Текст книги "Прожорливое время"
Автор книги: Эндрю Джеймс Хартли
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)
Часть II
Когда я вижу, что былая слава
Превращена в руины и гробы,
Что в прах повергнут замок величавый
И даже камни – Времени рабы;
Когда я вижу, как седое море
Над царством суши в битве верх берет,
А суша, с морем неустанно споря,
Его расход заносит в свой приход;
Когда я вижу государств крушенье —
То рушатся, то возникают вновь, —
Тогда я думаю: придет мгновенье,
И Время умертвит мою любовь.
Страшна та мысль, и плачу от нее:
Ах, как непрочно счастие мое!
У. Шекспир. Сонет 64 (Перевод А. Финкеля)
Глава 24
Вестминстерское аббатство ошеломило Томаса. Дело было не в масштабах, хотя огромный сводчатый неф кишел туристами, и даже, прямо говоря, не в почтенном возрасте. Просто здесь повсюду, куда ни кинь взгляд, чувствовалась история. Собор подавлял своим величием.
В этом самом здании короновались все английские монархи начиная с 1066 года, с Вильгельма Завоевателя. На самом деле ядро постройки было еще более старым – бенедиктинское аббатство X века, для которого король Эдуард Исповедник, впоследствии причисленный к лику святых, возвел великолепную церковь. Останки Эдуарда по-прежнему покоились здесь, как и тела бесчисленных прочих монархов, например Елизаветы I и Якова I, гигантов эпохи Шекспира. Все это и многое другое Томас узнал из путеводителя, однако от обилия информации и истории стены аббатства словно начинали давить. Посетители, обладающие хотя бы толикой чувствительности к подобным вещам, ощущали себя стройными колоннами, на которых покоятся многие тонны каменных сводов. Для простого человека это было слишком много.
Казалось, здесь каждый квадратный дюйм увековечивал какого-нибудь давно умершего государственного деятеля или королевскую особу, поэтому даже гробницы таких колоссов, как Ричард II и Генрих V, которые были известны Томасу практически исключительно как образы, созданные Шекспиром, вызвали у него не более чем слабый шок. Глубина древности, ее вес превосходили все то, с чем когда-либо доводилось сталкиваться Найту. Здесь были похоронены ученые Исаак Ньютон и Чарльз Дарвин, композитор Гендель, актеры Дэвид Гаррик, Генри Ирвинг и Лоренс Оливье, писатели Афра Бен и Бен Джонсон, премьер-министр Уильям Питт, инженер Томас Телфорд… Список можно было продолжать до бесконечности.
Томас прогулялся по капелле Генриха VII, где покоились Елизавета, ее сводная сестра-католичка Мария по прозвищу Кровавая, Яков, сменивший ее на троне, и его мать, Мария Стюарт, королева Шотландии, которую Елизавета обезглавила по обвинению в государственной измене. Он шел медленно. Все еще давали знать о себе раны, полученные во время стычки у него дома, рука по-прежнему висела на перевязи. Зато при таком неспешном передвижении все вокруг запечатлевал ось в сознании куда полнее. Покинув капеллу, Томас оказался перед древним троном Эдуарда I, который участвовал во всех церемониях коронации начиная с 1309 года, а сейчас был обезображен надписями и вырезанными инициалами, отчего производил впечатление школьной парты, забытой где-то в кладовке.
Томас долго смотрел на трон, чувствуя столкновение выдающегося и омерзительно-обыденного. Как можно относиться к такому почитаемому предмету с подобным небрежным презрением? Впрочем, можно ли сохранить подобающее чувство благоговейного почтения в месте, которое из кожи лезло вон, чтобы превзойти все прочие памятники чем-то еще более величественным, еще более пропитанным древним легендарным прошлым?
Аббатство являлось миниатюрным отражением всего города. Каждый уголок Лондона был представлен здесь бесчисленными слоями истории, и от этого начинала кружиться голова. Наверное, здесь можно было найти всю страну, каждый квадратный фут нес на себе наложенные друг на друга следы ног королей и писателей, воинов, политиков, художников и всевозможных героев, от саксонцев, римлян и викингов, через Средневековье и эпоху Возрождения до более современных эпопей, таких как Вторая мировая война. В этой самой точке или рядом с ней в свое время стояли все те, кто жил в Лондоне на протяжении тысячи лет. Королевы, принцы, вельможи, священники, сначала католические, затем пришедшие им на смену англиканские, купцы, нищие, проститутки. Все они хотели найти Бога или историю, и многие из них были такими же туристами, как и Томас. Король Георг II. Оливер Кромвель. Уинстон Черчилль. Джек Потрошитель. Практически наверняка.
И Шекспир.
Томас нахмурился.
Дэвид Эсколм намеревался встретиться с ним именно здесь, точнее, в Уголке поэтов, но его застрелили и бросили в серые воды озера Мичиган. В Уголке поэтов были погребены литературные светила, начиная от Чекера и Спенсера до Чарльза Диккенса и Томаса Харди, и теснились памятники тем, кто был похоронен в других местах. В их числе было и скульптурное изображение холеного Шекспира, установленное в XVIII веке на восточной стене. Томас смотрел на него, гадая уже в который раз, что, во имя всего святого, он сам здесь делает.
Эсколма нет в живых, так что мысль прийти на условленную встречу выглядела по меньшей мере сентиментально-бессмысленной. На борту самолета, летящего через Атлантику, Томас заигрывал с мыслью о том, что вместо Дэвида придет кто-то другой. Этот человек в духе фильмов про Индиану Джонса проведет его в потайные подвалы аббатства, где их ждет великое открытие, но все это были пустые фантазии. Найт пришел сюда как самый обыкновенный турист, и никто его не встретил, не объяснил, что он должен сделать или увидеть. Если Эсколм собирался ему что-то показать, то сам он ни за что в одиночку этого не обнаружит, но, похоже, бывший ученик выбрал это место просто потому, что оно было удобным. К тому же от него веяло искусством и серьезностью. Подходящее место для того, чтобы обсудить судьбу утраченной и, скорее всего, мифической рукописи Шекспира.
Все это Томас уже давно понял, поэтому вопрос о том, что он здесь делает, был совершенно реальным. Найт не поддерживал связь с Эсколмом почти десять лет, и когда бывший ученик снова вернулся в его жизнь, он тащил за собой сеть лжи, призванную опутать Томаса. Не его вина, что парня в конечном счете убили. Томас постоянно напоминал себе, что он ничего не должен Эсколму.
Однако Найт был здесь.
Томас чувствовал себя связанным с Дэвидом Эсколмом, сначала в жизни, да и теперь, в смерти. В конце концов, он нацарапал резкую, ребяческую записку, оставленную у всех на виду. Возможно, именно эти каракули сообщили убийце имя Эсколма… Так что Томас и его ученик действительно были связаны друг с другом, и к старой потребности допытываться до корней всего добавилось что-то твердое и леденящее, что-то помимо ярости, стремления узнать истину и чувства справедливости. Теперь в первую очередь это было чувство ответственности.
«Прежде чем ты проникнешься чересчур возвышенными мыслями относительно этого дела, перестань притворяться, будто не думаешь о том, как было бы здорово обнаружить давно утерянную пьесу Шекспира».
Но разве можно об этом не размышлять? Шекспир неразрывно вплетен в жизнь Найта. В свое время его творчество, по сути, было единственным устремлением Томаса как профессионального литературоведа. Найти неизвестную до сих пор пьесу – событие чрезвычайное. Наверное, Эсколма интересовали деньги, но для Найта ценность находки заключалась бы в словах. Это открытие сделало бы его героем своей эпохи. Он заходил бы на конференции, посвященные творчеству Шекспира, и ученые, те самые, которые говорили, что он не принадлежит к числу избранных, аплодировали бы ему стоя, улыбались бы…
«Ты показал бы, что в конечном счете ничуть не хуже их?» – язвительно поинтересовался голос в голове у Томаса.
Найт чуть усмехнулся и пробормотал:
– Ладно, да, у меня остались кое-какие нерешенные вопросы с научным миром.
Все это было очень хорошо, но, стоя здесь, в этом великом святилище и мавзолее, Томас понятия не имел, с чего начинать. Он смотрел на мраморную скульптуру Шекспира, который неестественно опирался на кипу книг, но глядел перед собой, пальцем самодовольно указывая на строки из «Бури»:
Разумеется, «шар земной» обозначал не просто землю, но театр «Глобус», на сцене которого впервые были произнесены эти строчки. Впрочем, скульптура, конечно же, изображала Шекспира поэтом-мыслителем со своими книгами, а не человеком сцены, хотя поза фигуры была, наверное, подчеркнуто театральной.
– Естественно, похоронен он не здесь, – произнес голос за плечом у Томаса.
Обернувшись, он увидел позади мужчину в черной сутане, служителя аббатства. У него было восково-бледное открытое лицо, не по моде длинные волосы закруглялись волнами, ниспадая на плечи, очки в стальной оправе, мягкий, вежливый голос. Он долго смотрел на перевязанную руку Найта, затем перевел взгляд на его лицо.
– Да, – произнес Томас. – Шекспир ведь был похоронен в Стратфорде, верно?
– В церкви Святой Троицы, – подтвердил служитель. – Этот памятник был воздвигнут в тысяча семьсот сороковом году.
– Это все объясняет, – сказал Томас.
– Да, тут Шекспир представлен щеголем, вы не находите? – заметил служитель, оглядывая скульптуру. – Вы здесь ищете что-то конкретное? Я не мог не заметить, что вы бродите из стороны в сторону. Конечно, мне приходится видеть много подобного, и это лучше, чем альтернатива.
– Какая?
– Теперь аббатство входит в перечень мест тура по следам книги «Код Да Винчи», – вздохнул служитель.
– Вот как? – удивился Томас.
– Увы, это так. В книге есть одна сцена, действие которой происходит у гробницы Исаака Ньютона. В своем роде ложная улика.
– Сознательно уводящая в сторону?
– Знаете, точно я не могу сказать, – ответил сбитый с толку служитель. – Разумеется, вымысел должен быть привлекательным, но есть некая точка, за которой попытка выдать фантазию за реальный факт выходит за рамки заботы о коммерческом успехе и становится просто… – Он умолк, подыскивая подходящее слово.
– Обманом? – подсказал Томас.
Служитель многозначительно улыбнулся и добавил:
– Знаете, аббатство хотели использовать для съемок фильма.
– И как?
– Могли ли мы позволить снимать в христианской церкви фильм о том, почему наша вера является ложью? – подняв одну бровь, спросил служитель. – Поразительно, но нет, не могли. Кажется, съемки проходили в соборе Линкольна. Одному богу известно, о чем думал тамошний епископ. Надеюсь, что он о чем-то размышлял, хотя, по-моему, решающим фактором стали сто тысяч фунтов, пожертвованные в реставрационный фонд собора. В этом есть своя ирония, вы не находите? Возможно, кто-то решит, что починка крыши за счет кино – это уже слишком, но такова жизнь в двадцать первом веке. Если вам интересно, у нас есть брошюры с перечислением неточностей в книге. На мой взгляд, обсуждать богословские ошибки бессмысленно, но факты можно было бы привести точно. Как вы думаете?
– Наверное, – улыбнулся Томас.
– Все же книга чертовски увлекательная, а я сам никогда не был большим поклонником католической литургии, – продолжал служитель, снова сверкая мальчишеской улыбкой.
– Я искал некоего Дэвида Эсколма, – повинуясь внезапному порыву, сказал Томас.
Служитель наморщил лоб и спросил, доставая из сутаны потрепанный указатель:
– Он здесь похоронен?
– Нет, – ответил Найт, обрадованный его готовностью помочь. – Я должен был с ним здесь встретиться, но… кажется, он хотел мне что-то здесь показать.
Служитель скользнул взглядом по полированным каменным плитам пола, на каждой из которых были высечены фамилия и эпитафия, отзывавшиеся в сознании Томаса отдаленным колокольным звоном: лорд Альфред Теннисон, Джордж Элиот, Джерард Мэнли Хопкинс, Дилан Томас, Льюис Кэрролл, автор «Алисы в Стране чудес»…
– Здесь погребен Бен Джонсон, друг и коллега Шекспира, – сказал служитель. – Ему выделили всего восемнадцать квадратных дюймов, поэтому его пришлось закопать стоя. Как-никак, он ведь убил собрата-актера. Плита тут, но на самом деле Джонсон похоронен в северном крыле нефа…
Томас рассеянно кивал, но мысли его были в другом месте, и служитель это почувствовал.
– Извините, – сказал Найт. – Как американец, я нахожу все это несколько…
– Недемократичным?
– Нет, впечатляющим, – улыбнулся Найт.
– Да, полагаю, это чувство испытывают многие, независимо от того, откуда они приехали. У нас есть и мемориальные камни в честь многих американцев. Франклин Рузвельт, Мартин Лютер Кинг Младший, Генри Джеймс, Томас Элиот, хотя последнего мы считаем принадлежащим короне. – Служитель снова улыбнулся.
– А иностранцы здесь похоронены?
– В Уголке поэтов? Нет. Боюсь, это памятник сугубо британский. По-моему, тут погребен всего один чужеземец, француз.
– Писатель?
– Да, хотя, полагаю, более точным определением было бы «литератор». Похоже, известен он, по крайней мере у нас в стране, благодаря тому, с кем был знаком. Шарль де Сен-Дени, опальный вельможа при дворе Людовика Четырнадцатого. Кажется, друг Мольера. Подождите, он где-то здесь. – Подняв голову, служитель осмотрелся по сторонам, нашел то, что искал, и подвел Томаса к мемориальной плите. – Ага, вот оно.
Найт поднял взгляд скорее из вежливости, а не из любопытства и увидел белую мраморную доску со щитом и горящими факелами. Текст был на латыни, четкие буквы провозглашали, что покойного звали Каролюс де Сен-Дени.
– Разумеется, Каролюс – это Шарль, – объяснил служитель и выжидательно посмотрел на Томаса. – Боюсь, это не то, что вы искали.
– Вы были очень любезны, – пробормотал Томас. – Мне самому хотелось бы знать, что я ищу.
– Быть может, вам нужно что-то менее историческое и более духовное? – предположил служитель.
– Что вы имеете в виду?
– Я уже говорил, что вы показались мне потерявшимся, но не уверен, что это то самое состояние, которое можно исправить с помощью плана и путеводителя. – Тут Найт опустил взгляд в пол, а служитель продолжил: – Извините. Я не хотел быть назойливым.
– Ничего страшного, – успокоил его Томас. – Мне просто нужно кое-что найти. Для одного старого друга.
По взгляду служителя чувствовалось, что он понимает – это просто отговорка. Однако он кивнул и улыбнулся, пусть с оттенком печали. Найт проникся к нему признательностью за то, что он больше ничего не сказал.
Эсколм не зря хотел встретиться с Томасом именно здесь. Он желал что-то ему показать. Здание было просто огромным. Возможно, даже вероятно, Найт упустил что-то такое, что должен был найти, однако его гораздо больше беспокоила мысль о том, что он это видел, но не понял. Томас принял решение обязательно вернуться сюда еще раз, однако сначала ему было нужно получить ответы на другие вопросы.
Глава 25
Заголовки бульварной прессы были недельной давности, но прошедшее время нисколько не приглушило их пронзительные крики. «Британская писательница зверски убита в Соединенных Штатах», – кричала «Сан». «Талант погиб от руки убийцы», – вторила ей «Дейли мейл». «Писательница, автор детективных романов, сама становится жертвой преступления», – причитал журнал «Пипл». Тон статей был сенсационно-слезливым, хотя журналисты так и не смогли раздобыть обязательных в подобных случаях скорбящих родственников. Через пару дней единственным выжатым чувством оставалась ярость поклонников Даниэллы Блэкстоун, огорченных тем, что их кумир больше не напишет ни строчки. Томасу также показалось, что в британской прессе прослеживались антиамериканские настроения. Между строк буквально читалось, что если бы писательница не пересекла Атлантику, трагедии не произошло бы.
Томас изучал газетные публикации на компьютере в Британской библиотеке, искал любую информацию о ходе расследования. Конечно, можно было позвонить Полински и попытаться узнать что-нибудь у нее, но пока что Найт предпочитал не говорить ей о своем отъезде из страны. В чикагских газетах после первых материалов об убийстве больше почти ничего не было, однако английские журналисты представили гибель писательницы как событие общенациональной важности, по крайней мере, попытались это сделать. Но никакой источник, пожелавший остаться неизвестным, не поспешил разгласить тайны личной жизни Даниэллы. Ее муж погиб в автомобильной катастрофе десять лет назад, у свежей могилы не было убитых горем детей, а Эльсбет Черч, соавтор Блэкстоун на протяжении многих лет, отказалась от каких-либо комментариев. Через несколько дней сенсация выдохлась, и в отсутствие новых откровений о ходе следствия или о самой жертве газетам пришлось искать новую тему. Похоже, сейчас внимание нации было взбудоражено исчезновением десятилетней девочки, проводившей каникулы в Испании. Именно это событие в настоящий момент возбуждало то, что, насколько понимал Томас, называлось общественным интересом. У него мурашки побежали по спине.
В конечном счете он узнал о Даниэлле Блэкстоун два факта, которые не были ему известны до сих пор. Первый был связан с семьей писательницы, точнее, с отсутствием таковой. Родители умерли, муж тоже давно погиб, а детей у нее не было. Точнее сказать, единственная дочь в возрасте шестнадцати лет погибла, как писали газеты, во время страшного пожара. В одной статье это обстоятельство использовалось для того, чтобы создать трагический и в то же время слегка вампирический образ Блэкстоун. Зловещая фигура – одни только глаза чего стоили! – склонная ко всему зловещему, как это проявлялось в ее книгах, всю свою жизнь прожившая под сенью смерти, которая в конце концов забрала ее к себе.
Вторым фактом была фотография величественного особняка XVIII века с вымощенной щебнем дорожкой, ведущей к крыльцу через обширный зеленый луг. Именно здесь жила писательница. Дом находился в Кенильуорте, неподалеку от Уорика. Точный адрес не был указан, но говорилось, что он стоял совсем рядом с замком. Томас решил, что этого должно быть достаточно.
Он проехал на подземке – так в Англии называют метро – от станции «Кингс-Кросс» до Юстона, оттуда поездом мимо селений и полей Уорикшира до Ковентри, а уже дальше на автобусе до Кенильуорта. Вся дорога заняла меньше двух часов. Если бы Томас не стал выходить из автобуса, то доехал бы до Уорика, а затем до Стратфорда. Случайно ли Блэкстоун поселилась поблизости от родины Шекспира? Возможно, но если пьеса «Плодотворные усилия любви» действительно существовала, то был определенный смысл в том, что ее обнаружили именно здесь. Автор оставил рукопись кому-то из местных жителей, она долго передавалась по наследству из поколения в поколение, затем о ней забыли…
Никто не вспоминал о пьесе четыреста с лишним лет, несмотря на то что весь этот район превратился в один огромный виртуальный памятник Шекспиру? Да, поверить в это труднее, чем в то, что рукопись в конце концов была обнаружена именно здесь.
Нахмурившись, Томас смотрел в окно автобуса. Он даже не сообщил Куми о том, что отправляется в Англию. С берега озера, где Полински показала ему труп Дэвида Эсколма, Найт поехал прямиком в аэропорт О’Хейр, завернув к себе домой, только чтобы захватить сумку с одеждой и туалетными принадлежностями и запастись в аптеке выписанными болеутоляющими лекарствами, словно ему предстояла неотложная миссия. Теперь он находился в противоположном конце земного шара. Его тело, покрытое ссадинами и ушибами, ныло так, что ему никак не удавалось устроиться удобно в кресле автобуса. Поэтому, кстати, перелет через Атлантику стал для Найта сущим кошмаром. Сейчас вокруг него простирались места, одновременно знакомые и чужие. В Японии абсолютная непривычность окружающей обстановки проявлялась всегда. Здесь же все казалось лишь чуть незнакомым – голоса и язык, машины, поля, взрослые мужчины в футболках с эмблемами клубов. Как будто вселенная совсем немного сместилась со своей оси и действительность слегка исказилась.
– Дружище, ты выходишь?
Автобус остановился.
Шагнув в проход, Томас рассеянно посмотрел на водителя. Можно было бы остаться в автобусе, доехать до какого-нибудь места, откуда можно будет вернуться на поезде в Лондон и первым же рейсом вылететь обратно в Штаты.
– Поживее, – поторопил его водитель. – Ты задерживаешь рейс.
Он говорил как актер, играющий роль Дика Ван Дайка в «Мэри Поппинс», но его речь вместо комической получалась резкой, враждебной.
Кивнув, Томас подхватил вещи левой рукой и неуклюже выбрался из автобуса, сознавая, что водитель недоволен его медлительностью. С пневматическим шипением за спиной Найта закрылась дверь, и автобус тронулся с остановки, ворча двигателем. Проезжая мимо Томаса, водитель бросил на него мрачный взгляд, и Томасу вспомнилась присказка о рыбе, вынутой из воды, но только в буквальном смысле. Он давился тем самым воздухом, которым дышали все остальные вокруг.
Если в самое ближайшее время Томас не найдет хоть какой-нибудь смысл в своем приезде сюда, то ему надо будет поскорее возвращаться домой. Иначе он упадет, трепыхаясь, на тротуар, который англичане называют мостовой, жадно глотая ртом воздух.
