Текст книги "Прожорливое время"

Автор книги: Эндрю Джеймс Хартли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

Глава 28

Шекспировский институт Университета Бирмингема размещался в Мейсон-Крофте, просторном двухэтажном кирпичном здании на Черч-стрит в Стратфорде, в котором когда-то жила писательница Мэри Корелли. Расположенное в нескольких минутах ходьбы от зданий, больше всего связанных с Шекспиром, – домом, где он родился, другим, который гений купил и прожил там много лет, школой, где учился писатель, и церковью, принявшей его останки, – оно является прекрасным местом для научных исследований творчества великого драматурга и регулярных конференций. Именно сюда съехались Джулия Макбрайд, Рэндолл Дагенхарт и пара десятков других шекспироведов на неделю лекций и семинаров. Вместе с ними в работе конференции принимали участие их коллеги и ученики. Здесь не было жестких ограничений Международного комитета по изучению творчества Шекспира, на заседания которого, как указала Макбрайд, не допускались аспиранты. Томас гадал, ощущают ли профессиональные шекспироведы ауру паломничества, витающую в воздухе, или же, воспитанные в постгуманистических рамках современной литературной критики, они бесчувственны к подобному романтичному мистицизму.

Найт понимал, что об анонимности, характерной для конференции в Чикаго, здесь нечего и мечтать. Мейсон-Крофт был большим для жилого особняка, но по меркам конференц-центра оказался очень скромным. Все же Томас удивился, обнаружив входную дверь запертой. На стене висел старомодный шнурок от звонка.

Найт дернул за него, и дверь тотчас же открылась.

– Чем могу вам помочь?

Женщина была крупная и суровая, но исключительно за счет силы характера, скорее средних лет, чем пожилая. Она привыкла выкорчевывать на манер сорняков тех, кому здесь было не место. Таких, как Томас.

– Я ищу зал, где состоится заседание конференции, – сказал он, стараясь изобразить растерянного делегата, а не зеваку с улицы.

– Вместе с регистрационным удостоверением вам должны были дать план института. Вы ведь зарегистрировались, насколько я понимаю?

На самом деле женщина не сомневалась в другом. Она твердо знала, что Томас посторонний.

Найт решил быть искренним и признался:

– Вообще-то нет. Но сегодня будет заседание, посвященное ранним комедиям, на котором мне очень хотелось бы присутствовать. Выступит Рэндолл Дагенхарт…

– Сожалею, – распрямив плечи, произнесла женщина отчетливо и терпеливо, но без тени сожаления. – Наш институт закрыт для посторонних.

– Да, я понимаю, – сказал Томас, заставляя себя проявить терпение. – Но хочу узнать, можно ли зарегистрироваться только на одно заседание, получить что-то вроде разового пропуска.

– Сожалею, но об этом не может быть и речи. На всех заседаниях зал заполнен до отказа.

– Я могу заплатить… – начал было он.

– Не сомневаюсь, – сказала женщина таким тоном, будто предложение денег только подтвердило его непроходимую тупость. – Но дело не в этом.

– Да, – согласился Томас, чувствуя, как его улыбка становится жесткой. – Я понимаю, что всего один лишний человек потрясет ученых мужей до самого основания. Нам не хочется делиться тайнами литературоведения с этими немытыми…

– Всего хорошего, – с каменным лицом произнес цербер в женском обличье.

– Огромное вам спасибо, – скачал Томас. – Приятно сознавать, что знания находятся под такой надежной охраной.

– Многие знания никуда не ведут, – заметила женщина. – А вы всегда можете отправиться посмотреть на уток.

«Что вам подошло бы как нельзя лучше», – добавила она одними только глазами.

– Томас, у вас какие-то проблемы?

Обернувшись, Найт увидел лучезарную улыбку Джулии Макбрайд.

– Вы знаете этого джентльмена? – с едва скрываемым изумлением спросила боевая секира.

– Мы с мистером Найтом давние знакомые, – сказала Джулия. – Вы ничего не имеете против, если он пройдет вместе со мной? Том давно хотел побывать на этом заседании.

– Вовсе нет, – заверила женщина, однако ее глаза оставались жесткими. – Нужно делиться тайнами литературоведения со всеми… кому это интересно. – Смерив Томаса ледяным взглядом, она удалилась.

Макбрайд прыснула и сказала:

– Такова миссис Ковингтон. Она что-то вроде домохозяйки, по совместительству краевед, но сама назначила себя привратником. Эта дама очень почтительно относится к шекспироведам, но с простыми смертными бывает резковата.

– Я уже заметил, – усмехнулся Томас.

Его переполняла злость на пожилую женщину и на то, что Джулия Макбрайд пришла к нему на выручку.

– Спасибо, – спохватившись, поблагодарил он свою спасительницу. – Я действительно очень хотел послушать сегодняшние выступления.

– Что с вами произошло? – спросила Джулия, кивая на перевязь.

– Упал. Ничего серьезного.

– Идемте со мной, – заговорщическим тоном прошептала она, закатывая глаза. – Если вас попытаются выставить вон, то я обеспечу вам убежище под своим стулом.

Взяв Томаса за левую руку, Джулия чуть ли не бегом потащила его в зрительный зал. Ее кожа оказалась мягкой и теплой.

Помещение когда-то было уютным и до сих пор сохранило остатки домашнего тепла, но все же больше походило на зал ожидания на вокзале, чем на гостиную. Перед большим камином с резной полкой, выкрашенной в белый цвет, стояла простая кафедра. Слушатели – Томас насчитал двадцать три человека – сидели на тесно составленных стульях. Двух свободных мест рядом не было, и Джулия, разочарованно скривив лицо, устроилась справа, а Найт приткнулся слева, поближе к застекленным дверям в глубине комнаты.

Он сел между двумя незнакомыми людьми, разрываемый сожалением и облегчением по поводу того, что разлучился с Макбрайд. Оба чувства вызвали у него желание позвонить Куми, которая не знала, что он в Англии и ранен. За годы, прошедшие после расставания, Томас привык к одиночеству, однако с момента примирения – пусть и частичного, он пока сам не мог точно сказать, что это такое, – они разговаривали по телефону по крайней мере раз в неделю, обычно чаще. Найт почувствовал укол вины за то, что так увлекся своими делами, а затем подумал, ждет ли Куми его звонка, пытается ли сама с ним связаться. Если у нее сейчас запарка на работе, она, возможно, и не обратила внимания на его молчание. Эта мысль встревожила Томаса, поэтому он постарался сосредоточиться на том, каким будет предстоящий доклад.

Скорее всего, связь политики и культуры. Провозглашаемая с торжествующим злорадством констатация того, что мы лучше разбираемся в вопросах полов, рас и классов, чем Шекспир… В этом слышался пугающий шепот правды, что вселяло в Томаса тревогу, смятение и разочарование. Литература лишалась всех своих красок, жизненности, возбуждения и нюансов. В средней школе мысль о том, что литература связана с настоящим, что она обогащает читателя, хотя бы не вызывала откровенного смеха.

Эти размышления мучили Томаса так же, как это было на конференции в Чикаго, но прежде чем он успел разгладить хмурые складки на лице, началась лекция.

Оратора представили как Алонсо Петерсона, профессора литературы Стэнфордского университета. Его доклад был озаглавлен так: «„Сломала сила ваших глаз печать“: [11]11
  Перевод М. Кузмина.


[Закрыть]сексуально-этический идеал и постлаканская тема в комедии „Бесплодные усилия любви“». Он оказался невысоким молодым мужчиной, уверенным в себе, одетым как директор голливудской киностудии – Томас считал, что именно так они выглядели, – в шелковую рубашку с расстегнутым воротником и какие-то навороченные брюки со складками спереди. На ногах у него были похожие на сандалии штиблеты из коричневой кожи, сплошные полоски и ремешки, причем надетые без носков, а в правом ухе красовалась серьга с большим голубым камнем.

Он говорил легко и свободно, умело поставленным голосом, но понять его было совершенно невозможно.

– Динамизм либидо, неразрывная часть зеркальной сцены Лакана, [12]12
  Жак Мари Франсуа Лакан (1901–1980) – известный французский психиатр и психоаналитик, один из крупнейших последователей Фрейда.


[Закрыть]представляет проблематическую и в то же время онтологическую структуру человеческого мира…

Мысленно вздохнув, Томас обвел взглядом людей, присутствующих в зале. Он увидел несколько знакомых лиц, но по фамилиям знал только Макбрайд и Дагенхарта. Здесь были и совсем молодые, несомненно студенты и аспиранты, и, наоборот, очень старые, скорее всего местные жители, возможно в прошлом школьные учителя. По мере того как доклад продолжался, становясь все более непонятным, молодежь с серьезным видом строчила заметки в тетрадях, а старики недоуменно переглядывались, встревоженные, испуганные. Найт испытывал только раздражение. Уже через пару минут он начал украдкой ерзать на стуле, а потом уронил голову на руки.

Насыщенная аргументами лекция Алонсо Петерсона мучительно подобралась к сорокапятиминутной отметке и завершилась под жидкие рукоплескания. Томас практически ничего не понял из услышанного, хотя вынужден был признать, что риторическая эквилибристика докладчика вполне могла сойти за мудрые рассуждения. Старички определенно были сбиты с толку, но понять, что на самом деле думают слушатели, было очень трудно. Найт снова припомнил сюжет «Нового наряда короля». Тот, кто ткнул бы в оратора пальцем и рассмеялся, только сам выставил бы себя на всеобщее посмешище как полный профан, показал бы, что ничего не смыслит в высоких материях.

Томас мысленно усмехнулся. Он слишком хорошо помнил конференцию в «Дрейке». Найт хотел бы думать о своем бегстве из аспирантуры, от «башен из слоновой кости», [13]13
  «Башни из слоновой кости» – в культуре США критика академической элиты за ее снобизм и замкнутость.


[Закрыть]ждавших его за ней, как о принципиальном решении крепко держаться за все то, что он считал имеющим ценность в книгах и процессе обучения. Однако он сознавал, что истинная причина этого была, по крайней мере частично, обусловлена страхом перед тем, что ученого из него не выйдет. Разумеется, любые мысли о неудаче бесследно исчезнут, если он возвратится из этой поездки, с гордостью размахивая давно утерянной пьесой Шекспира…

Настала пора вопросов. Петерсон, улыбаясь и кивая с умным видом, расправлялся с ними как уж мог. Один пожилой профессор в очках в роговой оправе, сидевший впереди, попробовал было обрушиться на докладчика с недовольными нападками, но все остальные выступавшие, похоже, находили доклад интересным, динамичным и спешили выразить свое одобрение. Что именно они хвалили, Томас понятия не имел. Поэтому он сам удивился больше всех, когда поймал себя на том, что поднял левую руку. Взоры всех присутствующих обратились на него.

– Да, – сказал Найт. – Все это замечательно. Я просто подумал, как могла бы измениться ваша аргументация, если бы мы ознакомились с продолжением этой комедии.

– О чем именно вы говорите? – спросил Петерсон, вежливо, но озадаченно.

– Я имею в виду «Плодотворные усилия любви», – ответил Томас.

Глава 29

Внезапно все присутствующие заулыбались и заерзали, некоторые смущенно, другие веселясь по поводу того, что они сочли шуткой.

– Возможно ли это? – спросил Петерсон, продолжая улыбаться. – «Плодотворные усилия любви» будут представлены для ознакомления?

Слушатели расслабились, проникнувшись к докладчику еще большей симпатией за такое вежливое обхождение с этим болваном с рукой на перевязи.

– Такого можно ожидать со дня на день, – уверенно заявил Томас, чувствуя, как к нему полностью вернулось самообладание.

– Что ж, просто замечательно! – протянул Петерсон, судя по всему решив избавить Томаса от жестокой насмешки, услышать которую было бы теперь проще всего.

Тут в первом ряду настойчиво взметнулась другая рука. Это Чад Эверетт, угрюмый и дотошный аспирант Джулии, спешил вернуться к серьезным вопросам. К тому времени как Петерсон ответил на его вопрос, пришла пора прерваться на чай.

– Вам нравится громко заявлять о себе, правда? – спросила Макбрайд, появляясь у Томаса за спиной. – Вы видели их лица? Такие бывают у воспитанных людей, когда кто-то шумно портит воздух в лифте. Превосходно! – восторженно шептала она ему на ухо.

Все остальные спешили покинуть зал, стараясь не смотреть в глаза Найту. Лишь одна женщина задержалась, проходя мимо. Томас сначала узнал ее царственную осанку и лишь затем увидел лицо.

– Для школьного учителя вы очень любите конференции по шекспироведению, – улыбнувшись, заметила Катрина Баркер.

– Я здесь только для того, чтобы поднять переполох, – смущенно ответил Найт, внезапно снова чувствуя себя глупым.

– На мой взгляд, научным сборищам он как раз кстати, – сказала Баркер, одарила Томаса еще одной обаятельной улыбкой и величественно удалилась через расступившуюся перед ней толпу.

– Во имя всего святого, откуда вы знаете Кати Баркер? – спросила Джулия. – Она гигант.

– Долгая история. В прошлом я уже не раз делал глупые замечания в ее присутствии.

– Если вам от этого будет легче, то скажу, что Кати Баркер не только гений. Она еще и приятный человек, что весьма несправедливо.

– Я полагал, из гениальности вытекает, что быть приятным человеком уже необязательно.

– Наверное, Баркер – исключение, подтверждающее это правило.

– Кстати, о гениальности, – вполголоса произнес Томас, увидев проходившего мимо Алонсо Петерсона.

– Вам не понравился его доклад?

– А вы в нем хоть что-нибудь поняли?

– Конечно, – сказала Джулия. – Хотя я не во всем согласна с Алонсо. Ему нужно здорово поработать над терминологией, но в целом…

– Да ведь он почти не вспоминал саму пьесу, – заметил Томас.

– Что вы имеете в виду?

– Цитата в названии доклада была единственной ссылкой на текст Шекспира!

– Мистер Найт, мы с вами живем в двадцать первом веке, – напомнила Макбрайд. – Едва ли можно было ожидать, что Петерсон станет анализировать образы главных героев и развитие сюжета.

– Но я хочу узнать больше о пьесе, о том, почему она оставила след в литературе, а вовсе не то, как ее можно использовать в качестве платформы для социальных исследований и…

– Ой! – воскликнула Джулия с радостью, какую можно ожидать от городского жителя, увидевшего живого бурундука. – Да вы гуманист! – Томас поморщился, а она добавила, хлопая в ладоши: – Точно, самый настоящий!

– Я учитель старшей школы, которому нужно убедить ребят, почему стоит читать эти пьесы четырехсотлетней давности, вместо того чтобы играть на компьютере…

– И присоединяться к уличным бандам, – продолжая улыбаться, подхватила Джулия.

– Случается и такое.

– Что ж, я нахожу это просто прелестным. Вышедшим из моды и подозрительным в политическом плане, но по-своему прелестным.

– В моих политических взглядах нет ничего подозрительного, – пробормотал Томас. – Я просто хочу чуть больше литературы и чуть меньше теории.

– Не слишком ли вы молоды для того, чтобы записываться в ряды консерваторов?

– Я не консерватор, – обиженно возразил Томас.

– Значит, есть то, что вы поддерживаете, и то, против чего выступаете? Например?

– Мне нравятся слова, – начал Томас, выпятив подбородок. – Нюансы выражений. Точность. Я люблю – еще как! – образы героев и развитие сюжета.

– Правда?

– Конечно, – подтвердил Томас, увлекаясь любимым предметом. – Мне приятно, когда мои ученики читают критически, следовательно, думают так же, изучая сложную, утонченную литературу. Они живут в мире визуальной культуры, однако без слов!.. Язык показывает, кто мы такие, как мыслим, даже чувствуем. Без слов никак нельзя.

– Благодарю вас, Витгенштейн, [14]14
  Людвиг Витгенштейн – австрийский философ XX века, один из основоположников аналитической философии.


[Закрыть]– усмехнулась Джулия.

– Просто я думаю, что литератора должна учить нас чему-то такому…

– Вселенскому? – весело предложила Джулия.

– Нет, – ответил Томас, уклоняясь от высказывания того, что заклеймит его как консерватора. – Чему-то такому, что поможет нам понять, кто мы такие, уловить…

– Смысл жизни! – прыснула Джулия.

Она откровенно наслаждалась тем, как Томас так долго уворачивался от летящих в него снарядов критической дискуссии.

– Просто я не думаю, что единственное назначение литературы состоит в том, чтобы разоблачать социальную иерархию, – сказал Найт, не обращая внимания на ее веселье.

– Петерсон тоже так не считает.

– Черт побери, а кто может сказать, что у него на уме? – взорвался Томас. – Я не понял ни одного слова из того, о чем он говорил!

– Поэтому вы злитесь, что вполне понятно. Но это не беседа в провинциальной библиотеке, к которой может присоединиться любой. На этом семинаре одни профессиональные шекспироведы рассказывают другим, точно таким же, о том, что их интересует, используя понятную им терминологию.

– Мне просто хотелось бы услышать что-нибудь о самой пьесе, – раздраженно проворчал Томас. – Я полагал, именно для этого все здесь и собрались.

– Нет, неправда, – возразила Джулия. – Вы с самого начала предполагали, что все будет именно так, и пришли сюда, чтобы жаловаться, точно так же как ребятишки с первых рядов хотели восторгаться. В этом нет ничего плохого. Но давайте будем искренни, хорошо?

Томас нахмурился. К этому времени в зале, кроме них, не осталось больше никого.

– Чаю? – предложила Джулия, беря его под левую руку и уводя к двери.

– Ладно, – ответил Томас. – Но не ждите, что я получу от него удовольствие.

– Боже упаси.

Когда они вышли в коридор, где кучками толпились участники конференции. Томас поймал на себе взгляды двух пар глаз, внимательных, испуганных, задумчивых, встревоженных. Одним из этих людей был Алонсо Петерсон, окруженный со всех сторон восторженными студентами. Он не отрывал от Найта взгляда, в котором не было ничего от обаяния, продемонстрированного во время доклада. Вторым оказался Рэндолл Дагенхарт, бывший научный руководитель Томаса. В его пристальном взоре сквозило что-то очень похожее на ярость.

Глава 30

– Что вы здесь делаете, Найт? – резко спросил Дагенхарт.

Дождавшись, когда Макбрайд отойдет от Томаса всего на один шаг, он набросился на него, словно мастиф. Его хищное лицо раскраснелось, влажные глаза, ставшие жесткими, горели.

– Я приехал в Англию как турист, – сказал Найт. – Любуюсь достопримечательностями…

– Вы лжете, – оборвал его Дагенхарт, голос которого прозвучал как рычание. – Сначала в Чикаго, теперь здесь. Что вы замыслили и почему несли чушь о каких-то «Плодотворных усилиях любви»? – Тут он понизил голос.

– Просто решил немного пошутить. Петерсон так действовал мне на нервы…

– Вы наглый лжец и дилетант! – воскликнул Дагенхарт. – Не суйте свой нос в то, в чем ничего не смыслите, Найт. Возвращайтесь в свою школу. – Последнее слово он произнес таким тоном, каким говорят «сточная канава» или «тюрьма».

– Я останусь здесь до тех пор, пока у меня самого не возникнет желания уйти.

– Томас, не забывайте, аспирант из вас не получился, – продолжал Дагенхарт, приблизившись к нему вплотную.

Несмотря на возраст, он выглядел солидно, внушительно.

– Вы можете сколько угодно притворяться, будто ваш уход явился своеобразным протестом, однако на самом деле наука просто оказалась вам не по зубам. Теперь вы пытаетесь любой ценой доказать, что в чем-то лучше нас и той профессии, которая вас отвергла. Ничего не получится. Вы для этого не годитесь.

С этими словами он развернулся, крутанув висящей на плече сумкой с ноутбуком, и быстро удалился, толкнув по пути пожилую женщину, которая пролила чай и проводила Дагенхарта обиженным взглядом. Вспыхнув от внезапного прилива ярости, смешанной со стыдом, Томас быстро осмотрелся вокруг, определяя, видел ли кто-нибудь случившееся. Поморщившись от боли, он стащил с шеи перевязь и поискал взглядом мусорную корзину.

В противоположном углу, по-прежнему в центре внимания, стоял Петерсон. Встретившись взглядом с Томасом, он тотчас же отвернулся к окружившим его студентам. От туалета медленно двигалась к Найту Джулия, куда более задумчивая и не столь веселая, как обычно. Томас не мог сказать, что Макбрайд успела увидеть, однако она убыстрила шаг, поймала на себе его взгляд и растянула лицо в улыбке.

– Развлекаетесь? – спросила Джулия, довольная собой.

– Не очень.

– Это на научной-то конференции? – с деланым удивлением спросила она. – Позвольте познакомить вас с еще одним моим аспирантом.

Обернувшись, она кивнула, и к ним быстрыми стеснительными шагами приблизилась похожая на испуганную мышку девушка с широко раскрытыми карими глазами, в которых застыло изумление.

– Это Анджела Соренсон, – представила ее Джулия. – Одна из самых умных и талантливых молодых ученых.

– Здравствуйте, – сказала та, смущенно отмахиваясь от похвалы. – Вы действительно считаете, что «Плодотворные усилия любви» будут обнаружены?

– Рукопись находится в родовом гнезде, – сострил Томас, чувствуя, что лицо у него все еще красное.

Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы оторвать взгляд от двери, в которую вышел бушующий Дагенхарт.

– Завалилась за диван. Можно предположить, что хотя бы раз в столетие там будут наводить порядок, как вы думаете?

Анджела молчала, не зная, что сказать.

– Мистер Найт над вами издевается, что очень некрасиво с его стороны, – сказала Джулия.

Улыбнувшись, аспирантка кивнула, показывая, что поняла шутку, и заметила:

– Все же это было бы просто замечательно, правда? Я имею в виду обнаружение утерянной пьесы Шекспира.

– Кто-то определенно думает именно так, – сказал Томас, задумчиво глядя на перевязь, зажатую в левой руке.

Увидев, что девушка снова непонимающе уставилась на него, Джулия весело хмыкнула и небрежно махнула рукой.

– Вы сторонник какой школы? – спросила Анджела, заполняя паузу.

– Ивенстоунской средней, – с вызовом изобразил непонимание Томас.

– Ой, – растерянно пробормотала аспирантка. – Я такую не знаю.

Шумно выдохнув, Найт решил смилостивиться над ней и признался:

– Вообще-то я так и не окончил аспирантуру, сделал тактический ход и решил временно отдохнуть. Сейчас я преподаю в средней школе.

– Понятно, – с облегчением произнесла девушка. – Наверное, это должно приносить большое удовлетворение.

– Должно? – удивился Томас. – Впрочем, пожалуй, так оно и есть. Извините. Да, должно. Это облагораживает несостоявшегося ученого.

– Ой не надо, Томас, – вмешалась Джулия. – Полно несостоявшихся ученых, которые при этом являются очень успешными, если вы понимаете, что я имею в виду. Все зависит от того, что понимать под результатом. Я уверена, никто не считает, что вы не способны этого добиться.

– Рэндолл Дагенхарт полагает именно так, – возразил Томас. – Он мне только что это сам сказал.

– Дагенхарт – ворчливый старик, понимающий, что его время прошло.

– Возможно, но в отношении меня он, скорее всего, был прав. Я бросил аспирантуру, когда понял, что у меня ничего не получится.

– Я ни за что в это не поверю… – начала было Джулия.

– Только потому, что вы совсем ничего обо мне не знаете, – выпалил Томас, давая волю переполнившему его раздражению. – Вы ни разу не видели мои опусы, не были на уроках и, черт побери, понятия не имеете, о чем должна была быть моя диссертация, потому что я и сам этого так и не уяснил. Вы меня совсем не знаете, Джулия.

Анджела покраснела и отвернулась.

– Что ж, ладно, – бросила Макбрайд, резко меняя курс и улыбаясь своей кошачьей улыбкой. – Это мы точно сможем поправить.

– Кажется, мне пора идти, – заметил Томас.

Тут Джулия повернулась и посмотрела ему прямо в лицо с бесстыдной откровенностью, словно решая, что сказать или сделать дальше. Об Анджеле все начисто забыли. Настал черед Найта отвести взгляд.

– Хорошо, – сказала наконец Джулия. – У вас есть с собой телефон?

Томас вздрогнул и промямлил:

– Я просто… Мне пора идти. Спасибо за то, что провели меня. Я имею в виду лекцию.

– Всегда пожалуйста, – отозвалась Джулия и усмехнулась, чуть изогнув уголок губ. – Увидимся.

Найт направился к выходу и был уже у самой двери, когда его окликнули:

– Томас?

Он обернулся. В нескольких шагах позади застыл мужчина, бледный, серьезный, всего на несколько лет моложе Найта. Прошло какое-то мгновение, прежде чем Томас его узнал.

– Тейлор?! – воскликнул он. – Не может быть!

– Давненько мы с тобой не виделись, – сказал тот.

– Лет десять?

– Что-то около того.

– Что ты здесь делаешь?

– Помимо того, что наблюдаю за тем, как ты забрасываешь конференцию гранатами?

– Господи, ты там был? – смущенно произнес Томас. – Извини, я просто…

– Решил поставить на место этого самодовольного ублюдка, – закончил за него Тейлор. – Правильно сделал.

Томас учился вместе с Тейлором Брэдли в аспирантуре Бостонского университета. Они даже один-два семестра делили тесный кабинет в здании на Бей-Стейт-роуд и сблизились друг с другом, жалуясь на сочинения студентов-первокурсников. Затем оба посещали семинар, посвященный драматургии эпохи Возрождения, но не виделись уже много лет.

– Ты по-прежнему в университете? – спросил Найт.

– Боже, нет. Я работаю.

– Чем занимаешься?

На лице Брэдли отобразилось недоумение.

– Я окончил аспирантуру. – Похоже, это признание смутило его или, что вероятнее, он испугался, что оно обидит Томаса. – Защитил диссертацию и стал подыскивать себе место. Пару раз пришлось выстрелить вхолостую, но в конце концов я устроился на работу.

– Тебя взяли в штат?

– Ага, – подтвердил Брэдли, не скрывая гордости. – Кажется, меня приняли за дальнего родственника Э. С. [15]15
  Имеется в виду Эндрю Сесил Брэдли, известный английский литературовед, исследователь творчества Шекспира.


[Закрыть]Колледж небольшой, нагрузки много, но все равно…

– Фантастика! – воскликнул Томас, пожимая ему руку.

– Послушай, ты здесь надолго? – спросил Брэдли, словно его только что осенила эта мысль. – Мне нужно вернуться на заседание, но, может быть, мы как-нибудь посидим, выпьем?

– Разумеется, – согласился Томас. – Это будет просто замечательно. Сегодня вечером?

– Я собираюсь сходить на дневное представление «Короля Лира» в театре «Кортьярд», но можно будет встретиться после.

– Отлично. Где?

– В «Грязной утке», – сказал Брэдли. – Скажем, в шесть вечера. Ты как на это смотришь?

– Лишь бы успеть на последний автобус, чтобы вернуться в свою гостиницу.

– Где ты остановился?

– В Кенильуорте.

Брэдли вопросительно посмотрел на него, но Томас лишь покачал головой и улыбнулся: «И не спрашивай…»

– До встречи, – сказал он.

Найт ушел, размышляя обо всех тех людях, с которыми сегодня встретился, и в первую очередь о Рэндолле Дагенхарте, который был ему таким же наставником, каким он сам стал для Дэвида Эсколма, гадая, чем была вызвана гневная вспышка пожилого профессора. Проходя мимо урны в коридоре, Томас бросил в нее скомканную перевязь.