Текст книги "Прожорливое время"
Автор книги: Эндрю Джеймс Хартли
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)
Глава 31
– Привет, Куми, – сказал Найт.
Отыскав телефон-автомат, он воспользовался карточкой, которую купил в газетном киоске на центральной улице. Разница во времени между Японией и Великобританией была более терпимой, и Томас прикинул, что Куми как раз должна была вернуться домой с работы. Ему хотелось поговорить с ней о времени, проведенном в аспирантуре, об обвинениях Дагенхарта в том, что у него никогда не было необходимых качеств для…
– Том? – спросила Куми.
И началось. Она была разгневана и встревожена. Где, черт побери, он пропадал? Не дождавшись от него звонка, она сама позвонила в школу, и директор сказал, что Томас был ранен! Сначала Куми в это не поверила. Она просто была уверена в том, что Найт обязательно позвонил бы ей. Но Питер твердо стоял на своем. Тогда она дозвонилась до больницы, и ей сказали, что Томас действительно был ранен, но уже поправился и сам себя выписал. После чего Куми тысячу раз звонила ему домой, оставила кучу сообщений на автоответчике, но все безрезультатно. Он хоть раз вспомнил о ней за все это время или же был полностью поглощен разгадкой тайн?..
– Теперь ты как ни в чем не бывало звонишь мне и говоришь, что находишься в Англии?!
– Извини, – пробормотал Томас. – Я как-то потерял счет времени.
Но это не помогло. Куми обозвала его эгоистом, сказала, что он не думает о ней и о том, через что ей, возможно, придется пройти…
Томас не находил, что сказать в свое оправдание, не мог даже вспомнить, почему не сообщил Куми о ранении.
Разговор продолжался две минуты тридцать семь секунд. Томас вышел из телефонной будки на яркий солнечный свет с таким чувством, будто все это время сдерживал дыхание и язык. Куми имела полное право волноваться и негодовать, все же в ее голосе присутствовали необъяснимая ярость и обида, по своей глубине превосходившие все то, что она высказала словами.
«Через что ей, возможно, придется пройти…»
Что имела в виду Куми? У Томаса мелькнула мысль, что она о чем-то умолчала. Кроме тревоги за него тут было что-то еще. В конце концов, в больнице ее успокоили, мол, с ним все в порядке. Конечно, Куми оскорбилась тем, что он не поставил ее в известность о своих действиях, и все же это было не похоже на нее…
– Я не хотел тебя напрасно волновать, – скачал Томас.
– У тебя это получилось как нельзя лучше, Том, – произнесла Куми с сарказмом, ставившим в тупик ее японских коллег. – Еще один образчик твоей гениальной манеры общения.
С этими словами она бросила трубку.
Томас не мог ее винить. Наверное, было бы лучше, если бы он заранее предвидел, что Куми известно про его ранение, однако, по правде сказать, он не собирался об этом говорить, когда звонил ей, и в результате оказался вдвойне неподготовлен. Ему показалось, что к концу разговора Куми уже едва сдерживалась, чтобы не разреветься. Это его очень встревожило. Куми плакала крайне редко.
Томас прошел к каналу и какое-то время смотрел, как узкие суда проходят через шлюз, гадая, не позвонить ли Куми еще раз, но в конце концов решил отложить это на другой день. Сейчас она или не ответит, или сожрет деньги на телефонной карточке долгим гневным молчанием.
«Пусть злится, – подумал Томас. – Она имеет на это полное право. Позвоню лучше завтра, и тогда поговорим нормально».
Он не был уверен в том, что эта стратегия правильная, но как только решение было принято, больше не стал его пересматривать. Все же Найта тревожил гнев Куми.
Быть может, тут есть еще что-то такое, о чем она не сказала?
– Позвоню ей завтра, – сказал Томас вслух.
Порывшись в бумажнике, он достал визитную карточку Полински и набрал номер полицейского управления Ивенстоуна.
Потребовалось какое-то время, чтобы его соединили со следователем, и разговаривала она с ним холодно.
– Сколько времени вы еще собираетесь провести за границей?
– Пока что не знаю. Я ведь по-прежнему не под следствием?
Казалось, она задумалась на какое-то мгновение, прежде чем ответить, что да, так оно и обстоит. Подозреваемых пока что нет. В ответ на его вопрос сотрудница полиции сообщила, что обломок кирпича, которым была убита Даниэлла Блэкстоун, не сообщил криминалистам ничего нового.
– А как ваши дела? – спросила Полински. – Все в порядке, в вас больше не стреляли?
– У меня все замечательно, – заверил ее Томас. – Хотя прогресса пока никакого.
– Это вы о чем? – Ее голос снова стал подозрительным.
– Да так, – поспешно пошел на попятную Найт. – Исследования, работа.
– Мистер Найт, не вмешивайтесь в полицейские дела.
– Верно, – согласился он.
– Но если вы обнаружите что-нибудь полезное…
– Я тотчас же дам вам знать, – успокоил ее Томас.
Поскольку до сих пор он так ничего и не узнал, дать такое обещание было легко, хотя Найт и начинал проникаться отчаянием.
Глава 32
Вторую половину дня Томас провел, любуясь достопримечательностями, по крайней мере некоторыми из них. Маленький городок кишел туристами. Это было странно, но его тщательно сохраненные дома, оставшиеся от Средневековья и эпохи Возрождения, выглядели неправдоподобно живописно, поэтому Найта не покидало ощущение, будто он попал в музей под открытым небом. Деревянный дом, где родился Шекспир, с ухоженным садиком, словно сошедший с открытки, казался чересчур идеальным для человека, из-под пера которого вышли «Сон в летнюю ночь», «Много шума из ничего» и «Как вам угодно». Внутри была развернута обстоятельная экспозиция, и услужливые сотрудники, встречавшие посетителей в каждой комнате, спешили рассказать о том, что представлял в XVI столетии рыночный городок Стратфорд, об устройстве самого дома, о том, какие перестройки в нем были осуществлены, и, разумеется, об окружении, в котором рос его самый знаменитый жилец. Никто не носил наряды Елизаветинской эпохи, не цитировал Шекспира и, слава богу, не изображал жителей Стратфорда XVI века, насмехающихся над современными технологиями и вставляющих архаизмы в каждое предложение. Другими словами, все оказалось далеко не так плохо, как опасался Томас, поэтому он никак не мог определить, почему это место оставило его равнодушным. Быть может, виной тому была толчея туристов, многим из которых о Шекспире было известно не больше, чем о нейрохирургии. Наверное, дело было в атмосфере Колониального Уильямсберга [16]16
Колониальный Уильямсберг – исторический заповедник в штате Виргиния, в котором воспроизведено поселение XVII – первой половины XVIII века.
[Закрыть]– все чуточку чересчур правильное и изученное, история, начищенная до блеска, нечто такое, что можно найти в стеклянном шаре. [17]17
Имеется в виду распространенное украшение в виде стеклянного шара, внутри которого находится миниатюра, как правило на рождественский сюжет.
[Закрыть]Возможно, он относился к истории и культуре так же, как и к религии, предпочитая вдумчивый подход наедине, неподвижный, молчаливый воздух, наполненный отголосками неопределенности. Но скорее всего, неприятный осадок, в котором Томас винил город, на самом деле был вызван его неудавшейся попыткой позвонить Куми.
У Мемориального театра, в настоящее время наполовину разрушенного, обрамленного строительными лесами и пластиковыми занавесями, трепещущими на ветру, Томас поел рыбу и жареную картошку с капелькой ярко-зеленой массы, которая называлась гороховым пюре. Он осторожно попробовал эту размазню, и она ему понравилась. Обильно полив картошку уксусом. Томас с аппетитом расправлялся с нею, глядя на Бирмингемский канал, разделяющий Стратфорд пополам, и тут заметил слева от себя кучку туристов, обступивших улыбающегося пожилого мужчину в поношенном сером костюме, выглядевшем так, будто он сделан из фетра.
Невысокий лысеющий человечек обладал звучным голосом, и Томас разобрал отдельные фразы:
– «Влюбилась в меня! За это надо вознаградить ее. Слышал я, как они обо мне судят: думают, что я зазнаюсь, если замечу ее любовь; но их словам, она скорей умрет, чем выдаст чем-нибудь свое чувство…»
Кто-то из туристов крикнул: «Ромео!», однако мужчина продолжал декламировать, как будто ничего не слышал. Другой заявил: «Петруччо», но с тем же результатом.
– Бенедикт, – прошептал себе под нос Томас.
– «…и умна, если не считать того, что влюбилась в меня, – по чести, это не очень-то говорит в пользу ее ума, но и не доказывает ее глупости…» [18]18
Перевод Т. Щепкиной-Куперник.
[Закрыть]
– Как там звали этого парня из «Много шума…»? – пробормотала крупная женщина в пестром платье, рассуждая сама с собой. – Бенедикт!
Пожилой мужчина низко поклонился, раздались разрозненные аплодисменты, но он уже выпрямился и продолжил:
– «Что сделано, того уж не исправить. Ошибки часто люди совершают – приходится в них каяться потом…»
Кто-то из толпы продолжал слушать его, но остальным игра уже наскучила, и они двинулись дальше. Их место заняли другие. Встав из-за столика, Томас направился прочь. Кто-то крикнул: «Леди Макбет!» Старик не умолкал, как будто ничего не слышал.
– «Детей утробы вашей я убил, – с выражением декламировал он. – Но заменю я их потомством новым от вашей дочери и от меня…» [19]19
Перевод Анны Радловой.
[Закрыть]
– Ричард Третий, – сказал Томас.
Кое-кто в толпе обернулся, а старик лишь мельком скользнул по нему взглядом, поклонился, выпрямился и начал снова.
– «Кто этого желает? – с жаром произнес он. – Кузен мой Уэстморленд? Ну нет, кузен: коль суждено погибнуть нам, – довольно потерь для родины; а будем живы…» [20]20
Перевод Е. Бируковой.
[Закрыть]
– Генрих Пятый, – сказал Томас.
Старик опять поклонился, вытянулся и проговорил:
– «Вот его находит он вотще разящим греков…» [21]21
Шекспир У.Гамлет. Перевод Т. Щепкиной-Куперник.
[Закрыть]
Кивнув, Томас улыбнулся и двинулся прочь. Некоторые туристы проводили его восхищенными взглядами, и Найт преисполнился гордости.
«Вот видишь, – произнес голос у него в голове, – Дагенхарт был прав. Ты пытаешься доказать, что уход из аспирантуры явился правильным решением. Мол, ты лучше их всех».
Неправда.
«Вот почему ты так хочешь стать тем, кто достанет „Плодотворные усилия любви“ из шляпы, словно фокусник из Лас-Вегаса. Чтобы все рукоплескали и называли тебя лучшим среди них…»
Неправда. Абсолютная.
Найт решительно шел вперед. Позади слышался непрерывный поток цитат в исполнении старика. Почему-то это действовало Томасу на нервы.
Церковь, где был похоронен Шекспир, пришлась ему больше по вкусу, хотя бы потому, что царящая в ней священная атмосфера заставляла всех молчать. Томас сделал то, что ему всегда нравилось делать в подобных местах: посидел один, впитывая тяжесть веков, исходящую от резных гробниц и воздушных сводов. Выйдя на улицу, он побродил между могилами под раскидистыми древними деревьями, чувствуя себя мошкой, гонимой ветрами времени и бренностью бытия.
«Джулия была права, – подумал он. – Ты старый гуманист».
Возможно. Есть вещи и похуже. Словно желая отпраздновать это, Томас спустился к реке и сел под удлиняющимися тенями ив, глядя на воду, рассеянно размышляя о строчках, написанных человеком, который, сочиняя их, возможно, вспоминал это самое место.
С этими мыслями он растянулся на траве и проспал целый час, а лебеди и утки плавали вдоль берега, как делали это на протяжении бесчисленных столетий.
Глава 33
«Грязная утка» была чисто стратфордским заведением. На самом деле бар, по крайней мере ресторан, при котором он находился, назывался «Черным лебедем». Если верить путеводителю, купленному Томасом, актеры облюбовали это место еще со времен Дэвида Гаррика. Впрочем, Найт относился к этому утверждению скептически. Ведь в те далекие годы Стратфорд не был крупным театральным центром, разве не так? С другой стороны, заведение выглядело достаточно старым. Здание из кирпича и дерева, похожее на сотню других, которые Томас уже успел увидеть в английской глубинке, но озаренное богемной аурой ожидания, выходило на набережную Эйвона. Быть может, здесь он наткнется на Яна Маккеллена или Джуди Денч, [23]23
Ян Мюррей Маккеллен – английский театральный актер, неоднократно играл в пьесах Шекспира. Джудит Оливия Денч – популярная английская актриса театра и кино.
[Закрыть]выскочивших быстро пропустить по кружке после спектакля, или сядет за тот самый стол, за которым Ричард Гаррис, Питер О’Тул и Ричард Бертон [24]24
Ричард Сент-Джон Гаррис – популярный ирландский актер, певец, режиссер. Питер О’Тул – известный ирландский актер театра и кино. Ричард Бертон – валлийский актер.
[Закрыть]пили на спор, выясняя, кто первым свалится на пол…
Томас пришел первым и заказал пинту «Старой пестрой курицы». Протянув бармену десятифунтовую бумажку, он получил на сдачу горсть тяжелых монет в один фунт. Его карманы уже были полны такими кругляшками, как будто он их собирал. Найт расплачивался исключительно бумажными деньгами, потому что в них было проще разбираться. Возня с незнакомой мелочью сразу же выдавала в нем иностранца. Все было настолько дорогим, черт побери, что попытка рассчитаться монетами казалась бессмысленной.
В заведении было тихо – пара здоровяков во внутреннем дворике, молчаливое семейство из четырех человек в углу, однако бармен заверил Томаса, что заведение заполнится до отказа, как только закончится дневной спектакль.
– Несомненно, за долгие годы вы видели здесь много известных лиц, – заметил Найт. – Наверное, могли бы написать книгу.
– Вполне вероятно, – произнес бармен тоном, говорившим, что он никогда этого не сделает.
Он вытирал стакан белым полотенцем, но взгляд его был обращен на Томаса.
– Американец?
– Совершенно верно.
Бармен кивнул, показывая всем своим видом, что это не лечится.
– Шекспировед?
– Нет.
– Но ведь и не простой турист, так? Один, здесь, в такое время.
– Встречаюсь с другом, – объяснил Томас и, повинуясь внезапному порыву, добавил: – На самом деле я из Чикаго, изучаю обстоятельства смерти Даниэллы Блэкстоун, писательницы.
Бармен перестал протирать стакан. Его глаза широко раскрылись и наполнились любопытством.
– Вот как?
– Наверное, до Кенильуорта отсюда слишком далеко, чтобы можно было считать ее местной, – сказал Томас.
– Она сюда заходила пару раз, – заметил бармен, радуясь возможности поговорить о чем-то кроме театра. – Но местной ее, по-моему, никак нельзя было назвать. Впрочем, она редко бывала в наших краях. Разъезжала по всему свету, рекламируя свои книги и появляясь на всяческих приемах.
Он произнес это, закатив глаза, сдавленным и чуть приправленным горечью голосом. Томас молча кивнул.
– Все же у нее, наверное, были свои причины, – продолжал бармен.
– На что?
– Слава, блеск. На самом деле она заполняла пустоту в душе. – Он произнес эту фразу так, будто прочитал ее где-то или слышал по радио.
– Вы имеете в виду Алису, – сказал Томас. – Ее дочь.
– Возможно. – Бармен многозначительно кивнул, словно показывая, что не хочет углубляться в эту тему. – Я хочу сказать, что трагедия заставляет людей совершать самые странные поступки.
– А что именно произошло? – спросил Томас, делая ударение на слове «именно», как будто он все знал, но хотел уточнить подробности.
Бармен подался вперед и ответил:
– Ей было шестнадцать. Только представьте себе. Потерять дочь такого возраста. Это была трагедия. Самая настоящая, черт побери.
– Кажется, девушка погибла в автокатастрофе, да? – спросил Томас.
– При пожаре, – поправил его бармен. – Сгорела школа. Пять девочек остались вечером после уроков. Местные, учились в этой школе, кроме одной. Вспыхнул пожар, и они не смогли выбраться. Все погибли. Самая страшная трагедия подобного рода со времен войны. Я хорошо помню репортажи по телевизору. Ну а потом… я хочу сказать, как такое могло повлиять на мать?
– Отчего произошел пожар?
– Это была… целая серия поджогов. Пустые здания. Три или четыре случая за несколько предыдущих месяцев. Вандалы. Недоумки. Подростки, которым нечем заняться. Такая шпана всегда выбирает в качестве цели школы. Но только на этот раз внутри оказались девушки. Их не должно было там быть. Никто не знал, что они в школе. Тела нашли, когда разбирали пожарище. Как я уже говорил, самая настоящая трагедия.
Кивнув, Томас уставился в кружку с пивом, не зная, что сказать.
– Кто-то умер? – послышался у него за спиной жизнерадостный голос Тейлора Брэдли.
Бармен мрачно взглянул на него, и Найту пришлось сделать над собой усилие, изображая улыбку.
– Привет. Как спектакль?
– Даже не знаю, что сказать, – ответил Тейлор. – В целом, наверное, неплохо, но мне нужно время, чтобы в голове все утряслось. Был и просто замечательные моменты. Сам Лир в основном был потрясающе хорош, но отдельные места оказались смазаны.
Снова закатив глаза, бармен удалился, но Тейлор этого не заметил и продолжил:
– От шута меня просто выворачивало, хотя это очень сложная роль. Корделия понравилась. Она храбрая, понимаешь? Такой характер можно увидеть редко. В начале пьесы она откровенно была влюблена в Бургундию, так что брак с Францией дался ей нелегко. Интересное решение.
Томас успел забыть, что Брэдли обожал театр. Только сейчас он вспомнил, как Тейлор врывался в пыльный, душный кабинет на первом этаже здания факультета английской литературы Бостонского университета, разражаясь бранью или славословиями в адрес того, что он вчера видел на сцене. Говоря о театре, Брэдли буквально оживал. Его обычная робость исчезала бесследно, глаза загорались. Хорошая постановка вызывала у него восторг, плохая наполняла купоросом. Сейчас Найт стал задавать вопросы, как и тогда, получая наслаждение от того, как его друг разбирает те нюансы спектакля, на которые большинство зрителей не обращает внимания, упиваясь сильными моментами и возмущаясь тем, что ему не понравилось.
Улыбнувшись, Томас отпил глоток пива.
– Только не говорите, что это вам действительно понравилось, – произнес у них за спиной веселый голос.
Джулия Макбрайд пробиралась через зал, неизвестно когда успевший заполниться. Ее лицо было насмешливым.
– Сам я не видел, – сказал Томас. – Вот Тейлор смотрел. Вы с ним знакомы, да?
– Вы работаете в институте? – поинтересовалась Джулия. – За восторженное отношение к таким постановкам, как эта, вас запросто могут выставить за дверь.
Тейлор рассмеялся.
– Я так понимаю, вам постановка не понравилась, – сказал Томас.
– Она просто отвратительная, – фыркнула Джулия. – Временами мне хочется узнать, сколько классов образования за плечами у режиссеров. Ну как можно настолько превратно толковать линию политического противостояния в такой пьесе, как «Король Лир»?
– Я просто говорил, что эта постановка, если так можно выразиться, более домашняя, что ли, – смущенно произнес Тейлор.
– Если в вашем понимании домашность сводится к тому, что собственных дочерей проклинают бесплодием – кстати, этот момент был сыгран совершенно неправильно, – то мне с вами не по пути. Да, кстати, я Джулия Макбрайд. Это место свободно?
– Кажется, вас ищут, – заметил Томас.
Сквозь толпу протискивался Алонсо Петерсон с бутылочкой джин-тоника в одной руке и стаканом с чем-то мутным – в другой.
– Ал, сюда. – Джулия помахала рукой.
Кивнув, Петерсон попытался протиснуться сквозь толпу, то и дело бормоча извинения. Внезапно люди расступились, и Томас увидел Анджелу и хмурого Чада, аспирантов Джулии. Чад решительно проталкивался вперед, держа кружку высоко в воздухе. Петерсон двинулся за ним. Проследив за взглядом Найта, Тейлор скорчил гримасу.
– Похоже, все здесь, – заметил Томас.
– Совершенно верно, – согласилась Джулия.
В ее улыбке, обращенной на Томаса, присутствовал оттенок сожаления. Так, по крайней мере, должно было казаться. В глазах сверкали знакомые озорные искорки, придававшие ее лицу насмешливое, игривое выражение. У Найта мелькнула мысль, как отнесется Джулия к тому, что он начнет в открытую за ней ухаживать, но он тотчас же ее прогнал.
Петерсон пожал руку Тейлору и сказал:
– Кажется, мы встречались в Чикаго.
– Ты был в «Дрейке»? – удивился Томас. – Почему не подошел ко мне?
– Я понятия не имел, что ты там, – пожал плечами Тейлор. – Мы с тобой как-то разошлись.
– Тоже верно, – признал Томас, поднимая кружку. – За встречу!
Они чокнулись и выпили.
Чад наблюдал за ними с язвительным выражением. Джулия тоже не скрывала интереса. Перехватив ее взгляд, Найт улыбнулся и, вдруг поймав себя на том, что крутит на пальце обручальное кольцо, сплел руки. Когда Томас поднял взгляд, Джулия уже повернулась к Петерсону.
Тот с жаром говорил, подавшись к Тейлору:
– Очевидно, вы считаете, что цель пьесы в том, чтобы о чем-то рассказывать. – Его тон свидетельствовал о том, что ничего более глупого нельзя было придумать. – Видите в персонаже характер, а не дискурсивный нексус, порожденный энергией класса и языка…
Томас открыл было рот, собираясь что-то сказать, затем передумал и вместо этого хлебнул пива. Однако Тейлор не мог промолчать.
– Вы считаете Корделию «дискурсивным нексусом»? – озадаченно переспросил он. – Черт побери, что же это такое? Она дочь, принцесса, невеста, сестра…
Петерсон снисходительно рассмеялся и заявил:
– Это лишь романтическая проекция на текстуальный перекресток.
Усмехнувшись, Томас молча развел руками.
«Эй, – говорил его жест, – я тут лишний».
– Я хочу сказать, что воспринимать Корделию как персонаж – значит превратно толковать саму суть драматургии позднего Возрождения, – продолжал Петерсон.
– Но она же здесь, на сцене, мыслит, чувствует… – настаивал Тейлор, тыча указательным пальцем в стол, словно перед ним в миниатюре проигрывался весь спектакль.
– Но разумеется, на сцене позднего Возрождения Корделия не была бы даже женщиной. Просто мальчишка в женском платье, – вмешалась Джулия.
– Что с того? – возразил Тейлор. – Это ничего не меняет…
И так далее. Откинувшись на спинку стула, Томас наблюдал и слушал, как они спорят, чувствуя зависть и в то же время облегчение по поводу того, что от него не требовалось вносить свой вклад. Он быстро выпал из дискуссии, местами улавливал суть сказанного, но в целом для него это был дремучий лес. Посмотрев на Чада, Найт вдруг осознал, какая тревога скрывается под смущенной неуклюжестью, понял, что для студентов и молодых аспирантов подобные встречи являлись не просто разговором за кружкой пива. Конечно, едва ли можно было ожидать, что такая беседа станет фундаментом карьеры, но помочь или повредить она конечно же могла. Находясь здесь, в Стратфорде, в окружении тех самых лиц, которые он видел в гостинице «Дрейк» в Чикаго, Томас в который раз понимал, каким маленьким и замкнутым является научное сообщество. Здесь все знают всех. Если количество тех, кто с тобой знаком, недостаточно велико, то ты никто.
«Вероятно, вот почему Тейлор идет нога в ногу кое с кем из величайших светил в этом направлении литературоведения, хотя и понимает, что постоянно сам выставляет себя реакционером».
По крайней мере, его запомнят. Томас не был уверен в том, что подобная стратегия принесет результаты. Если все решат, что Тейлор застрял в XIX веке, если его сочтут прикованным к этим вышедшим из моды идеям, которые Джулия снисходительно назвала гуманизмом, то подобная вспышка принесет ему больше вреда, чем пользы, как бы упорно он ни отстаивал свою позицию. Впрочем, быть может, тот просто слишком много выпил.
– Томас, ты что будешь? – крикнул Тейлор, словно прочтя его мысли.
– Мне того же самого, пожалуйста.
– Джулия?.. – спросил Тейлор.
– Нет. Мне уже пора.
– Чепуха, – сделал щедрый жест Тейлор. Раскрасневшийся от пива, он был полой решимости стать душой общества. – Ну же, голубка, еще один «шоколадный поцелуй»?
Томасу показалось, что Джулия на какое-то мгновение замялась, в ее взгляде блеснул ледок, словно ей не понравилось принуждение, притом такое фамильярное.
– Джулия, соглашайтесь, – присоединился к Тейлору Петерсон. – Еще одни коктейль вас не убьет.
– Хорошо, – сдалась она.
Тейлор радостно захлопал, а Джулия задумчиво, как решил Томас, посмотрела на него.
– Только один, – сказана она.
– «Или ты думаешь, потому что ты добродетелен, так не бывать на свете ни пирогам, ни пиву?» [25]25
Шекспир У.Двенадцатая ночь. Перевод А. Кронеберга.
[Закрыть]– в шутку спросил Тейлор.
Джулия посмеялась над цитатой, но тотчас же отвела взгляд, как будто для того, чтобы перевести дыхание или собраться с мыслями. Томас решил, что между ней и Тейлором сейчас произошло нечто такое, на что никто не обратил внимания. Похоже, один только Чад что-то заметил. Сверкая глазами, он перевел взгляд с Джулии на Тейлора, но тут Анджела положила крошечную руку ему на плечо, увлекая обратно в разговор.
Найту показалось, что девушка чем-то встревожена, даже напугана.
