Текст книги "Беременная для Зверя (СИ)"

Автор книги: Эллен Росс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)

Глава 11. Зверь

Отравить задумала не иначе. Иначе зачем это всё? Хавку накладывает, прислуживает, смирение мне показывает…

Дрожит, дрянь.

Как бабочка дрожит и смотрит на меня. Ублюдскими глазами. Глазами Пороха. Они у неё один-в-один как у папаши. Редкий цвет. Как самаркандская бирюза.

Прикрыть бы эти зенки так, чтобы не пялилась в меня глазищами и не дырявила взглядом насквозь.

– Отравить меня хочешь, шкура? – снова спрашиваю и трясу её, как мешок с картошкой.

Всю правду из тебя вытрясу, ведьма.

Её зубы стучат. Как бусины чёток. Она маленькая. Хрупкая в моих руках. Я эту тонкую шею одним нажатием могу сдавить. Убить её не тяжелее чем новорождённого котёнка.

– Что подсыпала мне? Говори!

– Н-н-н-ничего! Клянусь! Ничего!

Реветь начинает. Опять. Бесит. До одурения раздражает. От слёз её глаза становятся ещё больше. Как у мультяшных кукол.

Она вся как куколка. Крохотная. Мне едва в плечо макушкой упирается. Стройная. Но там где надо – всё выпуклое и округлое. В ладонь просится. Манит примять пальцами.

Волосы тёмные. Густые. Но лёгкие и пушистые. Губы на лице выделяются. Пышные и красные как маки. Искусанные. Изгрызть бы их, как голодный пёс грызёт сырое мясо, чтобы не врала.

А она врёт.

Не может не врать.

И смерти моей хочет.

Я пришёл за ней. Мстить её отцу, прирезавшему родных у меня на глазах.

Чешет она знатно, что про папашу не слышала. Уверен, что врёт. Не может она не знать, что её отец держит в страхе, в кулаке многих.

Ублюдок без чести и без достоинства. Психопат. Жестокий убийца. Падаль гнилая.

И как только от такого могла родиться красотка?

Нарочно она такой вышла. Это умысел хитрый. Быть такой соблазнительной, чтобы у каждого мужика в мозгах коротило при взгляде на эти губы пышные и на глаза, как у ребёнка.

Но кровь в ней течёт ублюдская. И дрянь эта смерти заслуживает. Её бы пустить подо всех. По кругу. Раз десять. Потом вышвырнуть.

Но при одном взгляде на связанную малышку намерения поменялись.

Как будто кто-то в голове рубильник щёлкнул. Нет – и всё. Подо мной эта тварь лежать будет. Обрюхатить её хочу. Пусть ублюдка мне родит, в котором от Зверя и Пороха крови будет поровну.

Выращу из него пса. Злобного и дикого. Земля содрогнётся, когда он пойдёт по моим стопам. И будет Порох корчиться в муках, зная, что его кровь родная теперь в моей власти. Не просто мне принадлежит, но испорчена мной. Помечена. Растоптана.

Мой пропускной билет на бал к Сатане.

Но дрянь что-то задумала. Нашла яд. Интересно, где она нашла отраву поганую?

Вдруг яд всегда при ней был?

Её не обыскивали. А у баб, как известно дырок много. Прячь – не хочу.

– Достань яд, шкура! – встряхиваю девчонку.

Зубы приходится стискивать. Слёзы её мне по нервам бьют. Как будто оголённым проводом прямо в мозг тыкают.

Держу куклу одной рукой за плечо. Второй рукой штаны с её задницы спускаю. Признаваться не хочет. Значит, самому проверить надо.

– Пожалуйста-а-а-а! Не надо! Я ничего… не травила!

Хлопает дверь.

– Ты её во время ужина объезжать будешь? – спрашивает Ризван. – Дай пожрать спокойно, потом развлекайся.

Руки замирают на месте. Девчонка болтается, как ленточка на ветру.

– Что ты сказал?

Оборачиваюсь. Друг мой хавку без страха поглощает. Не давится. Солонку к себе подтягивает.

– Не досолила, Арина. Значит, не влюблённая.

Ризван ерунду какую-то несёт. Шутит. Ложкой черпает из тарелки. Жуёт. Глотает.

– Жрать не боишься? – спрашиваю.

Ризван даже не оборачивается.

– Чего бояться? Думаешь, отравить хочешь? Напрасно. Я с неё взгляда не сводил. Жратва вкусная, кстати. Только подсоли.

Глава 12. Зверь

Смотрю на дочь Пороха. Как она в комок сжалась. Ревёт. Ревёт так много, что по её подбородку влага стекает на мой кулак. Куколка своими слезами умывается.

– Не соврала, значит.

Разжимаю пальцы. Девчонка испуганно к стене прижимается. Трясётся. От страха икать начинает. Смотрит на меня. Но как будто не видит. Или кого-то другого на месте меня видит. Нелюдя.

Я иногда и сам забываю, как выгляжу. Вместо рожи моей в отражении зеркала тьма размазана чёрным пятном. А за ней чужак. Без имени.

Ризван по привычке иногда забывается и обращается ко мне иначе. Шесть букв называет. Как будто это я. Он ошибается. Нет того человека. Есть только Зверь.

– Штаны спусти. Проверю. Не спрятала ли чего! – приказываю.

Нутро каменеет от мысли, как буду пальцами её мять. Трогать. Ощупывать.

Вместо того, чтобы штаны снять, она карманы на штанах выворачивает.

Совсем тупая? Или просто дурочкой глухой прикидывается?

– Нет у неё ничего, – подаёт голос Ризван.

– Проверял? – уточняю.

Ризван следит за безопасностью. Если он всё проверил, значит, он верный товарищ, на которого я положиться могу. Спиной повернуться, не боясь, что он меня финкой пырнёт исподтишка.

Проверил – это хорошо.

И почти сразу же меня напополам раздирает.

Пальцы сами в кулаки стискиваются. Аж кости хрустят. В голове бьёт молнией мысль. Трогал её? Если да, то мне его убить хочется. На этом самом месте.

– Я её и пальцем не трогал, – поворачивается Ризван.

Он меня хорошо знает. Понял, о чём я думаю.

– Тогда откуда уверенность, что она ничего не прячет?

– Ну, проверь сам. Если хочешь. Только говорю тебе – нет в ней ничего. Целая она. Всюду. Даже и не знает, что и где затарить можно. Но ты, красавчик, научил её. Прямо сейчас. Так что в следующий раз проверить не помешает, – Ризван ложкой работает и говорит, как будто усмехается.

Опускаюсь на стул.

– Сядь! – приказываю девке.

Хлопаю ладонью по бедру, показывая ей место.

На пол бы её спустить и держать, как шавку, на поводке. Но на бедре приятнее.

Девка опрометью бросается. Видно, злить боится. Садится ко мне. Я её веса вообще не чувствую. И её саму тоже. Как будто пылинка неживая на мне. Едва дышит. Приходится ладонью проверить – на месте ли она.

Пробую еду. Но сначала на Ризвана смотрю. Опасаюсь. Меня много раз убить пытались. Я постоянно жду, что опять попытка будет. Но Ризван жив и кажется довольным.

– Ты заставил её жрать готовить?

– Ей заняться нечем было, – туманно отвечает Ризван.

Пробую еду. Готовлюсь блевать и харкать, думая, что невкусно. Но получается наоборот.

Поглощаю еду, приготовленную руками дочки Пороха. Непривычно всё это. Даже если есть рядом баба, она меня по-другому встречает. И предлагает не пожрать и отдохнуть, а напрячься в постели. Или сама напрягается передо мной на коленях. Обслуживает, как надо.

– Не ресторан, но жрать можно, – говорю девке и спрашиваю. – Сама голодная?

– Нет, – едва слышно отвечает, бледнея.

– Голодная, – возражаю. – Бери ложку и ешь. С одной тарелки со мной. Это твоё место. Усекла?

Кивает. Послушная становится. Как шёлк. Или просто действует как робот. Не знаю, почему это раздражает.

Мне погано внутри. Как будто кишки в узел заматываются и колет. Рука сама поднимается, чтобы потрогать малышку. Осторожно. Кончиками пальцев. Кажется, это нежностью зовётся. Только я на неё больше неспособен. Жесты резкие. Чёткие.

Но в голове сомнения. Как будто не заслуживает девчонка такого отношения. Другой кажется. Светлой, чистой. Глаза зеленющие, точно ведьминские глаза.

Крошка невинная или просто хорошо играет?

Глава 13. Арина

С трепетом ожидаю окончания ужина. Мужчины переговариваются вполголоса. Потом Зверь меня шлепком прочь отправляет. Я посуду со стола прибираю, страшась того, что будет. Сейчас тарелки грязные и казан отдраю, стол протру – и нет мне спасения от внимания мужчины.

Подонок то и дело дырявит меня своим взглядом. Насквозь пронизывает. Я голову ниже пригибаю и стараюсь не смотреть. Но Зверь то и дело ко мне обращается.

– Эй, Малая…

Ему нравится называть меня так. Малая. Иногда крошка или малышка. Но чаще – Малая. Грубовато. Неотёсанно. Он и есть такой – огромный мужлан, бандит с дороги.

Взгляд на него осторожный вскидываю. Его пухлые губы раздвигаются в ухмылке нечеловеческой. И каждый раз так. Стоит мне только прикинуться невидимкой, как Зверь окрикивает меня. Приказывает держаться рядом.

Он просто дёргает меня на себя. Вертит. Пальцами своими клеймит. Ладонями талию стискивает. Как вещь. Крутит словно чётки перекидные, не задумываясь. Но права свои чётко заявляет.

Он трогает меня как предмет. Его щипки и тычки – не объятия и не прикосновение как к женщине. Это пугает меня. До дрожи. Я словно человеком быть перестаю и в тварь бессловесную превращаюсь. Зверь лепит он из меня куклу послушную, пластмассовую.

Хочется спросить про неизвестного мне Пороха, родством с которым Зверь меня попрекает.

Жутко. До дрожи. До икоты. Поджилки трясутся.

Ризван сказал – Зверь сам расскажет. Если захочет. Но как спросить этого монстра и не нарваться на очередное унижение?

– Завтра выдвигаемся? – предлагает Зверь.

Ризван задумывается. Я замечаю, что для Зверя слово Ризвана многое значит.

– Думаешь, стоит? – Ризван хрустит костяшками пальцев. – Я бы затаился. Выждал. Осторожность не помешает, но…

Зверь напрягается. Я вижу, как каменеют его плечи. Линия тела становится жёсткой, угловатой. От него веет опасностью и близостью смерти.

– Но что?

– Ты многих взял. Наши, Пятый и Немец со своими бригадами. Ещё пару сошек мелких. Вроде Тахира и Вялого… Но и у них люди есть. В итоге много нас. Чересчур много.

Ризван расставляет на столе предметы – хлебницу, солонки, перечницу, просит подать ему ещё парочку столовых приборов.

– Спасибо, Арина.

Ризван по имени ко мне обращается. Словно напоминает мне, что я существую. Цепляюсь за своё имя как за соломинку. Я должна быть сильной. Выстоять. Как ива – гнётся, но не ломается.

– Видишь?

– Вижу, что ты весь стол заставил, – усмехается Зверь. – И что дальше?

– А то, что вся деревня гудит, как улей. И если мы ломанёмся завтра, шума будет много.

– Мы и так пошумели, когда приехали, – скалится Зверь. Белозубая усмешка на его лице пугает.

– Вот именно. Надо было действовать тише.

– Нет, брат. Девка была без охраны. Но вдруг всё было бы по-другому?

Я замираю на месте. Стою по левую сторону от Зверя, едва дыша. Получается, это всё… только из-за меня? Нет… Зверь точно психопат. Сумасшедший. Не иначе.

– Как видишь, не охраняли, – пожимает плечами Ризван. – Теперь свалить бы надо. По-тихому. Думаю, тачки не зря рыскали чужие. Ждут нас.

Ризван вилками на столе выкладывает линии, как дороги. Зверь усмехается. Ныряет в карман, доставая дорогой смартфон. В его огромной руке последняя модель американского телефона кажется игрушечной.

– Ты как древний дед, брат. На карте бы показал, – машет Зверь телефоном.

Снимает блокировку экрана отпечатком. Я осторожно через плечо заглядываю. На главном экране фото. Девушка. Совсем молодая, как школьница вчерашняя. Мальчик маленький у неё на руках. Темноволосый. Глаза огромные, тёмные. Это всё, что я успеваю разглядеть.

Зверь меня резко за шею обхватывает и к столу пригибает.

– Посмотреть хочешь? – ядовито шепчет. Хрипло и низко. Прямо в ухо. Дыханием своим опаляет, как кипятком плещет. – На меня лучше посмотри. И лицо моё запомни. Это последнее будет, что ты перед смертью увидишь. Мне ты принадлежишь. В счёт многих жизней пойдёшь.

Зверь отпускает ладонь и легонько меня толкает прочь.

– В угол забейся, чтобы не видел! А то шея твоя так и просится, чтобы её сломали.

Прочь бросаюсь, как мышь, мечтаю в нору забраться, чтобы не видели и не слышали.

– Куда? – настигает окрик резкий. – В этот угол сядь, чтобы я тебя видел.

Приходится сесть между холодильником и стеной. На стул. К стене прислоняюсь плечом.

Небольшая кухня быстро наполняется гулом голосов.

Зверь позвал главарей – Пятого, Немца, Тахира и Вялого. Пятого я уже знала. Немец оказался татарином. Невысокого роста, но крепкий и широкоплечий. Вялый внушал опасения – говорит мало, сидит боком. Но взгляд у него мутный и сам мужчина – скользкий, как угорь или мурена.

Из разговоров я поняла только то, что бандиты решили уехать через день на рассвете, разделившись.

Мне никто не разрешал вставать. Поэтому я сидела. Кажется, сидя уснула. Под бубнёж, громкий смех и грубый мужской говор. Потом вдруг пол покачнулся под ногами. Но быстро перестал качаться. Мягким стал. Пушистым, как одеяло.

Дёрнулась в сторону. Но резко меня обратно прижали. К кровати или к полу – не понимаю уже, что и где. Только теплом веет отовсюду. Пахнет пряно и резко. Мускусно.

– Спи! – тяжёлое дыхание обжигает затылок.

Сопротивляться сил нет. Меня выжали и выпотрошили.

Скомандовали спать – и засыпаю.

Только понимаю, матрас прогибается. Рядом Зверь вытягивается во весь свой огромный рост. Не человек, а гора живая, жаркий вулкан.

Ладонь свою на шее мне кладёт. Тяжёлый гнёт. Чтобы выбраться не смела даже во сне.

Глава 14. Арина

Просыпаюсь. Темно и жарко. Комната незнакомая. Где я? Паника цепко за горло кусает и царапает. Пытаюсь подняться. Но тело со всех сторон словно лентой обжигающей обёрнуто.

Мне душно. Ни вздохнуть полной грудью, ни выбраться. Прислушиваюсь. Мерное дыхание рядом раздаётся. Тягучее и медленное. Успокаивающее. И тепло это обжигающее напоминает жар печи. Когда с морозной улицы забегаешь и к печи садишься, чтобы прогреться.

Медленно двигаю руками и ногами. Пытаюсь перевернуться на бок. Еле удаётся. Но в следующее же мгновение меня в охапку сгребают и вжимают. Резко и сильно. Как будто в каменную стену со всего размаху втискивают.

Пальцы на спине давят так, что я боюсь в лепёшку превратиться. Страшно быть раздавленной под каменным прессом.

Сдавленно хриплю. Барахтаюсь, как мелкая рыбёшка, в обжигающем тепле мужского тела.

События вчерашнего дня быстро перед глазами проносятся. По голове оглушают. Словно обухом. Сразу всё вспоминается – и чужаки, и головорезы, и смерть деда. Вздрагиваю всем телом. Мерное дыхание сменяется утробным урчанием хищника. Зверя голодного.

– Куда собралась, Малая? – голос у него после сна ещё более хриплый.

Как будто наждачкой у него горло дерёт. А у меня мурашки от этого низкого голоса проносятся. Внутри что-то сжимается и начинает трепетать. Часто-часто. Жаром странным опаляет. Он как будто в груди горит и ниже скользит. До самых кончиков пальцев ног.

Зверь меня ещё крепче хватает. Очень крепко держит – не вырваться.

– Отпускать не собираюсь. Если только по нужде, – объясняет.

Потом руку убирает и приподнимается на локте. Я открываю глаза. Мне немного неловко. Я ещё никогда с мужчиной не спала. А с ним вообще страшно даже рядом держаться, не то что бы лежать. Зверь на правом локте приподнимается.

– Сегодня похороны будут. Потом немного потолчёмся. Здесь переночуем, но ты сильно губу не раскатывай. Перед рассветом выезжать будем. Так что готовься. Истерить не будешь.

Он не спрашивает. Он заявляет. Что всё будет только по его воле – и никак иначе.

– Усекла?

– Да, – шепчу, мечтая отдалиться от этого криминального амбала.

Зверь внезапно надо мной склоняется. Носом воздух втягивает. Ведёт по шее, рычит утробно, как хищник.

– Вкусно пахнешь. Не мылась вчера, но пахнешь сладко, – одобрительно кивает. – Как конфета.

Я жду, что оно отодвинется. Или сделает ещё что-то. Лишь бы разорвать затянувшееся ожидание. Но он не делает ничего. Просто лежит. Обжигает жаром стального тела. Смотрит… Как будто дыру во мне прожечь хочет.

Ожидание выматывает больше всего. Я уже готова биться в истерике. Слеза ползёт по щеке. Щекочет кожу возле уха.

– Чё, Конфета, не нравлюсь я тебе?

Он серьёзно спрашивает? Как он может кому-то нравится?! Не уверена, что на всей планете найдётся хотя бы одна женщина, готовая лечь с ним в кровать по доброй воле. Нет таких. Нормальных точно нет. А продажные и гулящие – не в счёт.

Другая бы на моём месте точно соврала бы. Но я не могу. Он бандит. Псих без царя в голове. Беспредельщик.

– Не нравишься, – говорю и словно нарочно глаза продолжаю держать открытыми.

Цепляюсь за его умопомрачающий, тяжёлый взгляд. Там черти беснуются. В полной тьме.

– Не нравлюсь.

Произносит тихо. Не угрожающе. Просто констатирует факт. Но от этого ещё больший мороз по коже продирает. Как будто тёркой прошлись и верхний слой содрали. До крови.

Потом Зверь вдруг резко отталкивается от кровати и рывком встаёт.

– Так ведь и ты мне, Пороховское отродье, не нравишься. Планы у меня на тебя. Определённые, – говорит он и зачем-то стаскивает со своего мускулистого тела футболку.

У меня в горле разом пересыхает. От вида его груди. С налитыми мускулами. Торс вылепленный и чёткий. Все мышцы прорисованы. Теперь, когда он наполовину без одежды, его тело кажется пропорциональным. Таким же мощным и подавляющим, но гармоничным.

Замечаю чернила. На груди что-то набито и на руке левой. На бицепсе.

– Задницу от кровати отрывай, Малая, – швыряет в меня свою футболку. Она пахнет потом, мускусом, мужчиной и немного дорожной пылью. – Приведи себя в порядок. Пошевеливайся.

Глава 15. Арина

Зверь поворачивается ко мне спиной. Я машинально оцениваю разворот его плеч. Но потом скольжу взглядом ниже. Крик застревает в глотке, как крупный камень. Ладонь прикусываю, чтобы не заорать. Спина полностью шрамами исчерчена. Как будто с него вороны огромные мясо вживую склёвывали. Где-то шрамы очень глубокие. Где-то всего лишь побелевшие полоски тонкие, едва заметные. Но места живого на нём очень мало. И почему то кончики пальцев чешутся, чтобы потрогать. Вживую ощутить этот кошмар. Или убедиться, что это мираж и моё больное воображение.

– Шевелись, Конфета. Или я тебе скорости придам, – бросает мне Зверь через плечо.

Топает по дому. Я иду за ним по пятам, как собачонка. Он рывком дверь распахивает и жмурится от ярких лучей солнца, бьющих прямо по глазам.

Я застываю, как вкопанная. Его фигура тёмная, полностью чёрная против света. И лучи солнца вокруг. Только они его огибают. А он как будто пьёт их своей чернотой. И отбрасывает тень – длинную и пугающую, прямиком на меня.

Есть в нём что-то неизвестное. Цепляющее. Как острый крюк, который с мясом душу выдирает. Я это чувствую сейчас. Стою, едва дыша и понимаю, что с ним я собой быть перестану. Шагну за ним – по своему желанию или против воли – разницы нет. Но от меня только пыль останется. Сломает он меня. Изнанкой наружу вывернет и переделает по-своему.

– Полотенце тащи мне по-быстрому! – слышится приказ Зверя.

Я стараюсь его не злить и исполняю указание, не медля. Выхожу с полотенцем, взятым с полки.

Зверь хмуро смотрит на меня.

– Жди, пока рожу умою…

Теперь я этому головорезу прислуживать буду, что ли?

Зверь окунает голову в бочку с водой. Резко вскидывает голову и отфыркивается, как животное. Вода стекает по его лицу. Ресницы намокли и слиплись. Капли воды по шее на грудь стекают. И в каждой из них солнце пляшет. Яркое, утреннее и весёлое. Только мужчина рядом со мной – как оживший кошмар. Душегуб проклятый.

– Давай сюда…

Резко выдёргивает полотенце из моих рук. Отирает шею и волосы.

– Ризван тебя проводит. Шмотки в сумку собери самые необходимые. Трусы, лифчики.

– Хорошо.

– Прокладки тоже бери, – добавляет Зверь. – У вас, баб, это всегда в неподходящий момент начинается. Потечёшь красным в дороге и загадишь салон, языком счищать будешь. Никто останавливаться не станет.

Боже. От его слов мне становится физически дурно. Тошнота подкатывает. Пальцами сжимаю нижний край кофты, мечтая, чтобы язык у поганого бандита хоть бы раз сломался и не смел такие гадкие вещи говорить.

– Ризван! – зовёт Зверь.

Кавказец появляется очень быстро. Как верный пёс, который только и ждал, пока его кликнут.

– Отведи Малую. Пусть собирается. И скажи, чтобы баню растопили. Хочу попариться на дорогу… – отдаёт приказы.

– Хорошо. Будет сделано, – кивает Ризван и подталкивает меня под локоть. – Вперёд, Арина.

Я покидаю двор дома быстрым шагом. Облегчённо дышу. Наверное, слишком радостное у меня выражение лица выходит. Потому что Зверь мне вслед опять слова кидает:

– Эй, Конфета…

Останавливаюсь, как вкопанная. Что ещё этому упырю от меня понадобилось? Зверь ухмыляется.

– Я терпеть не могу сладкое. Меня от него блевать тянет… – ржёт, довольный своими словами. – Чё встала? Гони давай в указанном направлении!

Глава 16. Арина

Вещи собираю под пристальным взглядом Ризвана. Пальцы трясутся, когда приходится трусики и лифчики складывать в присутствии мужчины чужого.

Раньше из мужчин моё бельё только врач видел и Коля. Совсем немного.

При мыслях о Коле в груди так противно ноет. Не больно. Просто больше мерзко как-то. Вспоминаю, как он уходил трусливо. Почти бежал и в сторону мою смотреть боялся. Только под ноги себе смотрел.

Внезапно злостью меня прожигает. Хорошо, что я не успела ему свою девственность отдать. Недостоин он сорвать и присвоить её себе.

Теперь моя невинность бандиту достанется. У него рожа зверская и руки по локоть в крови. Но он хоть честно говорит, что я для него не человек даже. Открытая, звериная честность. Не то, что Колины слова о любви и светлом будущем. Хотя на деле он и от разговора с Кристиной очень ловко ушёл, якобы надо было срочно в город податься. А его фурия бывшая на мне оторвалась.

– Не зависай! – слышится негромкий, но внушительный голос. – Ты над этими трусами в горошек уже пять минут сидишь и думаешь…

Словно просыпаюсь. Торопливо запихиваю бельё в клетчатую сумку. Добавляю несколько спортивных штанов и кофт. Дверца шкафа немного поскрипывает. Распахнув его, замечаю платье. Цвета слоновой кости, с прозрачным тюлем поверх пышной юбки. Он расшит золотистой нитью.

Трогаю платье пальцами, едва дыша.

– Свадебное, что ли? За кого замуж собралась? – хмыкает кавказец.

– Нет. Не свадебное. Выпускное, – шепчу. – Я школу только год назад закончила. В колледже немного отучилась. Потом дед слёг, мне пришлось учёбу бросить. Но меня в школу пристроили. Учить начальные классы. Всё равно больше некому. Старая учительница уже еле ходит…

Не знаю, зачем я всё это объясняю. Как будто себе напоминаю, что у меня жизнь была. Не самая успешная, может быть, но по-своему счастливая. Сейчас понимаю, что всё это в прошлом. И проказы первоклашек, и вечера над их тетрадками, и стариковское ворчание деда, и прогулки поздними вечерами с друзьями.

Но беда пришла, зыркнула пристально – и рядом никого не осталось. Ни одного друга. Может быть, и не было их у меня никогда.

Уверена, что за меня только дед вступился, если бы ходить мог и силу имел, как раньше, когда с одного удара топора полено надвое раскалывал…

Вспоминаю, как я платье это вместе с дедом выбирала. Деда Лёша не любил в город выбираться и меня одну никогда не отпускал. Всегда только в большой компании. Но в тот раз сам вместе со мной поехал и принарядился, как на праздник – пиджак белый и кепку достал. Они на обратном пути в нашем автобусе пыльном запачкались. Но я помню, как дед важно нёс моё платье в шуршащем целлофане и всем хвастался, что его внучка самая красивая на выпускном балу будет.

– А ну перестань! Сырость развела! – меня за плечи встряхивают. Я и не помню, как на пол сползла и в платье вцепилась обеими руками. – Будешь послушной кралей, Зверь тебе платья в сто раз красивее купит! – рубит словами Ризван.

Выдёргивает платье из моих пальцев.

– Не в платье дело, – охрипшим голосом говорю я. – Вам, уродам, не понять.

Откуда только смелость берётся? Слова сами выскакивают. И страшно, что меня накажут. Только поздно уже слишком. Кавказец руку заносит и опускает. Только треплет за шиворот кофты.

– Тебе, Арина, лучше язык за зубами держать. Я женщин не бью. Но другие не только бьют. Но и калечат. Хочешь на похоронах присутствовать – одевайся, как положено. Иначе деда без тебя закопают, и проститься не успеешь.

Слова Ризвана о похоронах деда отрезвляют больше всех прочих угроз. А я ведь даже не знаю, где дед сейчас и собрали ли его в последний путь, как полагается. Кто-то всё решил за меня, а я только наблюдатель сторонний.

Дальнейшие сборы – это и не сборы вовсе. Я запихиваю под руку всё, что кажется важным. Ризван стоит надо мной грозной тучей. Мысли о похоронах перебивают всё. Кажется, я даже не застёгиваю сумку. Иду за бандитом как во сне. Дороги под ногами не вижу.

Спотыкаюсь и падаю. Сумка на бок падает и всё моё тряпьё вываливается. Прямо под ноги головорезам, собравшимся возле дома, облюбованного Зверем.

Бандиты потешаются. Ржут, как стадо коней. Один из ублюдков трусики мои носком ботинка подцепляет.

– Глянь, я такие трусы только у бабки своей видел!

Собираю всё под пристальными, сальными взглядами. Они меня словно не только ощупывают. Но раздевают и вертят, как хотят. Куском мяса себя ощущаю.

Ризван не вмешивается. Стоит в стороне и молчит. Видно, это нарочно из-за того, что я уродами их всех назвала. Но разве я не права? Они такие и есть. Уродство у них не внешнее, а внутри всё гниёт и в крови тонет.

Головорезы продолжают потешаться. Меня никто пальцем не трогает. Помнят слова Зверя о неприкосновенности. Но эти словечки и плевки склизкие ничуть не лучше.

Один из бандитов, совсем обнаглев, трусики из пальцев моих выхватывает и растягивает.

– Парни зацените!

– Монашеские тряпки, не?

– Видно, ты не тех монашек видел. Я других монашек люблю! Поразвратнее!

Гогот и ржач.

– Отдай! – требую.

Замираю перед амбалом. Он выше меня на полголовы и намного сильнее. Двумя пальцами трусики мои держит и размахивает, словно веером.

– Достань – отдам.

Ухмыляется. Весело ему, поганцу.

– Отдай.

Ногти в ладонь впиваются. Дрожу от напора эмоций. Слёзы стынут в глазах. Кожа леденеет от напряжения. Хочется в рожу этому уроду плюнуть так, чтобы захлебнулся своим гнусным смехом.

– Ты тупой? – звучит звериный рык.

Бандит сразу мельчает. Осанка прогибается, взгляд тускнеет и трусливо в сторону мечется. Туда, откуда грозный оклик Зверя слышится.