Текст книги "Слуги света, воины тьмы"

Автор книги: Эрик Ниланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 44 страниц)

12
Рыбы в небесах

Взгляд Элиота перескакивал с дяди Генри на бабушку.

Он резко вскочил. Кровь отлила от головы, и ему показалось, что бабушка и дядя Генри отбрасывают тени друг на друга. Но свет проникал в комнату только через окно, справа от дяди Генри, и тени лежали под неправильным, неестественным углом.

Элиот моргнул, но тени не исчезли. Он шагнул к Фионе, и они ударились друг о дружку локтями.

Что-то еще возникло между бабушкой и Генри – что-то вроде прозрачного стекла, готового вот-вот разбиться. Элиот почувствовал, как стекло звенит и потрескивает.

Надо было что-то предпринять.

– Это… – произнес он надтреснутым голосом, кашлянул и начал снова. – Это дядя Генри.

Свет и тени вернулись на свои места. Бабушка вздохнула.

– Вижу. – Она полуприкрыла глаза, словно свет слепил их. – И как всегда, плетет небылицы.

– Я всего лишь немного приукрасил историю, – возразил Генри.

– Вдоль Большого канала нет никаких лимонных деревьев, – буркнула бабушка. – Их отец не играл в поло.

Генри пожал плечами, словно мальчишка, уличенный в краже печенья. Однако быстро овладел собой, встал и беспомощно развел руками. Попытался улыбнуться, но передумал.

– Я приехал поговорить.

– В этом тебе нет равных, – ледяным голосом проговорила бабушка, и Фиона невольно поежилась.

Бабушка крепко сжимала рукоятку ножа, держа его лезвием вниз.

– Просто поговорить, – сказал дядя Генри.

– Я так и знала, что ты появишься, – проворчала бабушка. – Водители никогда не работают в одиночку. Пока мистер Уэлманн «разговаривал» со мной, он послал к тебе своего напарника. – Бабушка вздернула брови. – А проворнее тебя никого нет, верно?

– Таких очень мало, – проговорил дядя Генри, бросив взгляд на нож.

У Элиота волоски на спине встали дыбом. Бабушка так держала нож, ее рука была так напряжена, что нож, даже опущенный, выглядел угрожающе. Она управляла домом, и ее то и дело можно было видеть то с топором, то с ломом, то с ножом, чтобы срезать старые обои. Но этот нож Сесилия принесла из кухни, чтобы разрезать праздничный торт, испеченный к их дню рождения. И нож выглядел по-другому, чем утром. Лезвие стало темнее.

Фиона, видимо, тоже почувствовала что-то нехорошее. Она отошла от дяди Генри и встала рядом с Сесилией.

Си обняла ее одной рукой, словно хотела защитить, и поманила к себе Элиота.

Элиот встал с другой стороны. Ему было не по себе, но он постарался не подходить к прабабушке слишком близко, чтобы она и его не обняла. Он не хотел, чтобы на него смотрели как на маленького.

Дядя Генри бросил взгляд на них.

– Они прекрасны, Одри. Умные. Вежливые. Чистые. Такие, какими я и ожидал их увидеть.

Элиот вытянулся во весь рост. Комплименты вызвали у него чувство гордости, хотя он не совсем понял, что в данном случае означало слово «чистые».

Кем же на самом деле приходился им дядя Генри? Он сказал, что они с их матерью были сводными братом и сестрой. Значит, дядя Генри не состоял в родстве с бабушкой?

Но это казалось маловероятным. Сейчас, когда они стояли лицом друг к другу, было легко заметить, что бабушка и дяди Генри очень похожи: серебряные шелковистые волосы, гладкая оливковая кожа, тонкий нос, большие глаза и властность, проявляющаяся в каждом движении.

– Ты собираешься меня зарезать? – осведомился дядя Генри. – Или мы все же поговорим?

Бабушка промолчала.

Элиот услышал стук собственного сердца. Конечно же, дядя Генри шутил.

Но бабушка не тронулась с места. Ее лицо было подобно каменной маске, а глаза стали похожими на острые осколки разбитого зеркала.

Элиот крепко сжал губы. Он слушал и смотрел.

Фиона дрожала, прижавшись к Сесилии, но тоже молчала.

– Поступишь со мной, как с Уэлманном? – спросил дядя Генри и провел рукой поперек горла.

Мистер Уэлманн был мертв? Его убила бабушка? От этой мысли Элиоту стало жутко.

– Но я тот водитель, которому не так просто подыскать замену, – продолжал Генри. – На самом деле… – его губы разошлись в жесткой усмешке, – я поистине незаменим, и меня обожает все семейство.

Бабушка фыркнула.

– К тебе относятся как к шуту.

– Может быть. – Генри вальяжно взмахнул рукой. – Но если что-нибудь случится с моей прекрасной дурацкой башкой, Лига предпримет действия. Они найдут тебя и детей. – Его приятный голос стал жестким. – И тогда разговоров не будет.

Элиот почувствовал, как у него немеют руки и ноги. Он едва сумел сделать шаг назад, ближе к Фионе и Си.

– Неплохо разыграно, – ледяным тоном произнесла бабушка. – Конечно, ты не явился бы сюда без поддержки остальных фигур на доске.

Генри склонил голову в знак согласия.

– Вы должны поехать со мной. Сегодня же. Они хотят увидеть тебя… и их. Вот все, что я хотел сказать. – Дядя Генри поднял руки вверх. – Не стоит убивать гонца, моя дорогая.

Нож в руке бабушки дрогнул, и она крепче сжала его.

Элиот перестал слышать, как тикают часы в прихожей. В наступившей тишине явственно ощущалась только напряженность между бабушкой и дядей Генри.

А потом бабушка выдохнула и кивнула.

– Хорошо, – сказал дядя Генри.

Бабушка выронила нож, и он со стуком упал на пол. Она подошла к Фионе и Элиоту.

Дядя Генри подобрал нож и положил его на полку книжного шкафа.

– Моя машина внизу.

Бабушка опустилась на колени перед близнецами и взяла их за руки. Ее пальцы были холодны, как лед.

– Мы отправляемся в путешествие. Прямо сейчас.

Элиот никогда не видел, чтобы бабушка перед кем-то пасовала. Сейчас она выглядела старше, чем мгновение назад. Она держала его и сестру за руки так, словно хотела почерпнуть у них силу, иначе не смогла бы подняться.

Ему хотелось успокоить ее, обнять, но он боялся, что она отстранится. Бабушка впервые прикоснулась к ним вот так, впервые показалась хоть немного уязвимой.

– Куда мы поедем? – спросил Элиот.

Бабушка не ответила ему.

– Они собрались? Уложили вещи? – спросила она у Сесилии.

– Вещи собраны для поездки на выходные, – ответила та. – Я думала, мы… Но какая разница, что я думала? Пойду соберу кое-что в дорогу.

Она гордо выпрямилась, насколько позволял ее маленький рост.

Бабушка встала. Сила вернулась к ней. Элиот почувствовал, какой крепкой стала ее рука, когда она разжала пальцы и посмотрела на Элиота и Фиону сверху вниз.

– Попрощайтесь с прабабушкой, дети.

Затем она обернулась к Сесилии.

– Ты не поедешь. В машине Генри для тебя не хватит места.

Си сразу осунулась, ее взгляд стал отрешенным.

Элиот и Фиона подошли и обняли ее.

Она прижала их к себе так крепко, что Элиот испугался – как бы у нее не сломались кости. В следующее мгновение прабабушка нежно отстранила их. Ее старческие глаза наполнились слезами.

– Будьте храбрыми, – прошептала она. – Не позволяйте им разлучить вас. Вместе вы сильнее.

Элиот заметил во взгляде Си твердость, которой никогда не видел прежде. Казалось, она столько хотела им сказать… но на это не было времени.

Бабушка подтолкнула их к открытой входной двери, возле которой стоял дядя Генри.

– Это правильное решение, – сказал он бабушке, когда они вышли на лестничную площадку.

– Не учи меня, – буркнула та. – Как еще можно было поступить, не пролив моря крови. Да и то – еще поглядим.

Элиот обернулся и посмотрел на Си. Она помахала ему дрожащей рукой.

Дядя Генри закрыл дверь.

– В туалет не хотите сходить? Поездка займет около часа.

Элиот и Фиона покачали головами.

Пока они спускались по лестнице, Элиот молчал, а Фиона даже не пыталась обогнать его, как обычно. Ему ужасно хотелось узнать у сестры, о чем говорил дядя Генри, пока его не было, но он не смел произнести ни слова при бабушке, пока она пребывала в таком кошмарном настроении.

Ступив на тротуар, дядя Генри махнул рукой, и к ним бесшумно подъехал автомобиль, похожий и на лимузин, и на гоночную машину.

Генри открыл заднюю дверцу перед Фионой и дал знак Элиоту следовать за сестрой.

Бабушка кивнула – подтвердила, что можно садиться.

У Элиота возникло такое чувство, словно он никогда не выйдет из этой машины и никогда не вернется домой. Он бросил взгляд на небо. Тучи закрыли заходящее солнце, и оно стало похожим на груду горящих углей.

Элиот неохотно нырнул в машину.

Внутри оказалось намного просторнее, чем он предполагал. Четыре сиденья стояли лицом друг к другу. Элиот устроился рядом с Фионой так, чтобы смотреть вперед.

Бабушка и Генри сели напротив.

Генри закрыл дверцу.

Перегородка между передней и задней частью салона опустилась. Шофер обернулся.

– Куда, мистер Миме?

Шофер был всего на год или на два старше Элиота. Черная кожаная куртка, перчатки, кепка. Длинные волосы упали ему на лицо, когда он бросил быстрый взгляд на Фиону, мельком глянул на Элиота и опасливо уставился на бабушку.

– На остров, Роберт, – сказал ему дядя Генри. – Северным путем. Сегодня ни у кого нет желания осматривать достопримечательности.

– Слушаюсь, сэр. – Шофер отвернулся. Перегородка поднялась.

Машина отъехала от тротуара и плавно набрала скорость. Элиот откинулся на мягкую спинку сиденья. Они так мчались, что город превратился в сливающиеся между собой фасады магазинов и кафе. Автомобиль быстро преодолевал городские холмы. Похоже, они ехали со скоростью не меньше девяноста миль в час.

Бабушку такая скорость, видимо, совсем не пугала.

– Что они собираются с нами сделать? – спросила она у дяди Генри.

Генри открыл дверцу мини-бара, в котором стояли хрустальные графины и бокалы. Он плеснул в бокал янтарной жидкости, бросил в него несколько ледяных кубиков, покачал и протянул бабушке.

Элиот уловил запах алкоголя и дыма.

Бабушка даже не взглянула на предложенный ей напиток.

Дядя Генри пожал плечами.

– Понятия не имею, что они собираются делать. Они никогда не знали, как с тобой поступать. – Он приветственно поднял бокал и сделал глоток. – На самом деле их интересуют дети – но это ты, конечно, уже поняла. Иначе к чему было суетиться?

Элиот больше не мог молчать. Он был воспитанным мальчиком, его учили не вмешиваться в беседы взрослых, но разговор шел о нем и его сестре.

– Кто такие «они»? – требовательно спросил он, поразившись тому, как резко прозвучал его голос. – Вы говорите так, будто нас здесь нет.

Бабушка удивленно вздернула бровь, но ничего не сказала. Было видно, что она задумалась над словами Генри.

Дядя Генри улыбнулся Элиоту и Фионе и сделал руками жест, призывающий к спокойствию. Он повернулся к бабушке и заговорил на языке, которого Элиот прежде никогда не слышал.

Фиона склонила голову к плечу и сосредоточенно прислушивалась. У нее был талант к иностранным языкам. Может быть, она поймет, о чем они говорят?

Внимание Элиота привлекли желтые полосы за окошком. Он присмотрелся и увидел оранжево-алые стальные тросы моста Золотые Ворота. На мосту горели ночные фонари. Машина без остановки проехала мимо пункта автоматической оплаты FasTrak.

Видимо, прошло больше времени, чем он думал. Может быть, он задремал? Да нет же, прошла всего минута.

Он ткнул локтем Фиону и кивком указал за окошко.

Она широко раскрыла глаза, удивленная видом далекого острова Алькатрас, покачала головой и прошептала:

– Неужели мы нигде не затормозили в Сан-Франциско? Ведь там столько машин…

– Я… я не помню, – пробормотал Элиот. – Не думаю.

Элиот пристально смотрел в окошко. Мимо быстро проносилось побережье Тихого океана – отвесный откос, а под ним – бурные черные воды. Невозможно было определить, как быстро они ехали. Их машина преодолевала повороты, помеченные знаками ограничения скорости до двадцати пяти миль в час, плавно, без скрипа тормозов, а другие автомобили обгоняла так, словно они были скованы льдом.

Бабушка прервала скороговорку дяди Генри фразой на том же неизвестном языке.

Генри кивнул и поднял вверх семь пальцев. Затем он загнул один палец, произнес какое-то слово, загнул еще один – и так далее.

Бабушка мрачно кивала.

Загнув последний палец, Генри указал на себя.

Бабушка погладила его руку и сжала ее.

Элиот удивился. Проявления бабушкиных теплых чувств были редки, как странствующие голуби, [24]24
  Странствующий голубь – вымершая птица. Последний странствующий голубь был убит в конце XIX в. (Прим. перев.)


[Закрыть]– по крайней мере, по отношению к нему и сестре.

Фиона толкнула его локтем и указала за окошко.

Элиот повернулся и чуть не подпрыгнул на сиденье. Они мчались по снежной дороге. С одной стороны вздымались гранитные скалы, с другой стояли бесконечные сосновые леса. Но больше всего Элиота поразило солнце, которое стояло над горизонтом. У него ком подкатил к горлу.

Всего несколько минут назад он видел в Дель-Сомбре, как солнце село и наступила ночь. А тут оно только опускалось к горизонту.

– Север, – прошептала Фиона. – Он же сказал, что мы едем на север.

Элиот понял смысл ее слов, но все равно это было невероятно.

Летом, чем дальше ты едешь на север, тем позже садится солнце. А иногда оно не заходит весь «день». Но для того, чтобы это увидеть, как далеко надо забраться на север? Где они находятся? На Аляске? За полярным кругом?

Машина замедлила ход и свернула на проселочную дорогу.

Элиот пытался разглядеть еще что-нибудь, но небо потемнело, и окошко затянул морозный узор. Под ногами Элиота заработал тепловой вентилятор, и он пошевелил немного замерзшими пальцами ног.

– У тебя такой вид, что я назвала бы тебя ranivorous, – заметила Фиона.

Элиот оторвал взгляд от окошка и посмотрел на сестру. Та попыталась насмешливо улыбнуться, но улыбка получилась так себе.

Он оценил попытку Фионы затеять игру в «словарные дразнилки». Ей явно хотелось окружить себя и брата защитным коконом повседневности, потому что более странного дня рождения у них еще никогда не было.

Элиоту не хотелось играть, но он не собирался просто так сдаваться.

– Может быть, я и превратился в пожирателя лягушек, – ответил он. – Из-за стряпни Сесилии. Но уж лучше быть ranivorous, чем larvivorous.

Фиона сморщила нос, и Элиот понял, что значение слова ей знакомо. Larvivorous – тот, кто питается личинками.

Она хотела ответить, но промолчала. Ее взгляд был устремлен мимо Элиота. Лед на окнах растаял, и на ночном небе распростерся карминово-красный светящийся занавес. Вспыхивали зеленоватые складки, и вся эта потрясающе красивая картина мерцала и переливалась.

– Северное сияние. Aurora Borealis, – произнес Элиот так, будто прочел эти слова, раскрыв энциклопедию. Проще было обратиться к книжной премудрости, потому что в ней всегда был смысл, даже если он казался безумным.

Для того чтобы увидеть северное сияние, нужно было оказаться очень далеко на севере.

Но ведь прошло всего минут пятнадцать. Элиот произвел в уме математический подсчет. За пятнадцать минут… из Южной Калифорнии – на Северный полюс? Чтобы преодолеть такое расстояние, они должны были мчаться быстрее звука. Он бы заметил звуковой удар.

Они с Фионой зачарованно смотрели на играющее в небе сияние, похожее на озаренный луной прилив.

– А вам известно, – дядя Генри перешел на английский и обратился к детям, – что существует древний скандинавский перевод слова «aurora», означающий «блеск сельди»? Викинги полагали, что это зрелище создают маленькие серебристые рыбки, которые отражают свет луны. Даже в наше время некоторые верят, что в небесах можно разглядеть рыб.

Элиот всмотрелся в небо более пристально. Неужели северное сияние действительно походило на косяк рыб? Но его уже заслонили силуэты гор.

Машина ехала по горному серпантину. Поворот направо – автомобиль сбавил скорость и въехал в городок, залитый блеском неоновых вывесок и янтарным светом фонарей. Дома здесь были старые – каменные, отштукатуренные, стоявшие впритык друг к другу. В витражных окнах четырехэтажных зданий отражались гавань и корабли. Все сверкало, как будто окна были сделаны из драгоценных камней.

Элиот обратил внимание на белый знак с красными буквами: «HOVERCRAFT FÄRIA, 1 КМ».

Перегородка опустилась, и шофер спросил:

– В объезд, сэр?

– Думаю, переплывем, – ответил дядя Генри.

Машина въехала на пандус и покатилась мимо других автомобилей, стоящих в ожидании переправы. Вскоре их лимузин оказался на носу парома.

Паром отплыл, заработали мощные винты вентиляторов. Казалось, машина летит над освещенными луной волнами, едва заметно покачиваясь.

– Знак был на шведском языке, – сообщила Фиона Элиоту. – «Hovercraft färia» означает «паром на воздушной подушке».

– Я понял, – отозвался немного раздраженно Элиот, но тут же догадался, что именно ему хотела сказать сестра: они находились в Швеции.

На ум ему приходил только один маршрут: от Калифорнии до Аляски – тогда становился понятен поздний закат, – а потом они пересекли полярный круг и оказались в Скандинавии, где нередки были северные сияния.

Траектория согласовывалась с общеизвестными фактами, но не укладывалась в законы физики. Элиот осторожно прикоснулся к кожаной обивке сиденья. Это был автомобиль, очень мощный автомобиль, но его мотор работал на бензине, и движение подчинялось обычным законам термодинамики.

Элиоту отчаянно хотелось поговорить об этом с Фионой и узнать, пришла ли она к таким же невероятным выводам.

Но стоило ему бросить взгляд на бабушку и дядю Генри, как у него пропало всякое желание задавать вопросы. Они безмятежно наблюдали за плещущимися за бортом парома волнами, и их явно не беспокоило то, что они преодолели полмира за какой-то час.

Паром причалил к берегу, и автомобиль дяди Генри первым съехал с него и помчался по шестиполосной скоростной трассе. Сверкая фарами, лимузин обгонял «порше» и «феррари».

– Мы почти приехали, – успокоил детей дядя Генри.

Элиот посмотрел на Фиону. В голове у обоих вертелся один и тот же вопрос: «Куда?» Элиот даже не был уверен в том, хочется ли ему знать ответ на этот вопрос.

Скоростная трасса сменилась двухполосным шоссе, затем – мощеной дорогой, извивавшейся у подножий скал. Справа стало видно море – серое под бесцветным небом.

Машина остановилась перед стальными воротами. За ними находился парк и здание, похожее на музей. Ворота открылись, и автомобиль въехал на территорию поместья.

Элиот стал рассматривать здание. У него было два крыла, а в центре – золоченый купол. Колонны украшали орнамент и лепнина, изображавшая богов и духов. Чем-то эта постройка напоминала Капитолий в Вашингтоне, и хотя была немного скромнее по размерам, все же поражала своим великолепием.

Машина остановилась. Шофер проворно выскочил, открыл дверцу с той стороны, где сидели бабушка и Фиона, и протянул руку. Бабушка вышла из машины с таким видом, словно шофера здесь не было. Фиона же оперлась на его руку, улыбнулась и опустила глаза.

Элиот вышел из машины следом за дядей Генри.

– Где мы? – спросил он.

– Это мое скромное жилище, – ответил дядя Генри, сделал глубокий вдох и театрально развел руками. – Isola del Bianco Drago. [25]25
  Isola del Bianco Drago (остров Белого Дракона – ит.) – не обозначен ни на одной карте, ни на одном спутниковом снимке (хотя и упоминается в некоторых записках семейства Пост). Часто высказывают предположения о том, что остров лежит вблизи Крита и Сицилии, но власти Греции и Италии категорически отрицают существование этого полумифического острова. (Боги первого и двадцать первого века. Том 11. Мифология семейства Пост. Изд. 8: Zypheron Press Ltd.)


[Закрыть]

Вдалеке сверкало море. Солнце поднималось над горизонтом и отбрасывало на воду красновато-золотистые лучи. Рассвет.

Такое могло быть только при одном условии: если они находились на другом краю света.

Солнечный свет развеял туман в сознании Элиота. Путешествие на автомобиле, похожее на сон, и все прочее, случившееся с тех пор, как он открыл глаза утром, больше не имело значения. Он почувствовал, что с ним и сестрой должно произойти что-то еще… что-то плохое. Похожее на момент, когда Майк обжег руку.

– Что теперь? – шепотом спросил он у бабушки.

– Теперь, – проговорила она, заслонившись от солнца ладонью, – полагаю, вы познакомитесь с вашими родственниками. Приготовьтесь к самому худшему.

13
Кровь и закон

Одри и Генри шли по крытой галерее. Пол был устлан отполированными до блеска белыми мраморными плитами, и казалось, будто они идут по облакам.

С одной стороны располагались ниши, украшенные различными произведениями искусства. В одной стояла греческая ваза, в другой – бронзовый вавилонский крылатый бык, в третьей – глиняный китайский воин эпохи Хань в натуральную величину.

Эти реликвии были защищены от солнца стеклом. Только так и можно было обращаться с древностями: оберегать их, понимая, насколько они хрупки и не терпят ничьих прикосновений.

Одри знала, что слишком многие из ее родственников обожают ритуалы, подвержены предрассудкам и блюдут традиции – при том, что им следовало бы думать прежде всего о будущем.

Другая сторона галереи открывалась к морю. Волны бились о скалы, словно сочувствуя тревоге Одри.

– Дети будут в безопасности? – спросила она у Генри.

– Конечно, – ответил он немного обиженно. – Обещаю тебе. С ними будут обращаться так, словно они мои собственные дети.

Одри остановилась и нахмурилась.

– Я хотел сказать: лучше, чем с моими собственными детьми.

У Генри было двое сыновей. Ни один из них не прожил долго… или хорошо.

Одри ускорила шаг.

– Напомни мне, почему я тебя не убила?

Генри не ответил на ее вопрос.

– Пока детям ничто не грозит, – торжественно произнес он, – но я не могу гарантировать, что ситуация останется неизменной после беседы с Сенатом.

– После допроса, – поправила его Одри.

– Если угодно.

Галерея нависала над белыми скалами. Одри встала у парапета. Брызги морской воды попали ей на лицо, порыв ветра взъерошил волосы. Она сделала глубокий вдох. Лазурные волны Эгейского моря были покрыты барашками пены.

– Как не похоже на Тихий океан, – сказала она. – Я скучала по этому морю.

Генри встал рядом с ней и беспечно оперся о парапет.

– Мне жаль, что ты покинула нас. Понимаю, тебе пришлось это сделать… в смысле, попытаться. – Он устремил взгляд на плещущееся в ста метрах внизу море. – И жаль, что твое возвращение так мрачно. Я буду с тобой во время этих испытаний.

Одри осторожно взглянула на Генри. Красив и выглядит безукоризненно. Он был ей почти братом, а для их народа это означало много чего… но о доверии не могло быть и речи. Она любила Генри, но обращаться с ним следовало как с бешеным волком.

Ирония судьбы… Именно он, а не кто-то другой предложил ей поддержку. Генри с головой окунался в приключения и проводил сексуальные опыты, не размышляя о последствиях. Похоже, его главный талант состоял в том, чтобы избегать ответственности за содеянное. А Элиот и Фиона были последствием одной-единственной ошибки: давным-давно мужчина и женщина решили, что любят друг друга…

Попыткам исправить эту ошибку Одри посвятила последние шестнадцать лет своей жизни.

Она отвернулась от моря, вид которого действовал на нее умиротворяюще, и пошла дальше по галерее.

За поворотом перед ними предстал выгнутый дугой мост, соединявший поместье Генри со скалой, поднимавшейся из моря. Эта скала, в отличие от других, была черной. Как ночь.

На вершине скалы виднелись невысокие холмы и роща согнутых ветром олив. В самой середине располагались наклонные концентрические кольца – амфитеатр. Там Одри видела постановки пьес Шекспира и Софокла и слушала под звездами стихи Джима Моррисона. [26]26
  Лидер американской рок-группы «The Doors». (Прим. перев.)


[Закрыть]

Сегодня о поэзии не могло быть и речи.

Будет только заседание Сената, судилище. И на древние камни может пролиться кровь.

Одри немного помедлила, прежде чем ступить на мост.

Готова ли она? После шестнадцати лет затворничества и самоограничения? Не так уж долго… но сколько всего изменилось. Сможет ли она встретиться с ними? Если все пойдет не так, как надо, готова ли она убить Генри и остальных? Убить всех?

В следующее мгновение она решила: если жизням Фионы и Элиота будет грозить опасность – да, она сможет это сделать. И сделает.

– Призываю тебя к осторожности, – ветер как бы срывал слова с губ Генри, – по крайней мере, до тех пор, пока не увидишь, кто присутствует на заседании.

Вроде бы Генри не угрожал ей, но все равно в его словах таилась угроза.

Одри шагнула на мост. Назад дороги не было. Ветер трепал ее одежду, камни вибрировали при каждом шаге.

Но как только она ступила на землю, ветер утих.

Казалось, они вошли в глухую камеру. Безмолвие и затхлый воздух. Не просто затхлый. Одри почувствовала в нем запах смерти.

Она высоко подняла голову и спустилась по ступеням амфитеатра с привычной иронической усмешкой.

Во внутреннем кольце ее ждали четверо.

Взгляд Одри сразу же выделил широкоплечего мужчину в легком костюме и белой рубашке, расстегнутой до середины могучей груди. Точеные черты лица, бронзовый загар. Длинные темные вьющиеся волосы до плеч, усы как у Чингисхана, обрамляющие квадратный подбородок. Он был дико привлекателен… хотя, возможно, и не отдавал себе в этом отчета. Его звали Аарон.

В одно мгновение Одри поняла смысл предупреждений Генри.

Аарон попытается остановить ее, если она выступит против Сената. Немногие могли сравниться с ней в мастерстве. Он был одним из них. Сойдись они в схватке – и оба могут погибнуть. А если ее не станет, дети останутся без защиты.

Родственнички позаботились о том, чтобы противопоставить ей равного соперника.

Черные глаза Аарона встретили ее стальной взгляд оценивающе и решительно. Он дал ей понять, что готов умереть, если потребуется.

Одри выдохнула, решив взять себя в руки. Надо не терять головы – и в переносном, и в буквальном смысле.

Как им удалось втянуть в это дело Аарона? Взятками, шантажом или запугиванием? Ведь он ненавидел политику Сената почти так же сильно, как она.

Справа от Аарона сидел старик в шлепанцах, шортах и футболке «Grateful Dead». [27]27
  Культовая американская рок-группа. (Прим. перев.)


[Закрыть]

Венчик седых волос обрамлял его лысину. Он закинул ногу на ногу и обложился блокнотами и астрологическими таблицами. Увидев Одри, улыбнулся и кивнул с отработанной наивностью, но она знала, что наивностью здесь и не пахло.

Это был Корнелий, вечный член Сената, один из самых мудрых. Но он редко проявлял свою мудрость, преследуя какие-то свои, неведомые цели.

Одри не считала его ни союзником, ни врагом.

Слева от Аарона расположился Гилберт, мужчина атлетического телосложения с золотистыми волосами и бородкой. Он встал и широко развел мускулистые руки, чтобы поприветствовать Одри.

Она жестом остановила его.

Его чувства к ней были искренними, Одри в этом не сомневалась, но сейчас она не стерпела бы ничьих прикосновений. Гилберт когда-то любил ее, и было бы так легко поддаться его силе… и потерять собственную.

Гилберт кивнул и поклонился Одри. Похоже, все понял.

Порой он вмешивался в политику, но никогда – серьезно. Он вообще редко к чему-либо относился серьезно. Явиться сюда для обсуждения такого важного дела он мог только под нажимом.

Оглянувшись, Гилберт с опаской посмотрел на четвертого члена Сената – женщину. Она сидела чуть поодаль от мужчин. Ей можно было дать и двадцать, и сорок лет. Вневременная красота женщины казалась неподвластной возрасту – пока она подправляла ее косметикой. На ней было черное платье с вышивкой в виде красных роз. Маленькая черная шляпка поверх крашеных рыжих волос. Бледное лицо, а губы такие же алые, как розы на платье. Светло-карие глаза смотрели оценивающе, но ничего не выражали.

Это была младшая сестра Одри, Лючия. Красивая, злобная и вечно что-то замышляющая.

Одри сразу поняла, что на уме у Лючии. Черные платье и шляпка выдали ее. Не зря она так вырядилась – как на похороны.

– Я очень рада, что ты смогла присоединиться к нам нынче утром, сестрица, – плавным, мелодичным голосом произнесла Лючия.

Мужчины обожали ее голос, а Одри от него передергивало.

– А что дети? – обратилась Лючия к Генри.

– Накормлены и находятся в поместье под надежным присмотром.

– Прекрасно. Жду не дождусь встречи с ними.

Одри с сестрой враждовали с незапамятных времен. И в отличие от Элиота и Фионы, они не улаживали свои разногласия, играя в «словарные дразнилки».

Наверняка Лючия настроена против детей. Одри сделала два шага к сестре и дала себе клятву: если кто-то и умрет сегодня, Лючия будет первой.

Но тут Одри кое-что заметила.

– Вас только пятеро. А где еще двое членов Сената?

– В пути, – ответила Лючия. – Мы решили начать без них, поскольку дело не терпит отлагательств.

Генри отошел от Одри и сел между Лючией и остальными членами Сената.

– Кворум у нас имеется, – заявил он.

Теоретически это было так. Пятеро членов Сената могли принимать решения, обязательные для всех. Правда, такое происходило редко, поскольку считалось нарушением обычной практики. Процесс принятия решений должен был быть вдумчивым и неторопливым.

Лючия ни за что не решилась бы начать заседание, не будь ей известен его исход. Значит, она надеялась надавить на Аарона и Гилберта. А верность Генри была подобна ветру – вечно меняющему направление и непредсказуемому. Правда, старик Корнелий вряд ли мог поддаться чарам и шантажу Лючии.

Итак, три из пяти голосов… Может, все уже решено и дебаты – простая формальность, возможность для Лючии понаблюдать за тем, как Одри будет выкручиваться?

Этого не произойдет, если она сумеет перехитрить свою младшую сестрицу.

– Начнем, – заговорила Лючия, звякнув маленьким серебряным колокольчиком. – Я призываю заседание Сената Лиги бессмертных к порядку. Все, кто пришел с прошениями и жалобами, будут выслушаны. Narro, audio, perceptum. [28]28
  Говори, слушай, узнавай (лат.). (Прим. перев.)


[Закрыть]

– Полагаю, мы обойдемся без чтения протокола последнего заседания. – В голосе Генри прозвучала надежда.

– Поддерживаю, – сразу же высказался Аарон.

– Принято, – согласилась Лючия и положила руки на колени. Она обвела сенаторов глубокомысленным взором и посмотрела на Одри. – Сегодня мы должны решить, как поступить в весьма деликатном вопросе. Как вы знаете, заботам моей старшей сестры поручены двое детей сомнительного происхождения.

Одри не нравились эти экивоки, не по душе ей были и почти неприкрытые оскорбления. Она поддела носком ботинка песок и осыпала им подол платья сестры.

Ее бунтарский жест явно понравился Аарону, он поднес ладонь ко рту, чтобы скрыть улыбку.

– У тебя на языке вертится слишком много слов, – сказала Одри. – Просто выдвини предложение: ты хочешь, чтобы они были убиты.

Лючия улыбнулась. Воплощенное притворство.

– Остра, как всегда, сестрица? Метишь в самое сердце и игнорируешь все тонкости ситуации.

Ответная улыбка Одри была порождена воображаемой картиной: она вырезает ножом сердце сестры и швыряет на подол ее траурного платья. Как прекрасно смотрелось бы окровавленное сердце среди алых роз.

Улыбка Лючии угасла.

– Они взрослые? – спросил Гилберт. – Прежде чем судить их, я хотел бы знать, не имеем ли мы дело с детьми?

– Мы примем решение прежде, чем они достигнут совершеннолетия, – пояснила Лючия. – Потому что именно тогда начнутся беды.

– Их возраст не имеет значения, – примирительно произнес Генри. – Другая сторона начнет действовать, не учитывая этого момента.

При упоминании о «другой стороне» Аарон скрестил руки на груди, а старик Корнелий оторвал взгляд от своих блокнотов и встревоженно сдвинул брови.

По сравнению с семейством «других» беды этого семейства были всего лишь маленьким скандалом.

– Фиона еще совсем девочка, – ответила Одри. – Элиот – на пороге взросления.

– Когда они родились? – осведомился Корнелий, занося карандаш над страницей блокнота. – Если не трудно, точное время, пожалуйста.