Текст книги "Беременная для Зверя (СИ)"
Автор книги: Эллен Росс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)
Глава 52. Арина
Головорез оказывается упрямым. Конечно, приказу чёткому следует – сидеть здесь, в этом месте, следить за мной. У меня и проблемы-то нет, как и нужды сильной. Что говорить собираюсь – сама не знаю. Неприятно гадать, по какой нужде Зверь знакомых баб навещает.
Заставляю себя успокоиться и на спинку кресла откинуться. Нужно о другом думать. О чём угодно.
– Почему Пятый? – спрашиваю. Плевать мне на самом деле. Но надо хоть за что-то уцепиться.
– Чё?
– Почему у тебя кличка Пятый? Не просто же так…
– Боюсь тебе, мадемуазель, такие сказки нельзя на ночь рассказывать. Похабные слишком, – склабится. – Нянька опять же, прознает, зубы мне пересчитает. Сиди и жди… Скоро явятся.
– Как зовут тебя? Хотя бы это скажи.
Головорез оборачивается и смотрит на меня удивлённо, словно впервые видит.
– Тимоха.
– Тимоха – это Тимофей? – киваю. – Хорошо, Тимофей. Мне в туалет нужно сходить.
– Ти-мо-фей, – задумчиво тянет Пятый. – Меня последний раз только мамка так звала. Все остальные по фамилии или по кличке, – немного задумчиво отвечает Пятый. – В туалет, значит, надо. Посикать требуется? – ржёт Пятый, гнусной усмешкой стирая своё временное замешательство. – Пойдём, провожу. Есть хочешь? Давно в дороге уже. Тут заправка есть и кафе круглосуточное при ней же имеется.
Пятый помогает выбраться из машины. Заправка, в метрах пятистах от нас, не больше. Мимо машин припаркованных проходим. Туалет на заправке самый простой, крохотный, но опрятный. Пятый меня под дверью дожидается, потом в кафе заводит.
– Выбирай чё хочешь, – предлагает радушно. – Только хрень вот эту с томатной подливой не заказывай. Изжога потом допекать станет. Простое чё-нить бери. Чем проще, тем меньше шансов, что говна напихают.
– Специалист по вредной еде? Сам тогда закажи. Я к домашней еде приучена, а не к столовским изыскам, – прошу.
Бритоголовый мужчина неторопливо изучает меню забегаловки, размером в половину листа А4, заказывает пюре картофельное, суп с фрикадельками, хлеба и чай чёрный. С сахаром. Сам пакетики в чайник закидывает и держит их там до состояния черноты, потом сахара добавляет ложки три или четыре, наливает в чашку. Смотрю в неё, там не чай, а дёготь какой-то.
– Пей, – хмыкает. – Кофе здесь говно, лучше чифира хлебнуть.
Принимаюсь за еду. В кафе крохотном не только я и Пятый сидим. В другом углу трётся Кристина с мужиками, заигрывает. Пятый направление моего взгляда перехватывает и усмехается.
– Не баба, а резина. Хрен утопишь – всплывёт. В деревне вашей тоже такой была?
– В городе у нее пробиться не получилось. В город поехала, но вернулась. Теперь обратно рвётся. Всеми доступными методами.
– Ага, всеми доступными щелями лучше скажи, – усмехается Пятый. – Ставки делаешь?
– Что?
– Да мы тут на бабки спорим, как быстро она Немцу и его братанам надоест! Можешь тоже поставить.
Ловит мой возмущённый взгляд и абсолютно невинно интересуется:
– Ну а чё? Сколько, по-твоему, она продержится?
– Я на людей не ставлю, – отрезаю. – Сколько продержится – её проблемы. Сама вызвалась.
– Нравится ей на хрен наскакивать, ничего не поделаешь. В притон закинь, потом ещё Мамкой для всех шалав станет, – рассуждает Пятый. – Если по дурости раньше не сгорит, конечно. Жадность фраера сгубила. Нужно вовремя аппетит умерять. Жаль, не всегда получается.
– Любишь на людей ставить? На меня тоже ставки делаете? – внезапно спрашиваю.
– Не, – мотает головой Пятый. – Ризван сразу предупредил словом, чтобы мы хернёй не страдали. Зверь даже предупреждать не станет. Узнает – глотку вырвет. Рисковать не стоит. Жить хочется. За исключением некоторых идиотов…
– И всё-таки, – напираю, отставляя тарелку в сторону. – Сколько бы ты поставил на меня, Тимофей?
Отпиваю чай горячий и сладкий. Он крепкий настолько, что глаза сразу распахиваются от горечи и ударной дозы кофеина.
– Ставить не буду, – упрямо возражает Пятый. – Думаешь, между нами это останется? Нет, краля. Что один второму сказал, то третий подслушает. Давай по-другому!
Головорез в карман куртки лезет и ищет что-то. Потом монету мне показывает.
– Золотая. Старый образец. Ещё из Царской России. От прабабки моей осталась. Фартовая она. Спросим у неё, кто из нас двоих дольше в живых протянет?
Пока Пятый говорит, он монету катает поверх пальцев, словно фокусник. Движение быстрое и завораживающее. Я наблюдаю за его пальцами и круговертью монеты заворожённо, забываю на миг обо всем.
– Орёл или решка? – спрашивает головорез.
– Решка, – отвечаю, не раздумывая.
Пятый монету подкидывает. Высоко. Она подлетает и быстро-быстро в воздухе крутится.
– Развлекаешься? – слышится голос Ризвана.
Я так увлечённо на монету смотрю, что пропустила момент, когда он появился. Пятый голову в сторону Ризвана поворачивает и встаёт, докладывая:
– Крысой Санёк был. Доказательства имеются. Арина, – кивает в мою сторону. – Его в деревне до нашего приезда видела. Фотки есть. Обрывки переписки. В общем, перетереть надо.
– Хорошо, – кивает Ризван и улыбается мне едва заметно. – Поела? Пойдём, провожу тебя. Зверь сказал, отдохнуть тебе надо. А ты, Пятый, жди меня. Вернусь скоро.
Я из-за стола встаю, но о монете вспоминаю. Она о стол ребром ударилась и упала на пол, пока Пятый Ризвану докладывал.
– Твоя монета, Тимофей, – окликаю головореза.
– Да и хер с ней, – машет рукой. – Себе оставь.
– Так счастливая же?
– Я не суеверный, развлекаюсь просто от нехер делать, – лыбится и поворачивается ко мне спиной.
Я наклоняюсь, монету поднимая.
– Орёл? – внезапно спрашивает Пятый, бросив через плечо. Держится равнодушно, но глубоко посаженные глаза зажигаются огоньком любопытства.
Сжимаю монету в кулаке.
– Твоя правда, Тимофей. Орёл выпал.
– Говорил же, фартовый я! – довольно заявляет Пятый и благодушно добавляет. – Сильно не загоняйся насчёт решки своей. Вдруг я до двухсот лет доживу, а ты всего лишь до ста девяносто девяти. Неплохо, да?
– Неплохо. Спокойной ночи, Тимофей, – прощаюсь и выхожу из здания кафе.
Ризван меня возле дверей дожидается. Вперёд пропускает и задаёт направление.
– Вон к тому дому топай. Бетонный забор, синяя крыша.
– Что там?
– Знакомые имеются, – отвечает Ризван. – Переночуем, потом двинем за анализами.
Пару минут в тишине полной проходят. Только шаги раздаются. Мои – частые и лёгкие, едва слышным шорохом. И Ризвана – чёткие и широкие, стуком размеренным.
– Когда Тахир Санька предъявил дохлого, Пятый взбеленился. Был готов Тахира измордовать из-за подозрений. Но говорят, ты в нужный момент за Тахира пять копеек вставила. Если бы не ты, Тахиру долго отлёживаться пришлось бы. Не побоялась вылезти? – спрашивает Ризван.
– Боялась. Но я тебя искала и Зверя. Не заметила, когда вы ушли.
– Крепко спала ты. Зверь сказал – не трогать. Приглядывать за тобой Пятого оставил.
Я молчу. Что добавить – не знаю. Ситуация, как у той Алисы, всё страннее и страннее становится. А вот Ризвану неймётся.
– Быстро ты из Пятого имя выбила! Его кроме как Пятым уже много лет никто не зовёт!
Ризван по пятам следует. Непонятно, осуждает или нет моё поведение. Останавливаемся перед домом двухэтажным. Ризван на кнопку видеодомофона нажимает. В тот же миг дверь отпирается.
– Тимофей, значит, – говорит Ризван немного язвительно, придерживает меня за локоть, чтобы не спотыкалась о гравий, рассыпанный во дворе дома. – Вот узнал бы Тимофей, что ты сбрехала ему. Ведь решка выпала, Арина. Ну и что это значит?
– Это означает лишь то, что глаз у тебя, как у орла.
Глава 53. Арина
– Зверь там?
Дом становится всё ближе. Аккуратные дорожки, цветы, уснувшие по бокам тропинки. Ухоженный двор. Рука женская чувствуется во всём. Не успеваю к двери подойти, как она распахивается. На пороге женщина стоит, возраста лет тридцать или чуть больше. Про таких говорят – дородная. Высокая, статная, кость широкая, округлости приятные – и в груди, и в боках. Крупная, но кажется аппетитной. Платье надетое грудь большую обтягивает.
– Вечер добрый. Проходите, – улыбается мне и Ризвану.
Ризвану – теплее намного, поворачивается и идёт в дом. Бёдра покачиваются из стороны в сторону, как лодка на волнах. Аромат за ней стелется густой и пряный, ваниль с корицей.
Поневоле я чувства испытываю непрошеные. Какого чёрта они меня душат? Их бы отсечь, да выкинуть, но всё же она внутри, полощут едкой горечью. Я гадать начинаю, кем эта баба Зверю приходится, в каких он с ней отношениях состоит. Едва на пол не оседаю, когда из бокового коридора Зверь навстречу выходит. Волосы короткие влажные, лицо распаренное, как будто после бани. Или после секса, подсказывает разум. Картинки пошлые подкидывает. Во мне живы воспоминания, как он Кристину драл возле бани. А эта, Наталья, небось, под Зверем и не так охала. И по комплекции ему, наверное, больше, чем Кристина, подходит. Махине этой безжалостной с дубиной огромной промеж ног.
Зверь на себе рубашку поправляет. Белая. Ему идёт. Смуглую кожу его оттеняет, официозность придаёт. Никогда бы не подумала, что амбал этот может так хорошо смотреться в рубашке и брюках. А ведь подходит ему. Плечи широченные обтягивает. Ткань к его телу льнёт. Ласково обнимает. Рельефы соблазнительные подчёркивает. Но в то же время загадкой интригует. Лишь намекает, что в нём мощь и сила дурные.
И хочется под ткань пальцами пробраться, чтобы это ощутить. Кончиками пальцев прочитать. Узнать.
Именно сейчас я понимаю, что с лёгкостью могу представить Зверя – иным. В другой обстановке. Не диким и бешеным, находящимся в вечной гонке за призрачной местью. Но собранным и строгим, тёплым по-домашнему. Ведь что есть приятнее этих картин: мужчина и женщина, вдвоём? Она несёт на себе запахи дома, полного уюта и накрытого стола, он – как отлитая в бронзе печать силы и главы семьи.
Мне хотелось бы узнать Зверя – другим.
Эта мысль остро и колко булавкой вонзается. В сердце. В мысли – ядовитой патокой. Стараюсь перехватить её потоки. Но они уже дальше и дальше расплываются.
В каждую мысль. В каждую клеточку тела. Тенью становятся. Эхом желаний дурных и постыдных…
Мне бы обдумывать планы, как сбежать и спрятаться, а не фривольничать мысленно.
– Отоспалась? – спрашивает Зверь. – Иди умойся с дороги.
– Я покажу, – улыбается женщина.
– Это Наталья, она тебя проводит, – кидает отрывисто Зверь.
– И одежду было бы неплохо сменить, – кивает Наталья, разглядывая меня серыми бусинами глаз. – Но моя на тебе болтаться будет. Девчонка совсем. Восемнадцать хоть, или… – прищуривается, глядя на Зверя. – Или ты на малолеток перешёл?
– Язык прикуси. А то укорочу. Девятнадцать ей. Проводи, – рыкает Зверь.
– Молчу-молчу… Одежду дать другую можно или нет? У меня дочка– подросток… примерно такой же комплекции. Часть вещей осталась.
– Переодень.
Зверь отворачивается и уходит. Я его взглядом провожаю, видя, как он в комнату входит, а на столе бумаги разложены. Много. Зверь пару листов берёт и вчитывается. Сильный. Яростный. Холодный сейчас. Почти до состояния обжигающего льда.
– Тебя как звать, девочка?
– Арина. И я не девочка.
– Ой, нашла чем хвастаться, – хихикает Наталья, всплеснув руками. – Я с пятнадцати лет не девочка, но медаль себе на лоб не вешаю.
Она мой взгляд перехватывает и перестаёт улыбаться.
– Да не смотри ты так. Удавкой. Пойдём, покажу, где душ и ванная…
Мне не хочется следовать за ней. Ничего не хочется. Но выбора у меня нет. Не в окно же выбрасываться. Охрана Зверя кругом. Но от взглядов снисходительных огрызнуться хочется и сделать что-то из ряда вон.
Дурная, должно быть, становлюсь… Но заставляю себя идти за Натальей. Потом она дверь ванной перед собой толкает. Светлый кафель двух оттенков бежевого на стенах и на полу – в клетку мелкую, с ракушками посередине. В одном углу – ванна, рядом раковина-тюльпан и зеркало на дней. В другом углу – кабина душевая и унитаз рядом с ней. Аккуратно всё сделано. Пар в воздухе ещё висит. Я на кабину смотрю, кажется, ею последний раз недавно только пользовались.
– Проходи. Осмотрись. Мыльно-рыльное над ванной на полках стоит. Полотенца на корзине лежат. Если что по-женски надо, то в шкафу под раковиной найдёшь… Сейчас одежду принесу, а ты пока выбери себе шампунь и мыло. У меня этого добра много, я люблю сладкие ароматы…
Наталья меня на пару минут оставляет. У неё и правда много сладковатых ароматов – миндаль, кокос, ваниль, шоколад. Как будто кондитерская фабрика. Она и сама булочку напоминает сдобную. Мужикам её, наверное, откусить хочется и распробовать.
Едко думаю и со злобой неожиданной. Но саму себя одёргиваю.
– Одежду в спальню отнесла…
Дверь ванной отворяется, Наталья снова здесь.
– Вот халат, на крючок повесила. После душа – самое то в халате сидеть. Как умоешься, наверх поднимайся. Вторая дверь налево по коридору. Там постелено. Ваша спальня…
Она говорит «ваша спальня» – значит, моя и Зверя. Неужто сама с них не кувыркалась? Или для него это в порядке вещей, со всеми подряд сношаться?
– Ну, не буду мешать. Мойся, в общем, – говорит Наталья и уходит, не дождавшись от меня «спасибо».
Я обычно всех благодарю за внимание и помощь, а тут словно язык присох и обломится, если слово лишнее скажу.
С облегчением в кабину душевую залезаю. Смываю с себя всё. С трудом нашла среди всех прочих баночек шампунь с ароматом груши. Более-менее нейтральный и не слишком приторный. Потом волосы немного феном просушиваю. Халат на голое тело набрасываю. По-женски мне ничего не надо, выделений нет у меня. Мазало первый день, а потом перестало. Значит, ли это, что я теперь должна буду перед Зверем ноги раздвигать?
Не хочется. Особенно сейчас не хочется. Нутро бунтует. Так что я на корточки сажусь и перебираю содержимое. Нахожу тампоны, размером маленькие. Вдруг Зверь ниточку увидит и побрезгует проверить?
Глава 54. Арина
Не знаю, как долго его так удастся обманывать и удерживать. Да и гарантии нет, что он меня по-другому не использует. Ведь взял меня иначе – пальцами дрожь выбил и орган свой между грудей пристроил.
От воспоминаний порочных бросает в дрожь. Кипяток по коже. До нервов опаляющий. Лицо полыхает. Щёки пунцовые. Дурь он прямиком под кожу вгоняет. В кровь пускает блажь и мысли вязкие. В животе болтанка странная начинается. Словно там крыльями птица машет, но вверх взлететь не может – тянет вниз тяжестью странной. Горячей.
Пора выходить. И мысли эти прямо здесь оставить.
Я наверх поднимаюсь. Стараюсь лишних движений не делать и звуков производить тоже.
Спальня приготовленная чистотой и порядком сверкает. Одежда сложена на стуле с высокой спинкой. Кровать огромная, двуспальная, застелена покрывало золотистым с красными маками огромными. На трюмо стоят баночки с кремами, расчёски в первом ящике лежат. Я волосы немного просушила, но теперь надо расчесать их.
Я начинаю их расчёсывать, пряди между пальцев пропускаю. Шорох слышится. Зверь на пороге. Окидывает меня взглядом. Будто навзничь опрокидывает и под себя подминает рывком сильным.
Дверь закрывает. Щеколдой щёлкает. Ко мне идёт.
Я замираю. Добычей охотника себя чувствую. Жар неуёмный в груди возникает. Под рёбрами сердце бешено бьётся с частотой несусветной.
Зверь медленными шагами расстояние стирает. Вычитывает воздух свободный – в пекло. В жар пустынный превращает.
Пальцы его крупные и сильные по ряду пуговиц скользят. Расстёгивают их. Одну за другой. До самого низа. Он тело своё оголяет. Машина. Зверь.
Пособие по красоте убийственной. Жестокой. Сильной.
Мужчины, наверное, только такими и должны быть. Чтобы бёдра сильнее сжимались от одного только взгляда на эти мышцы бугрящиеся и лоснящиеся.
Он возле меня замирает. Гора. Эверест. Мощь.
Пальцы в волосы мои запускает. Они струятся и скользят. Прядь за прядью. Волосок к волоску. Вниз. На халат махровый.
Зверь наклоняется и расчёску из пальцев онемевших отбирает. В сторону небрежно отбрасывает. Потом узел на халате. Справляется в миг жалкий. Дёргает халат вниз по плечам. Обнажает. Оголяет. Брать хочет. Снова.
Его ладони на грудь мою ложатся. Сжимают безжалостно. Соски выкручивает. Сильно и жёстко. Стон сдавленный с губ срывает.
– Не дотерплю… – хрипло точку ставит. – Здесь тебя брать буду…
– Не надо. Не хочу! – упрямо возражаю.
Пытаюсь халат на груди стянуть. Позорно и постыдно себя чувствую. Потому что близость его меня блаженной делает. Я бёдра изо всех сжимаю, а они жалкой дрожью разбиваются. И по венам струится ток. Бьёт. Оглушает. Тело ноет. Полнится чем-то диким и ядовитым.
Отрава. Наркотик. Хуже всего. Такой, как он, будоражит. Много не делает. Но на него смотришь и себя теряешь. Без остатка. Придатком себя чувствуешь. Приложением. Его. Вся.
Даже грудь ноет и соски вперёд вытягиваются под его взглядом алчным. Тёмным. Порабощающим. Стягиваю ткань на груди, а она соски царапает так, что почти больно. Орать хочется и выть. Выцарапывать из себя потребность в его касаниях.
– Тебе есть с кем развлечься, Зверь. Меня нельзя трогать! – глухо говорю, а голос шёпотом царапающим по глотке скользит.
– Тебя хочу! – паузу делает и ухмыляется. – Про кого думаешь, Малая? Наталья? На хрен мне её жопа толстая, когда у меня бусина маковая имеется. Дрожит. На болт мой молится. Хочет. Я всё ощутил.
– Нет. Нет. Нет… – шепчу. Но тут же глупо спрашиваю. – Она не твоя… любовница?
– В это депо даже поезд войдёт. Меня другая щель интересует. Твоя. Крохотная.
От его слов похабных месиво странное. И пачкает он меня грязью, и среди прочих выделяет. Награждает. Надежду даёт скверную. Чему радуюсь.
Дура? Дура, да.
Но внутри радость плещет пополам со смятением. Вроде на волю выпустили, а далеко улететь не дали – в кулак поймали. В темнице сильной хватки держат.
Зверь резко пальцы в волосы запускает. Сжимает их у самой кожи головы и тянет так, что чуточку больно.
– Думаешь, я про твою выходку с платком забыл, Малая? Ни хера подобного. Проступок. Мог бы тебе за это сделать худо. Не стал. На потом отложил. Но отработать надо. Сечёшь?
Мой взгляд в его пресс стальной упирается. Бронзовая силища. Дурная. Рельефная. Кубики рублёные и чёткие. Мышцы вширь раздавшиеся, но проработанные. Агрегат для порочных забав. Это и не забавы даже, а испытание – под ним лежать. Ноги широко распахивать, дубину его сжимать. Молот огромный. Похотью накачанный. Мой взгляд сам вниз ползёт. На бугор. Ширинка вызывающе топорщится. Мощью органа детородного.
– Правильно сечёшь, Малая.
Он второй рукой пуговицу освобождает. Молнией вниз чиркает. Под брюками нет белья. Его член сразу вверх подскакивает. До пупка восстаёт. Величиной пугает. Пыточный инструмент – не меньше. Его орган реками синих вен оплетён. Полноводные. Мощно кровь перекачивают. Зверь свой агрегат перехватывает у корня. Ко рту моему направляет. По губам бьёт головкой толстой. Жемчуг смазки разносит.
– Минет хочу. Сделаешь – прощу проступок.
В нос бьёт его запах. Дурманящий мускус. Пряность опасная. Жаркая. Дымная. Рассудок туманящая.
– Слюни во рту собирай. И начинай болт сосать.
Глава 55. Зверь
– Слюни во рту собирай. И начинай болт сосать.
От слов моих девчонка дёргается. Боится? Болт размером напугал? Так уже трогала. Касалась. Принимала. Не в рот правда. Тут другое. Тоннель нетронутый ещё. Не заезженный.
– Я… ещё никогда… – говорит и трясётся. Аж испарина на висках.
Никогда она… Ещё бы она «когда-то у кого-то…» рот бы зашил. Заштопал. Намертво. Она и пальцами ствол мужской не наяривала ни разу. До моего агрегата. Так и должно быть. Чтобы моя – вся. До последней поры, капли пота и томного выдоха.
Член стоит. Камень. Раскалённый адской похотью. Пульс в уши долбит, как опытный барабанщик. Ядрёное желание свой ритм выстукивает. Кровь к концу приливает в том же ритме. Вперёд. В рот её. Обкончаться хочется уже от вида губ её пышных. Побагровевших. Быстро языком их облизывает. Конец едва не подпрыгивает.
На неё. Течёт смазкой.
– Давай, Малая… Раскрывай ворота. Принимай гостя желанного.
Она конец мой едва ли не сжирает глазами. Краснеет. Свекла натуральная. Но смотрит. Оторваться не может. Взглядом ебёт. Не иначе. За яйца цепляет, как будто пальцами их перекатывает или за щекой держит.
Может, с этого начать? Пусть шары вылижет, послюнявит. Научится гонять их. Хотя не… Для крупных шаров особое мастерство надо, чтобы во рту гонять и зубами не скребсти.
Неопытная ещё. Наивная. И это вздрючивает ощущения. Как миксером, всё в одно перехерачивает. Не разобрать. Не разгадать. Заново на составные не разложить.
Единое всё. В ней. Или во мне. Или в том, что между – искрами глаз. Дрожью. Жаждой. Как в аду. Пекло. Желания грязные и потные. Чтобы в трусы от одного взгляда кончала. Горячо. Мокро. Долго. Чтобы как трофей в руках мять. Запах звезды чувствовать. Чтобы агрегат слюнями изошёл. По головке каплями вниз.
Молот и наковальня. Мой инструмент готов в тиски её рта долбиться.
– Слюней собрала?
Она рот открывает. Возразить что-то хочет. Смешная. Отказать? Блаженная. Дурочка наивная. Мой солдат давно к бою готов. Несёт почти круглосуточную вахту. Пора и честь знать. Ублажить бойца. Мягко. Влажно. Узко. В горле её хочу побывать. До задней стенки. Сжатий хочу. Слюней на своём болте. И глаз её дурных. Зеленющих. Блядское притяжение. Но кайфовое – в мясо шинкует.
Едва створки губ размыкаются, направляю точным ударом. Толчок. Головка с плотью обрезанной распахивает рот до предела. И глаза её так же округляются. Круглыми становятся. Как монеты. Но топкие – болотной зеленью.
– Давай, Малая… Шире. Я твой рот обучать буду. Давай…
Хриплю. Матерюсь. На ошмётки эмоции. Меня с мотеля ещё дурманит. Жёстко крутит. Как в карусели. Без остановки. До дома хотел. Там разложить, раздвинуть, оттрахать. До визга.
Но сил держаться больше нет. Мягкость её эта пушистая, под которой сталь ухмылкой прячется, меня подстёгивает. Пришпоривает. Бешусь. Клочьями пены изо рта – на дыбы.
А болт, как жеребец, на неё гарцует. Стояк обеспечен. Только взглянет, резанёт словом тихим – он уже на старте. Как в засаде. Чуткий. Выжидает. Мелкая полоснёт фразой – ствол уже готов рот её забивать до одури. Нашпиговывать. На шампур насаживать и вертеть. Из стороны в сторону и вперёд.
Толкаюсь. До упора. Она хрипит. Сопит. Носом хлюпает. Из глаз слёзы текут. Сил нет терпеть и быть осторожным. Терпение перегорело. Где-то там. В прошлом. Едва взглянул на Малую. Как попробовал звезду приласкать. Так всё. В обрыв. К херам собачьим.
Голодный жёстко. Ничто другое не отвлекает надолго. Мои мысли около неё. Дурным галопом скачут, как кабардинский аргамак, которого объезжают. На привязи по кругу гоняют.
– Зубы прячь…
Стону. Как конченный. Но во рту её жарко и влажно. Язык мягкий, как перина. Моему агрегату по нему скользить нравится, ездить, вминать. Пробовать.
– Высунь язык. Болт подпирай. Снизу. Чтобы в небо твоего рта…. Да!
Пальцы жёстче её волосы хватают. Трындец вселенский начинается, когда конец толстый в нёбо жёсткое тыкается, и она сглатывает шумно. Жмёт. Охренительно жмёт. Дальше бы двинуться.
– Ещё давай… Расслабь. Я сам путь проложу. Покажу. Обучу, как надо. Давай… ты же учительница в школе?
Моргает. Согласная. Правду говорю.
– Но сейчас ты – ученица. Предмет «Сосание болта». Урок первый – держать горлом…
Тело её странно дёргается. Дрожь волной. От кончиков волос до самых пяток. Я вижу, как она пальчики на ногах поджимает. Ухмыляюсь грязно. Заводят её разговорчики на такие темы, да? Крючок нефиговый. Я и сам раздраконить могу. Распалить так, что звездой трусы насквозь прожжёт.
– Давай, ученица… На троечку стараешься. Учитель у тебя строгий сегодня. Хочет, чтобы ты на пять отметилась. Не сделаешь – драть буду. Ягодицы ремнём отхожу. Сидеть не сможешь…
Она дрожит. Как лист на ветру. Грудь её сосками вперёд торчит. Заведённая. Острая. Как булавка с тёмно-красной бусиной. Так и она маковками своими тычет. Дёргается.
Мой агрегат скользит как надо.
Прикольная она. Не шлюха. Не давалка. Не сосалка ни разу. Но словами чуть отвлечёшь и она, как надо делает. Безотчётно, но под мой размер растягивается. Губы едва не лопаются. Слюни текут. По подбородку. Слёзы – вниз, туда же.
– Умница. Теперь держись.
Я втыкаюсь. С разгону. Нещадно. Вскрикиваю даже. Молотом до конца. В стенку. Безудержно. Мочи нет. Долблюсь прицелом точным. В точку одну. Ещё. Ещё. Ещё.
Она ладошками в бёдра мои упирается. Махонькие. Мягкие. Пальцы тонкие. Царапать пытается. Но у нее ноготки безобидные. Едва чувствую. Но дёргается она сильно. Как будто боится. В глазах паника хлещется. Срань какая-то.
Болт вынимаю осторожно. А то ведь от страху и перекусить можно. Без инструмента остаться не хочется. Да и опасно для её жизни. За порчу имущества ценного можно и рот вынести. Ударом одним.
– Ну, что с тобой?
Она лицо вытирает. Размазывает всё. Ладошками трёт. жадно ртом воздух хапает. Глаза пучит. Прямо рыбка. Золотая. Желание моё исполнить обязана – болт в обслуживании нуждается. Неотложная необходимость.
Вопрос жизни и смерти. Или похотью захлебнусь. Или выдолблю её в ротик маковый.
Опиумная дрянь.
