Текст книги "Влюбляться запрещено (СИ)"

Автор книги: Елена Тодорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Эпизод седьмой: Боевик со спецэффектами

– Держись за меня, Немезида, – выдав это, Нечаев заводит двигатель.

Держаться? То есть трогать его? А как?

Подлец, будто отвечая «Сейчас покажу», оставаясь на месте, резко прогазовывает.

Боже мой… Какого дьявола эта железяка так грохочет?!

Идущая по огромному байку вибрация заставляет меня задрожать. Руки сами собой тянутся к Нечаеву. Обвивая твердый, будто выточенный из камня, горячий торс, прижимаюсь всем телом.

– Кхм… – то ли кашляет, то ли прочищает горло отморозок. Может, он еще и туберкулезный? Часто слышу этот звук. – Не так близко, Филатова. А то без нашатыря не встанем, – иронизирует мрачно. Я стремительно отодвигаюсь. Он же с еще более черным юмором продолжает: – А может, совсем не встанем. Если разобьемся, смешаемся в фарш. Хоронить будут в одном гробу. Прикинь эту жесть.

«В один гроб с ним меня живую кладут [7]7
  «Ромео и Джульетта», Уильям Шекспир.


[Закрыть]…» – всплывает в моей голове абсолютно неуместно.

Ругаю себя. Отменяю эту ветку событий. Трижды сплевываю через плечо. Стучу по дереву – то есть, по голове Нечаева. Он, наивный, думает, что я просто так его избиваю… Оборачивается и целится в меня взглядом. Попадает. Поспешно опускаю руку.

– К чему эти страшилки? – вопрошаю взвинченным голосом. – Хочешь меня напугать?

– А ты напугана?

– Бесит твоя манера отвечать вопросом на вопрос!

Нечаев хмыкает.

– На то и расчет.

Закатывая глаза, собираюсь опустить визор. Но, прежде чем совершить это действие, по привычке смотрюсь в зеркало. А так как это зеркало заднего вида, ненароком встречаю там взгляд своего врага.

И в этот миг в моем гиперактивном мозгу всплывают свежие дурные ассоциации.

Да что за гадство?!

В приписываемой Оскару Уайльду притче о лже-свободе воли рассказывается о рванувших в гости к магниту железных опилках. Ирония в том, что крохи до последнего были уверены в автономности принятого решения. О, нет, Нечаев не улыбается, как это делал магнит, пока прилипшие к нему опилки продолжали доказывать, что пришли исключительно по собственной воле. Что же заставляет меня вспомнить эту притчу? То самое злорадное самодовольство, которое Егор Нечаев выражает глазами.

Козел.

Я все контролирую!

– Посмотрим, посмотрим… – шепчу, как заклинание, – кто из нас будет смеяться последним.

– Ок. Посмотрим.

Я смахиваю визор. Ублюдок срывает с места байк.

Разворачиваясь, практически кладет мотоцикл на бок. Как тут не заорать? У меня чуть коленка по асфальту не черкает! Приходится срочно прижать ее к бедру врага.

Да плевать, что он там про нашатырь и гробы рассказывает… Изо всех сил к нему притискиваюсь.

Сама себе задаю вопрос: «Это ведь не объятия?».

Сама отвечаю: «Конечно, нет!».

Не интересует меня ни этот его пресс, ни прочая мускулатура. Пф! Интересует или не интересует, а нас, черт возьми, уже вовсю кидает по спирали жизни.

Мамочки, как же страшно!

Выскочив на дорогу, Нечаев выписывает на своем мотоцикле такие виражи, что перспектива быть похороненными в одном гробу обретает реальные очертания.

Ни на один красный он даже не притормаживает.

Совсем отбитый!

Зачем я только села???

До меня будто лишь сейчас доходит… Это же Нечаев! Тот самый Нечаев! Что я за дура? Почему не предчувствовала опасность? Пусть Юния утверждала, что старший не применял в отношении нее силу, понимаю ведь, что это семейка подонков! Вот сейчас один из них угробит меня! И все! Родные не переживут!

Тьфу-тьфу-тьфу!

Двигаясь по стыку двух полос, Нечаев на бешеной скорости разделяет перегруженный дорожный трафик, чтобы взять первенство, которого в этом геометрическом пространстве попросту не существует. И если в пределах города по сторонам мелькают легковые автомобили, что еще переносимо, то по международной трассе – фуры. А это уже совсем другие впечатления! Пока мы проносимся между ними, я знакомлюсь с эффектом сжимающихся стен. И, естественно, это эффект приводит меня ужас. Я вроде и в шлеме, а голова кругом идет. Кажется, после этой поездки из нее вынесет все, даже такие элементарные вещи, как алфавит, теорема Пифагора и стишок про маму.

Каждое перестраивание – вызов смерти. Уверена, старуха с той самой косой за нами на своем мотоцикле летит. Ну что за маньяк этот Нечаев?! Остается надеяться, что наши с ним ангелы-хранители быстрее и не стремаются временных коллабораций.

Агрессивные маневры, подвывающий порывистый ветер, рев мотора, возмущенные сигналы транспорта, проникающие в тело вибрации байка и идущая от самого Нечаева мощная, будто усиленная в этот миг энергетика – все вкупе вызывает у меня беспощадную паническую атаку.

Но я скрываю. Зачем-то терплю.

Помалкиваю, даже когда впереди маячит туннель. С ним «радушно» здоровается моя клаустрофобия. Ну а я сама… Хорошо, что Нечаев кожанку не закрыл. В рубашку вцепиться гораздо проще – сминаю в кулаках и зажмуриваюсь.

В глухой темноте вся та динамичная гамма, из-за которой тряслось мое тело при свете дня, добирается до сердца. Входит в него, будто десятки игл. Проводит разряды. Мышца раздувается, колотит в преграду – сумасшедший бой стоит. Тайсон отдыхает! Когда только успела так натаскаться? Поразительно!

Ориентируясь на звуки, открываю глаза, когда выезжаем из туннеля.

– Хватит. Давай остановимся, – кричу чуть погодя.

Нечаев не отвечает. Непонятно даже, слышит ли… Ущипнуть за не получается – слишком твердые у него мышцы. Прихватываю в районе грудных мышц. Но Нечаев и на это не реагирует. Тогда перебираюсь к шее – там уже хорошенько цапаю.

– Лям-б-да, – выдает, как ругательство. А я теряюсь, потому что лишь сейчас понимаю, что зря надрывалась. Мы можем общаться через встроенную в шлемы систему, как по телефону. – Ты решила размять мне трапеции? Я ценю. Но так мы лишь ближе к общей могиле.

– Хорош. Хватит этого экшена. Остановись.

– Не могу, радость моя. За нами едет полиция.

Р-р-р-р, снова он с этими усами! Как бесит!

Погодите, что… Что???

– Что-о-о?!

Я не то чтобы выпадаю в осадок… Внутри меня настоящий взрыв происходит! Гормональный взрыв! Он высвобождает такое количество биологически активных веществ, что я от них чуть в космос не улетаю.

О, черт… Я реально слышу сирену… В голове такой вой стоит, словно они уже за спиной, хотя по факту мы вроде как, наоборот, отдаляемся.

Я забываю о своем сердце. Его безумный стук теряет монополию на силу, когда биться в дрожи начинает каждая клеточка в теле. Я просто скопище пульсирующих частиц. Бурный комок энергии.

Адреналина столько, что кажется, мне уже его никогда не переработать. Было бы проще собрать во флаконы и продать.

Никогда прежде я такого не проживала.

Почему я еще не икаю?

Меня колотит. И все же этот мандраж я никак не могу назвать сугубо негативным.

– Все, расслабься – оторвались, – говорит Нечаев буквально пару минут спустя.

И, наконец, останавливается.

Спрыгиваю с чертового байка, прежде чем соображаю, что собираюсь делать дальше. Перво-наперво снимаю смердящий чужими духами шлем. Бросаю в Нечая с расчетом, что не успеет поймать, пока снимает свой. Но, увы… Ловит. Преспокойно закрепляет оба у сиденья.

– И часто ты так?.. – не кричу, но в голосе яро пылает осуждение.

Когда Егор оборачивается, деловито скрещиваю руки на груди.

– Как?

– Убегаешь от полиции! – злюсь я. – Чем думают твои родители? Что из тебя вырастет? В конце концов, ты попадешь в тюрьму! Впрочем, о чем это я? Что удивительного? Твой отец тоже там был! Яблоко от яблони…

Затыкаюсь, когда Нечаев резко шагает в мою сторону. Лихорадочно моргая, со страхом взираю на нависшего надо мной парня. В глубинах его темных глаз не просто гнев плещется… Там пробуждается настоящий монстр. В радужке полыхает. Я перестаю хлопать ресницами, прекращаю дышать, медленно шагаю назад – сохраняю максимальное внимание. Потому как кажется, будто Нечаев готов обратиться, приняв облик настоящего чудовища.

– Не смей, чтоб тебя, говорить о моей семье. Ни слова больше.

Вот я и нащупала тот самый реактив, после которого сложный химический элемент с переменной валентностью «Триоксид Егориума» способен рвануть. Но… Так ли это нужно прямо сейчас?

– Дай мне свою куртку, – прошу с фиг знает откуда лезущим снисхождением, круто уходя от темы. – Я замерзла.

Прикрывая настоящие причины дрожи, обнимаю себя руками.

Нечаев не двигается. Просто смотрит на меня, как на объект, который собирается уничтожить – если не разорвав на куски, то сжигая взглядом дотла.

– Почему ты застыл, черт возьми? Говорю же, холодно.

– А ты думала, я, как остальные, сбивая ноги, брошусь исполнять твои прихоти? – высекает почти так же свирепо. Не то чтобы я сильно хотела снизить растущее в нем напряжение, но мне было бы чуточку поспокойнее, если бы это все-таки произошло. – Я не один из твоих вассалов, Филатова. Ты не моя королева.

– Окей. Я не твоя королева. Я твой триггер, – резюмирую с умышленным превосходством. – Иначе какого черта ты год таскаешься за мной?

Мрачный Драконит делает новый шаг ко мне.

– Триггер? – повторяет с лютой ненавистью. – Откуда столько смелости, Филатова? У тебя второй ряд зубов прорезался?

– Просто ты достал меня, ясно?!

– Просто ты глупая капризная девчонка, ясно? Далеко не лучшая из рода женщин.

– Это гендерная стигматизация! – возмущаюсь в ярости.

– Это трезвая констатация! – отрезает он так же лихо, надвигаясь.

– Ты… – одно это местоимение на пике дрожи звучит как отборное ругательство, которыми не гнушается ублюдок. Вибрирует на кончике моего языка, раздавая бешенство. И даже если в сторону Нечаева летят слюни – плевать. – Ты задираешь меня так, словно я твоя личная рана! Ты не можешь сдержаться, признай! Обижая меня, ты тупо сдираешь с нее корку!

В один момент челюсти Нечаева так сильно сжимаются, что кажется, вот-вот послышится треск ломающихся зубов. Выраженный изгиб губ исчезает – они превращаются в тонкую линию. Но уже в следующий – монстр, раздувая ноздри, проявляет чудеса выдержки.

– У тебя, блин, самомнение вместо теории психоанализа? Тут охренел бы сам Фрейд, – выплевывает с леденящим презрением. – Я санитар леса, Филатова. Сечешь? Так уж случилось, что ты в этом лесу популярна. От твоего мнения зависит множество людей. Я же против тех ценностей, что ты пропагандируешь.

То, что он говорит, крайне болезненно для моей психики. Жаркой волной стресса ее буквально выносит из моего тела.

– Это какие такие ценности я пропагандирую?

– Те, которые впитала с молоком матери, – сокрушается зло. – Эгоизм, тщеславие, алчность, лживость, мизандрия.

– С чего вдруг мне ненавидеть мужчин? В моей жизни полно мужчин, которых я люблю!

– С того, что в твоей любви нет уважения.

– Это твои гнусные домыслы!

– Я-то говорю, как чувствую, слышишь? – вопрошает грубо. Когда наклоняется, кажется, не просто ударить способен, а стереть с лица Земли. – В целом, мне плевать на тебя, Филатова. Я просто делаю этот мир лучше. Как могу, так и делаю. Когда вижу, что кто-то по беспределу фигачит, молча в сторонке не встану, потому что моя хата не с краю!

Он бьет. Кулаком. Себя в грудь. А по ощущениям, будто меня – что-то ломается и, заскулив, сворачивается в клубок. Но я, конечно, не двигаюсь. Не сдаюсь.

– Говоришь так, будто ты не гопник обычный, а как минимум царь Леонид! – даю отпор с той же экспрессией. – Думаешь, воевать с девчонкой – это круто? После этого сражения для тебя медные трубы не зазвенят!

– Нет, не думаю, – огрызается Нечаев. – Какая еще война? Так, ставлю перед твоим лицом зеркало и показываю, кто ты на самом деле. Может, в будущем еще спасибо мне скажешь.

– Спасибо? – мой голос звенит, но я не считаю, что это проявление истерики. Всего лишь негодование. – Ты преследуешь меня! Ты оскорбляешь! Ты высмеиваешь! Ты показываешь, что мои границы ни черта не значат – прикосновения, вещи! – тарабаню, загибая пальцы. – Ты заявляешь, что я некрасивая, таким способом, чтобы уж наверняка убить мою уверенность в себе. Ты угрожаешь, чтобы держать меня в напряжении, даже когда тебя нет рядом! Так-то все это одним простым словом называется – травля! И какой бы ужасной я тебе, Нечаев, не казалась, этому не может быть оправдания! Потому что ты не исправляешь меня, ты меня уничтожаешь!

– Ой, да брось, какая травля… – смеется, обесценивая еще и мои чувства.

– Если хочешь победить весь мир, победи себя[8]8
  «Бесы», Ф. М. Достоевский.


[Закрыть]!

– Теперь цитатами разговаривать будем? Соррян, я чужим умом не козыряю.

– А зря! Может, свой бы развил в итоге!

– Я так развит, Филатова, тебе и не снилось, – протягивает с мерзкими интонациями и не менее мерзкой улыбочкой.

Только вот глаза – коридоры в ад.

– Сегодня ты отвалишь! Или я не Агния Филатова!

– Заявления все громче, – вновь ржет недоносок. – Что же ты выкинешь, Немезида?

– Узнаешь, Нечаев, – обещаю я бархатным, почти ласкающим голоском. После небольшой паузы снова к насущным проблемам возвращаюсь: – Еще раз повторяю: дай мне свою куртку. Я замерзла!

– Еще раз повторяю: я тебе не фея-крестная. Мерзни!

Распахиваю рот, чтобы сообщить, как низко заставлять девушку мерзнуть, но тут же его захлопываю, потому что, откуда ни возьмись, раздается голос третьего человека.

– Привет, брат.

Оборачиваясь, вижу позади себя четыре лба уголовной наружности. Ну а все мы – какая неожиданность! – находимся не просто за городом, а у заброшенной стройки.

У страха глаза велики – примитивно это демонстрирую.

По спине пробегает холодок. Вся в напряжение прихожу. Сжимая руки в кулаки, неохотно мажу взглядом по Нечаеву.

– Я… Я домой… – шепчу, начиная шагать в сторону трассы.

Если немного пройти, на остановке у гипермаркета можно сесть на автобус.

– Куда же ты так спешишь, Немезида? – тормозит меня Егор. В прямом смысле тормозит – сковывает поперек талии руками. Я эти руки, как и все остальные части его тела, уже ненавижу. – Давай покажем братве, какая ты идеальная. Они, конечно, не такие слюнтяи, как твоя привычная аудитория – дрожащая клеточная масса говнозистов. Но восторг и внимание я гарантирую.

Отряд мордоворотов поддерживают эти слова жуткими ухмылками.

Как учебная тревога это не выглядит. Эвакуация должна быть экстренной.

– Не имеете права! Я малолетка!

Ума не приложу, откуда эти фразы. Где-то слышала раньше. А теперь выкрикиваю их братве на потеху, лишь бы отвлечь. Их чертов хохот разносится по пустынному двору, заполняя все пространство.

Одной мне не до смеха.

Руки ходуном ходят. Сердце готово выпрыгнуть из груди.

Пока отморозки ржут, незаметно вытаскиваю из портфеля газовый баллончик.

Счет идет на секунды – сейчас или никогда.

В дикой панике направляю струю Нечаеву в глаза. Он инстинктивно зажмуривается, но поздно. Скорчившись от боли, что-то рявкает. Хватка слабеет, и, стоит мне дернуться, он с матами уходит в бок.

Задуваю второго – того, который первым бросается вперед. Он тут же отскакивает. Остальные замирают на расстоянии.

Я не испытываю удачу.

Бегу.

Не к трассе, как они могли бы подумать, а к стройке. Взлетаю по старой лестнице и врываюсь в заброшенный дом. Задыхаясь от страха, несусь по заваленным мусором комнатам. Удары туфель о бетон рождают в пустоте гулкое эхо.

Весь первый этаж преодолеваю, прежде чем вижу спасение – с задней стороны дома тянется другая дорога. Окна без стекол, просто зияющие дыры. Не раздумывая, прыгаю через один из проемов и приземляюсь в облаке пыли. Боль в коленях жалит огнем, но я не задерживаюсь. Бегу, пока не оказываюсь посреди трассы.

Машу руками, чтобы поймать попутку. Это, конечно, тоже игра в русскую рулетку, но другого выбора нет. Запрыгиваю в первую притормозившую машину. Благо в ней оказывается семейная пара с детьми.

Они что-то спрашивают. Я отвечаю. Но по факту не соображаю. Даже не запоминаю. Сколько позже ни пытаюсь воскресить хронологию событий – не могу. Как будто кто-то вырвал сорок минут из жизни.

Полностью прихожу в себя лишь дома, под монотонный бубнеж папы.

– Почему так поздно? Почему так легко одета? Почему такая растрепанная? – он как чайник, который вот-вот закипит. – Снова юбку укоротила? Ты хоть понимаешь, как это выглядит?

– Алексей, – мягко останавливает его мама. – Насчет юбки мы согласовали.

Щеки, а за ними и губы папы, раздуваются.

Когда дальше говорит, немного напоминает взволнованную курицу.

– И как это?.. На что похоже?.. Е-мое… Хоть бы предупредили…

– Я в библиотеке была. Реферат по истории готовлю. Тема интересная: «Роль женщин в мировых войнах». Рылась в архиве, чтобы откопать эксклюзивную, а главное, достоверную информацию, – тараторю, чтобы положить конец этому спектаклю. – Все, я в ванную и писать.

Естественно, никаким рефератом я не занимаюсь. Закрывшись в комнате, отправляю девушке Нечаева снятое Истоминой видео. Сама его не просматриваю. Стоп-кадра достаточно, чтобы я начала злиться. Надеюсь, не зря так смотрела на этого ублюдка.

Агния Филатова: Твой парень преследует меня.

Пока несчастная смотрит видео, разглядываю ее фото. Такая она невзрачная – прям никакая. Аж настроение поднимается.

Эмилия Ломоносова: Это невозможно. Ты что-то путаешь.

Что значит – невозможно?

Агния Филатова: Не будь дурой! Перед тобой же видео! Проснись! Нечаев держит меня за руку, а потом мы уезжаем. Ты хочешь, чтобы я тебе рассказала, что было дальше? Я вот только вернулась домой со свидания!

Эмилия Ломоносова: Ну и что? Я доверяю Егору.

О, Боже… Такие идиотки реально где-то существуют?

Агния Филатова: Спроси у своего Егора, почему он каждый день прогуливает последний урок! Если не трус, признается, что встречает меня из школы и провожает домой. Это длится девятый месяц! А ты, наверное, сама ездишь, да?

Она долго мусолит мое сообщение.

Потом пишет какой-то абсолютно невнятный ответ.

Эмилия Ломоносова: Прости.

И… Блокирует меня!

Черт! Что за шавка?! Безмозглая моль!

Спать иду вся на нервах. Боевик, который пришлось пережить днем, всю ночь снится.

А на следующий день… Нечаев выдергивает меня прямо с урока физкультуры! Просто хватает посреди разминки за руку и утаскивает в кусты. А уже там, вдалеке от посторонних глаз, припирает спиной к колючкам.

Красные глаза полыхают синим пламенем.

– Уф, ты сейчас реально на дракона похож, Егорыныч, – дерзко протягиваю я, пока сердце проваливается в пятки. – Смотри, не пыхни на меня огнем.

– Если бы такая функция была в наличии, я бы уже раздувал твой пепел, – рокочет приглушенно, но воздух все равно вибрирует.

– Надеюсь, над морем?

Нечаев мою шутку не поддерживает.

– У тебя даже зачатков совести нет? Совсем никаких принципов? Ни капли достоинства? Ценностей – ноль! – отчитывает сурово, словно мир перевернулся, и он вдруг стал моим отцом.

Оказывается, воспитательный процесс обжигает не хуже реального пламени. А все потому, что задевает вдруг очень сильно.

– Каких таких ценностей? – злю я намеренно.

– Ценности, Филатова, это убеждения, с которыми ты идешь по жизни, – нагружает Нечаев с той же строгостью. – Это понимание, кто такой мужчина. Вера в него. Базовое уважение. Это умение держаться на позиции женщины. Это мудрость беречь баланс в отношениях, а не нарушать его, – разжевывает так настойчиво и терпеливо, будто действительно чувствует горечь от того, что я этого не способна постигнуть. Меня же и дальше жжет. Каждое его слово оставляет глубоко внутри свое клеймо. – Ты написала Эмилии, будто у нас что-то было, но этим ты не меня унизила, ты саму себя лишила достоинства.

Он меня оглушает. Последние предложения с трудом слышу. Больше свое сердце – оно работает на разрыв.

– Да кто она такая – эта твоя Эмилия?! – выкрикиваю скрипучим от неожиданной и, о Боже, сокрушительной боли голосом.

– Та, которой ты лично и ногтя не стоишь.

Эта фраза словно мешок с цементом, что бьет по голове. Удар, удар, удар… Я прокручиваю ее на повторе, пока бумажная упаковка не разрывается, и меня не осыпает с головы до ног.

– Ты офонарел, Нечаев? Ногтя этой серой мыши я не стою?! Я?! Ты кто такой вообще?! Соображай, что думаешь, философ драный! А то кажется, словно у тебя преждевременный маразм случился! То-то я смотрю, «ценности», как у деда! Вон пошел, хранитель мудрости! Мышевоз долбаный! И духи у твоей мыши – дрянь! Не задохнись!

По глазам вижу – номер удался. Невозмутимый мудак выпадает в осадок, чуть с орбиты Земли не сходит.

– Ты как себя ведешь вообще?! – цедит секундой позже, стремительно приближаясь к тому самому состоянию, в котором опасен, как взрывная субстанция. – Вылечи, на хрен, голову!

– Голову своей мыши лечи! И все проповеди тоже для нее оставь, говноед презренный! У твоей-то мыши самооценка, как выяснилось, ниже плинтуса, раз все тебе прощает! Да и в принципе, что с тобой – тоже звоночек! Вот иди и поднимай! Не надорвись только!

Схватка резко обретает статус смертельной.

– Ты, блин, жемчужина болот… Злая жаба!!! – выталкивает Нечаев разъяренно. – Ты сейчас на три жизни в моей компании наговоришь!

– Я все твои три головы в этой жизни отрублю!

– Закрой молотилку!

– А ты пасти свои захлопни! Санитар, блин, леса!

– Я тебе прям здесь шею сверну, веришь?

– Ну!

Обхватывает. Сжимает.

И… Тяжело выдыхает мне в лицо.

– Рано, – заключает с ощутимым сожалением.

– Да что ты? – едко усмехаюсь я. – Это тебе сигнал из космоса пришел? Может, сам Бог с тобой разговаривает? Смотри, как я могу: «In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti (итал. – Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа)…», – глумливо выдаю я начало церковного богослужения на итальянском[9]9
  Эта злая шутка – проявление незрелости характера героини, которой еще предстоит повзрослеть. Автор с уважением относится ко всем религиям и не имеет цели оскорбить чувства верующих.


[Закрыть].

– Заткнись же! Это уже за гранью! – рычит, встряхивая и отталкивая от себя. – Ты заставила Эмилию плакать. И за это будешь долго страдать.

Надо просто уйти, раз он отпустил… Просто уйти. Просто уйти. Просто уйти.

Увы…

Чтоб умно поступать – одного ума мало[10]10
  «Преступление и наказание», Ф. М. Достоевский.


[Закрыть].

– Это мы еще посмотрим, Нечаев, кто страдать будет – я, ты или она. Вызов принят.