Текст книги "Прожорливое время"

Автор книги: Эндрю Джеймс Хартли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

Глава 12

Томас приехал в гостиницу, так и не получив никаких известий ни от полиции, ни от Эсколма, однако после обеда он почти не думал об этом. Его будоражила мысль присутствовать на конференции, посвященной творчеству Шекспира. Несомненно, там будут люди, которых он знает если не в лицо, то по имени, хотя первое также нельзя было полностью снимать со счетов. Приехали динозавры, по-прежнему корпящие над науками, которые все остальные забросили еще лет тридцать назад, молодые выскочки, говорящие на непонятном жаргоне, бардопоклонники [4]4
  Бардопоклонство – насмешливое название преувеличенного поклонения Шекспиру, который с XIX века в Англии именуется Бардом.


[Закрыть]– как правило, актеры-неудачники – и те, кто бездумно ими восторгается. Что самое главное, он снова окунется в прежнюю энергию, в увлекательные ученые диспуты, в восторг новых открытий, но также в мелочные придирки и хвастовство, в высокомерие и педантичность, в выводящую из себя политкорректность, граничащую с фанатизмом, и в агрессивный карьеризм стервятников, готовых наброситься на того, кто скажет какую-нибудь немыслимую глупость. Это будет все равно что заглянуть на собственные похороны.

«И порадоваться тому, что ты уже умер», – мрачно усмехнувшись, подумал Томас.

Быть может, и так, если это означает расставание с научным миром.

На этот раз в «Дрейке» царила другая атмосфера. Найт понятия не имел, что надеется здесь найти, но вошел уверенно, как свой человек. Один вестибюль был отдан под выставку книг, в другом происходила регистрация участников. Томас направился во второй зал.

Два десятка ученых выстроились в очереди к трем столикам, разбитым по алфавиту. Зарегистрированным участникам выдавались программы и бирки с фамилиями. Для того чтобы свободно проходить на заседания, Томасу нужно было получить то или другое. Подойдя к ближайшему столику, он притворился, будто изучает буквы «Р – Я», словно сомневаясь, под какой окажется его фамилия, при этом как бы случайно положив руку на незаполненную пластиковую бирку. Накрыв ее ладонью, Найт направился прямиком в ближайший туалет.

Закрывшись в кабинке, он написал свою фамилию на листе из тетради, вставил его в пластиковую обложку, после чего деловито вернулся в зал регистрации, подошел к столику «А – И» и с виноватым видом протиснулся мимо очереди.

– Извините, – обратился Томас к замученной студентке, сидевшей за столиком. – Кажется, я потерял свою программу. Не возражаете?..

– Берите, – сказала девушка, кивая на стопку коричневых брошюр.

Томас удалился, довольный собой, листая программу и выбирая заседание, которое можно будет посетить сегодня вечером.

– Найт? Томас Найт?

Он быстро обернулся. В нескольких шагах от него стоял мужчина лет шестидесяти с лишним, с лицом ищейки и большими влажными глазами. Через плечо у него висела сумка с переносным компьютером. Он был одет по профессорской моде, в лилово-розовый твидовый костюм, который пятьдесят лет назад, вероятно, считался обязательным. В проницательном взгляде крупного мужчины с плечами защитника американского футбола и посеребренными сединой волосами сквозило что-то похожее на недоверие. Томас сразу же припомнил этого человека.

– Здравствуйте, профессор Дагенхарт, – сказал он, подавляя панику по поводу того, что его так быстро узнали, но радуясь тому, что это сделал Дагенхарт. – Как поживаете?

– Замечательно. – Пожилой ученый улыбнулся, однако с его лица не сходило недоумение. – А вы как? Никак не мог подумать, что снова встречу вас здесь, – сказал он, крепко пожимая Томасу руку.

«Под „здесь“ он имел в виду не Чикаго и не гостиницу, а конференцию по изучению творчества Шекспира», – догадался Найт.

Местонахождение не имело значения. Мероприятие будет в общем и целом приблизительно одним и тем же, независимо от того, в каком городе оно проводится. Большинство участников не увидят ничего, помимо стен гостиницы.

– Мой родной город, – робко произнес Томас. – Решил посмотреть, что к чему.

Он поймал себя на том, что вернулся к школьному жаргону, стал говорить совсем как его ученики.

– Значит, вы не выступаете с докладом? – спросил Дагенхарт.

– Господи, что вы, – искренне ответил Томас, о чем сразу же пожалел. – Просто хочу посмотреть, что нынче горяченького в шекспироведении.

Дагенхарт улыбнулся, услышав эту фразу, но как-то сухо, насмешливо, поэтому Найт поспешил заполнить паузу и спросил:

– Господин профессор, а вы?

– Нет, я не выступаю с докладом, если вы это имели в виду, – ответил Дагенхарт. – Я принимаю участие в работе семинара по вопросам пола в ранних комедиях.

– Замечательно, – сказал Томас, кивая так, словно ничего более увлекательного нельзя было придумать, стараясь подобрать какую-нибудь умную реплику, произвести впечатление, как будто он опять был студентом.

– А вы по-прежнему преподаете в школе? – спросил Дагенхарт все с той же слегка недоуменной улыбкой, словно Томас заявил, что он верхолаз или укротитель львов.

– Расплачиваюсь за свои грехи, – усмехнулся Найт.

– И никаких мыслей закончить докторскую?

– Господи, никаких, – чересчур горячо выпалил Томас. – Я хочу сказать, мне нравится преподавать в школе, кажется…

– Что вы делаете мир чуточку лучше? – насмешливо спросил Дагенхарт.

– В общем, да, – согласился Томас, стараясь не допустить в свой голос обиду. – Хотя бы самую малость. Сами понимаете.

– Что ж, наверное, кто-то должен находиться в передовых окопах, – сказал Дагенхарт. – Вы для этого подходите лучше многих. Однако я ума не приложу, как вы с этим миритесь.

– С чем?

– С ленью. С узаконенной посредственностью. Со всеми этими чертовыми тестами, доказывающими то, что всем нам и так прекрасно известно: никто ничему не учится и никому нет до этого никакого дела.

– Нет, – возразил Томас. – Все не так плохо. Я хочу сказать, что работаю в хорошей школе. Если любить свой предмет и учеников…

Какая-то женщина тронула Дагенхарта за плечо, и он обернулся. Ей тоже было за шестьдесят, высокая, с налетом царственности в осанке. Каким-то образом этой даме удалось вообще не заметить Томаса.

– Мы уже идем, – произнесла она скучающим тоном, с сильным британским акцентом.

– Да, – опомнился Дагенхарт. – Я вас догоню. – Спохватившись, он сказал: – Это Том Найт. Мой бывший студент. Теперь преподает в средней школе.

– Вот как? Неужели? – заявила «императрица». – Как это благородно с вашей стороны.

Томас кивнул, улыбнулся и прочел имя на бирке, приколотой на лацкане. Катрина Баркер.

У него отвисла нижняя челюсть.

– Мисс Баркер, – пробормотал он. – Я в восторге от вашей книги. Честное слово… замечательная.

– Вы имеете в виду мою последнюю работу? – спросила женщина.

– Вероятно, нет, – признался Томас. – Ту, которая посвящена городской комедии.

– Боже!.. – Она небрежно махнула рукой. – Это все было в прошлой жизни. Я уже давно не занимаюсь данной темой, но рада, что книга вам понравилась.

– На мой взгляд, она просто прекрасная. Ваш анализ религии в творчестве Джонсона и Миддлтона… [5]5
  Самюэль Джонсон (1709–1784) – английский поэт, эссеист, литературный критик. Томас Миддлтон (1580–1627) – английский драматург и поэт.


[Закрыть]

Взглянув на часы, Дагенхарт снова обратил свои влажные проницательные глаза на Томаса и заявил:

– Что ж, рад был снова увидеться с вами, Найт. Всего хорошего.

Баркер изобразила сочувствующую улыбку, и ее взгляд наполнился добротой. Томас развел руками и покачал головой, показывая, что он все понимает. Эта важная персона занята, в то время как он сам…

Баркер направилась следом за Дагенхартом. Они пересекли вестибюль и прошли через двустворчатые двери в конференц-зал. Томас остался стоять один, листая программу, словно знал, что делает, имел полное право находиться здесь.

У него хватило достоинства не сесть рядом с Дагенхартом, хотя он постоянно бросал в его сторону взгляды, словно ожидая, что тот обернется и улыбнется, предложит посидеть в баре, вспоминая былое. Однако прошлого не вернешь, и Томас, слушая доклады, все больше укреплялся в мысли, что научный мир забыл про него и ушел далеко вперед. Не он отверг академическую науку за ее изощренную мелочность и ограниченность, а она оттолкнула его.

Томас жалел о том, что не смог сказать ничего умного Катрине Баркер, которая, на его взгляд, была по-настоящему талантлива. Она относилась к тем ученым, чьи работы преображают взгляды на пьесу и контекст, в котором это творение родилось. Ему хотелось броситься покупать ее последнюю книгу, просто чтобы можно было вернуться и поговорить о ней, но он понимал, что не сделает ничего подобного.

Сессия была пленарной, поэтому конференц-зал оказался заполнен. Всем троим докладчикам, двум мужчинам и одной женщине, было лет под сорок, внешне они напоминали могущественных управляющих какой-нибудь корпорации с Западного побережья. Томас мало понимал из того, о чем они говорили. Время от времени он улавливал блеск поворотных точек, причем сам лексикон редко ставил его в тупик, так что он не мог списать все на сложный теоретический жаргон. Найт просто не понимал, о чем идет речь. Сам Шекспир редко упоминался в докладах – пара ссылок на «Короля Лира» в одном, несколько строк из «Двенадцатой ночи» в другом, – словно подразумевалось, что пьесы читали все. Вместо этого доминировали исторические подробности о каких-то никому не известных людях и событиях, точнее, условиях. Слушатели воспринимали все это как имеющее самое непосредственное отношение к теме конференции. Они восторженно рукоплескали, а когда секретарь объявил, что теперь можно задавать вопросы, стали с умным видом кивать друг другу и перешептываться.

– Все это очень хорошо, – сказал молодой парень в черном, вскакивая с места. – Но при условии, что пьесы были написаны Уильямом Шекспиром, человеком низкого происхождения, малообразованным, не совершавшим дальних путешествий и не бывавшим при дворе…

В зале раздались громкие стопы, многие стали выразительно закатывать глаза.

– Должен вам напомнить, что это конференция, посвященная творчеству Шекспира, – вмешался секретарь. – Этим именем мы называем человека из Стратфорда-на-Эйвоне…

Раздались громкие аплодисменты и одобрительные крики. Парень в черном продолжал что-то бормотать, ссылаясь на графа Оксфордского и настаивая на том, что сын стратфордского перчаточника не мог творить поэзию, наполненную такой утонченностью и знанием мира…

Томас поспешно бежал из зала.

Покинуть конференцию вообще означало бы признать свое поражение или, что хуже, неудачу в более крупных масштабах, но Найт не желал слоняться в кулуарах в надежде пристать к какой-нибудь группе умных людей, знающих друг друга на протяжении многих лет и воспринимающих конференции как возможность снова встретиться. Он направился в бар. По крайней мере, со стаканом в руке Томас будет производить впечатление человека, у которого есть какое-то занятие.

«Золотой петух» был обит темным деревом, в зале стояли красные кожаные кресла. Томасу захотелось выпить джин с мартини, но затем он решил не расходовать то, что обычно откладывал на ужин, и заказал пива. Не успел он отхлебнуть два глотка, как поднял взгляд, уверенный в том, что на него пристально смотрят. У главного входа стояла Полински. Она застыла совершенно неподвижно, глядя на Томаса так, словно уже давно была здесь, изучая его. У нее на лице Найт увидел что-то похожее на скептицизм, даже на неприязнь, и его рука, поднятая было в приветливом жесте, остановилась на полдороге.

Поколебавшись еще мгновение, Полински неторопливо приблизилась к Томасу, не отрывая от него взгляда, и сказала:

– Добрый вечер, мистер Найт. Что привело вас сюда?

– Конференция, посвященная творчеству Шекспира, – ответил Томас, похлопав по программе, лежащей на столике рядом с кружкой пива. – Это как раз то, чем я когда-то занимался. Вот и решил заглянуть – посмотреть, может быть, встречу старых знакомых.

– Например, Дэвида Эсколма? – Полински по-прежнему стояла рядом со столиком.

– Он сегодня утром выписался из гостиницы, – сказал Томас. – Разве я вам не говорил?

– Нет.

– Значит, вы пришли сюда, чтобы встретиться с ним? Сожалею. Я бы избавил вас от хлопот.

– Ничего страшного.

Она по-прежнему сосредоточенно, задумчиво смотрела на него. Томас пододвинул ей стул, Полински медленно уселась напротив, как-то странно, неестественно двигаясь, словно обращалась с чем-то дорогим и хрупким. Она положила руки на стол. У нее были большие руки с грубой кожей и неухоженными ногтями.

– Значит, вы занимались творчеством Шекспира в Бостонском университете, – сказала Полински.

Томас начал было кивать, затем спохватился и констатировал очевидное:

– Вы навели обо мне справки.

– Скажем так, за многие годы вы оставили за собой обширный след.

Это замечание могло быть шутливым, однако глаза офицера полиции говорили обратное.

– Человек должен высказывать то, что у него на уме, – сказал Томас и отпил глоток пива.

В свое время у него имелась привычка выплескивать все, что он думал о городе и системе образования, любому, кто был готов его слушать, особенно журналистам. В основном эти речи оказывались очень нелицеприятными, нередко подпитываемыми разочарованием и чувством неудачи. В конце концов после одного подобного заявления Томас лишился работы. Почти на целый год.

– В прошлом году вы попали в газеты не за высказывание того, что у вас на уме, – заметила Полински.

– То был другой случай, – согласился Томас.

Странные события, произошедшие на Филиппинах в прошлую Пасху, попали на первые полосы. Газеты рассказали не все, но история о том, что обнаружил Найт, распутывая обстоятельства смерти своего брата, привлекла большое внимание. В школе Томас наотрез отказался обсуждать причудливое сочетание вооруженных фанатиков и древней археологии, которое привело его из Италии в Японию, и кровавые события на берегу того филиппинского островка, где умер его брат и где все наконец завершилось, но город запомнил своего героя. Едва ли можно было ожидать обратного, после того как Томас побывал в самой гуще таких сенсационных событий.

По иронии судьбы эти самые приключения круто перевернули его жизнь. Без них он ни за что не смог бы вернуться на прежнее место работы, не восстановил бы отношения с Куми. Утрату брата помогло пережить то, что эта смерть повлекла за собой столько положительных последствий.

Выдержав пристальный взгляд Полински, Томас пожал плечами и сказал:

– Если вы полагаете, что я охотник за известностью, стремящийся любым способом пережить прошлогодние пятнадцать минут славы, то ошибаетесь. Вам известно, что в прошлом году мне пришлось через многое пройти. Да, все это действительно было таким страшным, безумным, как изобразили в газетах. Но я вам говорю, что не искал ничего подобного и уж определенно не отклика бульварной прессы. Если бы можно было променять все это на жизнь моего брата и друга, я сделал бы это без колебаний.

Выслушав его, Полински кивнула, отступая, однако ее сдержанность осталась.

– Расскажите мне про Эсколма, – попросила она.

– Учился он хорошо, – начал Томас. – Окончил школу уже много лет назад. Светлая голова. Трудолюбивый. В социальном плане несколько… неуклюжий. Его никак нельзя было назвать всеобщим любимцем. Со спортом не дружил. Лицо прыщавое. Но, как я уже говорил, парень усваивал все на лету. Получил отличный аттестат. Я написал ему хорошую рекомендацию. Он обратился в несколько престижных колледжей и поступил в Бостонский университет на факультет английской литературы. Дэвид прислал мне одно или два письма. Обычные тексты «спасибо за то, что вдохновили меня», какие я получаю время от времени, затем… больше ничего. У меня не было никаких вестей от него лет восемь, до тех пор, пока он не позвонил мне вчера и не сказал, что хочет со мной встретиться.

– Эсколм называл вам свой адрес?

– Домашний – нет, но он дал мне свои рабочие координаты.

Достав бумажник, Томас вытащил визитную карточку ЛАВФ. Полински мельком взглянула на нее, но не взяла. Она по-прежнему держалась настороженно, словно испытывала Найта.

– Значит, Эсколм утверждает, что у него была утерянная пьеса Уильяма Шекспира, которую он получил от Даниэллы Блэкстоун?

– Да, «Плодотворные усилия любви».

– Вы ему поверили?

– Даже не знаю, что сказать, – признался Томас. – Эсколм говорил, что они с Блэкстоун собирались опубликовать эту пьесу и получить авторские права на единственное современное издание. Вообще-то они действительны в течение ограниченного времени, кажется, в Соединенных Штатах это семьдесят лет после смерти автора. Потом произведение становится общественной собственностью. Тогда авторские права можно оформить только на какое-то определенное издание. Даже если бы у Шекспира в настоящее время были потомки, каковых у него нет, они больше не получали бы ни гроша за его пьесы.

– Выходит, Блэкстоун хотела издать пьесу, не допустив утечки оригинала? – спросила Полински. – Такое возможно?

– Понятия не имею. Кажется, писателям иногда удается сохранить в тайне свои работы до самого выхода их в свет. Однако в данном случае ценность книги определялась бы тем, действительно ли ее написал Шекспир. Блэкстоун нужно было получить подтверждения экспертов, но для этого ей пришлось бы обратиться к ученым, и любой из них мог допустить утечку информации. Как только оригинальная рукопись увидит белый свет, скажем, будет ксерокопирована или окажется выложена в Интернете, сама пьеса станет общественной собственностью и изданию, подготовленному Блэкстоун, придется конкурировать с другими. Я так думаю. Эсколм не упоминал о том, что эта дама хоть что-то смыслит в творчестве Шекспира, следовательно, можно предположить, что ее публикация должна была стать лишь базовой. Если бы настоящие шекспироведы смогли бы подготовить свои издания, ее книга потеряла бы всякую ценность. Поэтому все нужно было сохранить в тайне.

– А как насчет независимой экспертизы? – спросила Полински. – Нельзя же ведь просто сказать, что эту вещь написал Шекспир, так?

– Допустим, издатель считал возможным искренне сделать подобное заявление. Не думаю, что ему грозили бы какие-либо неприятности, если бы впоследствии выяснилось, что он ошибся. На мой взгляд, Блэкстоун и Эсколм намеревались быстро издать пьесу как принадлежащую перу Шекспира. Пусть ученые ломают копья, споря о ее подлинности, а они тем временем гребли бы деньги с продаж. Если только с вопиющей очевидностью не было ясно, что пьеса не принадлежит перу Шекспира, парочка успела бы заработать приличную сумму, прежде чем все закончится. Но пока оставались бы сомнения в достоверности, они разрабатывали бы эту золотоносную жилу. Если бы в поддержку подлинности высказалось достаточное количество именитых ученых, деньги текли бы рекой, по крайней мере до тех пор, пока не появились бы другие, более качественные издания, на что, вероятно, потребовались бы годы.

– Для учителя средней школы вы весьма неплохо разбираетесь в таких вопросах.

– В основном я узнал все это от Эсколма, так что вы можете сами спросить его при встрече.

– Хорошо, – сказала Полински, и легкий язвительный скептицизм снова проявился в выражении ее вытянутого лица и тонкогубого, широкого рта.

– В чем дело? – спросил Томас. – Вы уже говорили с ним?

– Нет, – ответила следователь. – Больше того, мы понятия не имеем, где он.

– Вы звонили в литературное агентство «Вернон Фредерикс»? – спросил Томас, кивая на визитную карточку.

– Да, – подтвердила Полински, наконец улыбнувшись как-то мрачно, без всякого веселья, а ее глаза остались жесткими и немигающими.

– И?..

– Тут-то и начинается самое любопытное.

– То есть? – нахмурился Томас.

У него начинало складываться впечатление, что с ним обращаются как с игрушкой.

– Там никогда не слышали об Эсколме.

– Что?

– Он там не работает и никогда не числился. Никто по имени Дэвид Эсколм не регистрировался в этой гостинице. Никогда. Так что теперь вы видите, почему все это так любопытно, – снова улыбнулась она.

Глава 13

У него возникло такое ощущение, будто он вошел в комнату и обнаружил, что стоит на потолке.

– Нет, – повторил в третий раз Томас, – Эсколм. Повторяю по буквам: Э-С-К-О-Л-М. Имя Дэвид. Вчера вечером он жил у вас в триста четвертом номере.

– Сожалею, сэр, – ответила администратор. – Такого человека у нас не было. В архиве нет никого с такой фамилией.

– Но я приходил к нему, – настаивал Томас.

– Он не был зарегистрирован в этом номере.

– Однако, когда сегодня утром я звонил вам, мне сказали, что он выписался.

– Если вам действительно так ответили, то наша сотрудница допустила ошибку, – сказала администратор, оглядываясь на Полински. – Подозреваю, на самом деле она сказала, что такой человек у нас не зарегистрирован, а вы предположили, что он выписался. Мы очень внимательно следим за тем, чтобы не разглашать информацию личного характера о наших постояльцах.

Томас понимал, что эта женщина, скорее всего, права, но не хотел сдаваться.

– Хорошо, – сказал он, отходя от стойки и глядя через плечо на Полински. – Идемте со мной.

Следователь молча прошла за ним к лифту. Она ничего не скачала, когда они поднялись на третий этаж, вышли из кабины и прошли по коридору к номеру 304. Томас громко постучат в дверь.

Тотчас же внутри послышались звуки, и Томас торжествующе обернулся к Полински, убежденный в том, что сейчас будет доказана его правота.

Этого не произошло. Дверь медленно приоткрылась, и в коридор с опаской выглянула женщина лет семидесяти.

– Мне нужен Дэвид Эсколм, – повелительным тоном произнес Томас.

– Кто? – сквозь щель спросила испуганная женщина.

Томас понимал, что виной тому его резкость, но ничего не мог с собой поделать и рявкнул:

– Дэвид Эсколм. Среднего роста, двадцать пять лет…

Женщина покачала головой.

– Когда вы поселились в этот номер? – попробовал зайти с другой стороны Найт.

– Сегодня утром, – ответила дама.

– Достаточно, – сказала Полински. – Мы приносим извинения за то, что побеспокоили вас, мэм.

Взяв Томаса за руку, она повела его по коридору. Тот раздраженно стряхнул ее ладонь, но женщина уже закрывала дверь.

В лифте Найт кипел, почувствовав на себе взгляд Полински, обернулся к ней и бросил:

– Вы полагаете, я все это придумал? Каким же сумасшедшим нужно быть, чтобы сочинить такую историю? Эсколм был здесь. Черт побери! В этом самом номере. Я могу описать картины на стенах, цвет занавесок, все, что угодно, чтобы доказать, что приходил сюда вчера вечером.

– Вы прекрасно понимаете, что все эти подробности ровным счетом ничего не докажут, – сказала Полински. – Вы могли побывать в этом номере когда угодно.

– Зачем мне все это придумывать? – гневно спросил Томас, когда двери открылись. – Очевидно, в том, что связано с Блэкстоун, это с меня подозрений не снимает. Наоборот, только усиливает. Ведь я сам рассказал вам про Эсколма, не забыли?

Они стояли в кабине, уставившись друг на друга, пока не заметили женщину в собольем боа и коридорного с чемоданом у нее за спиной. Оба вышли из лифта.

– Идемте сюда, – сказал Томас, решительно направляясь к столику администратора.

Полински последовала за ним, держась на расстоянии двух шагов.

Найт постучал по экрану компьютера и спросил:

– Эта штука подключена к Интернету?

– Разумеется, – ответила администратор, снова оглянувшись на Полински.

– Можно, я только?.. – начал Томас, заходя за столик и усаживаясь в кресло.

Женщины переглянулись, но ему было все равно. Набрав в поисковой системе ЛАВФ, он открыл главную страницу литературного агентства.

– Вот, смотрите, – сказал Найт. – Проверьте нью-йоркское отделение.

– Что? – спросила Полински, заглядывая ему через плечо.

– Список агентов… – начал Томас.

Но ничего подобного там не было. Он поспешно открыл странички других отделений, но нигде не увидел то, что искал.

– Его имя находилось вот здесь, – растерянно пробормотал он. – У Эсколма была отдельная страничка.

На Томаса снова нахлынуло ощущение хождения по потолку. Люстра там, где должен быть стол, все двери перевернуты вверх ногами. Это был какой-то бред.

– Можно воспользоваться вашим телефоном? – спросила Полински.

– Делайте, что хотите, – ответила администратор, наблюдавшая за происходящим, как за увлекательным шоу.

Томас ввел в поисковую систему фамилию своего ученика и торжествующе воскликнул:

– Вот! Дэвид Эсколм, литературное агентство «Вернон Фредерикс».

Он перешел на ссылку.

Компьютер замялся, затем загрузил страницу. Найту сразу же стало очевидно, что это совсем не то, что он смотрел вчера. Сперва ему показалось, что это прогноз погоды, затем он сообразил, что метеорологическая карта просто является фоном. Ключевая информация была выведена внизу.

«Страница свободна. Если вы хотите приобрести домен с этим именем…»

Тем временем Полински, державшаяся рядом, диктовала по телефону фамилию Эсколма, выслушала ответ и сказала:

– Значит, в вашей компании не принято выкладывать для всеобщего обозрения какие-либо сведения о своих сотрудниках? Такой порядок не менялся в последние несколько дней? – Снова пауза, затем следователь кивнула и заявила: – Нет, все в порядке. Спасибо. – Она положила трубку.

– Это же какое-то безумие, – пробормотал Томас. – Страница была вот здесь…

– Взгляните на адрес, – укачала Полински. – Он не принадлежит к официальному сайту ЛАВФ. Если здесь находилась страница Эсколма, значит, кто-то просто скопировал стиль агентства, поместил на нее ссылки со своей страницы и разместил ее в Сети через другого провайдера. Но это еще не все. Мы проверили адрес Эсколма в Нью-Йорке.

– И?..

– Похоже, он переехал. Не указав куда.

Томас почувствовал, что его обошли со всех сторон. Это привело его в ярость.

– Когда вы собирались мне об этом сказать?

– Вообще не собиралась. – Полински пожала плечами. – Потому что я следователь, а вы…

– А я нет, – закончил за нее Томас. – Что дальше?

– Я еще поговорю с администратором наедине, выясню, кто был зарегистрирован в триста четвертом номере.

– Значит, я должен уйти.

– Думаю, я свяжусь с вами в самое ближайшее время, – заверила его Полински.

– Вы намекаете, что я не должен уезжать из города?

– Было бы очень неплохо, если бы с вами можно было связаться в любой момент, когда этого потребуют интересы следствия.

– Разумеется. – Томас усмехнулся. – А теперь, если не возражаете, я пойду допью свое пиво.

Но он не направился прямиком в бар. Найт подошел к доске объявлений конференции, схватил с соседнего столика желтовато-зеленое приглашение на генеральную репетицию какой-то неизвестной пьесы Миддлтона и написал на обороте: «Дэвиду Эсколму. На тот случай, если Вы торчите здесь, выдавая себя за шекспироведа. По поводу П. У. Л. и всего остального. Больше не звоните мне. Никогда. Т. Н.».

Двумя яростными линиями Томас подчеркнул слово «никогда», выдернул из доски кнопку и пригвоздил ею записку с такой силой, что треснула пластмассовая головка. Грузная женщина, изучавшая объявления, с опаской взглянула на Найта и поспешно удалилась.

Томас угрюмо насупился и направился назад в «Золотой петух».