Текст книги "Прожорливое время"

Автор книги: Эндрю Джеймс Хартли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

Глава 20

Найт провел еще два дня на больничной койке, переключая телевизор с одного канала на другой и периодически ругаясь по поводу глупости увиденного до тех пор, пока боль в плече не заставляла его откинуться назад и умолкнуть. Наконец он объявил, что возвращается домой. Лечащий врач, гнусавый мужчина средних лет с ястребиным носом и проницательными глазами, сказал, что он предпочел бы подержать его еще пару суток, но если Томас покинет заведение прямо сейчас, то это его не убьет.

– Очень хорошо, – обрадовался Найт. – Есть предел объемов дневного телевизионного эфира, которые может вынести человек.

– Вы могли бы что-нибудь почитать, – усмехнулся врач. – Знаете, кое-кто по-прежнему любит книги.

– Мои многочисленные друзья и благожелатели не принесли мне ни одной, – сказал Томас.

Помимо полицейских его посетил еще только один человек, Питер-бельчонок, директор школы, который заглянул в палату, стесняясь букета цветов и большой открытки, подписанной учениками. Друзей у Томаса было не много, но стоило учесть, где он побывал чуть больше года назад, а также выпивку, потерю работы и другие, еще более мрачные моменты. Поэтому Найт решил, что дела обстоят не так уж и плохо. Прочитав написанные на открытке фамилии, Томас улыбнулся.

За день до того он позвонил Куми, просто чтобы услышать ее голос, и по причинам, которые сам не мог четко определить, не сказал ей ни слова о случившемся.

«Не хочу ее напрасно беспокоить», – решил Найт.

Он снова попал в «Чикаго трибьюн». Такое было неизбежно, учитывая его былую славу, но Куми этого не увидит. Больше никому не пришло в голову ей позвонить. Для полиции Томас по-прежнему был разведен и не имел близких родственников.

По телефону Куми говорила о своем непрекращающемся стремлении избегать чрезмерной агрессивности на уроках карате и сдерживаться в работе.

– У меня такое ощущение, будто я застряла посредине, – сказала она. – Во всем. Я не японка, но и не истинная американка. Здесь никто не знает, как со мной быть. Я по-прежнему хожу на цыпочках вокруг церемониальных протоколов, которые не до конца понимаю. Порой мне кажется, что я работаю в космическом скафандре или в водолазном шлеме, что было бы совсем неплохо, если бы мои занятия были связаны с космосом или с погружениями под воду. Я немного освоилась, но все равно остаюсь чужой.

Томас улыбнулся. Ему стало легче, когда он услышат ее голос.

– Так приезжай сюда, – сказал он. – Возьми отпуск. Попроси, чтобы тебя перевели в Штаты.

– Дай сначала научиться готовить суши, – отозвалась Куми, имея в виду кулинарные курсы. – Я до сих пор боюсь угощать кого бы то ни было сырой рыбой. Вот одолею хотя бы один рецепт, тогда посмотрим.

– Надеюсь, это произойдет скоро.

Положив левую руку на правое плечо, Найт принялся растирать его, прогоняя боль, которая никак не проходила.

«Почему ты ей не говоришь? – гадал Томас. – Возьми и просто скажи: „Послушай. Куми, я очень сожалею насчет суши и всего остального, но ранен“…»

Но он этого не сказал. Найт не лгал, но изворачивался и после окончания разговора снова спросил себя, почему ничего не объяснил Куми.

«Если бы ты ей сказал, а она не приехала бы, то это показало бы, что жена еще не готова ради тебя бросить работу, как бы ни жаловалась на нее, подтвердило бы, что Куми тебя не любит», – решил Томас.

Иногда небольшая неопределенность предпочтительнее твердой уверенности.

Найт подумал о Джулии Макбрайд, привлекательной ученой, занимающейся Шекспиром, которая также числилась в списке тех, кому он не рассказал про перестрелку у себя дома. Томас ничего ей не говорил, но ему хотелось, и это его беспокоило.

«Тут держись поосторожнее», – напомнил он себе.

Когда неизвестный тип выстрелил в Найта, на том был халат, который пришлось разрезать, чтобы добраться до раны, поэтому у Томаса не оказалось ничего из одежды, кроме трусов. Он попросил Питера-бельчонка захватить из дома джинсы и рубашку. Эта просьба, похоже, смертельно напугала директора школы и поставила его в тупик. На следующий день он принес вещи, которые Найт не надевал уже несколько лет, вероятно достав их из самого дальнего угла гардероба.

Скрыв свое разочарование, Томас поблагодарил его, но начал возражать, когда Питер повторил то, что говорила Полински:

– Нет, ваш класс передали другому учителю. Отдыхайте. Наслаждайтесь летом.

После нескольких дней, проведенных на больничной койке, Найт пришел в бешенство от одной только мысли о том, что ему нечем будет заниматься, даже выписавшись из больницы. Однако когда Питер-бельчонок ушел, Томас минут десять просто лежал, разглядывая старую одежду, висящую на спинке кровати. Чтобы хоть как-то развеяться, он включил телевизор и, попрыгав по канатам, наконец наткнулся на повторный показ «Западного крыла». [6]6
  Популярный американский телесериал о работе администрации вымышленного президента-демократа Джозайи Бартлетта.


[Закрыть]Найт все еще смотрел телевизор, рассеянно подумывая о том, чтобы встать, когда дверь отворилась и в палату вошла женщина. Она была в строгом сером брючном костюме. Ее прическа совсем не походила на то, что Томас видел в прошлый раз, но размашистую поступь жирафа нельзя было спутать ни с чем. Подойдя к кровати, дама подбоченилась, с высоты своего роста глядя на Найта так, словно он только что грубо подрезал ее на дороге.

– Ты бываешь счастлив только тогда, когда в тебя стреляют, так? – спросила Дебора Миллер.

Глава 21

– Привет, Дебора, – сказал Томас. – Каким ветром тебя сюда занесло?

– Приехала в Чикаго на совещание. Решила проведать тебя. Поболтать, понимаешь? Думала, мы попьем пива и вспомним наше близкое знакомство со смертью. Но ты, похоже, жить не можешь без этого, так? В школе мне сказали, что ты здесь.

– Тебя не обманули.

– Если бы речь шла о ком-то другом, то я решила бы, что виной всему нападение хулиганов. Кто угодно мог стать случайным свидетелем ограбления, – продолжая хмуриться, сказала Дебора. – Но поскольку это Томас Найт, я рассудила, что ты совал свой нос куда не следует.

Томас рассказал ей все, отчасти потому, что она была не из тех, кто вежливо относится к попыткам уклониться от ответа, в основном же по другой причине. Их отношения, такие, какими они сложились, с самого начала были окружены интригой, заговором и убийцами. Он уже полгода не разговаривал с ней, но сейчас они будто продолжили беседу прямо с того места, где остановились.

Дебора была куратором музея в Атланте. Томас познакомился с ней в Италии, и обоюдное увлечение археологией ввергло их в самую пучину одного очень неприятного дела об убийстве, связанного со смертью брата Томаса и другими странными и значительными событиями. Вернувшись в Штаты, Дебора задействовала свои связи в ФБР и тем самым спасла ему жизнь. Найт был уверен в этом.

– Значит, утерянная пьеса Шекспира? – спросила Дебора, когда он закончил. – Именно поэтому в тебе наделали дыр?

Усевшись, она вытянула ноги и скрестила щиколотки. Своим присутствием эта дама наполнила палату, придав креслу вид детской мебели.

Томас кивнул и сказал:

– Одна дыра. Единственная пуля.

– Потому что кто-то хочет получить пьесу или же сохранить все это в тайне? – поинтересовалась Дебора, не удостоив его замечания даже кивком, и Найт в ответ пожал плечами. – Быть может, в пьесе есть какие-то тайные сведения об авторе, – усмехнулась Миллер. – По-моему, я читала что-то подобное в колледже. Речь шла о том, действительно ли Шекспир написал все эти пьесы, или же их создал кто-то другой. Кажется, это называется вопросом авторства, верно?

– Именно так, – подтвердил Томас.

Он помнил все весьма смутно, однако ему никогда не приходилось встречать ученого, который относился бы к этой проблеме серьезно, поэтому Найт особенно над ней не задумывался.

– Я показала эту книгу своему преподавателю английской литературы, – продолжала Дебора, улыбаясь собственной наивности. – Наверное, хотела похвалиться, втянуть его в серьезную дискуссию. Но он оказался очень мудрым.

– Что ответил тот преподаватель?

– Скажем так, он ни словом не обмолвился о моей излишней доверчивости. Но теперь я абсолютно уверена в том, что пьесы Шекспира написал парень из Стратфорда по фамилии Шекспир. Только представь себе.

Томас рассмеялся.

На экране Мартин Шин в роли президента Бартлетта устраивал пресс-конференцию.

– Хороший эпизод, – заметила Дебора, кивая на телевизор.

– Всегда приятно найти что-нибудь грамотное в этом идиотском ящике, – согласился Найт.

– По-моему, человеку, который года не может прожить без того, чтобы не получить пулю, следует поосторожнее обращаться с такими словами, как «идиот».

– Возможно. Так что это за совещание, на которое ты приехала?

– Ради чего устраиваются совещания? – спросила Дебора. – Ради денег. Экономика дрогнула, а когда с финансами туго, вся высокая культура, которую считают роскошью, получает удар в челюсть. Наш музей, как и все прочие в стране, бьется изо всех сил. Мы собираемся образовать что-то вроде консорциума с несколькими другими музеями, чтобы делиться ресурсами. Ведущая роль принадлежит Археологическому музею в Шарлотте, штат Северная Каролина, но мы собрались здесь, чтобы обсудить вопросы снабжения и план дальнейших работ. На нейтральной территории.

– Случайно, не в «Дрейке»?

– В «Дрейке»?

– Это гостиница.

– Ах, – усмехнулась Дебора. – Нет. Ничего такого значительного. Завтра я возвращаюсь в Атланту, затем лихорадочные приготовления к поездке в Мексику.

– Очень мило.

– Хотелось бы, чтобы было так, – согласилась Дебора. – Но это работа. Однако в поле, собственно раскопки, а не встречи с хлыщами в дорогих костюмах, которые собираются оптимизировать доходы, наполнив наш музей электронными динозаврами.

«Все та же самая добрая старая Дебора», – подумал Томас.

– Куми здесь? – спросила она.

Найт вздрогнул и ответил:

– Нет, по-прежнему в Токио. А что?

– Ну, как же, ты ранен и все такое.

– Ты же знаешь, как она занята, – уклонился от прямого ответа Томас. – Кстати, меня сегодня уже выписывают…

– Ты ей ничего не сказал.

Это был не вопрос, поэтому Найт отвел взгляд, затем просто подтвердил:

– Нет.

Покачав головой, Дебора подобрала колени и пробормотала:

– Не понимаю я вас.

– Ты даже не встречалась с ней! – воскликнул Томас.

– Да как я могла с ней увидеться? – выпалила в ответ Дебора. – Вы никогда не бываете на одном и том же континенте, разумеется, кроме тех случаев, когда вам приходится бегать от снайперов. Меня удивляет, что Куми не лежит на соседней койке.

– Я не хочу впутывать ее во все это, – сказал Томас, не желая обсуждать этот вопрос.

– Ты ее защищаешь, – холодно усмехнулась Дебора. – Из того, что я о ней слышала, мне стало ясно, что она в этом не нуждается.

– Возможно, – вынужден был признать Найт. – Просто… все очень сложно.

Он уже рассказывал Деборе о своем неудавшемся браке, о выкидыше, разбившем семью, о попытке пожить раздельно, переросшей в годы изоляции друг от друга, о проникнутых горечью междугородных телефонных звонках, которые в конце концов прекратились, и о годах молчания. Дебора из первых рук знала о событиях прошлой весны, частично залечивших рану, но как можно исправить десятилетие взаимного недоверия и отчуждения, если вместе вы провели всего несколько дней? Дебора была права. Они с Куми практически всегда находились на разных континентах.

– Мы просто еще не дошли до этого, – сказал Томас. – Полагаю, мы идем в ту сторону, но по-прежнему во многом остаемся чужими друг для друга. Нам нужно немало времени, чтобы к этому привыкнуть. Изменить такое положение вещей трудно. Я не хочу, чтобы Куми беспокоилась… Зависела от меня, – добавил он, найдя подходящее слово. – Мы еще не готовы для этого.

– Только не затягивайте слишком долго. Жизнь коротка. Ты, как никто другой, должен это понимать.

Глава 22

Через полчаса Дебора ушла, пообещав не пропадать. Томас побросал свои скудные пожитки в сумку и пнул ее ногой, когда она упала с кровати. Плечо у него по-прежнему было перетянуто бинтами, хотя и не так туго, и каждое движение причиняло боль. Найт уже заканчивал подписывать бумаги о выписке, когда медсестра со строгим лицом принесла ему большой конверт из плотной бумаги.

– Это пришло вам сегодня, – обиженным тоном сказала она. – Оставили в регистратуре.

Имя Томаса было тщательно выведено печатными буквами. Внутри был другой конверт, поменьше, и письмо, написанное от руки.

«Я очень сожалею, мистер Найт, – начиналось оно. – Ничего этого не должно было произойти».

Письмо было большое, но взгляд Томаса отыскал подпись в самом низу второй страницы: «Дэвид Эсколм». У него в груди вставшей на дыбы лошадью поднялась ярость. Ему захотелось порвать письмо или скомкать его и швырнуть в противоположный угол. Но он вздохнул и продолжил читать.

Услышав о там, что Блэкстоун ищет литературного агента, я сделал все возможное, чтобы ее заполучить. Я не имел имени, работал на дому, но, как выяснилось, именно это ей и было нужно. Она оказалась ужасной писательницей, но я рассчитывал, что одной ее фамилии будет достаточно, чтобы книги продавались. Я надеялся, что Блэкстоун вытащит меня из ямы. Раскатал губу.

Затем она явилась ко мне с этим бредом насчет Шекспира, заявила, что у нее есть утерянная пьеса. Она хочет быстро ее издать, чтобы заработать много денег, вот почему она не стала обращаться в крупное агентство. Тогда пьесу увидело бы слишком много народа. Блэкстоун непрерывно болтала о договорах с кино и коллекционных изданиях, рассуждала, что сама станет звездой. Я подумал, что писательница спятила, но затем увидел, что она принесла, и сменил точку зрения. Это была настоящая вещь. Клянусь. Блэкстоун намеревалась показать пьесу кому-нибудь такому, кто заслуживает доверия, и я перечислил ей всех, кого знал. К именитым ученым она отнеслась с недоверием, испугавшись, что они могут прикарманить пьесу, и остановила свой выбор на Вас. Извините.

Затем Блэкстоун исчезла. Я рассудил, что она решила оставить меня за бортом, считал, будто она передо мной в долгу. Я предположил, что пьеса должна быть у нее в номере, потому что она повсюду таскала с собой весь этот хлам: целые коробки с книгами, компакт-дисками и прочим мусором. Я был уверен, что с Вами Блэкстоун не говорила, и решил, что Вы скажете мне, что думаете о рукописи. Я хочу сказать, мы ведь с Вами в каком-то смысле друзья, правда? Я подумал, что с Вами можно проконсультироваться без опаски. Понимаю, это выглядит очень мерзко, и сожалею, что все так произошло. Интернет-страничку ЛАВФ я подделал, чтобы Вы прониклись ко мне доверием.

В общем, рукописи в номере не оказалось. Когда Вы пришли, я сломался, затем узнал о том, что Даниэлла убита, и все пошло к черту. Клянусь, я к этому непричастен. Я не бойскаут, но и не убийца.

Итак, теперь я скрываюсь, и не только от полиции. Из всего этого я смогу выпутаться только в том случае, если кто-нибудь добудет эту чертову пьесу. Мне известно о том, что Вы в прошлом году совершили в Италии и Японии, о той заварушке на Филиппинах, о перестрелке на берегу, когда Вы пытались выяснить, что случилось с Вашим братом. Я читал обо всем и знаю, что Вы сможете мне помочь. Пожалуйста, мистер Найт. Эта задача достойна самого Шерлока Холмса. Если она принесет какие-нибудь деньги, пришлите мне гонорар первооткрывателя, а все прочее оставьте себе.

Я сожалею о том, что втянул Вас в это, но теперь Вы единственный, к кому могу обратиться. Встретимся в Уголке поэтов в 4 часа дня в четверг, 12 июня.

Где?

Единственный Уголок поэтов, о котором когда-либо слышал Томас, находился в Вестминстерском аббатстве в Лондоне. Найт уставился в пустоту, затем вскрыл второй конверт. В нем был билет туда и обратно на самолет до лондонского аэропорта Гатвик и пять тысяч долларов наличными.

– Да ты издеваешься, – пробормотал он, разозлился, стиснул зубы и перечитал письмо.

Эсколм солгал ему, подставил его. По милости этого субъекта Томасу под окна подбросили труп, а затем чуть не убили в собственном доме. Теперь Найт должен собрать все это воедино и не позволить кому-то сломать шею своему бывшему ученику? Пусть Эсколм и не думает об этом.

Затем Томас вспомнил записку, оставленную на доске объявлений конференции в «Дрейке», и решил, что, пожалуй, поступил правильно. Он больше не хотел иметь никаких дел с Дэвидом Эсколмом. Пусть этот тип ему на глаза не попадается. Если остаток своих дней он проведет за решеткой, Томас будет только рад. Эсколм давно не мальчик, Найт вот уже десять лет не в ответе за него.

Зазвонил телефон, и Томас ответил на вызов.

– Это Полински, – сказала следователь. – Вы по-прежнему намереваетесь выписаться сегодня?

– В настоящий момент я как раз направляюсь к выходу.

– Хорошо. Вы не могли бы приехать на берег озера в конце Черч-стрит?

– Мы устроим пикник в честь моей выписки из больницы?

– Нет, – сказала Полински. – Я хочу вам кое-что показать. – Ее голос прозвучал по-деловому, четко.

Томас ощутил холодный озноб и спросил:

– Что-то?

– Похоже, мы нашли Дэвида Эсколма.

Глава 23

– Его обнаружила парочка, пришедшая сюда, чтобы встретить рассвет, – сказала Полински.

По мнению экспертов, тело пробыло в воде около шести часов, и смерть наступила незадолго до этого. Эсколм был убит выстрелом в сердце с близкого расстояния из пистолета, скорее всего, тридцать восьмого калибра.

– Из того же самого? – спросил Томас.

– Пока что говорить об этом еще слишком рано, – сказала Полински. – Но я не удивлюсь.

Томас нахмурился. Всего час назад он встретил бы Эсколма залпом оскорблений, быть может чем-то покрепче, если бы вышел из себя. Этот человек воспользовался им, выставил его на посмешище, бросил под пули как в переносном, так и в прямом смысле. Но теперь, глядя на тело, наполовину прикрытое брезентом, на бледное мальчишеское лицо, мокрое и сморщенное, Найт видел только то, что связывало его с Дэвидом. В конце концов, Эсколм был еще ребенком, пусть и наломавшим дров. Он поступил глупо, мерзко – у Томаса в памяти всплыло слово из письма, – но не заслужил подобной участи. Ярость Найта уплыла прочь по водам озера, и ему стало беспричинно стыдно, как будто он желал именно этого.

«Была еще записка, с фамилией и упоминанием П. У. Л. На свете нет шекспироведа, который сразу не догадался бы, что стоит за этими тремя буквами…»

Томас устремил взор на воду. Левую руку он засунул в карман, правая висела на перевязи, чтобы рана не открылась вновь. Внезапно он почувствовал себя бесконечно усталым.

– Есть вероятность того, что это ранение он нанес себе сам? – спросила Полински мужчину, которого Томас принял за коронера или судебно-медицинского эксперта.

Тот с сомнением покачал головой.

– Это не самоубийство, – уверенно заявил Томас. – Эсколм не собирался ничего заканчивать. Он был в самой середине дела.

– Откуда вам это известно? – спросила Полински.

Томас чувствовал в кармане конверт с билетом на самолет, но не стал его доставать.

– Просто интуиция, – сказам он. – Я могу быть свободен?

– Да.

– Я еще буду вам нужен? Имею в виду, я должен оставаться в городе? Мне бы хотелось куда-нибудь уехать.

Полински задумалась, прищурившись, и поинтересовалась:

– Куда, например?

– Не знаю, – Томас пожал плечами, стараясь не смотреть ей в глаза. – Просто мне нужно… уехать. Я буду поддерживать с вами связь.

– Вы не подозреваемый, – равнодушно заметила Полински. – В момент смерти Эсколма вы находились в больнице, под наблюдением. – Она вздохнула. – Да, можете уезжать. Просто позаботьтесь о том, чтобы я могла с вами связаться.

Кивнув, Томас устало побрел по берегу, затем остановился, обернулся и окликнул:

– Полински!..

Она обернулась, прикрывая ладонью глаза от блеска воды.

– Вам известно что-нибудь о том, где побывала Блэкстоун, прежде чем приехать сюда?

– Есть какая-либо причина, почему я должна вам это говорить? – спросила следователь.

– Нет, – признался Томас. – Просто пытаюсь помочь.

– Мистер Найт, отнеситесь ко всему проще. Отдохните.

Найт кивнул, но прежде чем он отвернулся, Полински, похоже, передумала и спросила:

– Вам ведь известно, что Блэкстоун англичанка, так?

– Да, я это знаю.

– Судя по паспорту, сюда она прилетела из Парижа.

– Вот как, – пробормотал Томас, вспоминая бутылки шампанского в номере, в котором, как ему тогда казалось, жил Эсколм.

– Вам это о чем-нибудь говорит?

– Пока что ни о чем.

Возможно, предположение, что в будущем этот факт приобретет какой-то смысл, что он не собирается расставаться с этим делом, было ошибкой. Томас поймал на себе пристальный взгляд Полински. Она открыла было рот, собираясь что-то сказать, но Найт сделал вид, будто ничего не заметил, помахал рукой и, развернувшись, направился по берегу. Он решительно шагал прочь, не обращая внимания на боль в перебинтованном плече, сжимая левой рукой билет на самолет, лежащий в кармане.