Текст книги "Бульвар Постышева"

Автор книги: Эрик Бутаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

Коля Крюков

Человек с рюкзаком, идущий к автобусной остановке, всегда привлекает внимание жителей города. «Турист» – первое, что приходит на ум горожанину, и он прав. Нет, конечно, бывают и другие люди с рюкзаками: дачники в штормовках с рассадой, мужики, несущие из гаража банки с огурцами, бомжи и бичи с грязными мешками своими, некто, кому необходимо сдать вторсырьё, и прочие, но всё это – ни то. Они не бросаются в глаза своей серой одеждой и пыльными ботинками, их не замечаешь. Турист – совсем другое дело. Его яркая надежная снаряга, необычный, но симпатичный головной убор, отличная обувь, тугой, красиво уложенный рюкзак, к которому приторочены коврики, шнуры, ледоруб или (или «и») топор с красным топорищем сразу же заметны чужому глазу. К стати о глазах: его (туриста) глаза всегда полны загадочного блеска. Если он только собирается в поход, они говорят: «О, ребята! Если б Вы знали, что меня ждет!». Если возвращается: «Ребята-а, Если б Вы знали, что мне пришлось преодолеть и пережить!» Его упругие, уверенные, сильные движения говорят о его здоровье и молодости, даже если он уже не молод. Всё это и привлекает внимание, пробуждая в душе далекие воспоминания: утренние зорьки у тихой тинной заводи, вечера у костра с котелком и свежей заваркой, мокрые палатки с сырыми спальниками и грязью на сапогах, стук дождя о брезент, млечный путь в глубоком черном небе, давно и навсегда любимые мгновенья. Один случайный взгляд на человека с рюкзаком, и из глубин памяти всплываю эти заветные воспоминания. Вздохнув, горожанин шепчет: «Турист»… и едет в свою душную контору.

Телефон зазвонил в начале седьмого. Я уже не спал, уже успел помыться, одеться и готовил бутерброды на кухни. Но мои – спали, и чтобы их не разбудил звонок, я поспешил поднять трубку:

Аллё?

Спишь ещё? – это Коля Крюков, мой одноклассник задал вопрос, зная ответ.

Нет. Жрать готовлю.

Ну, давай завтракай и, скажем так, минут через пятнадцать выходим. Ты готов?

Готов-готов. Хорошо, через пятнадцать минут я выхожу.

Ну, всё – давай.

Давай, – я положил трубку.

С Колей мы учились вместе с четвертого по восьмой класс. Потом он поступил в Авиационный техникум, а я остался добивать среднюю школу. Коля всегда был романтиком. Много читал. Особенно любил приключенческие рассказы и фантастику, типа про «Затерянный мир». У его матери была классная библиотека, и он втихаря снабжал меня дефицитной тогда литературой. У нас появились любимые герои и книги. Нам нравилось рассматривать карты и чертить самим всякие планы и секретные схемы «зарытых сокровищ». Вязать морские узлы, разгадывать головоломки и ребусы, запускать из его форточки (потому что выше) самолетики, внутри которых были рисунки непристойного содержания. Ещё у нас был «свой телефон»: протянутый, от его балкона на пятом этаже, до моего балкона – на третьем, обрезок веревки, по которой мы «сбрасывали друг другу информацию». А однажды на Родниках мы поймали огромное количество (целую связку) гольянов, принесли домой, и хотели пожарить, но постучала соседка баба Дуся, и пока я с ней лясы точил, из крана пошел кипяток, и гольяны обварились. «Сколько рыбы вы запортили!» возмущалась баба Дуся, а я злился на то, что она на нас ворчит, а ведь это из-за неё приходится рыбу выбрасывать. Ну, и всякая такая фигня.

После восьмого класса мы долгое время почти не виделись: учились в разных местах, служили в армии, личная жизнь и всё такое. Однако судьба пару лет назад нам скрестила дорожки, и вот, мы уже несколько месяцев готовимся к тому, чтобы в октябре покорить Mt. Kenya – самый высокий пик Кении. Высота 5199 м. Заманчивая идея. Очень хочется побывать в Африке, посмотреть Её животный мир, жизнь людей, вкусить ярких красок экзотики, да и просто пошляться по свету. Деньги есть, снаряжение тоже, визы сделает Колина турфирма, время выкроем, стало быть, нужно готовиться к покорению вершины. Чтобы проверить, как организм отреагирует на высокогорье, проверить самих себя, работая в паре, опробовать альпинистское снаряжение и прочие мелочи учесть, стали тренироваться. И дело пошло. Сначала Коля, а он теперь уже был профессиональный турист: водил группы в горы, тайгу и на Байкал, водил одиноких иностранцев (и иностранок), туда же, много чего умел, знал и имел огромный, не сравнимый с моим, естественно, опыт, начал натаскивать меня. Первое: он потянул меня на Бабху – гора такая есть. Довольно печально известная гора – там однажды завалило лавиной с десяток школьников. Упираясь на лыжах по снегу, мы восходили на гору. Для меня это было в диковинку – на лыжах в гору. Но Коля привязал к лыжам веревки специальным способом и узлами, и лыжи перестали скользить и дело пошло, и мы пошли. Обратно, зато, было здорово и быстро спускаться на лыжах с горы, потому что, буквально, перед этим, он уволок меня на горнолыжную базу на Олху, и там целый день обучал катанию на горных лыжах. Достал, профессор! Я никак не мог сделать поворот вправо, пока на моем пути не оказался маленький ребенок на санках-ледянках – пришлось мгновенно научиться, чтобы не раздавить дитя. После, цепляясь бугелем за трос подъемника, я был не в состоянии остановиться от пойманного кайфа спуска с горной вершины, и быстро научился управлять лыжами и своим непослушным телом. Короче – дело к ночи, скажу честно, что все виды зимнего вида туризма и активного отдыха вбил в меня Николай (и продолжает, чтоб он был в хорошей физической и физиологической форме, вбивать). Так что, через пятнадцать минут мне нужно выходить на покорение самой высокой вершины Восточных Саян – горы Манку-Сардык.(3491 м).

Упаковав в фольгу бутерброды, хлебнув чайку, присев на дорожку, вспоминаю, всё ли взял, взваливаю на спину мешок, и в путь, тихонько трясу рукой за плечо её: «Закрой за мной дверь, я ухожу!»

На электричке – до Култука. От Култука до Белого Иркута, – на переполненном молодыми туристами и туристками, и их рюкзаками, автобусе. По дороге заехали на пограничную заставу получить разрешение на восхождение – Манку-Сардык пограничная вершина между Монголией и Россией. На Белый Иркут приехали уже к вечеру, до темноты – пара часов. 30 апреля 1993 года. Вверх, километров десять по льду реки к базовому лагерю поднимались на свежака, травя байки и наслаждаясь прекрасными видами ущелья. Разбили палатку и стали готовить ужин. Коля, специалист, нет – скорее герой! привалов. Вот Вы, допустим, что берете в поход? Всё самое необходимое и ничего лишнего, по возможности. Коля берет тоже самое, плюс маленькие, совсем, казалось бы, незначительные мелочи. К примеру: у Вас оторвалась пуговица во время хода. Где взять? Коля, немного порывшись в своих потайных карманах рюкзака, достает пуговицу, протягивает Вам: «Такая подойдет?» Или нужно что-то привязать к чему-то. Срочно – иначе завалится! Николай достает желтый кусок бечёвки – получите! Почему желтый? Ну, хотите, красный, синий, зеленый, какой хотите, – это не важно, важно, что он есть и довольно необычного цвета, что радует глаз и удивляет непосвященных. Если Вы садитесь с Колей обедать (ужинать, завтракать, просто, перекусить), снимаете с костра котелок с пакетным супом и тушенкой, нарезаете соленый, замерзший огурец и хлеб, достаете ложку. Коля достает: салфетки, зубочистки, маленькие пакетики с разными приправами (от майонеза, кетчупа, перца и соли, до, предположим, «Сникерса», если его в данный момент считать приправой к чаю и очень хочется), раздвижные рюмочки и пластиковую фляжку с коньяком. И это не придел! Можно с ним отмахать в гору сто тысяч километров, а на вершине господин Крюков вынет из своего волшебного баула три литра (шесть стеклянных бутылок) бутылочного пива и убьет всех на повал – тащить такую тяжесть всю горную дорогу, чтобы отпраздновать победу! И вот молчит же, гад!

Итак, мы разбили палатку и готовим ужин. Рядом компания молодых ребят и их подруг заняты тем же. Все вокруг заняты тем же – народу уйма, человек пятьдесят. К концу трапезы оказывается, что у нашего костра людей гораздо больше, чем у остальных костров, потому что Коля всех балует своими тайным запасами, а я, чем умею – байками. Но пора спать – завтра рано вставать и в горы!

Утро. Если есть такая возможность, мы не спешим выходить на маршрут – опыт подсказывает, что хороший сон прекрасный спутник туриста, особенно, покорителя вершин. Поэтому мы спим, сколько можно, чтобы успеть подняться до захода солнца на вершину, а остальные, рвущиеся в бой, пусть лезут, протаптывают нам тропу. Использовав всю возможность, мы встаем и последними поднимаемся в горы.

«Кто здесь не бывал, не рисковал, то сам себя не испытал…» – Это постоянно звучит в ушах. Конечно, – каньоны, снежные вершины, изумительные цирки, каменные завалы, высокогорные равнины с озерами, ожидания появления барсов или горных баранов на склоне, слепящее солнце, бодрящий ветер, яркие туристы в самодельном снаряжении, впереди и выше, маленькими точками на сверкающем леднике, – не передашь словами. Идтить с нами надо, господа и дамы, чтобы это оценить!

1 Мая – праздничный день трудового народа и Пасха – святой день для верующих людей. У меня на груди под одеждой алюминиевый крестик, я сегодня – поднимусь, чего бы мне это ни стоило, в честь праздников!

Пятнадцать километров в гору. Устали. Конечно, устали. Воздух разряжен. Сухое горючее не горит – невозможно вскипятить воду (леса давно уже нет – граница леса маячит темной полосой далеко внизу), а жрать охота! Приходится перекусывать почти на сухую, еле-еле теплым топленым снегом. Но Коля достает шоколад, и жизнь улыбается!

До вершины метров пятьсот или триста. Последнее, замерзшее озеро перед ледником. Проползи ледник – и ты на вершине. С вершины уже спускается народ, некоторые, особо отчаянные головы, по снежному краю ледника, скользят на горных лыжах и на каких-то необычных тогда монодосках или монолыжах, как они тогда назывались, которые эти головы не поленились затащить наверх, чтобы потом скатиться! Во, ребята, а! А все говорят: «Молодежь, молодежь!» Да, нормальная у нас Она – дайте ей только шанс и интерес – горы свернёт, покорив!

А нам «старикам», только предстоит восходить. Последняя группа, шесть человек, поднимается уже на середине ледника, нужно спешить – скоро солнце сядет.

Первые метры подъема. У Коли ломается кошка. И починить невозможно!

– Ни как?

– Ни как! Завтра у кого-нибудь возьму – поднимемся.

– Что, с ума сошел, что ли? До вершины вшивая сотня метров, а мы – вниз? Нет, Коля, ты уже покорял этот пик, так что тебе не западло возвращаться, а я – только наверх!

– Исключено!

– Это ещё почему?

– Ну, скажем так: ты – чайник, в горах ты первый раз, что и как делать – ты не знаешь. У тебя нет ни навыков, ни опыта подъёма и, что, скажем так, более важно, спуска. Ты первый раз…

– Завязывай! Время теряем! Говори, что и как, – я отстегнул самодельную, сделанную из автомобильных ремней безопасности, обвязку, сбросив её к ногам, – я поползу!

– Завтра вместе поднимемся! – Коля стоял на своем.

– Я поднимусь сегодня! Завтра будет поздно!

– Нет!

– Да!

– Послушай, не глупи, в связке пойдем.

– Сегодня праздник, Коля, даже два – я попру сегодня, и делу конец!

После нескольких минут моей матерно-аргументированной речи, Николай убедился, что меня не переубедить и, вздохнув, стал инструктировать:

– Лесенки протоптаны уже, иди по ним змейкой, не рви в лоб, как тогда на Бабхе – задохнешься. Иди мелким шагом. Солнце будет садиться, поднимется ветер – смотри, чтоб не сдуло, то есть, страхуй себя ледорубом – он постоянно должен быть вбит в лед, когда отдыхаешь. Ещё, там, скорее всего, трещины, – осторожней. Поднимешься, и сразу назад, чтобы не по темноте, а то можно в трещину угодить. Назад спускаешься так: садишься на задницу, ледоруб под мышку, поднимай и подгибай ноги, чтобы кошки не цеплялись за лед, и скользи вниз. Чувствуешь, что разогнался, дави телом на ледоруб – он врезается в лед и тормозит. Не вздумай тормозить ногами! Клык кошки лед поймает, тебя перевернет на живот, понесешься, как угорелый, затормозить уже будет невозможно, залетишь в трещину или переломаешься весь на спуске, если не залетишь! Понял?

– Понял.

Коля ещё раз показал, как нужно спускаться. Потом забрал у меня рюкзак и сказал:

– Я тебя здесь жду. Пошел!

– Нет, Коля! – ответил я. – Спускайся в лагерь. Меня вон те подождут – и я показал на шесть точек на вершине ледника. – Я с ними договорюсь. Не бросят же они меня одного здесь ночью? Лучше, ужин приготовь и чаю навари – я пить хочу. Хорошо, бродяга!

Я хлопнул Колю по плечу, подмигнул и улыбнулся. Тому ничего не оставалось делать, как согласиться.

– Хорошо. Я дождусь их, сам с ними поговорю. А ты, давай, быстрее… и не спеша.

И я полез.

Ветер пронизывал насквозь! Перед глазами мелькали синие блики и полосы! Времени, почти, не было на отдых – я лез на вершину по прямой, в лоб, как выразился Коля.

– Так, – разговаривал я сам с собой, – не спеши, тридцать три шага и отдышись – восемь резких выдохов.

Тридцать три шага, это я сам придумал, потому что Христу было тридцать три года, когда его распяли, и он воскрес. Но тридцать три шага на стене, это метров пять-семь, в лучшем случае, а то и меньше. Но я лез, просил Господа помочь, и лез, лез, лез… А ветер дул и пронизывал, а солнце скатывалось и слепило, и холод наступал. Но я лез. И залез! До первой, малой вершины. А там уже дальше по камням, по гребню пошел на большую – там она недалеко и идти не трудно.

На встречу спускалась последняя команда. Трое парней и три девчонки. Удивились, встретив меня так поздно. Переговорили. Они без сомнения согласились ждать меня у озера под ледником.

– Там мой друг мерзнет – меня ждет, гоните его в лагерь, чего ему меня ждать?

– Хорошо, – пообещали ребята, – выгоним. Мы сами подождем, пока чаю нагреем. Спустишься – попьем. С Богом!

– Спасибо! Христос воскрес, кстати!

– Воистину, воскрес!

«Весь мир на ладони, ты счастлив и нем…» Горные вершины – все ниже тебя, красные от заходящего солнца! Внизу, под горами, темень непроглядная – там уже ночь. С одной стороны перед тобой – Монголия, красавец Хубсугул – высокогорный брат Байкала, даль необъятная Монгольской равнины. С другой стороны – Россия. Горы, горы, горы – заснеженные, величественные Саяны. Под ногами, большей частью, желтый снег. На самой верхней точке, сложенной из валунов горке, – алюминиевый барельеф: «50 лет ВЛКСМ». Серые в крапинку камни валяются вокруг. Один камень в карман – на память.

– Господи! Спасибо тебе за милость твою и поддержку! Слава тебе Господи! Пусть имя твоё светится в веках! – эхо разносило слова по просторам двух Стран.

Я выполнил, чего хотел. Сумел, собрался, покорил! Ура!

В низу, у замершего озера, мерцал огонек. Шесть темных уже силуэтов копошились вокруг огонька, видимо, пытаясь нагреть воду. Колина фигурка была гораздо дальше, внизу, уходила в лагерь. «Уговорили, – подумал я, – значит, ужин будет готов и горяч, к моему приходу!»

Ещё раз, выразив свою радость протяжным криком, я начал спускаться.

Делая всё, как учил Коля, довольно быстро я оказался внизу.

У ребят с чаем ничего не получилось.

Попив теплой талой воды, я пошел по льду Белого Иркута вниз. Ребята, весело чирикая, шли следом, – мне с ними, а им со мной, идти было не интересно, поэтому они галдели своей компанией, не выпуская меня из вида, а я брел уставший, пропотевший насквозь, но счастливый сам по себе. И потихоньку, набрав обороты, удалился от компании прилично – не беда, на льду реки не потеряемся.

В лагере стояла суматоха. Организаторы восхождения нервничали, как это можно было чайника одного оставить в горах! Готовилась спасательная команда, идти вытаскивать мой труп. Но кому охота тащиться ночью в горы, второй раз на дню, чтобы тащить потом этого идиота, который полез незнама куда?! Конечно, все были на взводе! Только Николай успокаивал всех и готов был поручиться, что не стоит спешить – он скоро вернется.

В темноте меня не было видно. Но звуки в ущелье, где стоял базовый лагерь, слышны хорошо. И я как заору:

– Николай Андреич, вели на стол подавать – возвращаюсь!

Тут, все как засвистели, заулюлюкали, заржали и заорали от радости, что им не надо никуда тащиться. И успокоились. Отстали от Коли и разошлись по своим палаткам. Коля отправился к нашей. Мне хорошо было видно их всех с высоты, освещенных многими кострами.

Промокший, продрогший, я первым делом переоделся в сухое. Всё переодел, – буквально, всё, кроме ниточки с крестиком. Вторым делом, я выдул полтора чайника горячего чая. Третьим делом – отдышался, слушая, о чем щебечут молодые девочки у нашего костра, с которыми мы познакомились ещё вчера, а сегодня они помогали Коле ждать меня.

Я отогрелся, отпился, отдышался и отдохнул, потом замахнул кружку разведенного спирта. Тепло огненной воды растеклось по венам, почувствовалась слабость и благодать, захотелось покушать. Стал кушать, слушать, пить спирт. И при этом, пока ещё, молчал. Всему своё время.

На спирт туристский народ слетается, как мухи на огонь. Мухи ещё спали по причине холодной погоды, а туристы холодов не бояться. У нас был огонь и спирт – народу к нашей палатке слетелось достаточно, чтобы начать:

– Вы видели пещеру в скале, когда поднимались сюда? – спросил я гостей, ковыряясь зубочисткой, естественно, в зубах, лениво развалившись на коврике у бревна. Меня достал их беспричинный треп и хохот на глупые шутки, когда, совсем рядом произошли такие события, о которых должны знать все, особенно эти молодые туристки с косичками и их друзья с пушком под носом! Я начал сатанеть от спирта.

Вчера, когда мы поднимались к лагерю, я заметил дыру высоко в скале и спросил Николая: «Что это?» Коля сказал, что точно не знает, однако есть очень неприятная, скажем так, трагическая история, связанная с этой дырой, и рассказал мне её. Истории была более чем трагическая. Скорее, поучительная, хотя для тех, кто там был, ничего уже не вернуть, но чтобы другие не делали их ошибок, она должна быть опубликована, хотя бы устно, я так считаю. Скотская история, которая наглядно показывает, как у нас организованы массовые мероприятия и особенно техника безопасности людей! И я решил озвучить её в своей интерпретации народу, чтобы всем доступно было, а то Коля, со своим «Скажем так», растянет до утра. Но для начала, необходимо было прояснить, все ли видели эту пещеру, и хоть кто-то что-либо слышал о трагедии, которая в ней произошла. Оказалось, что все в неведении. Но пещеру видели все – её невозможно не заметить. Коля начал разливать по кружкам спирт:

– Может, помянем для начала? – спросил он меня. – А после расскажешь.

– Может, я сначала расскажу, Коля, – перебил я его жестко и, злясь на его спешку быстрее напиться, – а уж после помянем. Эти пацаны ни хрена не в курсе – кого они поминать будут? Ни так?

Коля остановился, присел и согласился.

– Короче, ребята, – начал я, – два года тому назад в этой пещере погибли восемь спелеологов. Восемь молодых парней, вроде вас! А никто ни хрена не знает, всё по умолчанию, средства массовой информации молчат. Всё замяли. Только родные теперь тихонечко плачут над фотографиями, а эти козлы гуляют на свободе, как ни в чем не бывало! Ещё бы, – это такое пятно на весь туристический, долбанный бизнес. Им только деньги подавай, а о ребятах хрен кто заботится – даже спасателей нет, только взносы в КСС платим! Налей-ка мне, Коля, я, блядь, не могу про это даже думать спокойно! Извините.

Я выпел! Меня действительно, до глубины души, потрясла эта история, к тому же, я уже прилично поддал, да ещё, видимо, с устатку, меня понесло. Но я все равно продолжил:

– Летом дело было. Парни к пещере подошли, просветили, а там оказывается загиб в низ, и довольно глубоко – не слышно когда камень падает. Но проверить надо – вдруг ответвления есть, другие ходы или трещины, решили спуститься на длину шнура. Первый пошел, со страховкой, всё, как полагается: дернули, – ответ, дернули, – ответ. Потом, дернули – тишина! И шнур, вдруг, ослаб. Страховка пустая. Вытягивают веревку… А её, как бритвой срезало. И тишина – парень не откликается, и не слышно было, чтобы падал. Что за херня?! Пошел второй. Через какое-то время кричит: «Здесь вход сбоку, туда иду, кажется, голос слышу!» И всё. Больше его не видели. А его шнур вытянули, таким же, как от первого – обрезанным. Перепугались не на шутку те, кто был наверху. Уже сразу двое пошли и шнуры взяли потолще и запас веревки – может понадобиться, если сбоку в нишу залезут, может что ещё – разобраться же надо. История повторилась, но эти уже ушли гораздо глубже, чем первый. В смысле, их шнуры обрезаны были гораздо позже, то есть длиннее вытянулись наверх. Но вернулись так же обрезанными, как бритвой. Обрезанные веревки – вот что насторожило. Нахрена они их обрезают? Не порванные, а обрезанные! Значит, куда-то залезли, может, троса стало не хватать – обрезали и ждут, когда другие спустятся с дополнительными шнурами. Может, что ещё – в пещерах всякое бывает. И время, бывает, нет, чтобы обдумать положение. Не долго думая, решили спускаться, друг за другом, самые опытные – руководитель команды, опытный спелеолог и скалолаз классный, и его друг, с которым они даже Эверест штурмовали, правда, не дошли до вершины. Короче, у каждого индивидуальная страховка и между собой в спарке идут. Кто остался на верху, параллельно дополнительный шнур спускают с запасным снаряжением, батареями, водой и прочим необходимым скарбом. «Слышим голоса! – кричат снизу, – Сейчас разберемся!» Через полчаса – ни людей, ни дополнительного груза – все, как бритвой! И, снова, тишина! Мистика, бред, куда люди делись? На верху осталось двое самых молодых и не опытных, но стойких ребят. Эти решили вызывать на помощь спасателей. Один остался, другой ушел на трассу. Четверо суток пацаненок сидел один на скале у дыры, ждал людей или когда спасатели придут. Голодный, почти без воды. А спасатели – уроды, пока раскачались, пока нашли бензин, пока добрались, – этот чуть не окочурился. Но дождался! Его потом самого выносили чуть живого. Рассказал и он им, что как было – первому-то они не особо поверили. А тут этот подтвердил – поверили. Спустили в пещеру стальной трос и по нему двое спасателей спустились вниз, к нише в стене. «Голоса слышим!» – кричат. Ушли в нишу. Сверху на них светят, всё видно – видно, что вбок ушли. Слышно, что общаются. Потом, хрясь! Рывок! И пустой трос – как бритвой. И обе страховки – как бритвой. Металлический трос, как бритвой – это уже не шутка! Приняли решение опустить для разведки видеокамеру. Опустили, даже умудрились её, раскачав, в нишу запустить. Там, оказывается, сразу ещё один резкий провал вниз и острые, как бритва, края по кромке провала. Но пока шнур не рвется – камера-то легкая, идет вниз, крутится, правда, но всё снимает. Потом, вдруг, резкая вспышка, щелчок, дикий, раздирающий душу, крик, и, последнее, что успела отснять камера, это – страшная, зубастая рожа Пещерного Тросогрыза!

Была ночь и холод. Костер плевался искрами во мглу. Тени корявых деревьев тянули черные руки к уставшим туристам. Ветер качал старые кроны скрипучих сосен. Далеко в горах где-то жутко шумел камнепад. Казалось, что тени умерших бродят вокруг, ухают совы, пули свистят… пока не прозвучали последние слова. Народ у костра, молчавший и внимательно слушающий доселе, через три секунды, от последней фразы, врубился! Начался тихий смех, потом – сильный смех, потом – хохот, после – реплики, выкрики, замечания, подколы, насмешки друг над другом. Николай Андреевич довольный улыбался, разливал спиритус по кружкам. Я же, спустив пары, немного расслабился, и настроение мое поднялось.

Бухали долго.

Две девятнадцатилетние альпинистки решили остаться на ночь в нашей палатке, но из-за зябкости, неудобства, несвежести спальных принадлежностей и тесноты, нам достались лишь их юные крепкие груди, жадные губы и нежный шёпот, с легким запахом спирта.

В город мы возвращались вчетвером в переполненном автобусе. Договорились точно встретиться, но подружки на встречу не пришли. У нас не было их адресов, телефонов, явок и паролей. Им мы тоже, почему-то, ничего не оставили. И мы растерялись по жизни навсегда. Но остались воспоминания.

В октябре в России всё переменилось, и с Mt. Kenya – ей высотой в 5199 метров над уровнем моря мы пролетели!

* * *

Юлька сдала сессию первую свою. Научилась ловко работать в «Фотошопе», стала рисовать картинки и иллюстрации к Архипкиным рассказам и выдумкам, и они ещё больше решили подходить друг к другу и добра наживать.

Всё бы ничего, но Архип много курил и мало шевелился. Часто «Выгуливал медвежонка». Понимал, что это не хорошо, но решил ничего не менять. «Не нарушать свой химический состав», как он выражался, чтобы не сломалась в организме настройка, и чтобы не нарушился баланс и обмен его полуалкогольных веществ и бактерий.

Юлька гнала его на улицу подышать, и он иногда шел, прихватив собой мусор.

Но на большее, пока были деньги и зимняя лень с холодами вперемешку, его не хватало. Он продолжал мучить кнопки клавиатуры и сочинять, сочинять, сочинять всякую всячину.

Одна была радость – не ходил в казино, завязал. Молодец.

Вот ещё бы бросил курить и пить пиво – цены бы ему не было.

Но он не бросал, следовательно, цена какая-то была.

Он ждал весны, как перемен.

Весна пришла.

А с нею – перемены.

Однажды, его Зайчонок Юля, теперь уже девятнадцатилетняя студентка психологического факультета, сидя за учебниками по истории, неожиданно спросила:

– Вот ты все время в своих воспоминаниях пишешь «хиппи, хиппи», а кто такие эти хиппи? По-моему, хиппи – это какие-то неприятные люди, бичи.

– Вот те раз! Ты чего там такое читаешь?

– Историю.

– Историю Хиппи?

– Нет, просто историю.

– А причем тут Хиппи?

– Так – в голову пришло.

– А-а? А я-то думаю, чего вам такого задали?… Ты не знаешь, кто такие Хиппи?

– Не знаю, – Юлька закрыла учебник. – Я всегда думала, что хиппи это такие пьяные, длинноволосые, не мытые, грязные бомжи такие.

– Типа, бандиты что ли?

– Ну да. Примерно такие. Вонючие, страшные. Фу!

– Понятно.

(Да, действительно, надо бы пояснить, кто такие Хиппи, – подумал Архип. – Они же, действительно, именно так их и представляют, скорее всего. Ладно, попробую.)

– Для вашего поколения другого представления, пожалуй, и быть не может, кроме как грязные, вонючие, с длинными волосами. Промашечка вышла, Зая. Давай, попытаюсь объяснить, чтобы не получилось, что нашими идеалами в детстве были такие, какими ты их представляешь. Вот, смотри… Я начну с самого начала, как я это представляю, чтобы ты поняла, хорошо?

– Хорошо.

– Тогда, поехали, – Архип начал лекцию. – Мне это представляется сегодня так, точнее, я где-то что-то читал. Какие-то ещё отрывочные знания и информация. Но в сумме в моей голове сложилась такая картинка: Шестидесятые годы. Ожиревшая после военных заказов и получившая пиздюлей в Корее Америка. Сан-Франциско – теплое местечко на побережье Тихого океана в противоположном конце материка, вдали от столицы. Толпы молодых людей страдают бездельем, курят всякую херню, бродят по пляжу, трахаются как попало и с кем попало и наслаждаются своим географическим преимуществом. А что им ещё делать? Мировая война окончена и Америка процвела, Корейская компания проиграна и можно критиковать правительство и плеваться в телекамеру, тепло, море, жратвы особо и не надо, как цыгане, живут табором. Провозгласили свободу сексу (сексуальную революцию), косят по некое подобие коммун, где все общее (даже бабы) и на деньги наплевать, плюс мозгов-то нет. От пятнадцати до тридцати лет, – какие мозги, тем более в Америке, как бы сказал Задорнов, – все кому не лень, отрастив волосы, чтобы не походить на своих отцов с их военной прической и превратиться в бесполую массу, сидят на парапетах и матерятся. Разумеется, такая жизнь привлекает внимание, и у них появляются подражатели. А тут, на тебе – Вьетнам! Бездельников начинают загребать в Армию, и они уже организуются. Чтобы орать: «Мы за дело мара! Нет войне!» и всё такое, лишь бы в Армию не идти. Появляется свой знак, типа «Мерседес», только ещё с одной вертикальной палочкой внизу. Видела?

– Видела.

– Ну, вот. Дальше появляется Рок-н-ролл, Элвис, Чарлз Мэнсон, Миг Джегер, Карлос Кастанеда, «Степной волк» стал настольной книгой хиппи. Битлы, по началу скромные стиляги, постепенно превращаются в хиппи. Кстати, для многих из нас идеалом, по крайней мере, внешним идеалом Хиппи, казался Джон Леннон, с его длинными волосами, с его круглыми очками и поведением по жизни. Но это позже. Короче, из Америки, движение (потом это стало движением) перебрасывается в Европу. А там такие дела, вот смотри: К середине шестидесятых прошло двадцать лет после второй Мировой войны. Поколение, которое родилось после войны, которое не помнит, что такое бомбежки, выросло и стало самостоятельным. Европа, лежащая в руинах, отстроилась заново, появились новые государства, новые границы, новые системы – капитализм, социализм, развивающиеся страны и всякая такая дребедень, которая не важна для молодых людей двадцатилетнего возраста. Для этих людей и милитаристские заморочки уже не нужны. Им надоело слышать парадную музыку и видеть зеленую форму. Им хочется свободы, чистого неба, мира без границ, как им кажется. Им хочется быть кем-то, а не придатками военной системы, как было с их родителями в их возрасте. Хочется секса, естественно и больше всего. И вот, в Сорбонне – ба-бах студенты организовали мятеж против правительства. Что там произошло, не знаю, знаю, что они забаррикадировались, и давай «За свободу бороться!». Девчонки сожгли лифчики, «чтобы легче дышалось, полной грудью», парни ещё какой-то лажей занялись – царапали на стенах, гадили на серый пол, ломали рамы, бухали, орали из окон, – короче, поперло. Я был в Сарбоне. Меленький такой иститутик с квадратным двориком. Наш университет раз в двести больше. А толку? Хотя сейчас не об этом. Короче, дальше про хиппи. В «побежденной» Германии реально какие-то коммуны образовались и переросли в хипарей. В Испании Сальвадор Дали приютил бездельников в своем замке. А это уже больше, чем реклама движению. Их признали и затрубили в газетах, используя имя Дали. Они там совокуплялись, а Дали, извращенец, наблюдал, подстелив им огромные прозрачные матрацы, и после, как он думал, переносил формы и изгибы их тел на свои холсты. Его жена Гала, закрылась от него самого со своим любовником, который играл главную роль в Рок-Опере «Иисус Христос – Супер звезда», в своем отдельном замке, и там они кололись до посинения, пока тот боты не закусил. В общем, получилось, что из Сан-Франциских бездельников Хиппи выросли до политической силы международного масштаба. Что им надо было? Первое, как мне кажется, каждый из них был недоволен правящим классом или правительством, и рыгал по этому поводу во всёуслышанье. А тут, под эту марочку, на тебе, и порно-индустрия расцвела: «Греческая смоковница», «Эммануэль» и просто порнуха с бакенбардами. Волосатые рок-музыканты, японские мотоциклы, телевидение пропагандирует, фестивали молодежи и студентов, и пошло-поехало. Добралось до СССР и Сибири в частности уже в семидесятых. Мы тоже были против правящего класса, когда нас загоняли в одну школьную форму, стригли на военку и не продавали в магазинах джинсы. Если Хиппи зарубежных стран одевались в джинсы, как в самую дешёвую рабочую одежду, чтобы показать свое пренебрежение к богатству, то у нас, как всегда, эта одежда стала самой дорогой. Если молодежь других стран провозглашала лозунги «За мир», то мы, как миролюбивая, якобы, страна, «боролись» с произволом комсомола и пустыми полками магазинов, шныряя на барахолку. Хотя, сами комсомольцы, в большинстве своем тоже были в душе хипарями – просто выбора не было, все в четырнадцать лет получали комсомольский значок. Партия-то была одна, и молодежная организация при ней одна. Инакомыслие (официальное) ровнялось преступлению. Я тоже был комсомольцем, и ещё как был. При всём при том, мы, так сказать, боролись. Тихо боролись – плевали на всех и всё! А когда подросли до двадцати лет, армию отслужили, отдав Родине какой-то долг, то стали созерцать, окружающую нас действительность и мир и анализировать их по-своему, по-хиппейскому, как умели. Когда научились командовать и управлять, начали переделывать мир и действительность. И те, кто был посмышленей, помимо всего остального житейского, стали художниками и поэтами, а тупые, глупые и лентяи (а они везде есть) спились, скололись, попали в тюрьмы и, не приобретя специальность, превратились в бичей, которых ты и видишь сейчас волосатыми, грязными и вонючими, справедливо полагая, что это и есть хиппи. Вот, примерно так. От нехер делать получается организация. Понятно?