Текст книги "Бульвар Постышева"
Автор книги: Эрик Бутаков
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)
Сумрак наступил, естественно, ночью.
По какой-то забытой причине летом семьдесят восьмого я свалил из «Политехника» на пару дней раньше. Сев на последний вечерний автобус, к ночи я уже был в городе. Прихожу домой (свет в окнах горит), сую ключ в замок, а открыть не могу – с той стороны закрыто. Я стучусь – не открывают. Я долблюсь – бесполезно. Я ногами пинаю дверь – тишина. Ясно.
До утра, покемарив в подъезде, пока не защелкали наши замки, я был в непонятках. На всякий случай, услышав открывающуюся дверь, я выскочил из своего подъезда и затаился в соседнем, наблюдая. Большой вышел из подъезда, огляделся, потом кому-то махнул, и за ним вышла молодая баба. «Вот козёл!» – подумал я и дождался, пока они уедут на одиннадцатом. Потом зашел домой, помылся, позавтракал и завалился спать. Меня разбудил телефонный звонок. Звонила мать. Зареванным голосом она сказала, что её долгое время не будет, чтобы я берег себя, смотрел за Анютой и слушался отца. На всякий случай я не стал говорить ей, что произошло, но так и не понял, откуда она звонит и что с ней случилось. «Ничего-ничего, всё будет хорошо» – уверяла она меня. Но я почувствовал, что хорошо уже ничего не будет. И ещё больше разозлился на отчима, когда отключился телефон.
Вечером его долго не было. Я решил, что он вообще ночевать не придет, поэтому позвал Плису. По телеку показывали концерт «Бони эМ» в Москве, и мы сидели с Серёгой и курили. Открылась дверь. Ввалился пьяный Большой.
– Ты чё тут куришь? – первое, что спросил он у меня.
– «Родопи», – не отрываясь от телевизора, ответил я.
По телевизору пели: «Ван, Дэн, Ин-дуви. Ша, ля-ля, ля-ля…»
– Ты чё тут куришь? Обнаглел? – повторил Большой, еле ворочая языком. А когда заметил напряженного Серёгу, сказал ему: – А ты крути педали отсюда!
– Подожди меня на улице, – попросил я Плису, и тот, недоверчиво посмотрев на меня, пошел на выход. – Всё нормально будет, Серый. Подожди меня внизу.
– Ты чё тут раскурился? – не унимался отчим, когда за Плисой щелкнула дверь.
– Мать где? – посмотрев ему прямо в глаза, спросил я.
– Я спрашиваю, какого хера ты притащился раньше времени?
Большой, не разуваясь, надвигался на меня, как айсберг. Я продолжал сидеть и курить, глядя ему в глаза.
– Это я спрашиваю, где мать? – повторил я громче.
Большой понял, что я на взводе. Я тоже понял, что он это почувствовал. Затушив в пепельнице с силой сигарету, я встал перед ним, продолжая смотреть в его красные бельма. Оказалось, он не такой уж и большой. И в глазах его читалась тревога.
– Что с матерью? – я ждал ответа.
– Сидит твоя мать! – выпалил он, отступил и рухнул в кресло.
Всё! Пиздец! Я так и знал! Мир перевернулся. Большой превратился в амёбу, огромный топор судьбы отрубил моё детство. Я мог запросто его сейчас убить.
Пауза. Руки дрожат, спрячу руки в карманы. Что-то надо делать. Я задал вопрос.
– Ты кого в дом приволок, кобыла? – первый раз так нахально, я обратился к Большому.
– Чё-ё?! – сразу не понял он.
– Я спрашиваю, кого ты в дом приволок, Ло-Шадь! – членораздельно повторил я, как учили на улице, в надежде, что он сейчас соскочит, вспылит и ринется в бой. И тогда у меня будет полное право убить его. Выкидуха-попугай уже нагрелась от сильно сжатой руки в моём кармане.
Большой, видимо, понял это и стушевался. Прошло ещё несколько секунд в молчании.
«Ша, ля-ля, ля-ля, ля…»
Всё! Мне больше не хотелось убивать это ничтожество. Я пошел в коридор одеваться.
– Чтоб я больше тебя здесь не видел! Крути педали к своей тетке! – крикнул он мне вслед.
– Пошёл ты на хуй! – каким-то чужим, пересохшим и хриплым голосом тихо ответил я.
А что ещё оставалось сказать, если я только что стал взрослым?
С Плисой мы провели ночь в соседних кустах, собрав половики из ближайших подъездов, постелив их на траву, валяясь в их пыли, глядя на звезды и рассуждая, как устроена по-скотски жизнь.
Он тонкий и хрупкий.
Но кидаться на него не стоит.
Равносильно тому, как кинуться на стекло витрины —
Можно разбить.
Полетит множество острых осколков.
И какие будут для тебя последствия?
Часть вторая (животные)
Когда прозвенел звонокКогда прозвенел звонок, Дария Ефимовна сказала мне:
– Задержись на минутку.
Я остался.
– Как твои дела?
– Нормально.
– Ты понимаешь, о чём я спрашиваю?
– Понимаю, Дария Ефимовна. Не знаю.
– Что ей грозит?
– Не знаю.
– Слышала, ты дома не живешь.
– У-ху.
– А где?
– У тетки – сестры матери.
– Ясно.
Дария Ефимовна присела на свой стул. Я сел напротив за первую парту.
– Что дальше планируешь?
– В смысле? – не понял я.
– Я имею в виду, может, стоит подумать после восьмого класса пойти в профтехучилище? Там общежитие дают, профессия, стипендия хорошая, полное обеспечение – форма и прочее.
– Не-е, Дария Ефимовна, я в институт пойду.
– В какой? Сейчас знаешь, как трудно поступить в институт. И, прости меня, на анкету тоже смотрят.
– А я по блату – к тетке, в медицинский. Она там правая рука академика – договорится.
– Да-да, договорится. Ты же в медицинском учиться не сможешь. Там же усидчивость нужна, а у тебя пружина в энном месте. Зубрить надо. Латынь. Как ты там учиться собираешься? Еще есть время – подумай.
– Да чего думать-то – мне высшее образование нужно. Да и в Армию неохота. Потом, после Армии, смысл-то поступать? Останусь без высшего.
Дария Ефимовна задумалась, потом глубоко вздохнула и сказала:
– Так-то оно так… Ну, ладно, беги. Чем смогу – помогу, но сам голову имей на плечах. И, прошу тебя, поосторожней. Сейчас такое время – не теряй головы.
– Хорошо, Дария Ефимовна, я постараюсь.
У школьного крыльца стоял оранжевый «Москвич» с надписью на боку «Горздравотдел». Ткач, как всегда, открыв дверь, удобно развалившись вполоборота к рулю, курил, наглым прищуром осматривая школьников и школьниц. То, что «Москвичу» здесь не место, кого это волновало?
– Здорово, Женя, – я протянул руку.
Ткач, не поднимаясь, по-братски хлопнул по ней своей ладонью:
– Мы тут к Заводу на дачу собрались, поедешь?
О! Неожиданное предложение. Конечно, я согласился.
– Мне надо только тетке позвонить, чтобы не ждала. А то нервничать будет.
– Поехали, по ходу где-нибудь позвоним.
Задняя дверь открылась.
В машине уже сидели Завод, Батыр и новенькая Ткачина девочка Марина. Я сел назад к Заводу и Батыру – когда-то волосатым одноклассникам Ткача, что заперли меня в бытовке. Завод, правда, на год был младше, но это не в счет – команда-то одна.
– Знакомьтесь, – сказал Ткач.
– Да мы давно знакомы, – ответил Борька Заводской.
– Мы тоже, – взвизгнула Марина.
– А вы откуда? – не понял Ткач, разворачивая машину.
– Ну, как же – здрасти? Вы же вместе тогда за столиком сидели.
«Тогда за столиком» – это означало вчера. Вчера вечером, проводив Ольгу домой, я вышел из подъезда и увидел, что за столиком у дома сидит Ткач со товарищами. Они играли в картишки и пили любимое «Азербайджанское». От нечего делать, я присел с ними. Через какое-то время мимо проходила симпатичная девушка – не из местных. Женька отреагировал моментально, пригласив её к нам за столик. И она почему-то не отказалась. Бабы вообще на него липли, как мухи, и вот подтверждение – вчера познакомились, сегодня на дачу.
Родители Завода ещё копошились в теплице, когда наш «Москвич» подрулил к участку. Отца Борькиного я не знал, а вот мать была учительницей истории в нашей школе. У меня она, правда, не преподавала, зато сразу узнала меня и посмотрела как-то сочувственно. Потом родители загрузились в машину, и Женька повез их в город, а мы остались «накрывать на стол».
Ткач вернулся с Вильданом, Войничем и ещё с двумя бабами и полной сумкой жратвы и выпивки. Чуть позже, в тулупе, без шлема, на мотоцикле подтянулся Зевельд. Все в сборе, пора начинать.
Пили много, опьянели быстро. Ходили купаться. Кидались друг в друга грязью. На обратном пути мужики с кем-то поцапались, но до настоящей драки дело не дошло. Потом ещё брынькали на гитаре, Батыр гонял Завода по даче ружьем для подводной охоты, пока гарпун, к счастью, не потерялся в траве. Разбили стекло на веранде. Договорились, кто, где и с кем спит, пока девчонки ходили в нужник. Напоследок, когда начало темнеть, Батыр решил сходить к тому коню, который дергался на берегу. С ним пошли Вильдан, Войнич и Зевельд. Вилдан зачем-то взял с собой гитару.
– Пойдем на воздух, покурим, – предложил Ткач.
– Пошли.
Мы присели на лавочку у клумбы с гладиолусами.
– Как сам-то вообще? – спросил Ткач.
– Да нормально.
– Ольгу-то обжимал уже? Мать говорит: вы уже целуетесь. А? Было дело?
– Было дело, – сознался я.
– Тебя бы не знал – всё считал бы её маленькой. Выдерга растет. Но она мне сестра – ты её смотри, не обижай. Я за неё пол-Сибири перережу. Вы с ней сколько уже?
– Год.
– Год? Серьезная постановка вопроса. Получается, что ты почти брат. Ну? Что скажешь?
– Получается, что брат.
– Ну и всё путём.
Ткач вкусно затянулся, сбил пепел указательным пальцем и продолжил:
– У матери был на свиданке?
– Ещё нет.
– Как соберешься – скажи, подкинем чего надо.
– Спасибо, скажу.
– Сам-то вообще как? Держишься?
– А чего мне держаться? Нормально всё.
– С тёткой как? Нашел общий язык?
– Нашел. С ней всё в порядке.
Ткач попросил проходящих мимо девчонок принести нам выпить. Те принесли. Мы выпили.
– Хочешь на бабу голую посмотреть?
– Хочу, конечно.
– Без проблем. Сейчас ещё немного буханем – и ты иди, завались, типа, спать в большой комнате. Я потом туда с Маришкой подтянусь. Чего бы я ни говорил – не ведись. Вообще не ведись! Ни в какую! Сломался, и всё! Спи. А там посмотрим.
– Хорошо, – ответил я.
– О, бродяги идут, – сказал Ткач, когда калитка открылась, и в неё ввалились шумные Батыр, Зевельд, Войнич и Вильдан. У Вильдана в руках была вдребезги сломанная гитара.
– Это что такое? – спросил Ткач, показывая на музыкальный инструмент.
– Испанский галстук, – ответил Вильдан. – Этот дачник дергаться начал, пришлось надеть ему Испанский галстук.
Долгий рассказ о том, как кого-то били на соседней даче, был сумбурным и громким. Ткач решил сам сходить посмотреть, и все ушли ещё раз, а когда вернулись, рассказов значительно прибавилось. Меня же уже тошнило, я сходил поблевал и пошел спать в большую комнату. Бабы видели, что я блевал на гладиолусы.
– Да он же не спит, – шептала пьяная Маришка.
– Какой там – не спит? – говорил ей тихо Ткач. – Рубанулся. Пацан же ещё. Проблевался и вырубился. Давай – ложимся.
– Он не спит! – не унималась она.
– Блядь, – выругался Ткач. – Ну, значит, сейчас поднимем, если не спит.
И подошел к моей кровати.
– Слышь, братан, хорош косить! Подъем! – громко сказал он.
Я сразу и не понял – серьезно он или так. Голос жесткий, вроде не шутит. Но решил лежать до последнего, как он сам говорил. Захочет – вынесет. Может, дуркует просто? Лежу – молчу, типа, сплю.
– Ты чё, не понял?! – ещё более грозно произнес Ткач и потряс меня за плечо.
Я молчу.
– Я же говорю, что спит, – повернулся он к Маришке. – Пусть спит – молодой ещё, куда его денешь? Уйдет – нарвется где-нибудь – отвечай за него.
Это почти убедило Маришку, она ещё немного повыгибалась и стала раздеваться. Я облегченно перевел дух. Но свет из окна был паршивый – почти ничего не видно. Зато слышно хорошо.
Она что-то там мела про то, как попала в какую-то плохую компанию, где её взяли силой. Ткач понимающе хмыкал и продолжал не останавливаясь. Она допытывалась, любит ли он её. Женька говорил, что, конечно, любит, непонятно, что ли? Она даже всплакнула по ходу. Но потом перестала прикидываться и полностью отдалась удовольствиям, предварительно попросив: «Только в меня не кончай».
За сигаретами она пошла, к сожалению, обмотавшись простынёю. Я так ничего толком и не увидел. Потом я уснул.
Утром за столом все сидели уже, как семейные пары. Никто не прикидывался – всем и без того ясно, кто кем стал. Бабы, похоже, даже рады были – быстро все готовили, подносили, убирали, весело смеялись. Подружились меж собой. Парни вальяжно, с чувством выполненного долга сидели за столом. Ткач спросил у меня:
– Как спалось?
– Ништяк, – ответил я.
И он понял, что всё хорошо.
– На природе, братишка, всегда хорошо спится, – подтвердил он.
И, обращаясь к Маринке, добавил:
– Я правильно говорю, Мариш?
– Правильно, – подтвердила она.
А он, уже глядя на всех, заключил:
– Причем – три раза! – и улыбнулся своей лучезарной улыбкой.
Все засмеялись. Девчонки потупили взоры.
Жизнь шла своим чередом: тренировки, учёба, природа, свидания… И ещё, плюс ко всему, у меня появилась броневая защита от всех неприятностей – Женька Ткачук. За ним было спокойно – как за каменной стеной. Постепенно я познакомил его со своими друзьями, которых он и так мало-мало знал как одноклассников своей сестры, но тут уже был другой уровень отношений. Так что, можно считать, у всей нашей команды была броневая защита, в случае чего.
НачалисьНачались вынужденные посещения тюрьмы. Передачи – гнусное дело. С ночи приходится занимать очередь, чтобы успеть передать. Маленькое помещение, полное народу, какие-то заполнения каких-то бумаг, толкотня, вонь, слезы, перегар. Примут – не примут посылку? Что можно? Что не положено? Сколько килограммов? И всякая подобная хренотеть для непосвященных. Нервы, потеря времени, холод, грязь и опять перегар.
На первом свидании мать ревела в телефонную трубку, глядя на меня через стекло.
– Ну, как ты, сыночка? – всё спрашивала она.
– Нормально, мам. Не переживай. Ты как?
– Да у меня все нормально. Тетя Галя как?
Тетя Галя – это её сестра, у которой я жил.
– Тетя Галя нормально. Привет тебе передает.
– Как Анюта?
– Нормально. Я её в школу на первый звонок сам водил.
– А Большой чего? Не пошел, что ли?
– Он работал. Да и на фиг он нужен – я её сам увел. Всё нормально, мам.
Мать ещё больше ревела.
– Ой, деточки, оставила я вас без матери. Как же вы будете?
– Да не плачь ты – всё нормально будет. Ты давай, главное, сама выбирайся. Мож чем помочь, куда сходить надо?
– Я потом тебе всё напишу…
Ну, и так далее….
Потом, действительно, пришел человек, весточку, как говорил Шарапов, притаранил. В письме было много чего и главное подпись: «Я мама». Если другая была бы – значит подстава.
Десять месяцев её мурыжили в тюрьме. Те, за кого она попала, подкидывали мне денег на житиё-бытиё, на передачи, на карманные расходы. Однажды пришлось посетить тюрьму ночью. Приехал, постучал в ворота, открылась кормушка, я сунул туда две бутылки водки, ворота открылись, и я прошел в тюрьму. Меня провели в одиночную камеру и сказали: «Жди». Я долго ждал в прокуренной, кислой одиночке с пакетами дачки, но потом привели мать, и мы с ней обнялись. Она опять залилась слезами. Что да как? – Всё нормально. Потом она успокоилась, и я получил необходимые инструкции. Под утро меня вывели из ворот, и началась уже совсем другая жизнь.
САТкач, как ни крутился, загремел-таки в Армию. Сначала он «попал» (благодаря, конечно, родителям) в Ширяево, на какую-то секретную точку недалеко от города. Если учесть, что Ткач был водителем, то не мудрено, что он часто бывал дома, заваливая балкон тушами баранов, ящиками тушенки, мешками с гречкой и Т.П.
Через полгода точку расформировали, всех погнали в Монголию, потому что китайцы с вьетнамцами чего-то там не поделили. Пришлось родителям подсуетиться и перебросить Ткача в военную прокуратуру в Иркутск возле телецентра. Это уже почти дома, но дорогое удовольствие. А что делать? Работая водителем в прокуратуре гарнизона, Ткач больше времени валялся дома на диване с книжкой, чем пыжился на службе. И это было хорошо, как всем казалось.
Наши отношения с Ольгой перерастали в нечто большее, чем просто дружба. Мне уже много чего было позволено, но, к сожалению, пока ещё не самое главное. Хотя на словах мы уже готовы были ко всему, но на деле – её что-то удерживало. Наверное, то, что Женька мог в любую секунду появиться дома. А его-то лечить не надо – сразу вычислит.
С друзьями мы виделись, как обычно, на тренировках, да и не только, хотя времени было несколько меньше, потому что мне приходилось уезжать в сторону центрального рынка, где жила тетя Галя до одиннадцати часов вечера, чтобы та не беспокоилась. Хотя, когда надо, я ей звонил и придумывал что-нибудь, чтобы не приходить ночевать. Она вздыхала, но не могла ничего сказать против – я же всё равно сделаю по-своему.
– Всё нормально, – успокаивал я её.
«Да, ничего нормального нету, – думала тетя Галя, и ещё просебя, наверняка, добавляла, – эх, Томка, Томка!»
Судя по рассказам, какой-то бухой начальник из военной прокуратуры с халявами на «Ткачином» Уазике ночью врезался на Байкальской в столб. Разогнав баб, догадавшись забрать автомат, он свалил и позвонил Ткачу. Женька взял всё на себя, якобы он был в самоволке. Начальник усидел на месте, а Ткача отправили в Чистые Ключи под Шелехов дослуживать оставшийся год. Много седых волос этот случай прибавил родителям. Но Ткача был правильным пацаном, это все знали, а тащить котловскую в Чистых Ключах – семечки!
Завод, Батыр, Вильдан, Зевельд и Войнич тоже в это время служили. Причем, бродяга Войнич служил в морской пехоте. Борька, хоть и служил в Безречной под Читой, однако умудрялся приезжать в Иркутск довольно часто. И тогда, если не было Ткача в городе, он шел на контакт со мной – других-то корифанов не осталось – все в армии. Боря приезжал всегда с «подарками». Он тащил службу где-то на директрисе – особой точке военного полигона. А там боеприпасов и других специальных средств было море. Кто их учитывал? Вот Завод и привозил подарки из Армии.
Первый раз он привез «Синеглазку». Несколько шашек слезоточивого газа. Одну из них он предложил опробовать в подъезде ненавистного ему человека, который, по его же словам, очень плохо относился к нему в Армии, но теперь дембельнулся и живет в Иркутске. Неправильно это, если земляк земляка в Армии не поддерживает. Хуже того, ещё и строит. Боря решил отмстить. Сказано-сделано, на улицу ночью вывалился весь подъезд, кто в чём был. Боря шепнул: «Подожди меня здесь», – удалился и скоро вернулся довольный.
– Теперь он долго будет помнить, – сказал Завод, снимая с пальца некое подобие кольца, остриё которого было не меньше двух сантиметров.
В следующий раз Завод привез дюжину наступательных гранат «РГД». Ткач был в городе в очередной командировке, мы встретились втроем. Манящие запретные «яблочки» цвета хаки с ввинчивающимся запалом, естественно, манили новизной возможных ощущений. Интересно было узнать, что чувствует человек с такой игрушкой в кармане в людном иди публичном месте. Испробовали. Оказалось, много чего чувствует. Во-первых, уверенность в себе. Во-вторых, он обладатель тайны, которую никто не знает, не осознает и даже подумать, догадаться не сможет о ней. В-третьих, жизни окружающих висят на волоске, а он держит «ножницы» в кармане. В-четвертых, приятно, что тебя никто не запалил и не заметил – ты ушел спокойно, но получил большую порцию адреналина.
Но ведь это ещё полбеды – хочется узнать, увидеть и ощутить, как Это действует. Пошли – рванем? Запросто!
Вечерело, точнее, ночнило, точнее – стемнело. За инязовским общежитием стройплощадка. Пока только котлован и огромные насыпи. Чем не место для испытаний? К тому же, из окон общаги, не прекращаясь, несётся громкая музыка, и если что-то ухнет, никто внимания не обратит. Пошли туда.
Но у Ткача свой взгляд на жизнь. Была охота кидать в пустой котлован! Какая в этом выгода? У тебя есть гранаты, ты можешь многим дать понять, что вооружен и очень опасен, так зачем тратить гранату впустую? К тому же риску никакого в котловане, а он любил рискнуть. Наверное, так рассуждал Ткач или примерно так. Поэтому медлил.
– Давай её в помойку швырнем, – предложил Завод, увидев прямо под окнами мусорный контейнер, который, как и все помойки на свете, слегка дымил подожженным мусором.
– Давай. Посмотрим, как его разнесёт, – согласился Ткач.
Поднявшись на край отвала-насыпи, Женька взял гранату и крикнул в сторону помойки:
– Есть кто?
В ответ молчание. Из темноты, окружающей бак, даже кошки не выскочили.
– Я последний раз спрашиваю, есть кто? – на всякий случай спросил Ткач, потому что за бетонными блоками, приготовленными для стройки, могли гаситься влюбленные. – Нет? Ну, тогда не обижайтесь!
Ткач швырнул гранату.
Ещё в воздухе щелкнул замедлитель. Потом послышался удар о металл мусорного бака. Потом, как показалось, граната отлетела на асфальт. Потом, с высоты отвала, мы увидели яркую вспышку, резкую и низкую, как будто молния сверкнула параллельно земле. Мы непроизвольно тут же присели. А через долю секунды до нас долетел звук взрыва.
Откуда-то посыпалось стекло. Парочка влюбленных убегала темными силуэтами вдоль освещенных окон общаги от бетонных блоков за угол здания, причем, у женщины сильно хлопали об асфальт босоножки.
– Я так и знал, – улыбнулся Женька.
Музыка замолкла. На многих этажах в раскрытых окнах появились головы молодых людей:
– Что там, Витёк? – кричала голова с пятого этажа голове на втором.
– Хрен его знает – что-то жахнуло! – отвечала голова со второго всем остальным головам в окнах.
– Наверное, баллончик от лака? – предположила голова на третьем.
– Может быть, но тогда это очень большой баллончик, – недоверчиво согласилась голова на втором.
– А ты Веркину башку-то видел? Ей ведерный баллон надо! – пошутила голова на четвертом.
Почти все головы засмеялись, а одна женская сказала:
– У нас окно разбилось.
– Жарьте цыпочек – идем вставлять! – отреагировало сразу несколько голов.
Окна закрылись, музыка заиграла с новой силой, никто ничего не понял.
Мы спустились с насыпи посмотреть степень разрушения помойки, асфальта, стен и окон. Но в темноте ничего не было видно.
Наутро тоже следов никаких, лишь слегка почерневший асфальт. Но это и бумагу могли так поджечь – то есть, реально, никаких следов.
Но Завод старался отыскать запал, который должен был остаться целым – его не разносит, утверждал Заводской, и оказался прав. Запал нашли. Долго вертели в руках, рассматривая, удивляясь, почему же его не разносит, потом положили в карман и забрали с собой. Моей задачей было утопить его в Ангаре. Что я и сделал, предварительно ознакомив свою команду с этой новой и неизвестной пока для нас штучкой – запал РГД.
Так пролетел этот год. Ткач учил меня всему тому, что постигал в своей Армии. Я учился всему и ездил к матери на свиданья. Жил у тетки, харчился днём большей частью у друзей, много времени проводил с подружкой. Всё, вроде бы, ничего, но беда не приходит одна. Батыр демобилизовался из Армии (он на год раньше Женьки ушел), Женька приехал в отпуск, встретить Батыра, они нахулиганили по пьяному делу, одуревшие от встречи и впечатлений, и на третий день угорели: Ткач на пять лет, Батыр – на семь. Ку-ку! – готовьте передачи!
