Ну, какие такие биологические?

– Ты точно хочешь знать?

– Да.

– Уверена?

– Уверена, конечно! Что, так всё серьезно?

– Здесь вопросы задаю я!

– Ну, куда деваться?! Что за опыты-то?

– Ты сама просила!

– Ой, говори – не пугай. Ученые, тоже мне.

– Хорошо! Опыт первый – самый легкий. Клещами клюв голубю откусим и смотрим, как он язычком так смешно делает. Тюк-тюк, а клювика-то нет. Как дурак. Язычок красный…

– Так он же погибнет, как он есть-то будет? – наверняка, сморщившись от представленной картинки, спрашивают девы.

– Вот именно – узнаем, как он есть будет.

– Ну и как?

– Никак. Не может он есть без клюва.

– Так он же погибнет!

– Естественно. Погибнет. Раз клюва нет – погибнет. Ну и что?

– Так зачем клюв-то отрываете?

– Чтобы узнать, как есть будет?

– Вы что – дураки?

– Нет! Мы – живодеры!

– Живодеры?! Вы козлы!

– Хм, – ухмыляется Вовуня. – Козел, причём, рогатый, – твой папа. Ты же на него совсем не похожа. У тебя монголоидные черты.

Смех. Женский голос возмущен.

Но зря они его завели. Он продолжает:

– А ещё бывает, баллончик от сифона магнием забьешь, вставишь в него стержень, забитый головками от спичек, привяжешь к голубю, подожжешь и выпустишь его. Тот летит, а за ним струйка дыма. Потом как жахнет! Только перышки по ветру во все стороны летят.

– Помнишь, один развернулся и на нас? – вставляет Плиса.

– Помню, – подтверждает Вовуня. – Мы аж присели от неожиданности. А он прямо над головой и – в куски. Хорошо, никого осколками не посекло.

– Надо было лечь, – вставляет кто-то опять женским голосом.

– Глупая затея – у лежачего площадь поражения больше, говорят же тебе – над головой пошел, – поясняет Плиса. – На военку-то ходить надо.

– А нам не нужно.

– «Не нужно нам», – передразнивает Сергей. – В том-то и дело – у вас выходной, поэтому вы и тупые такие!

– Сами вы тупые, живодеры! – доносится прежний «монголоидный» голос.

Опять смех. Теперь уже женский.

– А тебя мы теперь будем называть «Ню»! – вдруг говорит Вовуня.

– Почему «Ню»? – не поняв его подвоха, спрашивает голос.

– Потому что ты пьешь много водки. Значит, ты «Ню»! Поняла, Ню?

Снова смех. Но уже мужской.

– А это уже хамство! – пытается защитить подругу подруга.

– А ты, вот лично ты отныне будешь «Гном», – тут же парирует Вова. – Ясно, Гном?

– Да пошёл ты!

– Всё! Ты – «Гном»! Теперь ты точно «Гном»! А? Гном.

Возмущенья и смех.

Так могло бы продолжаться бесконечно. Но к ним в залу зашел Санька Малых (говорят, когда он входил, то вытирал свои мокрые губы):

– Гном, ты на хера всю ванну заблевала?!

Все девушки соскочили и помчались смотреть, что там Санька с ванной сделал.

Саня включил «Бахаму».

– Давайте освежимся, что ли? – спросил Александр, рассмешив оставшихся.

Освежились. Заели котлетой.

– А «Ню» – это у нас кто? – осведомился Саша, потому что, ополаскиваясь холодной водой, он не понял, кто теперь у нас «Ню».

– «Ню» – это Ню! – отрезал Плиса. – Саня, ты лучше спой нам чего-нибудь.

Новый Год встретили на уровне. Хорошо, что мать Сизых не поднялась!

Секс. Севен

Может, кто-нибудь помнит эту песню:

 
«Было небо выше, были звезды ярче,
И прозрачный месяц плыл в туманной мгле,
Там, где прикоснулись девочка и мальчик
К самой светлой (кажется) тайне на Земле».
 

Короче, если Вы долго дружили, относились друг к другу нежно и бережно, любили по-настоящему с самого раннего детства, пылинки сдували, заботились и ждали встречи, не представляя, как это не видеться несколько часов, точно знали, что только смерть может вас разлучить, пусть не Манттеки вы и Капулетти, то природа, инстинкты и переходный возраст всё равно свое возьмут!

У каждого это по-разному, но суть одна: первые минуты застенчиво, потом дикая страсть с непременным:

– Ты меня любишь?

– Да.

Жаркие поцелуи:

– Теперь же мы всегда будем вместе?

– Да!

…………………………….

– Тебе хорошо?

– Да.

…. ….. …… …… ….. ……

– Давай ещё раз?

– Да.

И снова улет к небесам.

К вечеру возвышенное превращается в тревогу – скоро родичи придут, увидят простыни – сразу врубятся! Срочно стирать, сушить на батарее. Гладить – ещё сырые. Наспех стелить. Вроде, всё.

«Пошли в кино?» В коридоре, целуясь:

– Ты, правда, меня любишь?

– Правда! Очень!

– Не врешь?

– Я тебя никому не отдам!

– Я тоже тебя люблю.

После фильма в подъезде ни с того ни с сего:

– Что мне теперь делать?

– То есть?

– Я же теперь уже никогда не буду такой, как была!

Слезы.

– Ты чего? Всё нормально – не надо.

– Я же теперь уже всё!

– Перестань. Что случилось?

– Я же теперь никогда не стану такой, какой была!

– Перестань, говорю. Мы же вместе. Вместе – навсегда! Понимаешь?

– Кому я теперь нужна?

– Мне!

– Ты, правда, меня любишь?

– Конечно!

– Я же теперь такая.

– Какая «такая»? Чего тебя понесло?

– Как я теперь родителям в глаза посмотрю?

– Завязывай, Оль! Не смотри ты им в глаза.

И всё такое. Нервы, понимаешь!

И, покурив, со слезами на глазах, она убегает домой, забыв зажевать.

А лично ты идешь домой, ощущая космос, слушая новые звуки, прощая всех и улыбаясь каждому, как дурак! «Жабы! Вы ещё жизни не видели!» – обращаешься ты к каким-то невидимым жабам. И, остановившись, снова смачно закуриваешь! «Да, теперь мне всё известно! Я – мужик!»

На следующий день всё повторяется. Но уже без слез и соплей. Сознаваясь про первый раз, вы говорите:

– Я думала, это совсем не так!

– Я тоже думал, что это лучше!

Но потом вы входите во вкус. Пиво тоже не нравится поначалу. Потом трудно вспомнить, почему не нравилось. А, не вспоминая, кажется, что пиво всегда было вкусным.

Пролетали дни, недели, месяцы и четверти.

Школьники, приходя домой с занятий, пока родители на работе, бросали в угол портфели и сбрасывали форму: фартучки, пиджачки, платье, брюки, колготки, рубашки и всё остальное и валились в постель. Познавая мир эротики, они не останавливались на достигнутом. Всё прочитанное, услышанное, придуманное – тут же претворялось в реальность. После начались эксперименты, и постели стало мало. Появляются подъезды, темные уголки дворов, кусты, комнаты квартир друзей, кинотеатры, родная площадка, держась за свою же дверную ручку, и, апогей наслаждения, ванная комната, пока родители на кухне готовят ужин.

– А в школе слабо?

– Не-а!

Однажды уснули, а отец её приехал на обед. Я слышу, двери открылись. Соскакивать поздно. Лежу, притаился, делаю вит, что тоже уснул. А сам смотрю в отражение полированной спинки кровати и думаю, что же сейчас будет. Отец, ничего не подозревая. Открыл дверь в комнату, чтобы с нами поздороваться (наши куртки весят в коридоре) и тут же опешил. Но как мужик умный, он промолчал, тихо закрыл за собою дверь, ушел на кухню, неслышно поел, посуду оставил немытой и вышел из дома.

Ольга проснулась.

– Сколько время.

– Столько.

– Ой! Мы же проспали. Отец мог с работы приехать. Он всегда в это время на обед приезжает.

Я молчал. А она одевалась.

На кухне стояла посуда.

Она поняла всё.

– Он приезжал?

Я кивнул.

– Заходил?

– Заходил.

– И видел?

– И видел.

Он чуть не заплакала и сильно грустила до вечера:

– Что делать, как я ему на глаза покажусь?

Но он позвонил её матери на работу и сказал, что едет на Ольхон по делам. И уехал, почти, на неделю. А потом всё как-то забылось, зарубцевалось, и никто ничего не узнал. Спасибо, дядя Володя, ты настоящий мужик.

Аннам уже нечего было бояться.

К сказанному выше

К Женьке на свиданье я ехал в первый раз. Конечно, к Лагерю я приезжал не впервые, но ни в тюрьме, ни в Зоне на свидание к нему я ни разу не попадал. Мы общались только криками через забор, «малявами» и частыми письмами, но воочию с близкого расстояния не виделись уже тысячу лет. Не факт, что я должен был попасть на свидание, но такая возможность была. Поэтому меня и взяли – в крайнем случае, посижу в машине, поохраняю, чтобы воровайки не разобрали, пока все будут на свиданке.

В «двадцать первой Волге» было просторно, тепло и уютно, потому что мы с Ольгой ехали на заднем, большом, как диван, сиденье, а её родичи – впереди.

Герой нашего рассказа стал совсем взрослым. Да и подружка его тоже подросла. Чем же было заняться «подросшим и взрослым» разнополым подросткам в темное время суток в начале марта в теплой, просторной машине, на заднем сиденье, в то время, когда родители, в преддверии свидания, немного нервничают, волнуются: а получится ли, а пропустят ли передачу? Правильно! Этим они и занимались втихарая от взрослых. Незаметно Он забрался под кофточку к ней, а Она, через специально заранее порванный карман пальто, запустила ему руку в джинсы. Первый раз, что ли? То, что её родители так близко, придавало «шалостям» тройную (Нет! – Тысячекратную!) степень наслаждения. Им приходилось делать вид, что Они сидят «смирно» и смотрят на ночную дорогу и убегающий сбоку, лес и безмятежно о чём-то своем детском болтают. Ох, детки, детки! Знали бы родичи! Хорошо, что не знали!

Унылый, жалкий, унизительный и страшный вид Зоны, с непременным появлением прапорщиков, дубачек и бедных родственников осужденных, на какое-то время отвлек всех от правильного понимания жизни. Уговоры, договоры, взятки и прочая херня, являющаяся сопутствующим атрибутом посещения зэков, свалила настроение на ноль. Родители суетились, хаотично ходили от будки до будки (а других зданий за территорией зоны я что-то не припомню), но, в конце концов, добились свидания. А ведь ещё оставался вопрос, что делать с теми сумками, полными продуктов и водяры, которые лежали в багажнике? Родители ходили по всем этим инстанциям вдвоем: Ольгиной матери казалась, что «этот», имея в виду дядю Володю, без неё ни чего не решит, и пробивала дорогу своим материнским сердцем и природной настойчивостью и высокомерием, вперемешку с необходимой хитростью. Мы в это время «охраняли» машину. То есть, наша обязанность была не пропустить момент приближения родителей к автомобилю, чтобы не запалиться.

Когда выяснилось, что на свидании одновременно могут присутствовать не боле двух человек, родители решили (и договорились), что вначале они пойдут и поговорят с Женькой минут сорок, а оставшееся время позволят нам с Ольгой встретиться с Ткачом. Как уж им удалось договориться, чтобы и меня пропустили под маркой брата, не знаю, но сорок минут у нас было. Родичи ушли. Мы остались в машине.

– Защелкни кнопки, – сказала Ольга.

Я заблокировал двери.

– Давай! – однозначно сказала она.

Через много лет после мне довелось увидеть американский фильм «Враг у ворот». Там двое влюбленных, герой фильма снайпер и его возлюбленная стенографистка, несмотря на неудобность положения, несмотря на риск быть замеченными, занимались любовью среди спящих тут же товарищей, руин, копоти и грязи, потому что не могли удержать в себе страсть. Им было наплевать на окружающих – они хотели любить, и всё тут! Вот так же и у нас пролетело сорок минут, мы и не заметили. Сумасшествие автомобильного секса непонятно тем, кто этим в автомобиле не занимался. Основная проблема – успеть закончить за несколько секунд до того, как родичи возьмутся за ручку автомобильной двери.

– Всё, давайте дуйте быстрее, пока разрешили! – сказали нам родители, и мы побежали в будку для свиданий к КПП.

– Здорово, Женя, – сказали мы в телефонную трубку.

За стеклом улыбался Ткач.

– Здорово, бродяги, – поприветствовал он нас.

Почему Ольга была «бродягой», я так и не понял, но, видимо, это стандартное обращение к прибывшим.

– Как жизнь, молодежь? – поправился он.

– Нормально.

Потом было много вопросов ни о чем: о жизни, о друзьях, о соседях, о знакомых, об учебе и прочая обычная чушь, которая звучит в подобных местах.

Когда до конца встречи оставалось минут пять, Женька сказал:

– Олюшка, дай ему трубку – мне надо пару слов сказать, чтобы никто не слышал.

Ольга передала мне трубу.

– Я вижу, вы уже совсем большими стали, – начал Ткач. – Не обижайся, брат, но я тебя предупреждаю: испортишь Ольгу до восемнадцати – сам понимаешь!

Я посмотрел ему прямо в глаза через стекло.

– Опоздал? – неуверенно спросил Женька.

Опасаясь его реакции, я все-таки мелким движением головы подтвердил его догадку.

Ткач на несколько секунд задумался, потом прошил меня своим прищуренным взглядом и приказал:

– Теперь ты за неё в ответе. Не дай Бог, её кто-нибудь обидит! Понял?!

– Понял! – уверенно и однозначно ответил я.

Я и не собирался давать её в обиду. А тут ещё и Ткач приказал. Теперь хрен кто до неё пальцем дотронется. Пол-Сибири перережу!

– Откинусь – поженим вас! – безапелляционно, не принимая возражений, закончил Жека. – Само собой. Мы не против. Да же, Оль?

Оль скромно молчала.

Потом передали сумки со жратвой солдату, которого указал Ткач. Тот перенёс всё, за исключением двух бутылок водки, которые предназначались ему. Родичи были довольны.

Ольга интересовалась, о чём мы говорили с её братом. То, о чем мы говорили с Ткачом, я, конечно же, ей рассказал. И у неё как гора с плеч свалилась. Единственное, о чём она меня очень попросила, чтобы я не говори Женьке, что она курит. Я пообещал, что не скажу.

Родители с приподнятым настроением спешили домой, чтобы за вкусным и богатым, как всегда, ужином немного выпить водки, расслабиться. А мы с Ольгой всю обратную дорогу занимались тем же, чем занимались по дороге туда.

* * *

Легко может создаться, а потом сложиться впечатление, что наша жизнь пошла по тюремно-сексуальной колее. Да – пошла! Дворовая романтика, подогретая песнями поднявшегося до невиданных небес Высоцкого, братьев Жемчужных и, конечно же, эксцентричного Аркадия Северного, выдавливала нас из родительских квартир в подвалы. Волчата росли, их мышцы крепли, пока ещё редкие, но победы прививали вкус триумфаторства, отношения с особями противоположного пола напрочь испортили психику, потому что стало ясно, что лучше ты (будешь за неё в ответе), чем тебя (отвергнут).

Житуха с непостижимой скоростью набирала обороты и мчалась по наклонной плоскости к туманной пропасти будущего. Что там за пропастью маячит? – никто не знал. Что ожидает тебя на дне, если не сумеешь перескочить? – всем было ясно без подсказок. Но выбора нет – готовься к прыжку, если не хочешь свалиться. А для прыжка необходим хороший разгон. Лишь бы не запнуться. Кто-то должен предостеречь о возможных препятствиях. Кого родичи вели за ручку или за шкирку – им было всё не почем – риск минимальный. Тот, кто в одиночку скользил по склону, должен был вертеть головой, чтобы вовремя прыгнуть – иначе тю-тю. Но волчат, даже пусть потерявших родителей, всегда окружают взрослые особи. Они и покажут дорогу.