Текст книги "Бульвар Постышева"

Автор книги: Эрик Бутаков

– А ты дальше-то будешь заканчивать свою книгу?

– Не знаю. Не знаю, как закончить. Про то, как с Ольгой расстались, рассказывать неохота. Она уже взрослая женщина, у неё семья своя. Мы уже не виделись много-много лет, я не собираюсь ворошить прошлое – не царское это дело. Да и образ её детский и девичий хочу сохранить нетронутым и любимым. А без этого – не склеится. Кроме того, многие о ком я писал, уже в Мире Ином. Вот и Дария Ефимовна умерла, пока я шлепал эти строки. А уж про пацанов наших, я вообще не говорю – те давно ушли. Какой бы я не был волшебник, оживить я их не смогу.

– А обессмертить?

– Обессмертить? Это, если мою книжку будут читать. А где гарантия, что будут? Хотя, конечно, попробовать надо – вдруг получится. Тогда, выходит, они не ушли неизвестными, может про них кто вспомнит, их внукам будет любопытно узнать, что про дедушек написали в книжонке. Так?

– Ты не грузись. Напиши – чего тебе стоит? А там – посмотрим.

– Да, в общем-то, я уже написал. Что остается нам, живущим?

– Много чего ещё остается!

– Да-да. Выбрать один из четырех способов ухода? И один из миллиарда вариантов, чтобы продолжать свой полет? Красиво и, главное, достойно пролететь над суетой? Но, как не выбирай – от тебя ничего, почти, не зависит. Живи и радуйся. Любуйся и благодари. А там, как получится – придет время, отчитаешься. За всё и сполна.

– Да уж, не скажи, не зависит. Зависит.

– Что?

– Всё.

– Например?

– Про болота будешь писать?

– Буду. Обещал же Покулю, сделать его героем, вот, пусть и выводит народ из болот. Сусанин, вашу маму! У него уже есть опыт прохода по минному полю.

– Верно. Тенденция последнего полета, говоришь?

– Говорю!

– Ну-ну! Удачи!

– Спасибо.

Архип закурил. И отошел от зеркала.

Документ: VIII–CT № 523649 (Выдан: Октябрьским РОВД г. Иркутска 16 октября 1980 г.)

 
Думаешь, уже созрел? Тогда
Пора решаться —
Бери в руки перо.
 
 
Сначала шипящая пена тем вылетает наружу.
За ней выплескивается на бумагу Повесть.
Потом – вырываются и льются Рассказы.
После – Вытекают Этюды и капают Эссе.
Напоследок выдавливай Стих.
 
 
Завари всё в хорошей бумаге,
Добавь специи из рисунков и фото,
Заправь именами редакторов и корректоров,
С благодарностью друзьям, издателю
И прочей шелупени.
 
 
На скатерти с e-mail-ом продавцов
Подавай готовое людям.
 

Посвящается всем моим постышевским и иным друзьям.

Часть первая (волчата)

Нам нравилось жить. Нам просто нравилось жить! Абсолютно не интересовали нас проблемы, постулаты, инструкции, законы, табу – вообще никакие проблемы не волновали нас. Мы изучали и осваивали мир, как он есть, без прикрас – и это было важнее всего. В окружающем пространстве много таинственного и необычного, с чем стоило поближе познакомиться.

Если так разобраться, у нас было практически всё, что другим и не снилось:

Своя Река, начинавшаяся, кстати, от плотины, так что была и своя Плотина.

Сам бульвар находился под горой, значит, у нас была своя Гора и свой Бульвар.

Была своя Куча или Глина, если называть её по-другому – это отвал земли, но он был наш, там мы жгли костры и готовили разные другие интересные вещи.

Были свои Родники, весной полные гольянов, зимой в парящей воде хлюпались оляпки. Вода в них была изумительная!

Были свои Гаражи, где мы лазали по крышам.

Была Кирпичка – кирпичный завод, на котором работали солдаты из стройбата, а в поддонах мы играли в индейцев, имея на руках самострелы.

Были Длинные Озёра, где мы купались и ловили рыбу.

Ещё у нас была своя Роща – Татарское кладбище, которое заканчивалось Обрывом.

Был свой Корд, своя Конечная Одиннадцатого, Пристань и Речной трамвай, Лепрозорий – Прокажёнка, Кафе «Волна», Трасса для кросса, Подвал, Телецентр, Остров с огромным столбом ЛЭП, Школа, Кинотеатр «Баргузин», Голубятня.

Имелись к тому же: Рогатки и Луки, Гитара, «Родопи», Игральные Карты, Кимоно из скатертей, выкидные ножи – Попугаи, тёртые Джинсы, Стартовый пистолет, Фотки с Битлами, «Маяк-202» без крышки, «Восход» с подергушкой.

Много свободного времени и огромный запас энергии с наблюдательностью заодно.

У нас даже был свой Сталин. А в соседнем подъезде жила подружка Вампилова, да и сам Вампилов когда-то жил рядом.

Жизнь неслась вокруг с непостижимой быстротой. Менялись события, люди, обстановка. В один день происходило порой столько, сколько для взрослого человека не пережить и за год.

Начнем, пожалуй, а то чего-то застряли на месте, несмотря на то, что «нас абсолютно не интересовали проблемы, вообще никакие проблемы не волновали нас» (до поры, естественно), и нам нравилось жить!

Павел Петрович Постышев, чей портрет бессменно многие лета висел на первом от гастронома доме и был виден с самой Байкальской, если спускаться по огромной лестнице вниз на Бульвар, видимо, был человеком уважаемым властями нашего города. Высокие партийные чины не жаловали наш город своим долгим пребыванием, а те, кто хоть пару дней здесь переночевал, уже получили свою улицу. Вспомнили про Пашу. Решили и его уважить. Это очевидно, раз в своё время в честь него назвали новый микрорайон, состоящий исключительно из пятиэтажных домов, которые почему-то назывались «Хрущёвками», а на самом деле их проектировщиком был дедушка Ильи Лагутенко, лидера группы «Мумитроль». Но это выяснилось через сорок лет после сдачи микрорайона в эксплуатацию, когда название «Хрущевки» к ним намертво прикипело, а Илья стал знаменитым. Но вернемся к названию.

Павел Петрович Постышев, судя по его биографии, появился в Иркутске после каторги в Одна тысяча девятьсот двенадцатом году в двадцатипятилетнем возрасте. И протолкался здесь почти шесть лет. Чем он тут промышлял и на что жил? – в биографии точно не сказано. Сдается мне, ничего хорошего не делал, так как официальные источники сообщают: «вдохновенно ведет партийную работу, борется за претворение в жизнь решений Пражской конференции РСДРП, направленных на очищение пролетарской партии от оппортунистов». Чушь какая! Парень с «волчьим билетом», на работу не берут, а он очищает какие-то мифические ряды партии, состоящей в лучшем случае из пяти человек в те времена. Оппортунисты какие-то. Полный бред.

Дальше ещё хлеще: «После того как в ночь с 13 на 14 июня 1918 года в Иркутске вспыхнул белогвардейский мятеж, оставив Иркутск, красногвардейцы под командованием П.П. Постышева организованно прибыли в Верхнеудинск, а затем в Хабаровск». Каково? Организованно и под командованием. Да линяли они, только шубы заворачивались, не смотря на летнюю, теплую ночь. Во, нам бошки-то дурили!

Всё бы ничего, но товарищ Постышев стал членом Политбюро ЦК ВКП(б) и членом ЦИК СССР и, всплыв на Украине, осел в городе Харькове.

Дословно:

«Память народная сохранила немало примеров, показывающих, как умел Павел Петрович по-ленински вникать в самые различные дела, усматривая в них государственный смысл.

Харьковчане рассказывают: его видели однажды терпеливо стоящим в длинной очереди у кассы городского сада. Купив билет, стоивший 50 копеек, Постышев прошел в сад, обошел все его уголки, а на другой день поставил перед руководством города вопрос: за что берем с трудящихся деньги? За воздух?

Через некоторое время сад лишился своей высокой ограды, был благоустроен и превратился в одно из любимейших мест отдыха горожан».

Умение вникать по-ленински, для любого члена – это талант. Даже, дар! Можно живо представить, как Павел Петрович, как член, вникая, пытается пройти мимо старушки-контроллера.

– Ваш билетик? – спрашивает она.

– Ты что – не видишь? Я же член! Я вникаю по-ленински! – с негодованием говорит ей Павел Петрович.

– Много вас таких тут ходит. Приобретайте билет, – говорит ему бабуля, рожденная ещё при Александре Македонском.

– Ну, старая буржуйка! Запомню я тебе! – злится Петрович и отходит к кассам.

– Мне билет! – говорит он кассирше, протягивая мелочь.

– Слышь, мужик? В очередь встань! – говорят ему мужики, с детьми на руках.

– Я член Политбюро! – представляется всем Павел Петрович.

– Вот именно! – отвечают ему люди. – Не встанешь в очередь, куда-нибудь тебя члена засунем!

Их много. Они революционно настроены. Ничего не поделаешь – приходится вставать и «терпеливо» стоять.

Вот что ему в саду надо было? Сдается мне – подружку потерял? Все уголки обошел – пусто. Видимо ушла, так как теперь кассирша и старушка-контроллер безработные. А городская казна оскудела. Куда делся металл высокой ограды городского сада? И во что превратился сад, став излюбленным местом горожан?

Это ещё не всё. Читаем:

«Постышев ходил по улицам, наблюдая за работой транспорта, за санитарным состоянием дворов. Как-то рано утром он пришел на трамвайную остановку на Юмовской улице, где к тому времени скопилось много рабочих, спешащих на завод. Трамвая долго не было, люди нервничали. После этого Павел Петрович собрал совещание трамвайщиков и заявил, что дальше терпеть такое положение с транспортом нельзя. Вскоре трамваи в Харькове стали ходить четко по графику».

Рассуждаем логично.

Вопрос: Как и почему попал Павел Петрович рано утром на Юмовскую улицу ждать трамвай, если членам Политбюро и ЦИК положен служебный автомобиль?

Несколько вариантов ответа:

А) возвращался от любовницы;

Б) всю ночь бухали и играли в карты с партийцами;

В) его там не было – он всё сочинил.

* Подсказка: В любом случае он должен быть с похмелья, так как действие происходит утром на Украине. На Украине много самогона. (И сала!) И сала, конечно. А утром – все с похмелья, и ни только на Украине.

Дальше думайте сами!

И на закусочку:

«Нередко можно было видеть Постышева обедающим в заводских столовых. И после каждого такого обеда рабочие подмечали, что в столовой, как правило, становилось чище, борщ подавали наваристее».

Молодец! Он ещё и жрал на халяву в заводских столовых. В стране голод, разруха после гражданской войны. Поволжье, Украина голодают. Члены отправляют отобранное у крестьян зерно в Германию, как решил Великий Ленин. А Паша нашел нормальный выход – жрать на халяву в заводских столовых. И даже не соизволил придумать себе какой-нибудь повод, там появляться, например, с проверкой по линии санэпиднадзора или ещё что-то. Просто приходил и жрал! И становилось, разумеется, чище в заводских столовых «после каждого такого обеда»! Насчет борща – не знаю! Не уверен! Полагаю, только для Петровича готовили наваристый, а остальные лишь с завистью глотали слюну.

Петровичу приносили приборы, салфетку, желали приятного аппетита.

Он с шумом садился за стол, кряхтел, затыкал салфетку за подворотничок.

– Итак-с, начнём! – говорил Павел Петрович, потирая руки. – Людочка, горчички принеси.

Вывод: Паша – скотина. Но бульвар его именем уже назван. Следовательно, Постышевскими мы были не по убеждению, а по месту проживания. Так сказать, географически. И, заявляю прямо, лично нам нравился наш Бульвар и его окрестности.

Осенью берёзы татарского кладбища роняли желтые листья на ещё зеленый ковер травы меж могилок без оградок с памятниками из песчаника и с выбитой на них непонятной вязью и полумесяцем. Рябины и боярышник алели спелыми ягодами, меж ними школьники в новых костюмах курили то тут то там.

Зимой, когда парила, замерзая, Ангара, на горизонте за рекой висело огромным розовым шаром холодное солнце. А мальчишки рубились в хоккей, несмотря на морозы.

Весной ручьи глубоко прорезали ледовые дороги возле домов, по ним можно было пускать кораблики и всю ночь слушать, как ревут застрявшие в трещинах машины.

На реке тоже таял лед, и кого-нибудь обязательно и в этом году на льдине уносило.

В мае Бульвар утопал в белых цветах молодых яблонь и груш.

Чайки с приветственным криком скользили по воздуху над головами, и становилось ясно, что точно уже наступила весна.

Как по заказу, жужжали сверчки.

Когда надо, матерились и орали солдаты из стройбата, а местные жители их зачем-то и куда-то гнали. Это часто случалось.

Звучала мелодия Тухманова «Я мысленно вхожу в ваш кабинет» из чьего-нибудь открытого окна, на подоконнике которого загорала молодая пара, причем девушка обязательно давила прыщики на спине юноши.

Вверх от ментов на своем «Восходе» с треском уносился волосатый Сорока, ныне живущий в ФРГ. Или Ткач. Или Зелик. Или Старший Нечёс. Да, кто угодно – был бы мотоцикл.

Знакомые девчонки в ярких красных болоньевых куртках производства Японии, несмотря на свой юный возраст, курили на торце двенадцатого дома около телефонной будки. Те, кто постарше, из этой будки куда-то вечно звонили.

Если начинали орать стрижи, значить, наступало лето.

Если орали за окном: «Мама, Витька, Ольга, Людка, Зять!» – значит кто-то бил Колю Середовского. И поделом ему!

Скрипел автобус своими тормозами в любое время года. На задней площадке у него есть такая штука, куда вставляется номер маршрута, так вот, она вся исписана нашими именами.

В Прокаженке зеленели старые тополя. И когда приходило время, они роняли свой пух на прошлогоднюю траву, и получалось, что пуха много. И если мы его поджигали, приезжала пожарная машина. Нас ни разу за это не поймали.

Глядя на остров с огромным столбом линии электропередач, мы мечтали совершить подвиг – на велосипедном руле проехаться по самому верхнему проводу от вышки через реку к Бульвару. И чтобы это обязательно сняли на камеру. Как мы будем спускаться с проводов, никто и не думал, потому что реально никто не собирался на руле оттуда съезжать, к тому же, когда залазишь на самый верх опоры, там сильно качает ветром, всё с высоты кажется маленьким и никуда ехать неохота. К тому же, мы знали, что руль может стереться о провод и не выдержать нашего веса. А падать в Ангару – желания мало: вода там ужасно холодная.

И от нечего делать мы бежали кросс. До плотины и обратно. Или играли в футбол. А может быть в карты. Или «создавали мифы», борясь, так сказать, с оппортунизмом от нечего делать.

Раз уж П.П.Постышев был фигурой мифической, то надо полагать, фундамент, основа жизни на Бульваре должна была быть или состоять в основном из мифов. Из мифов, легенд, жутких рассказов, повестей о легендарных личностях, сказок, шуток и анекдотов на бытовые и политические темы. Примерно так оно и было. Судите сами.

Сочетание ужасного и запретного, секретного и личного, интимного и тайного, возможность быть в это посвященным или стать непосредственным участником, помогало создавать мифы. Благодаря всему перечисленному, мифы выживали, распространялись и увеличивались в масштабах. Всё равно секретов никто не хранил, а те, кто хоть как-то участвовал в их создании, привирал в три короба. Старушки у подъездов только этим и жили. Разве не стоило подбрасывать им темы для общения?

Создание мифов – очень интересное и очень весёлое занятие.

К примеру: летом, ночью, уже порядочно ночью, прямо возле дома, у открытых форточек, кто-нибудь из нас благим матом начинает орать:

– Стой! Стой, сука! Гад, стой! Стрелять буду! Стоять, я сказал, сволочь!

В ответ раздается такой же крик:

– Давай! Давай, урод, стреляй! Бей! Не целься – бей! Давай! Давай, возьми меня живьем! Возьми! Ну, давай, давай, чего ты пистолетом машешь?!

Вдруг, слышится удар. Ещё один. Борьба. Возня. Вопль и стон раненного. И снова крик:

– Ну? Взял!? Взял, я спрашиваю? Ножечка-то ты не ожидал! На ещё! На, получи, лошадь! Вот тебе! Сдохни гнида!

Опять раздаются шлепки и удары по телу. Понятно, что бьют ножом. «Раненый» мычит и воет, чтобы всем невольным слушателям стало понятно, что ему очень больно. Ещё раздаются удары. Потом к «раненому» подоспела подмога. Потом кто-то с криком, топая сильно, начинает убегать. Вслед ему стреляют из пистолета. Но кто видит, что это стартовый пистолет? Ясно же, что огонь ведут на поражение из крупнокалиберного оружия, возможно, это станковый пулемет. Потом погоня. Злодей уходит по кустам – трещат ветки, это слышно! И уже где-то там далеко, у гастронома, для верности, ещё пару раз грохочет пистолет. (Слышен последний крик!) Всё!!! И тишина… Только ветер шумит и колышет листву. Можно больше не прислушиваться – концерт окончен.

Ну, и что? После этого не родится миф? Да утром же всем ясно, что кого-то ночью вязали!

Бабки у подъездов говорят друг другу:

– Вы слышали, что было-то? Ночью-то стреляли! Погоня-то была!

– Да ты что-о!!!

– Точно, говорю! Сама слышала! Прямо у меня под окном. Потом он вырвался и побежал. Но его всё равно догнали у второго подъезда двадцать девятого «А» дома… и убили! Представляете! Говорят, он там до сих пор лежит. Милиции-то понаехало!

– Да ты что!

– … – Бабка, зарыв глаза и выпятив губы, с видом знатока молча кивает головой. Кто ей сейчас не поверит?

– Дела-аа! Как жить дальше? Ребятишек жалко. Мы-то уж ладно – пожили своё…

И так далее.

Разносится миф по всему Постышеву. И до нас доходит уже в более преукрашенном виде, как правило, от родителей, которые категорически советуют и требуют поздно не шариться по улице, каб чего не вышло. «Слышали, вчера двух парней убили? В десять – чтобы дома, как штык!»

А бывали случаи от нас не зависящие, но, тем не менее, мифические, которые ребята с нашего двора всячески тут же поддерживали, развивали, усугубляли и становились в каком-то смысле их создателями. Вот какой случай был.

Лето. Или весна. В общем, тепло. Андрюха Нечёсов идет мимо второго дома куда-то по своим делам. На торце четвертого дома (он расположен чуть выше второго) стоят и о чём-то своём болтают Лёнька Бутин, Вовуня, Кеца и Плиса.

– Здорово, Нечёска, – приветствуют Андрея парни.

– Здорово, парни, – отвечает Андрей и продолжает идти по своим делам.

В это же самое время ко второму дому, по дороге, навстречу Нечёске подходит молодой человек, с виду не местный. К кому-нибудь в гости, наверно, идет. Одет чисто, в отглаженных брюках и в светлой рубашке с коротким рукавом. Скорее всего, в руках у него сверток, раз всем кажется, что он направляется в гости.

Вдруг на первом этаже пятого подъезда второго дома раздается треск рамы, звон стёкол, и оттуда на асфальт выпадает пьяная баба в домашнем халате. Падает довольно больно, это видно по её выражению лица и слышно по выражениям. Пьяный мужик в драной майке что-то орёт ей вслед из развороченного проёма. Она орёт ему в ответ. Оба матерятся.

Парень со свертком приостановился: что такое?

Остановился Андрей.

Пацаны на торце четвертого дома тоже замолкают.

Все смотрят на происходящее. Ждут, что дальше.

Потом, ни с того ни с сего, этот мужик из проёма, уже по пояс голый, весь синий от наколок, вылетает из своего пятого подъезда с топором в руках. Дескать, где эта сука?

Баба, увидев топор, с испугу, начинает орать ещё больше, соскакивает и пытается убежать.

Мужик устремляется за ней.

Нечёс, зачем-то за ним. Скорее всего, хочет спасти женщину. Молодец.

(Я забыл сказать, что Андрюха мастер спорта по самбо уже в свои семнадцать или восемнадцать лет, поэтому ему пьяный местный мужик с топором – семечки).

Андрей догоняет мужика с топором, тормозит его и говорит:

– Топор брось!

– Уйди, пацан! – злится мужик, намереваясь продолжать свою погоню.

– Ты топор брось, – ещё раз по-доброму просит Андрей.

Мужик явно не собирается этого делать, встает в оборонительную стойку (викинг, твою мать!). И тогда парни на торце четвертого дома, раз такое дело, решают помочь Андрею. Они мигом разбирают лавочку у подъезда на штакетины. Плиса и Кеца бегут вокруг дома, чтобы зайти неожиданно позади мужика с другой стороны. Вовунька с Ленькой бегут на подмогу прямо Андрею. Все с дубьём.

Парень, идущий в гости, не понимает, что происходит и, на всякий случай, пятится назад. То есть, разворачивается и быстро шагает обратно, чтобы не попасть в гущу разборок. Так-то – правильно. Но он зря повернулся спиной – теперь он может полагаться только на слух.

Неческа, видя намерения мужика с топором защищаться, громко ему говорит:

– Я не понял – ты оглох? Топорик выбрось!

Мужик догадывается, что Неческа его не боится, тогда он начинает пятиться, чтобы потом убежать.

Нечес понимает, чего тот хочет и останавливает его намерения вопросом и приказом:

– Куда ты пошёл? Стоять, я сказал!

Парень с пакетом, не оглядываясь, набирает ход и переходит на легкий бег, думая, что Андрюха обращался к нему.

Мужик с топором, все же пытается уйти от Нечеса, быстро разворачивается, и, насколько способен в своих шлепанцах, ускоряется. Со стороны кажется, что он бежит за Парнем с пакетом, так как они бегут в одном направлении, только мужик немного позади и с топором.

Парень с Пакетом – ни дурак же, он видит, какое положение дел, и ещё прибавляет ход. А это придурок с топором, вдруг начинает кричать на бегу своей бабе, которая на другой стороне дороге стоит и материт его, на чем свет стоит и выпрашивает конкретно: «Я тебе, падла, устрою! Я тебе башку раскрою! Догоню – зарублю!». И всё в таком духе.

Андрей догоняет мужика с топором, делает ему подсечку, мужик падает, топор со звоном летит в сторону.

Краем глаза Парень видит промелькнувший топор. Ясно – его только что хотели убить! У него открывается второе дыхание, и он ломится уже по-настоящему через яблочную аллею.

Вовуня и Лёнька подбегают с дубинами на помощь Андрею. Но бить уже никого не надо – мужик сидит на асфальте, топор далеко. Чего бедного мужика бить?

Но у парня с пакетом создается впечатление, что с дубинами всё-таки бегут и все-таки за ним. Он паникует. Он ломится в гору не оглядываясь.

Заметив состояние Парня, Вовуня и Лёнька, чтобы напугать его, шутки ради и для поддержания мифов в нашем микрорайоне, орут ему вслед:

– Стой, сука! Стой, тебе говорят! Догоним – убьём!

Парень с ужасом, петляя меж деревьев, ещё больше (хотя, куда ещё-то больше) набирает ход. Нашли дурака останавливаться!

Неческа крепко держит за руку мужчину в синих наколках и проводит с ним политбеседу, объясняя, что бегать по Бульвару без майки в его возрасте и социальном положении не эстетично.

Лёха с Вовунькой ржут, как дураки, и уже просто, от нечего делать, ради тренировки, бегут вверх по Бульвару за парнем.

И тут (совсем про них забыли!) из-за угла дома вылетают с дубинами Кеца и Плиса. Они ближе всех к беглецу и довольно далеко от Вовуньки и Лёхи. Поэтому, показывая на парня со свертком, они кричат, спрашивая:

– Этот?!

Вовуня, понимая всю идиотскую комичность ситуации, останавливается и забивается смехом. Но он как-то пытается объяснить им, что это не тот, что не надо за ним бежать, что ошибочка вышла, чтобы те ненароком не захлестнули Паренька. Но живот надорван от смеха, и Вова только бессвязно машет башкой и руками.

Кеца с Плисой, учитывая их спортивный задор, расценивают это по-своему, типа «Да – это он! Срочно догнать и убить!», и яростно начинают преследовать парня, отрезая ему путь к отступлению с двух сторон и настойчиво требуя остановиться!

Бедный малый из последних-последних сил бежит по Бульвару неизвестно куда, лишь бы убежать от этих дебилов. В его глазах застыли ужас всех поколений тех, кто не живет на Постышево и боязнь расправы за это. Если он не сможет уйти, его забьют огромными дубинами здесь, среди этих цветущих кустов на молодой траве в расцвете его малооставшихся сил!

Вова не может больше – от смеха ему свело живот, пора вызывать «03»! Лёнька тоже на грани истерики! Согнулся и хрипит, а не смеется. Они уже не в состоянии остановить Кецу и Плису – те далеко и увлечены погоней, гонят жертву обстоятельств по скользкой траве, на нечетную сторону, в тупик меж домами, размахивая штакетником, чтобы там его урыть!

Повезло ему – ушёл.

Эти двое возвращаются с видом, мол, извините, не догнали.

Эти двое ещё больше ржут над тем, что произошло и кислыми рожами недогнавших.

Старухи, неизвестно откуда взявшиеся, орут на Нечёску, дескать, отпусти мужчину, хулиган, зачем руки ломаешь?!

Баба в халате забрала свой топор и ушла домой. Её голова маячит в окне, думая, как это теперь всё наладить. Ремонту-то сколько?!

Мужик без майки сидит на бордюре и чего-то бурчит. Нечёс его отпустил.

Нечёс идет по своим делам. Времени мало.

Вовунка, Лёнька Бутин, Кеца и Плиса, бросив штакетник в кусты, смеясь, уходят за дом, посмотреть, кто на поле.

Парень со свертком всё ещё бежит. Он уже проскочил телецентр. До Ново-Ленина осталось почти ничего, если он от туда.

Жизнь продолжается.

Лето. Или весна. Короче, тепло.

Кто скажет, что после такого случая приезжать в гости на Постышево не безопасно?

У них и бабы из окон вылетают, и мужики с топорами носятся, и ещё какие-то недоноски за тобой с дубинами бегут. Ну его на хер, это Постышево! Не поеду больше. Надо – сами приезжайте!

Справедливости ради скажу, что не все так безоблачно заканчивалось, если на Бульваре появлялись «чужие». И это совершенно не касается нас. Восьмой дом в своё время гремел и грешил этим. Бывало (а бывало это каждый день) идет какой-нибудь не местный человек мимо восьмого дома, а на балконе молодежь веселиться: музыка, девки визжат, парни матерятся. Увидели этого человека и кричат ему:

– Э, урод, курить есть?

Человек, естественно, отвечает, что они сами уроды.

А им только этого и надо. Через минуту, вся толпа на улице, бегут за человеком и, если догоняют, сильно бьют. За что? Просто так. Они же, действительно, уроды.

Неоднократно мы были свидетелями таких, с позволения сказать, неприятных инцидентов. И топоры в людей кидали, и ножами тыкали, и, разбив бутылки о стены, с «розочками» шли в бой. Какой только ерунды не случалось. Кровищ, маты, слезы, милиция! Многие из восьмого дома присели. Многие погибли, Но потом, когда пришла Перестройка, практически все жители дома иммигрировали (точнее, вернулись) в ФРГ.

И этому есть своё объяснение.

Как я уже говорил, элитный микрорайон, чем, по сути, и был бульвар Постышева, отстроился в 1964 году. Новенькие дома, маленькие деревья, свеженький асфальт и всё такое. Машин почти нет – тогда, вообще, машин мало было. Всё тихо, белье на улице, подпертое длинными палками (куда эти палки в квартирах пихали?), окна настежь, у каждого дома столик для игры в домино – нормальный уклад. Люди все друг друга знают тысячу лет. Бывшие строители Иркутской ГЭС, рабочие кирпичного завода, пленные немцы, осевшие в СССР, местные жители лисихинских бараков. Раньше здесь стояли бараки, и даже землянки были. Предместье называлось «Лисиха». Говорят, что здесь, ещё до строительства ГЭС, было много лисьих нор. Вообще это была глухая окраина города, поэтому здесь и стоял лепрозорий, и жили пленные немцы, которые после обзавелись семьями и нарожали детей. И татар было много. И хохлов. И поляков. И евреев. И русских. Всех было много, вообще-то. Микрорайон сдали, бараки сломали и почти всех немцев заселили почему-то в восьмой дом. Остальных – кого куда. Те, кто жил по соседству горизонтально, теперь стали жить вертикально, учитывая то, что их дома стали пятиэтажными. Восьмой дом гремел! Все говорили, потому что там немчура живет – они ненавидят нас! Да и без немцев тут хватало шпаны – рабочие кирпичного завода и бывшие строители ГЭС особо не нуждались в воспитательной работе, потому что многие из них прошли школу послевоенных лагерей, и не только послевоенных (Кто платину-то строил?). Мы хоть и были жителями Постышева, но не были жителями Лисихи. Вот и шалости наши были наивными. А у них всё, как всегда, – по-взрослому. Бой – значит бой. Значит – кровь. Значит – новые сроки и вдовы. Но мы к этому привыкли, а они нас знали в лицо, мы были ещё малыми и, к тому же, местными, а волки на своей территории не охотятся. Их дети учились вместе с нами в школе, как правило, до восьмого класса, если ещё раньше не уходили на Малолетку.

Но хватит об этом, а то как-то рассказ потемнел, а ещё не время.

Лично я переехал на Постышево 2 февраля 1975 года. Как выяснилось позже из зарубежного кинематографа, это День Сурка. В каком-то смысле, может, оно и так – жизнь на Бульваре в принципе мало изменилась. Правда, появились новые дома и постарели люди, а «иных уж нет, а те далече», а кто-то переехал, но, в принципе, каждый прожитый день здесь не похож на предыдущий. Хотя утром всё начинается сначала. И яблони в мае цветут все разом, превращая аллею в белую, широкую полосу, которую видно даже с другого берега Ангары. По ней мамочки катают коляски.