Текст книги "Прожорливое время"

Автор книги: Эндрю Джеймс Хартли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Глава 71

Как только миссис Ковингтон ушла, Томас перевел взгляд на уходящего управляющего. Он все еще смотрел, как тот удаляется неспешной походкой, и вдруг кто-то натянуто кашлянул у него за спиной. Обернувшись. Найт увидел позади хмурого аспиранта Джулии Макбрайд, нервно переминающегося с ноги на ногу.

– У вас есть минутка? – спросил Чад Эверетт.

Томас смерил его взглядом. Парень старался держаться нагло, непринужденно, однако вид у него был какой-то пристыженный.

– Что ты хочешь? – спросил Найт.

– Я просто хотел прояснить то, что сказал раньше.

– О том, что Джулия относится к твоей работе с чересчур большим уважением?

Чад вздрогнул и промямлил:

– Да. Я не имел в виду ничего плохого.

– Ты это уже говорил.

– Просто я не хотел, чтобы вы подумали…

– Что?

– Не знаю…

– Чад, когда мы впервые встретились в Чикаго в гостинице «Дрейк», ты наводил последний лоск на доклад, который тебе предстояло прочитать на следующий день.

– Да. И что?

– Джулия, то есть профессор Макбрайд…

– Я тоже зову ее Джулией.

– Верно. Конечно. Итак, Джулия наблюдала за твоими исправлениями. В чем состояла их суть?

– Я только подчистил кое-какие шероховатости, – уклончиво ответил Чад. – Доклад был слишком длинный. Пришлось кое-что выкинуть.

– Что именно?

– Про одежду слуг раннего периода Нового времени. Ливреи и все такое.

– А почему?

– Просто это было лишним, – после некоторой заминки ответил Чад.

– Вы занимались этой темой вместе с Джулией? Я имел в виду, под ее руководством?

– Да, – пробормотал Чад, слегка покраснев. – Но на самом деле основную работу выполняла она. А я был вроде как ассистентом. Мне не следовало вставлять этот материал в свой доклад.

– Верно. Понимаю.

– Ну вот, – сказал Чад. – Давайте просто все забудем, хорошо?

– Ладно.

Развернувшись, аспирант поспешно направился прочь, но Томас его остановил:

– Чад!

– Что?

– Анджеле все это известно?

– Да, – Помрачнев, Чад шагнул назад. – Но я не хочу, чтобы вы говорили с ней об этом.

– Это еще почему?

– Мы с ней… Это очень сложно. Скажем так, мы близко дружим. На самом деле Анджела с большим уважением относится к работе Джулии, но…

– Но что?

– Просто она временами бывает по отношению ко мне чересчур заботлива. Понятно? Только и всего.

– Понятно, – сказал Томас.

– Вот и хорошо.

Чад улыбнулся, однако его взгляд по-прежнему оставался затравленным, и Найт почувствовал, что дела обстоят далеко не так хорошо.

Глава 72

Томас снова спустился к реке, чтобы подумать. Он так и не мог прийти к какому-нибудь заключению относительно Чада или того, почему управляющий Даниэллы Блэкстоун встречался с Рэндоллом Дагенхартом. У него были кое-какие мысли, но очень смутные, основанные исключительно на интуиции. Томас шел и чувствовал, что в голове его яснее не становится. Он поймал себя на том, что город отвлекает его внимание.

Найт никак не мог решить, как относиться к Стратфорду. Ощущение было странным. Благодаря его знаменитому сыну культурная и научная жизнь здесь никак не соответствовала городку такого размера, однако норой он чем-то напоминал Эпкот. [45]45
  Эпкот – тематический парк «Диснейуорлд», посвященный международной культуре и новым технологиям.


[Закрыть]Сидя у мемориала Гоуэра, можно было наблюдать за тем, как туристы, приехавшие на роскошных экскурсионных автобусах, чтобы провести здесь положенные полдня, снимают на цифровые фотоаппараты домики с островерхими крышами и лебедей под ивами. Лишь немногие из них удосуживались заглянуть в театры. Все, как и положено, посещали родовой дом и церковь Святой Троицы, но Томасу казалось, что втайне они желают попасть в зал славы рок-н-ролла. Там, по крайней мере, бережно сохраненные реликвии, в которых живет священная история, будут для них что-то значить, окажутся связанными с чем-то знакомым, таким, что имело в их жизни какой-то смысл.

«Сноб», – подумал Томас.

Однако он имел в виду совсем другое. Найт вовсе не хотел сказать, что Шекспир недоступен для этих людей, что он по самой своей сути лучше, чем «Beatles» или «ХТС». Вероятно, у популярного искусства было гораздо больше общего с тем, что в свое время подразумевал под ним Шекспир, чем вся эта тщательно сохраненная история с ее глянцем высокой культуры. Но было странно видеть, как все эти люди прилежно переходят от одного памятного места к другому, непроизвольно склоняя голову перед таким представлением о литературе и театре, которое, наверное, было совершенно чуждым их собственному опыту. Томасу казалось, что поездка в Стратфорд была для них чем-то вроде посещения церкви, где только фанатики мечутся между безмятежной верой и беспокойным сомнением. Там все силы уходят не на общение с Господом, а на то, чтобы вставать в нужное время, помнить нужные слова и не ругать вслух глупую проповедь.

«Но ведь ты же на самом деле этого не знаешь, правда? Тебе неизвестно, что происходит в головах других верующих, какие чувства испытывают к Шекспиру эти орды туристов, непрерывно щелкающих фотоаппаратами. Возможно, это такие же школьные учителя, как ты, аккуратно расходующие свои сбережения на паломничество. Они участвуют в любительских спектаклях. Эти адвокаты, рабочие или политики обожают литературу и театр. Они несут в своем сознании Шекспира, смутные воспоминания времен старших классов средней школы, когда ставили отрывки из „Юлия Цезаря“ под руководством какого-нибудь бойца Национальной гвардии…»

«Так, – подумал Томас. – Достаточно».

Тряхнув головой, он обернулся и увидел прямо перед собой лицо старика в фетровом костюме.

– «Брат, с добрым утром», – улыбнувшись, сказал тот.

– «Утро? Неужели так рано?» – машинально ответил Найт.

– «Било девять», [46]46
  Шекспир У.Ромео и Джульетта. Перевод Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть]– продолжал старик.

Томас виновато улыбнулся, не в силах вспомнить, что дальше.

– Не представляю себе, как вы все это не забываете. Наверное, туристы в восторге от ваших выступлений.

– «Быть или не быть – таков вопрос. – Старик задумчиво кивнул. – Что благородней духом? Покоряться…» [47]47
  Шекспир У.Гамлет. Перевод Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть]

– Вам приходится специально заучивать эти реплики наизусть или же вы просто, как бы это сказать, впитали их в себя за долгие годы?

– «Повешена бедняжка, – сказал старик, и улыбка исчезла с его лица. – Нет, нет жизни! Зачем живут собаки, лошадь, крыса, в тебе ж дыханья нет?» [48]48
  Шекспир У.Король Лир. Перевод Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть]

– Да, – сказал Томас, чувствуя, как это начинает ему надоедать. – «Король Лир». Вы видели постановку в…

– «Моя египтянка, я умираю. Я умираю, но еще пока я заговариваю смерти зубы, чтобы успеть тебе напечатлеть последний из несчетных поцелуев». [49]49
  Шекспир У.Антоний и Клеопатра. Перевод Б. Пастернака.


[Закрыть]

Томас промолчал. Старик его будто не видел. Он смотрел сквозь Найта глазами, полными слез, и Томас вдруг осознал: то, что он принимал за представление на потеху туристам, на самом деле было своеобразным безумием.

– Мне пора идти, – сказал он.

– «Так. Свеча догорела, и мы остались в потемках». [50]50
  Шекспир У.Король Лир. Перевод Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть]

– Хорошо, – сказал Томас, пятясь. – Извините. Пока.

– «Все еще пахнет кровью. Все ароматы Аравии не очистят этой маленькой руки». [51]51
  Шекспир У.Макбет. Перевод А. Кронеберга.


[Закрыть]

Найт развернулся и побежал.

Он поднялся прямиком по Уотерсайд до Уорик-роуд, шагая быстро, стараясь поскорее уйти от старика, туристов, театров. Дойдя до Сент-Грегори-роуд, Томас остановился на углу и какое-то время торчал там неподвижно, закрыв глаза.

Он почувствовал, что ему нужно вернуться домой. Конечно, хорошо было бы разрешить эту загадку, но больше всего ему хотелось оказаться у себя дома и застать там Куми, ждущую его. Ему уже было все равно, сможет ли он когда-либо разыскать эту дурацкую пьесу, и мысль о том, что отрывки из нее попадут в безумное бормотание старика в фетровом костюме, тяжелым камнем легла на сердце Томаса.

Глава 73

Вернувшись в гостиницу, Найт обнаружил телефонограмму. «Есть лишний билет на „Двенадцатую ночь“ на сегодняшний вечер. Присоединишься? Тейлор».

Они встретились за полчаса до начала спектакля у входа в театр «Кортъярд», ставший главной сценой Королевской шекспировской труппы на время ремонта Мемориального театра. Снаружи неказистое здание напоминало склад, но внутри блистало роскошью. Широкая и глубокая сцена приносила действие прямо в зрительный зал.

Постановка оказалась замечательной, полной меланхолической тоски и отчаявшейся страсти. Виола в конце получала Орсино, а Оливия – Себастьяна, но в обоих случаях оставались сомнения относительно того, как все пойдет дальше. Антонио бросали, сэра Эндрю отвергали, а Мальволио бушевал, строя планы отмщения. Сэр Тоби скрепя сердце женился на Марии, а та выходила за него замуж в отчаянном порыве улучшить свое общественное положение. При этом она прогоняла шута Феста, а тот сокрушался об этом в своей последней песенке, бледной и затравленной. «Давно уж создан глупый свет. И я бы мог еще пропеть…» [52]52
  Перевод А. Кронеберга.


[Закрыть]

После окончания пьесы зрители дружно повскакивали со своих мест, своды «Кортъярда» содрогнулись от грома аплодисментов. Томас тоже поднялся.

– У тебя все в порядке, дружище? – спросил Тейлор чуть позже.

Они снова сидели в «Грязной утке», на этот раз забившись в укромный уголок.

Кивнув, Найт потянулся за кружкой пива.

– Постановка хорошая, – продолжал Тейлор. – Одновременно радостная и печальная. Острая. – Он рассуждал вслух, высказывая свои мысли, чтобы их упорядочить. – Интересно, как о ней отзовется вся эта научная братия, если она прилет сюда? Петерсон и компания. Давай уйдем отсюда. Если Петерсон начнет говорить про Лакана и Деррида, [53]53
  Жак Деррида (1930–2004) – французский философ-постмодернист.


[Закрыть]клянусь, я его ударю. Тебе никогда не приходило в голову, что таких, как он, нельзя пускать в театр? Они настолько упрямо настроены на то, чтобы увидеть на сцене собственное прочтение пьесы, что не могут понимать театр так, как обыкновенный человек с улицы. Лакан и Деррида! Храни нас Бог. У тебя точно все в порядке?

– У Куми рак груди, – сказал Томас.

– У Куми? – Тейлор уставился на него, разинув рот.

– Рак, – повторил Найт.

Ему по-прежнему требовалось сделать над собой усилие, чтобы произнести это слово, будто оно могло развернуться и наброситься на него самого. Но Куми сказала, что надо перебороть себя. Единственный способ оставить все позади заключается в том, чтобы употреблять это слово так же буднично, как «стол» или «Шекспир». Только тогда можно будет его не бояться.

– Извини, – пробормотал Тейлор. – Она… Как у нее дела?

– Довольно неплохо, учитывая ситуацию. Ей сделали операцию. Вроде бы все прошло нормально. Теперь на очереди курс облучения. – Тейлор молча смотрел на него, и Томас продолжил: – Она только что была здесь. Я сказал ей, что встретил тебя, и Куми спросила, как твои дела. Мы говорили об «Иголке Гаммера Гертона». Помнишь?

– Ну да, как же. Прелести академической драмы. У тебя все в порядке?

– Извини. Наверное, все дело в этом спектакле, «Двенадцатой ночи». Я хочу сказать… любовь и смерть, верно? Вот о чем писал Шекспир. Еще время. Что в конечном счете одно и то же.

– Утрата, – сказал Тейлор, и в его устах это слово прозвенело как колокольчик. – Наверное, главное – это утрата. Она сама и боязнь ее, что почти так же плохо.

Какое-то время оба сидели молча, уставившись в кружки с пивом.

– Вы похожи на этюды к скульптуре Родена, – вдруг послышался голос женщины, возникшей у них за спиной.

– Прошу прощения? – встрепенулся Томас.

– «Мыслитель», двойной вариант, – объяснила Катрина Баркер.

– У вас прямо-таки дар застигать меня врасплох, – пробормотал Найт.

– На самом деле это единственное, что я умею, – усмехнулась она.

– Полагаю, в этом городе многие считают иначе. Вы знакомы с Тейлором Брэдли? Мы вместе учились в аспирантуре.

Кивнув, она пожала Тейлору руку. У того был такой вид, будто его представили королеве: смущение, восхищение и немного ужаса.

– Где вы теперь, Тейлор?

– Преподаю в колледже Хэтти Джэкобс в Огайо, – ответил тот. – Небольшое учебное заведение с либеральными взглядами.

Баркер кивнула, но было очевидно, что она впервые слышит об этом колледже.

– Вы только что из театра? – спросила она. – У вас вид такой. Я нашла спектакль просто прелестным, а вы?

– Да, – подтвердил Томас, обрадованный ее словами. – Мне он тоже очень понравился. Мы как раз делились своими впечатлениями.

– На самом деле «понравился» – это слишком мягко сказано, ведь так? – вмешался Тейлор. – Мы были буквально потрясены. На мой взгляд, очень хорошо передана мощная динамика Шекспира, правда? Дом Оливии – это самый настоящий паноптикум, Мальволио претендует на власть, которой у него на самом деле нет.

Томас бросил на него удивленный взгляд. Тейлор прямо из кожи лез вон, стараясь произвести впечатление на Баркер.

– А я без ума от занавеса, – заметила та. – Такой богатый синий цвет. Восхитительно.

Найт кивнул, а Тейлор не сдавался:

– По-моему, постановщики попытались высказать свое мнение о логоцентрицизме и мужском начале.

Катрина Баркер недоуменно посмотрела на него, силясь разобраться в этом загадочном высказывании, но тут вмешался Томас:

– Не желаете к нам присоединиться?

– Благодарю вас, – сказала женщина, подсаживаясь за столик. – Но только на минутку. Я жду своих друзей.

Раскрасневшийся Тейлор не отрывал от нее взгляда.

– Я только что встретилась с довольно примечательным человеком, – заметила Баркер. – В Стратфорде живет один пожилой джентльмен, кажется, бывший литературовед. В свое время он считался большой величиной. Но затем, довольно рано, у него случился инсульт, и сейчас бедняга страдает афазией. Он говорит исключительно цитатами из Шекспира.

– Я с ним встречался, – сказал Томас, взбудораженный воспоминанием.

– Я уже видела его здесь, слышала о нем, но сегодня впервые разговаривала с ним, – продолжала Баркер. – Право, это очень печально. Потом мне пришлось полдня бродить по городу, чтобы выбросить все это из головы.

Найт кивнул. Было видно, что Баркер сильно расстроена случившимся.

– Это ужасно, – продолжала она. – Наверное, совсем как болезнь Альцгеймера. Потеря памяти, осознания того, кто ты такой, низведение до бессвязного бормотания чьих-то чужих слов. Просто ужасно и страшно. Я хочу сказать, а вдруг это произойдет со мной? Может, уже начинается?

– Вы так думаете? – вставил Тейлор.

Он вмешался в разговор, чтобы напомнить о своем присутствии, но ему было откровенно не по себе, словно он ощущал потребность сходить в туалет, но не хотел покидать своих собеседников.

– Временами мне кажется, что это уже случилось. Я вроде бы знаю, что хочу сказать в своих работах, но мне приходится выражать это через него, Уилла. Для меня, наверное, это даже не сам Уилл, а то, что мы нагромоздили вокруг него. Порой я задумываюсь о нашей профессии. Вы сожалеете о расставании с ней или же рады, что успели сбежать, пока она вас не затянула, насильно вскармливая своими штампами?

– Пожалуй, и то и другое, – признался Томас.

– Прошу меня извинить. – Тейлор встал, уходя, оглянулся на Найта и почти беззвучно произнес: – Задержи ее здесь.

Похоже, шепот не укрылся от Баркер. Она обернулась, провожая его взглядом, и вынесла свой вердикт:

– Очень серьезный молодой человек.

– Вероятно, он оробел в вашем присутствии, – заметил Томас.

– В отличие от вас.

– Нет. Меня восхищают ваши работы, ваш ум, но я не принадлежу к академическому сообществу, так что не боюсь выставить себя дураком.

– «Остроумие… помоги мне в доброй шутке! Умные люди, которые думают, что обладают тобой, часто остаются в дураках», – произнесла Баркер, цитируя отрывок из «Двенадцатой ночи». – «А я, который уверен, что не имею тебя, могу прослыть за мудреца». [54]54
  Перевод А. Кронеберга.


[Закрыть]Как вы думаете, этот пожилой джентльмен хочет что-то сказать, когда выдает эти цитаты? Выражает каким-то образом себя? Или для него это лишь пустые слова, заученные наизусть?

– Не могу сказать.

– Не знаю, что было бы хуже. Старик просто бормочет, или же если есть что-то методическое…

– …в его безумии, [55]55
  Искаженная цитата из «Гамлета».


[Закрыть]– закончил за нее Томас.

– Господи, – пробормотала Баркер. – Я уже дошла до этого. Как и вы.

– Мне кажется, что я непрерывно занимаюсь этим на протяжении нескольких недель, – заметил Найт. – Наверное, каждая вторая моя мысль – цитата из Шекспира. Сначала это было занятно. Мне казалось, будто я демонстрирую свои глубокие знания и образованность. Теперь это меня раздражает и… не знаю, угнетает, ограничивает, словно все мои мысли уже были кем-то высказаны до меня. Не так давно я бегал по развалинам замка Кенильуорт, мне угрожала смертельная опасность, а в голову лезли только строчки из проклятого «Генриха Пятого».

Баркер подняла брови, затем внезапно подалась вперед, вперила в Томаса проницательный взгляд и спросила:

– А о чем вы думали раньше? С вами определенно что-то происходит. Не знаю, что именно, но вы здесь явно не на своем месте. Дело вовсе не в том, что вы не преподаете в колледже. Я видела, как вы разговаривали с миссис Ковингтон, что само по себе в высшей степени примечательно. Большинство шекспироведов проходят мимо нее, ошибочно полагая, что она значительно ниже их.

– Профессор Баркер… – начал было Томас.

– Кати.

– Кати, – повторил Найт.

– Только не называйте меня так в присутствии вашего друга. У него, пожалуй, случится сердечный приступ.

– Вы знали Даниэллу Блэкстоун?

Баркер откинулась назад, внимательно посмотрела на него и проговорила:

– Я гадала, в чем дело. Рэндолл весь на взводе с тех самых нор, как встретил вас в Чикаго. Я два или три раза виделась с Блэкстоун, но нет, не знала ее. Если честно, о ней мне тоже почти ничего не известно. У нее были странные глаза, разного цвета. Один почти пурпурный. Смотреть на нее было неприятно, хотя, наверное, кое-кто, в основном мужчины, находили это… пленительным.

– Вы были знакомы с женой Рэндолла… профессора Дагенхарта?

– Не очень хорошо. Наверное, никто не общался с нею близко. Не выношу, когда об умерших отзываются плохо, но она была трудной женщиной. Рэндолл говорил, всему виной болезнь. Быть может, и так. Но эта желчная личность терпеть не могла здоровых людей. Рэндолл плясал вокруг нее изо дня в день на протяжении почти десяти лет, но в ответ видел одно лишь пренебрежение. Мне было больно смотреть на все это. Когда болезнь наконец разбила ее настолько, что она больше не могла выходить из дома, наверное, все их знакомые вздохнули с облегчением. Это просто ужасно, но такова правда. Она ничуть не щадила беднягу Рэндолла. Конечно, к ней тоже нельзя было не испытывать чувство жалости. Как же иначе? Но она с годами становилась все более жестокой. Дело было не только в болезни. Казалось, она знает о Рэндолле какую-то жуткую тайну, которую использует, чтобы держать его в руках, что-то вроде постоянного эмоционального шантажа.

– Это было как-то связано с его отношениями с Даниэллой?

– Возможно, хотя я всегда подозревала, что тут дело в чем-то другом. Жене Рэндолла доставляло удовольствие при посторонних делать какие-то мрачные намеки на его счет. В этом заключалась ее единственная радость в жизни. К тому времени как она умерла – это случилось лет шесть назад, – Рэндолл уже был настолько сломлен бесконечным рабством и унижением, что так и не смог оправиться.

– Вы понятия не имеете, что именно у нее на него было?

– Мы с Рэндоллом почти не общаемся за пределами научных кругов, – Баркер медленно покачала головой. – Если хотите узнать мое предположение, я сказала бы, что это имело какое-то отношение к Даниэлле Блэкстоун и уходило в прошлое.

– На сотни лет или только на четверть столетия? – уточнил Томас.

– Точно не могу сказать, но Блэкстоун и Рэндолл были связаны между собой на каком-то глубинном уровне, что может сделать только время. История, мистер Найт. Вот что это такое. Но если время строит, оно и разрушает.

– «Прожорливое время», – машинально процитировал Томас строчку из «Бесплодных усилий любви».

– Вот видите, – заметила Баркер. – С вами это тоже уже происходит.

Глава 74

На следующее утро Томас первым делом позвонил из гостиницы Куми, затем констеблю Робсону. Куми возвратилась в Токио и собиралась хорошенько выспаться перед первым сеансом радиационной терапии, назначенным на завтрашнее утро. После чего она хотела отправиться на работу, вопреки возражениям Томаса.

– Если процедура окажется слишком утомительной или болезненной, я никуда не пойду, – заверила его Куми. – Но у меня полно работы. Вот так.

– Тебе нужно отдохнуть.

– Видишь, Том, именно поэтому тебе лучше не приезжать. Мне сейчас больше всего нужно какое-то подобие нормальной жизни, – довольно резко ответила Куми.

– То же самое сказала Дебора, – пробормотал Найт.

Они поговорили о перелете в Японию, о постановке «Двенадцатой ночи», которую он посмотрел.

– Жаль, что меня с тобой не было, – произнесла Куми, слушая сбивчивый рассказ о том, почему пьеса ему понравилась.

– Мне тоже.

Через час Томас сидел вместе с констеблем Робсоном в полицейском участке Кенильуорта, а на столе перед ними лежала потрепанная папка в картонном переплете.

– Вы полагаете, кто-то хочет сохранить пьесу в забвении из-за того, что в ней есть? – спросил Робсон. – Что это может быть, например?

– Понятия не имею.

– Но это должно оказаться чем-нибудь значительным, верно? Чем-то таким, что поставит научное сообщество на голову. Так какие могут быть варианты?

– В биографии Шекспира множество противоречий. Например, утверждается, что он был католиком, да еще и голубым или как там это называлось в шестнадцатом столетии. Ходят споры относительно того, в какой степени он поддерживал монархию, и так далее. Все это может вызвать большой переполох в научных кругах, если будет доказано, но я с трудом верю, что такое может произойти из-за одной-единственной пьесы. Этого, конечно же, недостаточно, чтобы пойти на убийство.

– Допустим, какой-нибудь литературовед сделал ставку на то, что Шекспир, скажем, был католиком. Разве его карьера не окажется разбита, если новая пьеса докажет обратное? Или кто-то терпеть не может гомиков… – Он вовремя спохватился. – Гомосексуалистов. А эта пьеса доказывает, что Шекспир был таковым. Если у человека с головой не все в порядке, разве это не мотив скрыть пьесу, чтобы образ автора – как бы это сказать? – не был запятнан?

– Но в этом-то все дело, ведь так? Я просто не могу себе представить, как одна-единственная пьеса смогла бы это доказать, в то время как все остальные такого не сделали. Даже если в ней есть какое-либо категорически утверждение, оно станет лишь еще одним доказательством, которое нужно будет сопоставлять со всеми другими. Не вижу, как какая-то одна пьеса может полностью разрешить любое существующее противоречие.

– А вдруг в ней доказывается, что этот ваш Шекспир вовсе не автор всего того, что ему приписывают? – не сдавался Робсон. – Я где-то читал, как какой-то актер утверждал, будто пьесы, вероятно, написал некий лорд…

Вспомнив аналогию с «Западным крылом», приведенную Деборой, Томас покачал головой и ответил:

– Даже если это была бы правда, все равно непонятно, почему кому-то из литературоведов вздумалось сохранить в тайне новые доказательства. Пятьдесят лет назад шекспироведы, пожалуй, были консервативным сообществом, но это давно осталось в прошлом. Большинство ученых считают себя прогрессивными деятелями контркультуры, в общественном и политическом смысле. Сейчас мало кого из них интересует собственно человек из Стратфорда-на-Эйвоне. Есть даже те, кто не очень-то любит его произведения. Многие, не моргнув глазом, ухватятся за любые убедительные доказательства, которые поставят под сомнение его авторство. Этого не происходит потому, что нет никаких реальных свидетельств того, что Уильям Шекспир из Стратфорда не написал все те пьесы, авторство которых приписывалось ему при жизни. Не думаю, что в какой-нибудь новой вещи могут появиться доказательства, которые все изменят.

– Не знаю, – сказал Робсон, нахмурившись. – Если выяснится, что на самом деле эти пьесы написала королева или кто-нибудь еще… Наверное, это вызовет большой шум.

– Возможно, – согласился Томас, хотя на самом деле так не думал и хотел переменить тему. – Как звали тех девочек, которые погибли при пожаре вместе с Алисой Блэкстоун?

– Это я вам могу сказать, – Робсон взял со стола папку, раскрыл ее. – В комнате хранения вещественных доказательств полно коробок, относящихся к этому делу. Криминалисты прошлись по ним раз десять, но так и не смогли найти ничего полезного. Время от времени кто-нибудь начинает снова ковыряться в этой истории, но всякий раз безрезультатно. Если бы такое произошло сейчас, у нас были бы записи камеры видеонаблюдения и все такое, но тогда!.. В общем, не думаю, что мы когда-либо выбросим эти улики. – Помолчав, он сказал: – Итак, Алиса Блэкстоун, Филиппа Адамс, Элизабет Дженкинс, Дебора Сент-Клер и Никола Роджерс.

Пинна, Лиз, Дебс и Никки. Девочки из дневника. С фотографии.

Нахмурившись, Томас забарабанил по крышке стола и спросил:

– Что именно произошло?

– Это случилось двенадцатого июля тысяча девятьсот восемьдесят второго года. Девочки находились в школьном актовом зале. Было уже шесть часов вечера, и все разошлись по домам. Они над чем-то работали. У них был номер в предстоящем школьном концерте – то ли танец, то ли еще что-то. Подробности мы так и не установили. Девочки собирались в старом кафе «У Бруно». Теперь его больше нет, там химчистка. В общем, после школы они обычно отправлялись туда, но на сей раз остались в актовом зале, поскольку им нужно было репетировать танец или что там еще. Пожар вспыхнул в задней части здания. Мы обнаружили следы бензина, который использовал поджигатель. Наши эксперты определили, это было что-то вроде «коктейля Молотова»: бутылка бензина с горлышком, заткнутым горящей тряпкой. Ее, скорее всего, бросили в окно. Всех девочек обнаружили в так называемой зеленой комнате позади сцены. Пожар они, наверное, заметили только тогда, когда все вокруг полыхало и выбраться из здания уже не было никакой возможности.

– Дверь в актовый зал была заперта?

– Нет! – воскликнул Робсон. – Вот что самое ужасное. Если бы кто-нибудь из них выглянул в коридор на несколько минут раньше и учуял запах дыма, то они спокойно вышли бы из школы без единой царапины. Точнее, без единого ожога.

Робсон, обыкновенно такой веселый и общительный, был сильно взволнован. Он заново переживал все случившееся.

– В то лето в городе было несколько похожих пожаров. Все в пустующих зданиях. Мы считали, это развлекаются подростки, которым больше нечем заняться. Наркотиков в те времена еще не было, понимаете? Пьянство, вандализм, хулиганство, но… Не знаю. Уничтожение имущества встречалось редко. Мы, в общем-то, все понимали и, если честно, не очень-то подыскивали подросткам занятия. Все же пожар в школе стоял особняком.

– Во время других подобных случаев жертв не было?

– Ни одной. А после этого пожары прекратились.

– Вы считаете, во всех случаях действовал один и тот же поджигатель?

– Это еще вопрос, – сказал Робсон. – Первые пожары не изучались так пристально, как, наверное, следовало бы, так что информация по ним скудная. Но я знаю кое-кого из тех ребят, которые занимались этим делом, и они единогласно говорили, что тот случай был особенный. Во-первых, загорелось не просто большое общественное здание. Оно было единственным, где могли находиться люди.

– Считалось, что это было сделано умышленно? – спросил Томас. – Я имею в виду смерть девочек.

– Не вижу никаких причин думать так. Я даже считаю, что тот, кто поджег школу, не знал, что внутри кто-то есть. Если бы он хотел погубить девочек, то запер бы их в актовом зале. По чистой случайности никто из них не вышел в туалет или еще куда-нибудь и не увидел пламя, пока можно было еще… ну, понимаете.

– Выбраться, – закончил за него Томас.

– Верно.

– Подозреваемые были?

– Ничего серьезного. Несколько раз мы вызывали сторожа, потому что он должен был находиться в школе, когда начался пожар, однако все сходились в том, что единственным его преступлением является халатность.

– Он по-прежнему в этих краях?

– В определенном смысле, – грустно усмехнулся Робсон. – Похоронен здесь. Умер лет десять назад. Остаток жизни бедняга провел в беспробудном пьянстве. Наверное, винил себя в том, что не оказался на месте. Но никто даже не думал, что пожар устроил он.

– Можно, я еще раз просмотрю список?

Робсон протянул ему листок, и Томас переписал имена, снова испытывая то же самое отчаяние, которое охватило его, когда он их впервые услышал. Он был почти уверен, но теперь…

Внезапно Найт вскочил и спросил:

– Где здесь ближайший книжный магазин?

– Есть один на Талисман-сквер.

Не успел Робсон договорить, как туда добраться, как Томас уже выскочил за дверь.

Он вихрем пронесся по магазину, ища взглядом указатели «Детективы и остросюжетные боевики». Схватив с полки первую попавшуюся книгу Блэкстоун и Черч, он открыл обложку и нашел страницу с авторскими правами. Там, под набранными мелким шрифтом выходными данными, стоял копирайт. Под ним значились имена Даниэллы Блэкстоун и Эльсбет Адамс.

«Пиппа Адамс», – с гулко колотящимся сердцем подумал Томас.

Эльсбет Черч писала под псевдонимом, ставшим ее официальной фамилией. Однако по документам она была Адамс. Дочь этой женщины сгорела живьем вместе с Алисой Блэкстоун.