Текст книги "Бульвар Постышева"

Автор книги: Эрик Бутаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

– Люди могут пораниться.

– А ты ограждения не ставь.

– Тем более.

– Какое, тем более? Будут ограждения – каждая свинья полезет! Ты что, не знаешь людей? Только напиши «нельзя!» – тут же все ломанутся: «Зя!». Ограждения не ставь, однозначно, – поранятся. Между кактусов, я бы поставил экран. Его можно из труб сварить, поставить и натянуть полотно, на котором будет картинка прерий. Типа, продолжение кактусовой темы, как в панораме Бородинского сражения или Сталинградской битвы. Видел?

– Да.

– Ну, вот. Но! Но. Нужно, чтобы с какой-то точки было четко видно продолжение вот этого, допусти, склона. Ни просто картина с кактусами и камнями, а продолжение местного пейзажа. Типа: идет склон с соснами, превращается в гору с кактусами, потом продолжается снова с соснами. Вроде, как окно в потусторонний мир. Понятно я объясняю?

– Ну, так-то – да. Чего здесь не понять?

– Ну, ты понял?

– Понял.

– С другой стороны щита, можно для прикола на черном фоне написать белыми буквами «Цой жив!» В стиле группы «Кино», для любителей. И получится у тебя рама с «Кино» и долиной грез, где живут краснокожие. А если ты там ещё вигвамы нарисуешь, речку, дымы индейских костров, белоголовый орел в небесах, шакалы доедают дохлую лошадь, и тыры-пыры, по пьянке туда можно будет выезжать за скальпами. Только осторожней, чтобы копыта не цокали по гравию. Обвяжи их мешковиной. Осторожней, прошу тебя! Индейцы – они, сука, хитрые!

Огонь костра приятно трещал, облизывая старые ветви лиственницы. Приятно сидеть вечером у костра с бутылочкой спиртосодержащей жидкости и с товарищем за деловой беседой. Но…

Притащилась Архипкина тогдашняя подружка. Причем прилично выпившая. (Где успела?)

– Чё?

– Ты спать идешь? – спросила она.

– Да, я скоро.

– Я устала ждать.

– Я скоро, я в пути. Я сам устал уже идти. Я всё равно приду, чего бы мне ни стоило всё это. Иди и жди. Я точно буду. Слово пацана! – Архип улыбался и этим просил не отвлекать. Но подружка, казалось, его не поняла.

– Пойдем вместе.

– Ну, правда, – дай поговорить, я скоро приду.

– Я тогда тоже никуда не пойду! – заявила она. – Я, как дура, там одна сижу!

– У нас серьезный разговор. Иди, Мышонок, я скоро приду. Иди. – Архип привстал, чтобы подойти к ней и сделать что-нибудь приятное, допустим, поцеловать или погладить по щеке прежде чем отправить её в домик. Но…

Подружка демонстративно села напротив.

Архип остался стоять, глядя на неё сверху в низ.

Она тупо смотрела на огонь.

Почувствовалась некая неловкость. Игорь готов был уходить, но не успел ничего сделать, даже подняться – Архип глазами сказал ему: «Вяжи, старик, ещё не договорили. А эта прекрасная леди смотается через восемь минут, дай только слово молвить и не суетись. Посиди, а я сам разберусь».

– Дорогая, – обратился он к этому «мышонку», сдерживая прилив маленького раздражения. – Нас ждет прекрасная летняя ночь на берегу чудного Озера, под шёпот холодного горного ветра и лай собачат из соседней деревни. Умоляю тебя, иди, приготовься ко встрече с прекрасным, – твой пузачонок будет через тридцать минут, примерно. Я расскажу тебе на ночь две волшебные сказки, и обе они будут нести сексуальный подтекст. Ступай. Хочешь, я помашу тебе вслед платочком? Не будем напрасно…

– Никуда я не пойду! – подружка шла на рожон. Сидела твердо, укуталась в куртку, уставилась в костер, даже закурила!

– Свали на хер отсюда, корова! – взорвался Архип. – Дергай в кровать, я тебе сказал! Муля, долбанная, – не нервируй меня! Бля буду, отпинаю, козлину! Урыла быстрее, лошадь! Кому я сказал?! Не поняла что ли, А? Не поняла, я спрашиваю? Быстро!

Он указал пальцем на домик!

Подружка, задохнувшись от негодования, соскочила и со слезами на глазах, бросила сигарету в костер, очень быстро и не оглядываясь, зашагала к домику, бормоча на ходу, чтобы её было слышно, разные грязные слова, типа: «Сволочь», «Скотина», «Гад».

– Вот пусть мне кто-нибудь теперь скажет, что я не умею с женщинами разговаривать! – выдохнул Архип, глядя на удаляющуюся девицу и, повернувшись к Игорю, предложил. – Наливай.

Игорь, конечно, налил, хотя как-то его отрезвила эта «немая» сцена.

Но Архип был непоколебим:

– Ничего, не переживай, приду – успокою. Она только этого и ждала. Не может кончить, пока не наорешь. Синдром рабыни – сам знаешь. Жужелица, одно слово.

Игорь решил поверить. Выпил. Судя по поведению Архипа, ничего не стряслось. Игорь расслабился, а Архип продолжил, как ни в чем не бывало.

– Твоя фишка здесь – ветер! От него никуда не денешься. Он дует и дует, поскуда. Дует и дует! Поэтому, побольше флажков, разноцветных вязочек всяких, но только не грязных, вонючих, а длинных и разных. Пусть будут. Они привлекают внимание с дороги, как минимум. Да и вообще. Ветру нужно ж играть в парусах, а парусов у тебя нет, да они здесь и не нужны – уплывет ранчо. Можно поставить жердь с таким длинным и полосатым «уловителем ветра» как на аэродромах, типа колпак Буратино. Да и самого Буратино, его голову хотя бы, на конце этой жерди можно привинтить.

– А на хрена здесь Буратино?

– Не знаю. Но, пусть будет. Поставь его за туалетами. Вздерни ему нос. И пусть принюхивается. А его колпак, заодно будет показывать, какова сила ветра в районе сортира. Значит, против ветра ходить не надо – подсказка для пьяных. Тоже польза.

Игорь засмеялся.

– По хорошему, конечно, – Архипа тянуло дальше, – поставить бы здесь пару ветряных мельниц – электрических станций. Видел в Американских фильмах, такие хреновины крутятся – ветер ловят, ток дают?

– Видел.

– Во! Тогда бы твой примус «Хонда» стал запасным вариантом при экстренных случаях.

– Они дорогущие. Я уже думал об этом.

– Сколько ты тратишь на бензин?

– Много.

– Много! А будут ветряные станции, можно вообще ничего не тратить и всех удивить. Купить, к примеру, огромный прожектор, и высвечивать им небеса в темное время суток. Мухи же на свет летят. Так почему же туристы не будут съезжаться? Обязательно будут! А если ещё пару фильтров к нему присобачить, чтобы менялись цвета, на облаках можно будет такие картины рисовать. Опять же, от вражеских самолетов защита. Твоему конюху делать ночами не хер, пусть, в тупую, фильтры меняет и рисует на облаках и на вон той горе.

Конюх уже давно слонялся рядом в надежде, что нальют. Но его не замечали, как будто. И он продолжал слоняться. Услышав, что про него говорят, он тут же решил подойти. Но Архип остановил его жестом протянутой руки и словом грозным: «Не подходи – я не один!» И конюх не подошел.

Архип продолжал.

– От туда, с перевала, вообще наверное, классно будет виден столб света и подсвеченные снизу облака!

– Да, наверное, – согласился Игорь.

– Ну, вот, а ты павлины, говоришь. Если ещё твой Старик Сосновский на «Ионике» заиграет свою прекрасную музыку, тут вообще будет «Электро Лайк Оркестр»! Согласен?

– Согласен. Подумаю.

– Думай, Федя, думай.

Они выпили ещё. Закурил только Архип – Игорь не умел курить.

– Если продолжать фантазировать, я бы тебе и столовую разделал, как Бог черепаху.

– Например?

– Например? Давай! Ну, взять хотя бы голову оленя, которая торчит у тебя из стены. Хрена ль она там без дела торчит? Возьми оленью шкуру, забей её соломой и с другой стороны сделай так, чтобы казалось, что Олень – урод, лезет в столовую через окно, голову уже пропихал в раму. Будет забавно. Хотя, это снаружи больше, вообще-то. А изнутри… Во! – придумал. Покрась потолок в синий цвет. Чучела уток обрежь и приклей к потолку только нижние их части. Будет казаться, что все едят под водой. А над головой у них плавают утки – всё равно, вы всех рыбой кормите. Если поизвращаться, можно приклеить что-то наподобие водорослей, корневой системы камыша. Одной утке можно голову под воду запихать – типа, смотрит, чем бы поживиться на хозяйском столе. Короче, подводный мир лагуны, нужно обязательно показать посетителям. «Лагуна» – если я не ошибаюсь, «болото» по-итальянски. А на болоте должны жить утки. Но смотри, чтоб утки на столы сверху не гадили. Туристы жрать не будут.

Архип смачно затянулся. Продолжил.

– Из бани можно сделать стильный «Алькотрас» с маленькой надписью где-нибудь в уголке: «Крематорий» и расписание его работы.

Снова, затяжка.

– На веранду поставь огромный прозрачный ящик из оргстекла, повесь табличку: «Пожертвования и взносы на строительство подземного тоннеля от западного берега Байкала до западного берега Ольхона. Воссоединим Запад с Западом! И возрадуемся!»

– На хера?

– Просто так.

– Бред какой-то.

– Конечно, бред! Поэтому посыпятся денежки. На бредовые дела у нас всегда денег не жалко. Попроси-ка пожертвовать на корм для коней? Хрен кто даст. В лучшем случае, хлеба накрошат в твой ящик.

Потом, уже под запарку, они вместе рассуждали, как здорово было бы сделать здесь парк развлечений! Настоящую соломенно-войлочную мишень, луки, стрелы и дротики… и томагавки. Лассо кидать на столбы… и друг на друга, если туристы порядком подопьют. Купить контейнер и сделай тир – пусть щелкают по бизонам, шакалам, лисицам, этим проклятым кроликам, которые нарыли нор на частном кукурузном поле. (В краснокожих нужно стрелять осторожно, но можно, особенно в кровожадных и злых.) Решили обложить тир пустыми бутылками, чтобы получился «стеклянный тир» – само название уже будет интриговать. Где ещё такой тир найдешь? Люди просто будут приезжать фотографироваться, как в музей под открытым небом, типа Кижи. Можно нанять фотографа, и продавать закрепитель. О Базе… О Ранчо разойдутся легенды, а может быть, про неё в книгах напишут.

Но главное, они решили однозначно, это – ветер!

– Будет энергия – такого здесь наворочачишь, Игорёха! – уверял Архип. – Будешь – некоронованный Король Малого Моря. Чубайс, в натуре! Ты же тоже почти что рыжий.

Игорь, по пьяному делу, согласился.

Заглох дизель, вырубился свет, все разошлись по домикам, костер ещё тлел. Залили костер, как умели в две струи. И тоже, отправились спать.

С тех пор прошло два, считай, года.

Будем считать, что реклама сработала.(Надо Игорю, кстати, сказать, чтобы домик как-нибудь бесплатно выделил за столь явно скрытую рекламу его Ранчо-сранчо, правда же?)

Но вернёмся в современность.

К ужину наша парочка вышла освеженная и в свежих одеждах. Архип так и не нашел свой фисташковый костюм с розовым жабо, поэтому был в банальном спортивном костюме и простых японских кедах «каугуар», с бутылкой водки под мышкой, зная, что идти на ужин к друзьям без бутылки, это не по Восточно-Сибирски в его-то возрасте. Юная спутница его была во всём чем-то белом, в легких спортивных тапочках и со слегка влажной головой, что придавало ей в этот вечерний час больше сексуальности, чем Архипу его бутылка. Скажу не тая: Всё было, как полагается, прекрасно. И они зашли в столовую, наполненную отдыхающими, основная масса, которых состояла из московских гостей Старика Сосновского, которые приехали по бизнесу пообщаться и на рыбалочку на Байкал съездить. Судя по всему, по бизнесу общения прошли давно и успешно, теперь Сосновский устраивал им отдых и рыбалку. Так заведено, и никуда от этого завода не деться. И хорошо, что так заведено.

Усадили Архипа и Юльку за большой и праздничный стол. Соснов познакомил их со своей компанией, налил, как полагается, штрафную. Через несколько минут Архип перезнакомился со всеми ещё раз, так как он тут же напрочь забывал имена, но общался, смеялся и что-то рассказывал. Юлька, правда, не очень себя ловко чувствовала в незнакомой обстановке, но терпеливо сидела рядом с Архипом, когда надо улыбалась, слушала, кивала и рассматривала потолок с задницами и лапками сереньких уток (одна, даже, голову запихала вниз и держала в клюве рыбешку). Пару раз Юльку пригласили потанцевать. Пару раз её чуть не вывернуло от караоке, которое измучил какой-то левый мужик из отдыхающих Владимирским Централом. Караоке, бедное, за этот вечер замучили, затаскали, задергали. Хрипели, пищали, пели. Открывали несколько раз дверь, чтобы проветрить. Пахло Куринным жиром. Звякали тарелки. Ржали над несмешными шутками, которых было не слышно, но их повторяли и заново ржали. Уронили графин. Бедлам был изумительный! Потом, натанцевавшись, все наконец-то устали, присели выпить, а Юлькин, утомленный с дороги, Архип, присел всем на свободные уши под общий настрой:

– Ему бы вверх уйти, а он вправо потянул, – Архип показал известный жест плоской ладонью у лица, потом поочередно, начиная с мизинца, сложил пальцы в кулак, махнул в сердцах рукой, и с горечью в горле добавил: – Но отчаянный!

Смеялись, узнав эпизод (в таком состоянии все смеются хором). Это был рассказ о том, как прошлым теплым апрелем рыбачили они со Старым Сосновом на тонком талом льду за соседней скалой. В бой тогда пошли одни старики! Старик Сосновскй, по его словам, пытался вытянуть толстого хариуса из-подо льда в узкую лунку, но что-то ему мешало. Хариус, подлюка, сорвался.

В разгар хорового смеха над его шуткой, Архип, не выходя из образа, вдруг смачно ударил кулаком по столу. Звякнула посуда. Мгновенно наступила тишина. Люди посмотрели недоуменно на Архипа. А он, закрыв глаза, сквозь зубы, «с болью в душе» запел: «Раз-кууу-дря-вый, Клен зе-лё-ный, Лист рез-ной….»

Врубившись, что это продолжение киношного жеста, компания прыснула заново. А Архипу только этого и надо было. Сделав вид, что он крепко держится за штурвал, «смело глядя в лицо смертельной опасности», Архип заорал: «Ребятааааа, будем жииииииить!!!!!», и громко, протяжно загудел, как подбитый «Ил-2», завыл, вошел в штопор, не вытянул, врезался в землю… и взорвался!.. добавив масла в огонь, и….

Только тогда вышел из образа.

– Тебе бы в камере цены не было! – неожиданно произнес крепко поддатый мужчина за соседним столом, с партаком (среди прочих) на пальце, означавшим: «Проход через малолетку».

– Сплюнь! Чё такое говоришь-то!

– Я тебе отвечаю.

– У тебя есть на плече факел, обмотанный колючей проволокой? – спросил Архип.

Мужчина задрал короткий рукав футболки. На плече синел «олимпийский» факел в кольцах колючки.

– Вот, – сказал мужчина, – «Загубленная молодость!»

– Ну, что ж – тогда ты в курсе, наверное, о чём говоришь. Однако, брат, должен заметить, что мне и на свободе-то узковато, мало, понимаешь, пространства для творческой мысли. А в четырех стенах, да с решеткой….

– Там море пространства для мысли! – перебил мужчина с факелом. – Там только для мысли и пространство. Потеряв свободу, человек обретает неуёмную волю фантазии! – философски заметил тот.

Архип на секунду замялся.

– Ха, надо подумать! Я подумаю, потом потрещим. Лады?

– Давай, – согласился мужчина.

В пять утра, Архип вышел в пуховике, с креслом на воздух (даже летом здесь без пуховика делать нечего утром). Сел глубоко, укутался, вытянул ноги. Заря занималась. Дышалось легко – свежесть утра, запахи Моря и гор. Комары ещё не проснулись. Ветер взъерошивал волосы, свистел в кронах погнутых корявых деревьев, хлопал флажками и лентами. На позорном столбе шуршали бумажки. Буратино крутил башкой у туалетов, его полосатый колпак раздувался. Черной стрелой пронеслась куда-то Тайна. Чайки орали на дальнем скалистом острове. Что-то скрипело, изредка ржали в стойле кобылы, светлело Небо, в голове булькали мысли:

«Ещё Сальвадор Дали писал, что отсидеть нужно обязательно, но желательно, пораньше, в молодости, в юном, так сказать, достаточно возрасте. Тогда «летающие решётки», сфотографированные глазом, будут напоминать тебе всю жизнь, что жизнь хороша и у неё две темные стороны. Что-то такое, кажись, проповедовал старый художник».

Архип вспомнил, как он в своем «юном достаточно возрасте», вот так же утрами, сидел в ожидании свиданки. От нечего делать, он наблюдал. Смотрел, как качается фонарь на ветру, заносимый снегами. Как тени столбов и колючки, от его качаний «пляшут» на кирпичной стене и на белых сугробах. Вспомнил узоры из трещин на, крашенных темно-зелёным поверх штукатурки, панелях мрачного помещения для ожидания родными своих заключенных. Родные с авоськами, сумками, пыльные, уныло сидели и ждали чего-то. Архип в уголке на старой скамейке почти засыпал, уткнувшись носом в тулуп. Сквозило не сильно. Вот только всё время мерзли сырые ноги. Зато он четко помнит, какая была огромная петля для пуговицы на сером в рубчик пальто у мужчины напротив. Огромная петля. Наверное, и пуговица должна была быть огромной. Но пуговицы Архип не помнит. Но ему до сих пор кажется, что она должна быть большая, красная или зеленая, с четырьмя дырочками, огромная, как у Карлосона на штанах. Ему тогда в полудреме, в тесноте, духоте, с холодом в ногах, чудилось, что петля для этой пуговицы – это вход в волшебную пещеру, куда пираты свозят свои богатства. Они подходят на больших, обгоревших в боях кораблях, сгружают ящики и корзины на прибрежный хрустящий песок, волокут всё это наверх по полам пальто ко входу в пещеру. Там всё складывают возле входа и возвращаются снова назад за новыми сундуками и баулами. В пещере должны сверкать изумруды и камни, золото, цепи, кулоны, дорогие ножи, аркебузы, короны, халаты, уздечки и седла. Белеть черепа. Как в мультике «Маугли», когда тот попал в пещеру к беззубой змее. Потом, засыпая, он вдруг подумал, что тяжело вот так всё это грузить – здесь нужен подъемник или автокар. Тут же «появился» электроавтокар с поддоном кирпичей на клыках, а с боку написано грязною краской «Дембелевоз». Стало легче грузить и складировать ценности…. Все загудели – открылось окно.

Через несколько лет Архип написал:

«Если мешок обручальных колец высыпать в пыль черного бархата витрины, их никто не будет покупать. Они перестанут быть драгоценными. Скорее всего, они будут напоминать дешёвую китайскую мишуру, польскую подделку, побрякушки индусов. Или, хуже того, коронки зубов узников концлагерей (потому что на пыльном бархате их очень много). Сразу вспомнятся печи крематория, горы кожаной обуви в пыльных подвалах SS и зубные коронки евреев. Золота, чтобы оно нравилось и украшало, должно быть мало, тогда, оно радует глаз. Кстати о немцах: некто Геринг любил купать пальцы в драгоценных камнях, в хрустальной вазе с алмазами, рубинами, изумрудами, топазами и черт их знает, с чем ещё. Он топил в них кисти и мечтал. Добротный толстый дядька, любитель охоты и онанизма, успокаивался, обмякал и воодушевлялся, не подозревая, что скоро Нюрберг. Он сделал много разных дел и умел летать. Хотелось бы попробовать запустить руки в хрустальную вазу, доверху наполненную разноцветными камнями, размером с горошину или боб и, желательно, с преобладанием прозрачных – это алмазы, их много! Ты чувствуешь их тонкую огранку. С такой вазой легко научиться летать.

Уж такова тенденция полета!

Ладно, поехали дальше! Ленин сидел? Сидел! Ещё как сидел. Врали нам учителя, как он делал из хлеба чернильницы, заливал в них молоко и незаметно меж строчек каких-то книжек чего-то писал. Когда подходил к дверям каземата охранник, он всё это мигом съедал. Сразу возникало много вопросов: хлеб, молоко, книги, что это была за тюрьма. Но так говорили, и нам приходилось молчать. Правда, мы тоже писали молоком, и буквы проступали, если их снизу подогреть пламенем свечи. Только, осторожно – чтобы листок не сгорел. Как бы там не было, Ленин столько накалякал, что тысячи тысяч НИИ разобраться не могут до ныне – не в силах. Фантазия, видимо, сильно бурлила.

Гитлер сидел. Сталин сидел. Постышев Павел Петрович – тоже сроки наматывал.

Достоевский полжизни отмаялся. Солженицын. Шаламов. Губерман. Жжонов Георгий – артист. Фунт (это – к слову). Сервантес. Монтекристо. Нельсон Мондеа. Ткача и Плиса. Маркизка де Сад. О! Этот такого нагородил в своих заключенных фантазиях – что его имя присвоили термину. Сидел, голову снесло, он фантазировал, сочинял, мечтал с кем-нибудь переспать после долгой отсидки, дрочил и выдумывал разные сюжеты, как порно кассету смотрел. Ему, просто, бабу было нужно позарез, и общения, и действия какого-нибудь – вырваться из четырех стен, погулять, повеселиться, рожу набить козлам драным, из-за которых его заключили! В мечтах своих неограниченных, он так и делал. И ещё как делал! И записывал это потом. Вот! Как граф Монтекристо мечтал отомстить, этот тоже мечтал отстоять свою честь, но несколько иными способами. А все решили, что он садюга. Мимо! Посидели бы с его, помечтали!

В Армии Игорь Сулимов, прошедший Дисбат, в темноте кинозала, под «Человека-амфибию» часто мечтал: «Дембельнусь, найду себе девушку скромную-скромную и буду до смерти её часто любить!» Тоже – фантазии.

Да, уж! Сидельцы, узники и каторжане, много чего Вы наворотили в этой жизни!

А вот Высоцкий проскочил! Его величество Кино дало ему возможность прохрипеться. И старый, без крышки «Маяк-202» в купе с кассетной «Весной» помогли. Хотя, кто знает, чего бы он написал, если бы… Но об этом уже никто не узнает. Высоцкий и без того молодец!»

Архип закурил. Он нашел пример для ответа тому мужику, что сидел за столиком напротив. Вряд ли тот скажет что-то против Высоцкого.

Горький дым сигареты мгновенно разнес по побережью ветер. Косули, почуяв его, мгновенно подняли головы и навострили уши – здесь, наверняка, где-то бродят косули!

Проковыляло мимо в сланцах «секюрити». Архип, от нечего делать в хорошем расположении духа от мысли о Высоцком, окликнул его. Тот остановился, пытаясь понять, откуда раздался звук.

– Ку-ку, – тонко сострил Архип.

Охранник насторожился, потом – въехал, потом – узнал.

– А, ты снова не спишь.

Охранник лет на пятнадцать был старше Архипа. Имел орден «За службу отчизне». Вышел на пенсию – пенсии мало. Подрабатывал здесь. Утрами собирал за туристами мусор и помогал разгружать, когда надо, продукты. Когда стельную кобылу укусила змея, он делал ей прививки. Он всё умел и много знал. Он раньше Зоны охранял. Ночами ему не спалось.

– Садись, покурим, – предложил Архип.

Охранник сел рядом, прямо на бурую землю, подогнув под себя полу бушлата. Босые ноги белели в утренней мгле.

– Ноги не мерзнут? – Архип протянул сигарету.

– Привык, – тот подкурил.

– Как служба?

– Нормально. Отдых – не служба.

– Это точно. Правдивый ты человек.

– Эт точно.

Помолчали, глядя на тлеющие окурки. Потом охранник спросил:

– А ты что не спишь? Выспался?

– Совесть мучает меня последнее время, – зачем-то соврал Архип.

– Чего так?

– Грешен я, батя! Одно дело не сделал, теперь маюсь. Совесть мучает. Вот послушай историю мою, геноссе!

И Архипа понесло:

– Однажды, холодным февральским утром, в одна тысяча девятьсот восемьдесят пятом году меня отправили от Восточно-Сибирской студии кинохроники в качестве ассистента кинооператора на съемки документального фильма о Зоне Затопления ГЭС на границе Иркутской области и Красноярского края в сёла Кеуль и Едорма.

– Какую Зону? – переспросил «Кьюрити».

– Зона затопления Богучанской ГЭС.

– О, я там служил! – оживился дядя.

– Я знаю, – сказал Архип. – Можно продолжу?

– Да-да, извини.

– Ну, вот. Поехали мы впятером. Я, само собой, мой кинооператор из Иркутской студи телевидения (своих не было – куда-то разъехались на съемки, пришлось приглашать со стороны) по фамилии Скакун. Такой толстый, остроумный дядька, который тоже везде побывал и все на свете на пленку заснял. И трое ребят из краеведческого музея. Помню, был Саня Падалко, еще какой-то чувак с усами, и их главный – такой деловой, закончил Ленинградский институт чего-то там с музеями связано, поэтому начальник и деловой. Правда, в сравнении с другими двумя, шарил он, но сильно был деловой, некуда деваться!

Приехали мы в эти села. Кеуль – центральная усадьба, там мы получили какие-то бумаги и машину, чтобы нас подвезли до Едормы. Нас подвезли по зимней таежной дороге. Красотище, я тебе скажу, но сейчас не об этом.

Привозят в Едорму. Такая маленькая деревушка, зачуханная вся, но полная старинных икон, которые уже за бесценок приезжают и скупают какие-то деляги у местных старух и пацанов, которым в Армию идти, поэтому они продают бабушкины реликвии, даже если те не разрешают.

– Точно, точно, – охранник мотал головой.

– Дальше слушай. Рядом с деревней течет ручеек. Мостик из доски через него. Здесь, предположим, пять часов, мостик перешёл – шесть. Почему?

– Там уже Красноярский край.

– Правильно, соображаешь.

– Я там служил.

– Точно, я забыл. Слухай дальше, хлопец. Начальник деревни живет в избе, где в полу нет нескольких бревен, постоянно боишься, как на стройке, того и гляди, в темноте рухнешь подпол – ставни закрываются, хоть глаз выколи. Из-под пола дует. Холод на улице, чтобы не соврать, скажу пятьдесят градусов. Веришь?

– Конечно, я там служил.

– Молодец. Но это ещё не всё. Нас на остров перевезли. Там стояли старинные дома – прошлый век. Ребята из музея должны были их посмотреть и решить, которые из них перевозить в Тальцы, в музей деревянного зодчества под открытым небом. Что, в сущности, ребята-то и делали, если не считать, что они ещё искали в заброшенных избах старинные предметы утвари и всякую известную им чепуху. Кстати, многое из того, что они там нашли, теперь стоит в краеведческом музее и в Тальцах. Помню, Умник говорил: «Псевдо-итальянская вырезка». Или: «Проборка с рисунками ранней реставрации народной культуры». Что это такое, я тогда и не представлял. Сейчас – тоже. Короче, дальше. Ребята лазят, смотрят, а мы со Скакуном, должны всё это снимать. Ни тут-то было – камера замерзла. Мороз – смазка промерзла, агрегаты не крутят. Отсняли секунд двадцать, и амба. На острове жилых всего два дома: в одном старуха-рыбачка живет, зимой из-подо льда голыми руками сети вытаскивает, говорит, что так теплее, потому что вода «ажно» три градуса тепла. И старик-ЛЭПовец, бурят дядя Яша. Чего они там живут? Я не понял. Короче, остановились мы у старика. Там у него в доме ещё была пара мужиков, которые приехали к нему на «шестьдесят шестом», но пока его разогревали паяльной лампой, он сгорел дотла. А они в это время бухали и проворонили. «Я чувствую, стена нагрелась! А это оказывается, уже машина пылает! Хорошо, хоть дом не загорелся, – снегом отсыпали!» – рассказывал один из них, дятел. А мы на этом «66-ом» должны были обратно выбираться. В общем, у дяди Яши мы жили почти неделю. Кабаргу ели и то, что старуха в сети поймает. Кабарга вышла с горы, но провалилась в наст и замерзла – в ту ночь было пятьдесят два. Я бы тоже замерз, но мне начальник Едормы подарил валенки, когда увидел, в каких ботиночках я приехал. Спасибо ему, хороший человек, хоть и полы у него без бревен. Но вот что самое главное. Пошли студенты на соседний остров, посмотреть, что там за дома. Они любопытные, бродят везде, везде свой нос суют, ищут поделки, и всё время про Матёру рассказывают мне бестолковому. А Скакун им поддакивает – я же самый молодой, картошку чищу, дяде Яше помогаю, а они ученые и операторы. Ну, ладно, это ерунда. Так вот, бродят студенты между островами по льду Ангары и, как-то (это было, кажется, на второй день), прибегают. Орут: «Там человек замерз!» Труп на льду. Отправили ходока в Едорму – там рация. Труп, судя по всему, Зека. Их там много, они лес валят в зоне затопления, ну ты знаешь, поэтому их там море. Судя по бушлату и пидорке – это один из них. Ходок улетел в Едорму, связались с Зоной. Те спрашивают:

– Водка есть?

– Какая водка?

– У Зека водка есть?

Зеки в Едорму иногда за водкой бегали. Бесконвойники.

– Есть, – говорит.

У него, действительно, рядом бутылка водки валялась.

– Ждите, – говорят.

Прилетает «Уазик», выходят погоны, попинали легонько труп, водку забрали и обратно.

Мы говорим:

– А человек?

А те отвечают:

– Кто его сейчас хоронить будет? – земля, как камень. Придет весна, Ангара его и приберет.

И уехали.

А труп тот, так и лежал на нашей тропе, как стрелка Флинта. Сначала, зеленый какой-то был, потом почернел. И никто его не кушал – ни вороны, ни волки – промерз труп, как стекло стал.

Мы уехали, а он остался. Где-то дома у меня маленькие фотографии были – Падалка наснимал, мне подарил.

Вот, дядя, такая история. Виню я себя, что тогда так и не удалось мне мужиков из «Уазика» уговорить забрать тело. Где оно сейчас? Наверное, рыбы съели.

У мужиков машина сгорела. Падалка-велосипедист не прошел веломарафон Пекин-Париж – у них кого-то машина насмерть сбила, а он руководитель был, – затаскали. Что с другими студентами стало, я не знаю – потерял я их из виду. Скакун их студентами называл. Сам Скакун облил себя бензином и поджег – боролся за справедливость на телевидении. Погиб. Остался я один. Не подскажешь, что делать?

– Не знаю, – тихо сказал ночной сторож.

– Вот именно, – вздохнул Архип, – и я говорю. Грешен я, спать не могу, а от себя, брат, не убежишь, не улетишь, не уедешь, не ускачешь. Эх, бляха-муха!!! Куда деваться, а?

И вдруг, не дожидаясь ответа, Архип тихонько запел голосом Яшки цыгана:

«Мне бы дьявола-коня, да плёточку заветную! И тогда искать меня я в поле не советую!»

Щелчком отбросил окурок подальше и с сожалением в голосе закончил:

– Коня бы мне!

Охранник коротко подумал и быстро сказал:

– Коней здесь много – выбирай любого.

– Любого не хочу. Мне бы дьявола-коня!

– Таких здесь нет – все стандартные.

– Стандартные? Это как?

– Как-как? Обычные, для туристических прогулок по Сарминскому ущелью. Вы были в Сарминском ущелье?

– О, брат! Да ты ещё и носитель рекламы! Какой процент получаешь? – Архип в слове «процент» сделал ударенье на «о».

– Какой процент? – не понял «брат». – Я просто так спросил.

– Просто так, только кошки рожаю.

– Это да, – согласился охранник, затушил уже вторую свою сигарету о камушек, взял окурок в кулак, приподнялся. – Пойду я.

– Ступай, – отозвался Архип, – с Богом, любезный. Иди, охраняй нас.

Силуэт охранника удалялся в сторону вертлявого Буратины.

* * *

«Скоро утро. Что день грядущий нам готовит?»

Архип пошел в дом и «рухнул с инфарктом» – так он выражался, когда шел отдыхать. Проспал до полудня. Юлька принесла ему завтрак в кибитку. Мухи достали жужжать. Сожрали бы пайку, но Юлька накрыла тарелку тарелкой (Молодчина, Зайчонок!), а сама ушла загорать. Надула матрац и легла возле джипа. На берег одна не пошла. Ждала, когда встанет Архип, – тогда пойдут вместе, надеясь. Одной неохота, и страшно – тут змеи (Какие, тут змеи? Ну, ладно, – лежи).

* * *

Музыка проникала сквозь стены ближе к обеду. Блюз. Видимо, кто-то на веранде, поставив «Ионику», веселил отдыхающих. Легко было догадаться, кто. К тому же этот Кто-то хриплым голосов начал подпевать своим аккордам: «Ва-да, ба-да, баУ! Ооооо-Еэ-Ууу»…

– Старый Соснов! – подумал Архип. – Да, теперь они могут позволить себе музыку даже днем. Вот что значит бесплатные энергоресурсы!