Текст книги "Прожорливое время"

Автор книги: Эндрю Джеймс Хартли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

Глава 38

Вернувшись на центральную улицу, Томас спросил мужчину в костюме, где найти магазин спиртного, и получил в ответ недоуменный взгляд.

– Место, где можно купить вино, – попробовал он пояснить.

– Рюмочную или бар?

– Чтобы взять домой.

– А-а! – просиял мужчина. – Вы имели в виду, с лицензией навынос?

– Как скажете, – пожал плечами Найт.

– Загляните в «Трешерс» на Уорик-роуд, – сказал мужчина, махнув рукой. – Хорошо, когда не нужно работать, да? Пропустите стаканчик за мое здоровье.

Томас не понял, то ли это дружеское подшучивание, то ли насмешка над отсутствием работы, поэтому просто улыбнулся, поблагодарил мужчину и направился туда, куда тот указывал пальцем.

После того что произошло прошлой ночью, Томас был готов выпить, но заверил себя в том, что купит что-нибудь только в исследовательских целях. Отыскав так называемый магазин «с лицензией навынос», Найт прошел мимо полок с вином в отдел шампанского. В отличие от стандартного набора американского супермаркета, здесь все было французское, кроме двух бутылок итальянского игристого и одной английской марки под названием «Найтимбер». Томас нашел «Моэ Энесси», «Таттинже» и «Луи Редерер». «Сент-Эвремона» здесь не было.

– Сэр, вам помочь? – спросил дородный владелец магазина, облаченный в зеленый фартук.

В одной руке он держал блокнот, голова его была склонена набок, как у сосредоточенного цыпленка.

– Друг посоветовал мне одну марку шампанского, но я нигде не могу ее найти, – солгал Томас. – «Сент-Эвремон».

– Нет, боюсь, мы этого не держим, – ответил владелец, – «Сент-Эвремон», вы сказали? Мне это название неизвестно. Подождите минутку, я посмотрю.

Он удалился и вернулся с увесистым обтрепанным томом в порванном пыльном переплете под названием «Спутник в выборе вин». Раскрыв книгу, владелец начал листать ее, водя жирным указательным пальцем по страницам и бормоча названия себе под нос.

– Так, вот оно, сэр, – наконец объявил он. – «Сент-Эвремон», брют. Это одна из марок «Таттинже». «Смесь нескольких сортов винограда из виноградников области Шампань, расположенных в окрестностях Реймса и Эперне. Состоит на тридцать процентов из сорта шардоне, на шестьдесят – из пино нуар и пино менье с добавлением нескольких дополнительных сортов в соответствии с рецептом, составленным в семнадцатом столетии изгнанным из Франции Шарлем де Сен-Дени, маркизом Сент-Эвремоном».

Томас кивнул, не поняв ни слова, поблагодарил владельца и уже подумал о том, чтобы купить что-нибудь в знак признательности, как вдруг у него в памяти что-то звякнуло.

– Можно мне взглянуть еще раз? – попросил он.

Склонившись над книгой, Найт пробежал взглядом статью и остановился, найдя имя. Через мгновение он уже был на улице, лихорадочно ища телефон-автомат и нащупывая в кармане бумажник.

Ему потребовалось пять минут на розыск и еще шесть, чтобы дозвониться до Вестминстерского аббатства.

– Извините, я хочу найти одного служителя. Имени не знаю, но он дежурил два дня назад. Невысокий, длинные иссиня-черные волосы и очки в металлической оправе…

– Это мистер Хейзелхерст, – ответила женщина, в голосе которой прозвучал перезвон хрусталя. – Вы хотите с ним поговорить?

– Если можно.

– Я уверена, что это реально, – произнесла женщина таким тоном, словно Томас спросил у нее, умеет ли мистер Хейзелхерст плавать брассом. – Хотя, вероятно, потребуется какое-то время на его розыски. Как ему передать, о чем вы хотите с ним побеседовать?

Томас сказал, что они разговаривали в Уголке поэтов, и ему хотелось бы уточнить один момент, вернее, узнать больше о человеке, увековеченном памятной табличкой…

– Пожалуйста, не кладите трубку, – сказала женщина, свежая, как январский ветер.

Молчание в трубке продолжалось семь минут. Найт следил за дисплеем, опасаясь, что у него закончатся деньги на телефонной карточке.

– Алло, это Рон Хейзелхерст, – прозвучал неуверенный голос.

– Извините, что побеспокоил вас, – быстро заговорил Томас. – Мы встретились в аббатстве два дня назад, в Уголке поэтов, говорили про «Код да Винчи»…

– Вот как?

– И… не знаю, об истинных британцах, туристах и…

– Вы тот самый потерявшийся джентльмен, который точно не знал, что ищет, – перебил Томаса служитель, довольный тем, что память его не подвела.

– Совершенно верно.

– Вы нашли это?

– Точно не могу сказать. Возможно.

– Но вам нужна помощь.

– Совсем чуть-чуть. Вы ничего не имеете против?

– Если только это никак не будет связано с рыцарями-тамплиерамн, я полностью в вашем распоряжении, – сказал служитель, и Найт буквально увидел его хитрую усмешку.

Глава 39

Доехав на автобусе до Стратфорда, Томас спустился к реке мимо мемориала Гоуэра, [27]27
  Мемориальный комплекс, воздвигнутый в 1888 году в Стратфорде-на-Эйвоне на средства лорда Рональда Сазерленда Гоуэра.


[Закрыть]где стоял бронзовый Шекспир в окружении скульптурных портретов своих героев: Фальстафа, леди Макбет, принца Генри и Гамлета. Вокруг бродили группы туристов с фотоаппаратами, а в отдалении старик в том же самом потрепанном костюме, что и в прошлый раз, бодро тараторил пространные отрывки из «Сна в летнюю ночь». Поймав на себе его взгляд, Найт кивнул, но тот был на самой середине монолога – кажется, Пэка – и не ответил. Томас не обиделся. В этой игре ощущалось нечто гнетущее, хотя Найт и испытывал удовлетворение, узнавая персонажи. Наверное, причина этого крылась в самом старике. В нем что-то было, точнее, отсутствовало.

Стряхнув с себя это ощущение, Томас вернулся на берег реки, к тому тихому местечку под ивами, где задремал в прошлый раз. Устроившись поудобнее, он перечитал «Бесплодные усилия любви». В эту пьесу Томас не заглядывал со времен аспирантуры, да и тогда только бегло, поэтому сейчас даже сюжет вспоминался с трудом. Он прочитал всю пьесу от начала до конца за два часа, за один присест.

Главная сюжетная линия была достаточно простая. Король Наварры вместе со своими друзьями Лонгвиллем, Дюмэном и Бероуном основывает что-то вроде академии. Они решают учиться и размышлять на протяжении трех лет, умерщвлять плоть отказом от пиршеств, попоек, общества женщин и всего остального, что может отвлекать от философских трудов. Соглашение выполняется до тех пор, пока с посольством не прибывают принцесса Франции и ее фрейлины Розалина, Мария и Катерина. Мужчины влюбляются в девушек, бросают свою академию и принимаются ухаживать, проявляя чудеса романтичной изобретательности, устраивая пышные зрелища, демонстрируя словесную пиротехнику. Все идет хорошо, дело приближается к бракосочетанию нескольких пар, каким завершается «Сон в летнюю ночь», но тут происходит нечто неожиданное. В самом конце пьесы появляется гонец, объявляющий о кончине короля Франции, отца принцессы, после чего девушки начинают готовиться к отъезду. Мужчины пытаются получить заверения в любви от своих возлюбленных, добиваются их обещания связать себя брачными узами, однако настроение девушек кардинально меняется. Все остроты и романтичные условности, к которым привыкли кавалеры, оказываются отброшены. Девушки говорят мужчинам, что будут принадлежать им только в том случае, если те вынесут год одиночества и лишений. Тут пьеса заканчивается.

Разумеется, были и другие линии, в основном связанные с испанским хвастуном доном Армадо и педантом Олоферном, но в целом сюжет выглядел очень незамысловато. Восторг, с каким встретили пьесу первые зрители, вероятно, был обусловлен преимущественно постоянными остротами, шутками и той игрой слов, к которой, по мнению Самюэля Джонсона, насмерть пристрастился Шекспир. Согласно предисловию к той книге, которую держал в руках Томас, эта пьеса была ранней, хотя литературоведы до сих пор не могли сойтись в том, когда именно ее написал Шекспир. Явно не позднее 1595 года, но, возможно, еще в конце восьмидесятых, что поставило бы ее в один ряд с самыми первыми творениями драматурга. Даже если «Бесплодные усилия любви» появились только в упомянутом году, пьеса все равно была создана раньше всех остальных комедий, за исключением «Комедии ошибок», «Двух веронцев», «Укрощения строптивой» и, но это уже с большой натяжкой, «Сна в летнюю ночь». Можно или нельзя было считать это основанием для определения времени написания текста, но Томасу показалось, что язык и проработка персонажей заметно отличаются от вышеперечисленных пьес, особенно от «Комедии ошибок», в которой есть сюжет, и «Сна в летнюю ночь», куда более богатого и изобретательного произведения. «Бесплодные усилия любви», где действие разворачивается при дворе, казались Найту изящной вариацией на знакомую тему придворных ухаживаний, хотя эти изыски выходили за рамки одного остроумия и в конце концов поднимали серьезные вопросы о ценности всего происходящего.

По большому счету конец был воистину поразителен своей неожиданной мрачностью и отсутствием завершенности. Томас не смог вспомнить ни одной другой романтической комедии какой бы то ни было эпохи, в которой центральным персонажам так подчеркнуто не удавалось добиться счастья. Замечание принцессы о том, что девушки воспринимали ухаживания мужчин лишь как развлечение, что-то такое, что помогает приятно провести время, но не обладает настоящей ценностью и не имеет никакого отношения собственно к любви, становится просто экстраординарным. Кажется, что со смертью своего отца она вместе с фрейлинами переходит в совершенно другой жанр, а мужчины просто не знают, как к этому приспособиться. Дело даже не в том, что цель передвинулась. Изменилось освещение, и стало ясно, что никакой цели вообще не было. Королю и его друзьям отказано в том, что в конце романтической комедии дается с такой легкостью. Зрители никогда не увидят тех отношений, которые им были обещаны.

«Так удостойте нас любви, – говорит король Наварры, упрямо не желающий слышать, что его ухаживания отвергнуты, не видящий сборов французских придворных, готовящихся к отъезду, – хотя бы в последний час».

Принцесса отвечает: «Час – слишком краткий срок для заключения вечного союза». [28]28
  Перевод Ю. Корнеева.


[Закрыть]

На этом все. Конец.

Вот только, разумеется, это мог быть и не конец. Прочитав последние строчки, Томас поймал себя на том, что гадает о событиях, которые могли произойти в «Плодотворных усилиях любви», о том романтическом завершении, которое отсутствовало в первой пьесе. Никогда еще с того самого момента, как ему впервые сказали о продолжении, он не был так уверен в том, что оно действительно существовало. Приняв эту мысль, Найт больше чем наполовину перестал сомневаться в том, что еще одно творение Шекспира по-прежнему существует.

Несмотря на возбуждение от этой мысли, Томас гадал, не лучше ли остановиться на мрачной незавершенности «Бесплодных усилий любви», хотя эта пьеса нисколько не соответствовала законам романтизма.

«Меньше условностей, больше жизненной достоверности, – подумал он, мысленно возвращаясь к самой последней размолвке с Куми. – Не столько ссора, сколько очередной этап долгого тактического противостояния, конец которого, вероятно, может оказаться ближе к „Бесплодным усилиям любви“, чем к какому-нибудь более жизнерадостному продолжению…»

Подняв взгляд, Томас увидел на противоположном берегу реки пару, поглощенную бурным разговором. Вероятно, он не стал бы задерживать на ней внимание, но тут женщина, которой, судя по виду, было не меньше шестидесяти, внезапно крикнула: «Нет!» – с яростью, поразившей его. В ее длинных черных растрепанных волосах виднелись седые пряди, глаза были широко раскрыты. На виду у Томаса женщина разразилась руганью, размахивая руками и обращаясь к мужчине, который стоял спиной к реке и к Найту. Слов разобрать было нельзя, но такое бешенство внушало тревогу. В гневных тирадах проступали размеренность, даже ритм. Томас, возможно, решил бы, что они репетируют сцену из спектакля, но женщина, похоже, полностью потеряла контроль над собой. Она размахивала руками и гневно тыкала в мужчину длинным костлявым пальцем. Найту показалось, что она обзывает его самыми последними словами, выдает длинные многоэтажные ругательства.

– Кривая, злая жаба! – крикнула женщина.

Возможно, конфликт Томасу только померещился, потому что это была реплика старухи Маргарет, выплескивающей злобу на Ричарда III.

Мужчина, казалось, принимал все это молча или бормотал себе под нос слова, которые не доносились через Эйвон. Он протянул руки, словно пытаясь успокоить женщину, но они были маленькие, крошечные по сравнению с ее яростью.

Вдруг совершенно внезапно все кончилось. Женщина ушла прочь, а мужчина, сгорбленный и поникший, на мгновение повернулся к воде, прежде чем медленно направиться к строительным лесам, окружающим Мемориальный театр.

Потрясенный Томас не мог поверить своим глазам. Это оказался его бывший научный руководитель Рэндолл Дагенхарт.

Глава 40

Томас дважды звонил Куми, прежде чем она наконец ответила. Он долго оттягивал разговор, потому что начал получать удовольствие, разыгрывая сыщика и ученого в этом необычном, пропитанном историей месте, и втайне от себя не желал, чтобы Куми все испортила своим раздражением. Ему хотелось рассказать ей о том, чем он занимался, поделиться этим, но Найт опасался, что вначале последует неловкое объяснение, и поэтому медлил. Как правило, столкнувшись с проблемой, Томас сразу же, в лоб приступал к ее решению, но он понимал, что в отношениях с Куми иногда требуется время. Если надавить, примирения придется ждать дольше.

«Потому что она почти такая же упрямая, как ты».

Голос Куми казался измученным и далеким, хотя сама телефонная линия работала отлично. Томас попросил прощения за то, что не позвонил раньше, а она заверила его, что все в порядке, и в свою очередь извинилась за напрасное беспокойство. Найту следовало бы обрадоваться, но Куми показалась ему такой уставшей и апатичной, что даже эти ее слова прозвучали как-то не так. Он спросил ее о работе, и она ответила в двух словах, все тем же равнодушным тоном, поэтому Томас рассказал ей о том, что произошло с момента последнего разговора, в том числе и о происшествии в развалинах замка. Найт надеялся, что это пробудит в ней сочувствие.

– С тобой все в порядке? – спросила Куми.

– Бодр и весел, как говорят здесь. А у вас тоже в ходу такая присказка? Я уже начинаю путаться.

– Кажется, есть что-то подобное, – ответила Куми.

Она по-прежнему была рассеянной, и ее тревога за Томаса, первопричина гнева во время предыдущего разговора, казалась поверхностной.

– У тебя все хорошо? – спросил Томас.

– Конечно. Просто устала.

– Может быть, мне лучше не мешать?

– Чему?

– Не знаю, – пробормотал Томас. – Работе. Отдыху.

– Возможно.

– Тебя что-то беспокоит?

– Нет, – неопределенно ответила Куми. – Просто я… В общем, не знаю. Давай поговорим об этом как-нибудь в другой раз.

– Но тебе ведь не угрожает опасность, да? – спросил Томас.

Эти слова прозвучали словно реплика из плохого кино, и он пожалел о них, как только произнес, хотя в данных обстоятельствах вопрос был не таким уж и необоснованным. В прошлом из-за Найта ей уже грозила смертельная опасность. Но он оказался не готов к ее ответу, прозвучавшему, как шепот, задыхающийся смешок, подобный нескольким частым вздохам, который быстро перешел во что-то другое. Томас с изумлением понял, что Куми плачет.

– У меня рак, Том, – сказала она. – Рак груди. Опухоль обнаружили две недели назад. Я не придавала ей никакого значения. Думала, что это обыкновенная киста. В прошлый раз я ничего не сказала, была зла на тебя за то, что ты не звонил, и, если честно, не думала, что это что-то серьезное. Но в клинике сделали биопсию и…

– Подожди, – остановил ее Томас. – Что? Рак? Откуда у тебя рак? Ничего не понимаю!

Он действительно ни черта не соображал, не мог воспринимать любые слова Куми, поэтому просто слушал.

Рак?

Куми попросила его не приезжать, поскольку от этого обоим будет только хуже, сказала, что доверяет врачам и считает, что находится в надежных руках. Вскоре она узнает больше о том, как и когда ее будут лечить. Томас стоял, стиснув зубы, чтобы зажать звук внутри, и кивал как идиот. Затем Куми повторила все заново и заплакала, а он слушал и качал головой до тех пор, пока на телефонной карточке не кончились деньги и связь не оборвалась.

Глава 41

Томас бродил по Стратфорду, словно в густом тумане. В таком состоянии он находился после телефонного разговора, с того самого момента, как услышал страшное слово. Весь вечер он провел, закрывшись у себя в комнате, расхаживая из угла в угол или сидя молча по несколько часов подряд. Спал Томас в кресле, проваливаясь в забытье и тотчас же просыпаясь. Он видел сны, которые сразу же забывал, но у него осталось общее чувство страха и тревоги, подобное следам под окном. Запомнил он только последнее видение. Даниэлла Блэкстоун со странными глазами разного цвета, пустыми и безжизненными, и окровавленной головой, прижатой к окну кухни в его доме в Ивенстоуне, беззвучно шевелит губами, произнося имя Куми. Когда Томас проснулся утром, оно его уже ждало, притаившись в углу подобно когтистому хищнику.

Рак.

Тогда Томас отправился бродить по городу. Через два часа он позвонил на сотовый Деборе Миллер и тупо уставился на дисплей в ожидании ответа.

– Нет, как это ни трагично, ты меня не разбудил, – сказала она. – Мне пришлось съездить в Вальядолид, чтобы помочь с лабораторными анализами. Если бы ты позвонил позже, ну, сам понимаешь, в пристойное время, когда мне уже полагалось бы проснуться, я была бы на раскопках, где сигнал сотовой сети можно поймать только в том случае, если подняться над джунглями на вышку высотой четыреста футов, специально построенную для этой цели из дерева.

Томас, забывший, что Дебора находится в Мексике, заговорил мягко, но настойчиво. Он изложил все просто. Какое-то время Дебора молчала, и ему показалось, что она плачет.

Когда женщина наконец заговорила, то задала вопрос, который Найт от нее ждал:

– Ты отправляешься в Японию?

– Куми попросила меня не приезжать, – сказал Томас. – Не знаю. Кажется, она хочет просто… понимаешь… продолжать жить так, будто ничего не произошло. Но может быть, мне нужно просто взять и приехать. Быть рядом с ней.

– Ради нее или ради себя?

– Наверное, нас обоих. А это имеет какое-то значение?

– Возможно, и нет, – сказала Дебора.

Томас еще никогда не слышал, чтобы она говорила так неуверенно.

– Наверное, Куми нужно вернуться к нормальной жизни.

– Для меня в ней места нет, – пробормотал Найт.

– Томас, сейчас не время жалеть себя, – заявила Дебора, обретая свою обычную уверенность. – По крайней мере, в том, что связано с Куми. Ты должен говорить и делать то, чего она от тебя ждет. Если ты считаешь, что Куми на самом деле нужно, чтобы ты к ней приехал, немедленно заканчивай разговор и спеши на самолет. Но если ты хочешь отправиться к ней, чтобы тебе самому стало легче, желаешь чем-то занять себя, забудь об этом. У соседки моей матери дважды находили неизлечимый рак.

– Это шутка? – спросил Томас.

– В какой-то степени. Но в целом – правда Она продолжала идти вперед, потому что у нее не было времени остановиться. Женщина отказывалась это делать. Я не пытаюсь скормить тебе какой-нибудь новомодный бред о торжестве сознания над материей, Томас, но слышала, что в борьбе с раком очень важна позиция самого больного.

Найт кивнул, вздрогнув от последнего страшного слова.

– Тебя уже несколько лет не было в жизни Куми, – продолжат Дебора. – По крайней мере, в том, что касается повседневных забот, работы, обедов и сна. Если ты сейчас отправишься в Японию, это не будет нормально, а превратится в нечто серьезное.

– Даже так?..

– Я знаю, что сложная проблема действительно есть, но Куми нельзя думать об этом в таком ключе. Она должна сама со всем разобраться. Разве это не та Куми, которую ты знаешь?

Томас какое-то время колебался, потом сказал:

– Значит, ты полагаешь, что мне лучше не ездить.

– Я считаю, что Куми, вероятно, была искренней, когда сказала, что не хочет, чтобы ты был рядом с ней. Только не сейчас. Возможно, как-нибудь позже. Не принимай это на свой счет. Ты тут ни при чем.

Добравшись на автобусе до Стратфорда, Томас присоединился к сборищу шекспироведов, пьющих чай и курящих на ступенях института. Все, что угодно, лишь бы на чем-нибудь сосредоточиться. Он кивнул Тейлору Брэдли, но даже не попытался с ним заговорить. Как только участники конференции стали возвращаться в здание на одиннадцатичасовой семинар, Найт низко опустил голову и прошел внутрь, прежде чем его успели остановить.

Зал был полон, и Томас устроился в последнем ряду. Ему не было никакого дела до того, кто докладчик, и какова тема выступления. Он просто хотел занять свои мысли чем угодно, чтобы ни о чем не думать.

Как оказалось, выступала Джулия Макбрайд. Она сидела за столом в окружении своих учеников, Анджела справа, Чад слева. Секретарь, шотландка с суровым лицом и вызывающе непонятным акцентом, представила их, и молодые аспиранты, как могли, постарались скрыть свою гордость и ужас, когда перечислялись их скромные заслуги, в то время как Джулия, невозмутимо спокойная, потягивала воду из стакана. Тема семинара формулировалась так: «Новый подход к характеристике героев раннего периода Нового времени».

Томас не слушал, о чем шла речь. Время от времени его внимание привлекала какая-нибудь фраза, как правило цитата. Он понимал слова, но никак не мог уловить смысл сообщений. Доклад Чада был наименее профессиональным из трех, хотя и он оказался достаточно добротным. На примере близнецов Дромио из «Комедии ошибок» аспирант рассуждал о том, как в эпоху Возрождения или, как он предпочитал говорить, в ранний период Нового времени личность человека формировалась его одеждой. Все же Томаса не покидало ощущение, что Чад заново изобретает колесо, заменяя глубокие познания воинственным пылом. У Анджелы это явно был дебют. Она говорила о пуговицах. Об их производстве в ту эпоху, о различных стилях, о том, как с их помощью обозначались титул и вассальная зависимость. Они служили связующим звеном между общественным и личным. Томасу хотелось смеяться, но чем дольше говорила Анджела, тем важнее становилась тема. Когда она плавно перешла к обсуждению ключевых моментов, связанных с пуговицами в пьесах, и закончила произнесенными при смерти словами Лира: «Здесь отстегнуть прошу. Благодарю вас», он уже проникся убеждением в ее правоте. Это напомнило ему то, что он всегда любил в научных исследованиях, когда какой-нибудь незаметный пустячок становился осью, вокруг которой, казалось, вращался весь сюжет, преобразовывался во что-то новое и многозначительное. На какое-то мгновение доклад Анджелы сосредоточил внимание Томаса на истории, литературе и значении человеческого тела, а не на его болезнях.

Несомненно, главным действующим лицом была Макбрайд, однако выступать следом за Анджелой оказалось нелегко, и Джулия выглядела куда более взволнованной, чем когда-либо прежде на глазах у Найта. Доклад казался достаточно основательным и был тепло встречен, однако Макбрайд, похоже, чувствовала себя не в своей тарелке. Чад принял было на себя вопрос об одежде, заговорил о нарядах слуг в целом, она его раздраженно оборвала. Когда все наконец закончилось, Джулия потратила целую вечность, разбирая свои заметки, и Томас проникся уверенностью, что она просто старается избежать необходимости говорить с кем бы то ни было. Возможно, оно и к лучшему, поскольку Анджела получила возможность собрать вокруг себя толпу почитателей.

– Любопытный доклад, – услышал Найт за спиной женский голос.

Обернувшись, он увидел, что рядом с ним стоит Катрина Баркер.

«Пора спешно выкатывать новые свидетельства того, что я здесь чужой».

– Да, – выдавил Томас. – Кто мог предположить, что пуговицы дадут такой богатый материал?

Катрина Баркер начала было кивать, затем, распознав игру слов, рассмеялась.

– Замечательно, – погрозила она пальцем и поплыла через толпу подобно океанскому лайнеру.

Незаметно выскользнув из зала, Найт прошел по коридору и оказался на улице, прежде чем по-настоящему решил покинуть семинар. Колебание за входной дверью дорого ему стоило, потому что, когда он собрался вернуться обратно, дорогу ему перегородила миссис Ковингтон.

– Если вы намереваетесь присутствовать на семинаре, вам необходимо зарегистрироваться, – сказала она, выразительно растягивая слова, словно священник, читающий проповедь.

Томас молча развернулся и направился прочь, но тут кто-то последовал за ним. Это был Чад.

– Хороший доклад, – заметил Найт.

– Мог бы получиться и лучше, – пробормотал аспирант.

Он не смотрел на Томаса, поэтому у него на лице не было ни тени благодарности за комплимент.

– Не будете ждать приглашений от редакторов журналов передать им материал? – поинтересовался Томас.

– Точно, – сказал Чад. – Нет, я бегу выполнять поручения профессора Макбрайд, как и подобает моему статусу.

– Не сомневаюсь, она очень гордится вашей работой.

– Да? – Аспирант быстро бросил на него насмешливый взгляд. – Что вы можете в этом понимать?

– Знаешь, я сейчас не в настроении выслушивать снисходительные замечания такого ничтожного выскочки, как ты, – сказал Томас, надвигаясь на него. – Так что лучше прими мой комплимент и заткнись, хорошо?

Казалось, он отвесил Чаду пощечину. Мальчишка как-то весь сжался, стал моложе лет на десять и залился краской. Он открыл рот, но не нашел что сказать.

– Извини, – пробормотал Томас. – Просто я только что получил не очень хорошие известия и…

– Все в порядке, – заверил его Чад, опуская взгляд.

Мальчишеское унижение уже превращалось в привычную юношескую грубость.

– Я только хотел сказать, что Джулия, несомненно, тебя ценит, – пошел на попятную Томас.

– Да, когда ей нужен человек, чтобы сбегать купить карту флеш-памяти для ее компьютера, она меня ценит, – скорчил гримасу Чад. – Но когда речь заходит о том, чтобы ответить на вопросы о моей работе, это уже совершенно другая история.

– Уверен, она не стала бы приглашать тебя выступить с докладом, если бы не относилась с уважением к твоей работе.

– Да, она относится к ней с уважением, – пробормотал аспирант. – Быть может, даже с чересчур большим.

– Что это значит?

Снова вспыхнув, парень потупился как мальчишка, которому сделали замечание за разговоры в церкви.

– Ничего, – сказал он. – Забудьте об этом. Послушайте, мне сюда. До встречи.

С этими словами Чад чуть ли не бегом рванул в ближайший переулок. Томас не мог сказать, было ли все обусловлено лишь профессиональными заботами парня, на которые наложилась отповедь, выданная им, Томасом, но не сомневался в том, что Чад спасается бегством, кляня себя на чем свет стоит за то, что он, как ему казалось, непроизвольно выдал.