Текст книги "Бульвар Постышева"

Автор книги: Эрик Бутаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

Ольга

Живёт в Белорусском полесье кудесница леса Ол… Стоп! Не так. Ещё один дубль! Училась в нашем классе девочка, звали её Оля. Оля всем нравилась, и особенно мне. А вот дальше, всё уже как в сказке:

У Оли был такой воздушный воздыхатель Саня Курилов. Ему как-то посчастливилось быть с ней в одном пионерском лагере, и он считал, что знает её теперь лучше других. Он думал, что он романтик, и поэтому надоедал ей своими сладкими разговорами. Я же выбрал тактику другую, как мне тогда казалось, более действенную. На переменах я не давал покоя её косичкам, на уроках шутил более остроумно. Например, её вызовут отвечать, она встанет и отвечает (естественно, к тому времени я уже сидел где-нибудь за её спиной), а я положу на её стул длинную железную линейку, а когда она, ответив, сядет – резко выдерну линейку из-под неё. Нетрудно представить её ощущения, но главное было в том, какой она при этом издавала несуразный вопль. Мне, шалопаю, казалось это забавным. После уроков я своим портфелем выбивал у неё из рук её портфель. А потом и вовсе обнаглел и стал пуляться в её красивые ножки бумажными пульками, надевая на пальцы венгерку вместо рогатки. А как ещё мне было привлечь её внимание? Это Саша Курилов ей все какие-то стишки рассказывал, а я нутром чувствовал, что это не прокатит. Девочки, они же бестолковые, пока не вырастут, а потом поздно будет привлекать внимание – придет пора конкретных действий. Природные инстинкты – щенки сразу должны в своих щенячьих играх определиться, кто будет лидером в стае, когда придёт пора. Вот уж как умели, так и определялись.

В конечном итоге Ольге это надоело, и она пожаловалась своему старшему брату-десятикласснику. Как-то на перемене четверо длинноволосых подошли ко мне и задали пару неприятных вопросов. Я ответил почему-то остроумно, не понимая, с кем разговариваю, но это и спасло. Они посмеялись и всего лишь заперли меня в подсобном помещении уборщицы, где мне пришлось просидеть целый урок меж ведер, тряпок, швабр и вонючего мыла. Саня Курилов был доволен, улыбался, что-то нашёптывал Ольге, а на следующий урок не явился. Оказалось, его кто-то запер в подсобном помещении уборщицы. Больше он уже не решался так нагло улыбаться в мою сторону. А моё «внимание» к однокласснице разгорелось с новой силой.

С её братом мне пришлось встретиться ещё раз, но по другой причине.

Десятый «Б» где он учился, устраивал тематический вечер, посвященный американской субкультуре. Это был закрытый просмотр фильма о распавшейся группе «Биттлз». Плевать, что она из Англии – рыло империализма везде одинаково, поэтому предполагалось, что вечер покажет, как загнили Соединенные Штаты. Была у них в классе такая модная комсомолка Наташка Пивоварова с длинною русской косой. Сдается мне, это она где-то раздобыла пленку с Битлами и организовала просмотр. Учителя хотели поставить галочку в графе политического воспитания молодежи, а молодежь хотела воочию увидеть «Биттлз» на экране, а не на затёртых фотографиях.

После уроков всех потихонечку загнали в кабинет физики, погасили свет и включили проектор. Никто и не заметил, как я прошмыгнул и затаился на задней парте – шубы горой – гардероб-то закрыли, а народу море – из других десятых нагнали.

Рядом со мной пришвартовались четверо длинноволосых. Как только погасили свет, они достали «Агдам» – смотреть «Битлов» на сухую для них было неправильно. Как можно трезвому оценить любимую запрещенную группу? В чём кайф? Поэтому пили. Но пили тихо, и по запарке протянули мне бутылку. Я не понял, но, глотнув из горла пару раз, вернул бутыль. Когда просмотр окончился и включили свет, длинноволосые удивились, увидев, кто с ними рядом – это их опять рассмешило. Вот так мы познакомились. Больше Ольге не было смысла жаловаться на меня своему старшему длинноволосому брату Женьке Ткачуку.

Прошло два года. Седьмой класс. Генеральная уборка в классном кабинете сразу после урока физкультуры. Все в спортивных костюмах, школьная форма в пакетах и сумках. Ничего умнее не придумалось, как спрятать Ольгину сумку с её школьной формой в коридоре за дверь. Когда пришло время расходиться по домам, выяснилось, что сумка с одеждой пропала. Ольга заплакала, мне её по-настоящему стало жалко, и пришлось извиниться и впервые мирно проводить до дому.

Мы шли, разговаривали, забыв про украденную сумку, впервые вдвоем не ругаясь, не ссорясь. Был чудный осенний вечер, горели в глубинах небес яркие звезды, шумели берёзы Татарского кладбища, пахло тиной от Ангары, под ногами шуршали опавшие листья. Мы долго стояли у её подъезда, почему-то не в силах расстаться. В конце концов, решили встретиться завтра – с собачками погулять. У меня был славный щенок-спаниель, у неё редкая тогда порода – карликовый пинчер желтой окраски по кличке Гольда.

Вот так всё и началось – сначала, вроде, просто выгуливали собак. Сидели у подъезда на лавочке. Болтали ни о чём, как и все влюбленные. В школе делали вид, что у нас всё по-прежнему, то есть, никак. Потом в город с концертом приехала Пугачиха, мать договорилась, и нас по великому блату и бесплатно пропустили в зал. Мы всё выступление просидели вдвоем на лестнице – рука в руке, после, взявшись за руки, шли несколько километров домой пешком по осенним улицам вечернего города, и надолго застряли в подъезде, не в силах расцепить руки, целовались. Впервые, много, долго, жадно, страстно! Выяснилось, что и от ненависти до любви такой же точно шаг. Мне не хотелось возвращаться домой – манили звезды и её окно.

Чтобы понравиться Ольге и казаться взрослей, я начал курить. Она-то уже где-то в пионерском лагере этому научилась, я не хотел отставать и казаться ребенком. Пришлось научиться. А, научившись, уже нужно было держать марку хулигана перед «конкурентами».

А конкуренты, суки, напирали – они уже тоже подросли. Саня Курилов имел наглость иногда на дискотеках приглашать Ольгу на медленный танец. Оборзел, в натуре! Нужно было предпринимать кардинальные меры. Бить начнешь – он станет великомучеником, а девочки таких жалеют, и кто его знает, что там потом получится. Нужен был другой подход. И, естественно, он был найден.

Как-то, прогуливаясь с Плисой в окрестностях Куриловского дома, мы встретили Сашу. Привет-привет. Чё делаете? Гуляем. Чё гуляете? Ответ нашёлся сам собой.

У Сашиной соседки жил красивый пушистый кот. Как он оказался в тот момент на улице, непонятно. Но он был ласковый и добрый и не боялся людей. Он пошел на Плисин зов и безропотно залез к нему под тулуп: зима была и холодно.

– Сань, ты это, с нами пойдешь? – спрашиваем мы Курила.

– А вы куда?

– Кота мочить.

– Как это?

– Пошли – увидишь.

Саня не поверил, но был заинтригован и зачем-то пошел с нами. Мы с Плисой переглянулись.

В нашем подвале, где мы тренировались, в дальнем отсеке было темно, сыро и страшно. Лишь из маленького окошечка в стене проникал туда свет. Но через пару минут глаза привыкали, и становилось всё довольно-таки неплохо видно. Конечно, у нас работал выключатель, но зачем его включать, если с нами Курил. Глаза привыкли, и Саша сам увидел, что из стен торчат длинные, острые концы арматур. Мы остановились.

– Ну, что – вешать будем или как обычно? – стали мы рассуждать с Плисой. Решили, как «обычно». Саня пока ещё ничего не понимал. Он ошалело смотрел на котика и допытывался:

– Вы что, его убивать собираетесь?

– Сань, ты видел, сколько кошек развелось? Они заразу переносят.

– Так этот же домашний.

– А что он на улице делает? Заразу домой принесёт – все заболеют. Обязательно нужно убить. Даже чисто в гигиенических целях.

– Вы чё? Совсем?

– Курил, ты под дурака-то не коси! Ты с нами зачем пошёл? Ты теперь давай: или с нами или я не знаю, если ты расколешься – не обижайся. У нас выбора нет! Свидетели нам не нужны! – и, сделав паузу, мы уточнили. – Так ты с нами?

Саня понял, что круг замкнулся. А Плиса возьми да скажи, как будто уже всё решено:

– Это будет твоё боевое крещение. Бери кота за хвост и с силой бей его об арматуру. Не боись! – она его насквозняк прошьет. Ты только успей конец загнуть. А то он как начнет, как ошпаренный, на арматуре крутиться – всех кровью забрызгает. А если, не дай Боже, сорвется – бросится на нас, прямо в морду! Они все бросаются. Бери кота.

И Плиса протягивает ему животное.

У Сани от его слов, от запахов подвала, от тусклого света начинает, видимо, кружиться голова. Он просится на улицу. А-га, сейчас! Отпустили мы тебя – теперь ты наш подельник. Бери кота, тебе говорят!

Курил на грани обморока.

Ещё немного поиздевавшись над «конкурентом», я, типа, делаю ему поблажку.

– Ладно, Плиса. С этим мальчиком каши не сваришь. У него ещё детство в жопе играет – до настоящего дела ему далеко. Хрен с ним, пусть ботанику учит, надеюсь, не стуканет – я вывожу его на воздух. А ты давай тут, побыстрей кончай с Барсиком, и чтобы не как в прошлый раз – потише. Мы тебя наверху подождем, а то он тут всё заблюет, как кровищу увидит.

И, обращаясь к Курилу, я ему говорю голосом Юрского:

– Пошли, студент!

Через несколько минут появляется Плиса. Руки в крови. Обтерев их снегом, он начинает в цветах и ярких красках рассказывать о мучениях киски. Саня хочет домой. Очень хочет. Мы его, как конвой, провожаем. А Плиса не в силах уняться, всё продолжает рассказывать. Тут же, для сравнения, мы вспоминаем, как это было в прошлый раз, когда кот вырвался и бросился на Плису. Прямо в морду!

– Да, пришлось тогда повозиться!

– Не говори!

– Представляешь, Саша, какие они живучие твари?!

Около Куриловского подъезда мы останавливаемся. Серьезно берем его за воротник, наклоняемся к его лицу, смотрим прямо в глаза, и Саша слышит:

– Стуканёшь кому-нибудь про это – сам в подвал попадешь! Понял? Молчи и всё. Ничего ты не видел, нигде ты сегодня не был. Ясно? Так лучше будет, Саша? Я спрашиваю, ясно?

– Да-да. Я понял, понял – отвечает Саня, пытаясь уйти.

Но надо ещё немножко за ворот подержать для профилактики. Смотрим в глаза и молчим. Потом резко отходим:

– Ну, ладно, беги.

Курил растворяется в подъезде.

Когда прошел первый приступ хохота, я спросил у Плисы:

– Ты куда кота-то дел?

– В окошко вытолкал. Он и уходить-то не хотел – у меня за пазухой-то тепло. Пришлось повозиться, еле пропихал! Кусается, гад. Да я ещё во – руку о бетон расцарапал.

Теперь ясно, откуда кровь.

– Санёк спать не будет – замученные коты будут сниться, как в «Брильянтовой руке»: «Шоп ты жил на одну зарплату-у-у!!!»

– Ну и чёрт с ним? Он тупой – не врубается. Пусть мучается, раз в Мифах не сечет.

Плиса

Серёга Плесовских был на год помладше нас. Но учился на два класса ниже, потому что родился поздно осенью. Здоровый от природы, он чувствовал себя неуютно с детёнышами из своего класса, поэтому тусовался с нами. Кроме того, Серёга был левша, и это вносило некоторую пикантность в наши спаринги, когда мы всерьёз занялись изучением восточных единоборств. По морально-боевым качеством он был такой же, как и мы, следовательно, был свой парень. Кроме того, Серый был первым из нас, кто прыгнул с парашютом. Жизнь его, конечно, потом тряхнула, но тренировки, полученные в детстве, даром не прошли. Так что, совет юным читателям: занимайтесь спортом и не курите дурь!

Помню, как-то шли мы с ним мимо татарского кладбища, где в это время работал экскаватор, увеличивая площадь гаражного кооператива за счет земли почивших. И из кучи, которую экскаватор навалил, выкатился череп. Хороший такой белый череп. Говорили, что хиппари на барахолке могли джинсы на череп поменять. Мы, естественно, подобрали его. Положили в пакет, и я почему-то оставил этот пакет у Ольги. Она его вытащила на балкон, «чтобы эта гадость дома не лежала», а через некоторое время Ольгина мать полезла на балкон и наткнулась на пакет. Когда она увидела, что там лежит, ей чуть плохо не стало. Пришлось Ольге тащить этот череп в школу и вручить его мне. Мы учились со второй смены, а Плиса с первой. Ясно, что я отдал пакет ему – не таскаться же мне по школе с оторванной экскаватором головой.

Плиса – молодец, сразу собрал пресс-конференцию одноклассников и запустил им миф о том, как мы с ним ночью выкапывали этот череп на Татаре. Он украшал всё безлунной ночью, шелестом листьев, завыванием ветра, тем, что татар хоронят без гробов и сидя, поэтому пришлось очень долго искать, где же голова, потом прогнал про какую-то погоню сторожей с собаками за нами. Детально описал нашу схему ухода по гаражам и заборам. Но напоследок оставил страшный рассказ о том, как мы вываривали череп у него дома в кастрюле, потому что голова ещё не до конца сгнила. Жуткие описания того, как мы вилкой снимали кожу с костей, выковыривали мозг изнутри, как приходилось вырывать вареные глаза и шлифовать глазницы, как потом всё это он скормил своему домашнему псу Ромке, который теперь стал людоедом и домой к нему опасно заходить, тем более, ворам. Ребята слушали, разинув рты, и сморщились, когда Плиса сознался, что мать не знает, для чего он использовал кастрюлю и, как ни в чём не бывало, продолжает варить в ней вкусненький борщ.

Лёнька Бутин

Первый человек, с которым я завел дружбу, переехав на Постышево, был мой одноклассник Лёха Бутин. Он жил в соседнем подъезде на пятом этаже. А на пятом этаже нашего дома балконы гораздо больше, чем на всех остальных – они шириной во всю панель. Ленька любил сидеть на балконе в теплое время года, зимой он просто любил сидеть у окна. Идешь, бывало, поднимешь голову вверх – Лёхина голова в окне улыбается. В общем, Леха был в курсе всех новостей на улице, поэтому один из первых узнал, что мы переехали в соседний подъезд. Учились мы, как я уже сказал, в одном классе, сидели за одной последней партой во втором ряду и вместе играли в футбол. У Лехи был хлесткий удар, а у меня хороший рывок. Когда мы играли в одной команде, редко проигрывали. Нас даже как-то взяли на какие-то соревнования на стадион «Авиатор». Там мы умудрились забить по голу, а потом все стали спорить, сказали, что мы подставные, и мы уже больше к ним на тренировки не пошли. Наверно, зря. Зато в пионерском лагере «Заря» нашу команду обыгрывала только местная деревенская хорошо сыгранная бригада с отличным вратарём. А по лагерю конкурентов не было.

Ещё у Лёхи была какая-то мистическая деревня под названием Максимовщина, куда его родители частенько увозили помогать бабушке. Через много лет в качестве студента, которого отправили в колхоз для сбора корнеплодов, мне довелось посетить этот населенный пункт. Лёха, естественно, был там, помогал бабушке собирать урожай с бескрайнего огорода. Их домище стоял на берегу реки, и ходили слухи, что Лёнькин прадед держал здесь когда-то мельницу, остов которой ещё торчал из воды. Вполне могло такое быть, если внимательно присмотреться к постройкам – на века мастерили.

Ещё у Лёхиного отца был «жигуль». Поэтому Лёха раньше других научился управлять транспортным средством. Батя, как называл отца Леонид, давал ему иногда поездить внутри гаражного кооператива и по деревенским проселочным дорогам вдоль полей. Мы ему, честно говоря, в этом завидовали.

Старший брат Андрей собирал записи и имел раньше всех «Илеть» – вертикально поставленный маг с четырьмя дорогами. Ещё Андрей копил этикетки от жвачки и зачем-то постоянно составлял графики игр советской сборной по хоккею (если зимой) и футбольной команды (если летом). На их письменном столе, под стеклом, рядом с рожицей Донольда, лежал листок в клетку с затушёванными квадратиками по диагонали и результатами игр против каждой команды. Мы спрашивали Андрея, зачем ему это? «Так надо», – отвечал Андрей. Ну и ладно! А его записи мы иногда брали и слушали.

Но больше всего поразило другое. Лёнькин Отец как-то решил искупнуться, снял одежду, и я увидел на его теле множество наколок. Солидный, всегда молчаливый мужик, директор кондитерской фабрики – и вдруг портаки. Откуда? Шалости детства? Не похоже – качественные рисунки (мы уже в этом разбирались), такие делают только умельцы. Мы вон однажды Плисе на фаланге среднего пальца корону кололи – получилось вроде неплохо, а присмотришься – видно, что партачил любитель. Халтура. Так откуда у Бутина-старшего купола? Лёха по секрету поведал, что батя его когда-то в молодости за что-то присел. Было дело. Но умудрился сорваться из мест заключения, долго бегал и, в конце концов, вынырнул на Целине. Там, за доблестный стахановский труд его хотели представить к награде, но оказалось, что он в розыске. Неувязочка. Срок, вроде, простили, но и орден не дали. Зато на свободе.

Вообще-то стандартная история для тех лет, но я почему-то склонен в неё верить. Ведь отец у Лёньки руководил не только кондитерской фабрикой, а потом ещё и трамвайно-троллейбусным управлением, а это, я Вам доложу, ответственность, и кого попало на такую должность не назначают. У чекистов все ходы записаны, если бы хотели – кислород бы перекрыли. Значит, что-то мешало или наоборот помогало этого не делать. Кто теперь разберет? И зачем? У Лехи же батя спокойно работал и курил свою «птичку» и нас иногда подвозил.

Леху любила учительница по географии Эльвира Леонидовна. Он часто гладила его по голове, называла теской и говорила, что когда выйдет на пенсию, будет работать дворником, чтобы на свежем воздухе больше бывать.

Учительница по химии шутила по-своему: когда проходили химический элемент «бутин», она вызвала Лёньку к доске. Тот по привычке слово «бутин» писал с большой буквы, а она его шутя укоряла и громко говорила классу, как любит себя Леонид.

И ещё Лёха любил в новогоднюю ночь кататься на коньках. Типа, традиция у него была такая. «Белая лебедь» – задумчиво произнёс бы хриплым голосом Вицин, глядя в окно на каток. Но сказал он это не о Лёньке, потому что не видел, как Леонид катается ночью. А катался он классно. Пожалуй, что лучше всех нас, за исключением Хандая, наверно.

Хандай

Валера Осипов заработал свою кличку из-за того, что постоянно нам рассказывал, как они с отцом ходили на хоккей, и как там классно играл Хандай – так звали одного из хоккеистов в команде «Локомотив», где, кстати, играл в то время Говорок. Про Говорка Валера вообще ничего не говорил. Но если б даже и говорил, то всё равно он был бы Хандаем: два Говорка в одном дворе – это перебор. Для краткости его иногда величали Хеша.

Если говорить про коньки, да, Валера катался хорошо. Кода-то он ходил в школу фигурного катания и даже в хоккей играл на фигурных коньках с зубцами на носу. Мы просили его исполнить тройной тулуп, но он мог подпрыгнуть и крутануться в воздухе всего один раз. Этого было достаточно – из нас никто так сделать не мог. Даже Лёнька Бутин.

Ещё Хандай отличался тем, что абсолютно не умел врать. Точнее, он врал постоянно, но это сразу было видно, как он ни старался. Например, лежим мы на крыше, загораем, смотрим: по Ангаре вдали движется моторная лодка.

– О, батя в запретку пошёл, – произносит Хандай.

– Чего? – изумленно спрашиваем мы.

До лодки, как до Луны: движется точка – разбери, кто в ней сидит. А Валера, как ни в чём не бывало:

– Батя, говорю, в запретку пошел. Лицензию достал. Наша лодка. Он сегодня собирался.

Чё к чему? И всегда вот так. Уже мужиком стал, семья, но приедет с охоты и начинает перечислять, кого добыл. Послушаешь – так весь лес перестрелял. Да, ладно – вреда-то никакого, а нам есть повод над ним посмеяться.

Плиса, правда, его чуть не ухлопал. Нож охотничий в двери кидал, а замкнуть дверь забыл. Хандай открывает – бац, нож такой хозяйский в груди точит. Валера в обморок. Плиса тоже, считай, в обморок. Но скорую вызвал. Приехали, нож вынули, залатали Хешу. Плису менты помурыжили. Обошлось. Хеша, если нас рядом нет, про свой шрам в районе сердца таких историй рассказывал! Родители его больше Серегу на порог не пускали.

Ну, а так парень нормальный был. После школы Валера Пожарку окончил. Работал, пожары всякие тушил. Нам рассказывал истории страшные. Мы и сами на мифы горазды, однако слушали – приятно, как он умел из ничего героическую поэму сочинить. Потом Хеша на тушении кабельного завода в Шелихове действительно совершил подвиг, но надышался там ядовитых веществ. Вот об этом он почему-то никому не рассказывал. Не рассказывал, как гостиницу «Сибирь» тушил, и пол под ним провалился. И только наш же приятель из параллельного класса и соседнего дома – его сослуживец Костя Сосновский вытянул Хешу из палящего ада за шланг, который Валера держал, как последнюю соломинку в море огня. Вот, всякую фигню сочинял, а как действительно о подвиге рассказать, так нет – у Валеры чего-то там перекрывало, и он стеснялся. Наверное, думал, что мы опять не поверим. Он же знал, что мы не очень-то верим. Прости, брат! Болел он долго после кабельного завода, но не уволился. Продолжал службу тащить. На охоту ездить. Детишек воспитывать.

А тут как-то Вовунька приходит и говорит:

– По городу пожарки носятся. Пожар что ли большой где-то?

Телевизор включили – вроде, нет. Ну ладно.

На следующий день звонит:

– Слышал новость? Валера Осипов умер.

– Хандай, что ли?

– Да. Это его вчера пожарки по городу везли.

Вот так новость, вашу мать! Был Валерка, и нету! Жаль! Хороший парень был!

Теперь, когда мы увидим лодку вдалеке, говорим: «О, батя в запретку пошёл», – улыбнёмся и вспоминаем Валерку.

Царствие тебе небесное, Валера.