Текст книги "Влюбляться запрещено (СИ)"
Автор книги: Елена Тодорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)
Эпизод тридцать четвертый: Эффект Немезиды
Все забываю, что Немезида не просто прокачанный игрок в этой чертовой экосистеме, а чей-то боевой проект. Навыков и оружия – целый арсенал. И палить в меня – уже привычка.
Только начинает казаться, что нарастил броню против выстрелов с ее стороны. Против вида, взглядов, фраз – всех залпов по нервам. И вдруг она в неясном порыве влетает в меня физически.
Прижимается и обнимает. С неуемным рвением бьется в грудь.
Есть опыт, какая-то своя история, история общая… Но такого еще не чувствовал.
Все по-другому.
Даже тот ток, которым прошивает на момент фиксации – изгибов, тепла, запахов – иной. Рваный. Шальной. Почти губительный. Такое не стирается. Врезается в плоть, психику, память, как первый ожог.
Горячо. Сбивчиво. Больно. Навсегда.
Телесная твердь, вопреки всем законам природы, гнется, гудит и плавится.
Ощущать Немезиду, вдыхать и слушать, сверяя ритмы… Чтоб ее!.. Этого достаточно, чтобы проиграть по всем фронтам.
Но она на добивку, глядя в упор, раздает в лоб:
– Ты меня любишь?
Внутри меня начинается сейсмическая тряска. Она и обнажает слои, о существовании которых я до этой секунды понятия не имел. И абсолютно точно у меня на данную минуту нет представления ни об их структуре, ни о плотности, ни о механическом составе, ни о пористости, ни о связности. Насколько они восприимчивы? Прочны или уязвимы? Автономны или зависимы? Я не знаю ничего. Это вызывает тревогу. А она в свою очередь усиливает колебания.
Меня буквально раскачивает. Что-то готово выплеснуться. Взлететь, чтоб его, на воздух.
Я не из тех, кто добровольно полез бы в мясорубку под слащавым и, безусловно, фальшивым названием «любовь». Да и… С кем? Передо мной Филатова!
Никакой любви нет. И быть не может.
Дичь, блин.
Просто Немезида со своей запредельной избалованностью прям конкретно торкнулась. Не, я сам, конечно, виноват. Шуба, понты – и крышечку у Королевы сорвало. Выкатила предъяву по сердцу.
– Тебе в связи с совершеннолетием в газировку спирта шмальнули? Ты о чем вообще? О какой любви говоришь?
Я в глухую.
Она мочит:
– О той любви, что измеряется… в килотоннах, мегатоннах… в тротиловом эквиваленте!
Чушь полнейшая.
Но именно эта формулировка взрывает мне мозг. Теми самыми мегатоннами. Без прелюдий. Так что никакие предохранители не срабатывают. И огонь идет по нервным трассам ниже. Пробирает до самого нутра. Да что там нутро! Пламенем заволакивает душу.
Провести какую-то дифференциацию по части чувств нереально. Замер не берется. Внутри слишком громко. Чистая энтропия.
Еще и Филатова феноменальную истерику разворачивает. Выбивает признание с таким, чтоб его, отчаянием, словно без моей единицы в числе своих верноподданных тупо погибнет.
Это что? Агония тщеславия? Или его расцвет?
Так важно, чтобы все ее любили? Очешуительные у Королевы прихоти.
Ясен черт, я, так или иначе, всю эту дурь блочу.
На хрен надо. Не дебил. В цирк с бензопилой не играю.
Ей вру, что дарил чертову шубу со злым умыслом. А себе – что рубить махом четыре года ежедневного контакта – плевое дело.
Угу.
Надо просто щелкнуть тумблером. Надо, и точка.
Чтоб его…
Подсел ведь на эту адреналиновую иглу. На эту гребаную Филатову.
Ломает без нее. Корежит. Выворачивает.
Терплю. На характере. Я же Нечаев. Сталь в связках. В голове холод. Тело в огне – не повод сдаваться. Включаюсь в других. Рядом постоянно толпа – лишь бы топке хватало дров.
Говорят, для адаптации требуется двадцать один день. Черт знает, что со мной не так, я облегчения не чувствую. Напротив. Три недели тащил на чаяниях. По их прошествии – и надежды нет. Безысходность гнобит.
Сам по себе я не агрессор. Это факт. Но на конфликте с Филатовой повернут. И от этой зависимости трындец как хреново.
То, что не пишу ей и не свечусь особо – прям подвиг.
Стоит увидеть – мельком, издали – в животе раскрывается какой-то, блин, кратер. И рвется лава. Заливает все чрево.
На фотки и те реакции стойкие. Каждый раз кажется, что легкие, натянув пыли, забиваются, как мешок чертового пылесоса. Еще и шкурит нещадно – такая дрожь охватывает.
Я пытаюсь, но отрицать не выходит: Филатова чрезвычайно красивая. Она топ. Одна на миллиард. Ее разглядывать – сражаться с бесконечностью. И целиком. И в микродеталях, накручивая зум до упора.
Знаю, что в ущерб себе. Нужен полный детокс. Но день за днем срываюсь. Пялюсь часами. Потом, блин, лежу, придавленный бетонной плитой. Сна ни в одном глазу. Нервная система перегружена настолько, что сложно сохранять неподвижность.
Очевидно, чтобы не убиться, мне надо тупо закодироваться.
Но я пока не готов признать. Пока тащу.
В чат со Святом влезаю случайно. Между делом. Крутим с Илюхой стартер, когда мигает дубль, через который мониторю жизнь Филатовой. Руки в масле, но я хватаю телефон, едва вижу чертову фамилию Усманова. Грубо шмыгая носом, на срыве дыхания в спешке скольжу черными пальцами по экрану.
– Подай головку на тринадцать, – просит брат.
Но я не реагирую.
Прочитав адресованную Королеве пургу, ловлю мощнейший удар в грудак. Воздух вылетает, а обратно втянуть уже не получается. Любая попытка вдохнуть вызывает боль. Режет, будто сотнями лезвий.
Тело уходит в панику.
Звон в ушах. В глазах темнота. Молотит дробью пульс. Одуряющим ритмом захлебывается сердце. Разбивает тремором мышцы.
Еще одно сообщение, и наступает странное онемение. Уже не боль. Тупо глухое давление, пульсирующее в груди, словно энергия, которая ищет и не находит применения. На вдохах, которые удается совершить, простреливает аж до лопаток. Те тарахтят, как гребаные закрылки.
– Але, Егор? Ты завис, что ли? Головка на тринадцать!
В семь на меня – не без содействия того же Илюхи – рухнул шкаф. От прилета в грудачину случился пневмоторакс. Думал, что забыл те ощущения. Оказывается, нет. Вот они. Все.
Руки натурально трясет. Измазанный черными пятнами экран дрожит. Заметив это, зло стискиваю резервняк.
– Егор, – в который раз окликает брат. – Че ты там залип? Не до девок. Реал.
Слышу все это будто сквозь толщу воды. Сердце ведь продолжает гонять кровь, а она создает шум. Но я ухмыляюсь и, якобы налегке, подаю головку.
– Щетки держи. Я ротор сниму.
Со скрипом сглотнув, кладу телефон экраном вниз – на стол между запчастей, инструментов и грязных тряпок. Молча выполняю указания. Но эмоционального участия в процессе уже нет. Ноль на массу.
Весь там. В гребаном чате Филатовой с Усмановым.
– Коллектор в нагаре, щетки съедены, бендикс весь в масле – вот и клинит. Надо еще свечи глянуть. Чую, там тоже чернь.
Я киваю.
И возвращаюсь к телефону.
– Да ты на приколе, что ли?.. – бухтит Илюха.
– Минуту.
– Дуй уже к своим телкам. Не беси.
В любой другой день даже не дернулся бы. Остался бы. Однако сейчас… Читаю, как Филатова назначает Усману встречу, и срываюсь в дорогу.
Под снегом к ее дому лечу.
Четкого понимания, что собираюсь делать, нет. Накручивая рукоять газа, ревом двигателя рой бешеных мыслей перекрываю.
Не психопат. Но в тот миг кроет настолько, что чувствую себя именно им.
Одержимый какими-то, блин, бесами, адским пламенем горю.
Дыхание рваное. Густое, как дым. Стекло шлема запотевает. Смахиваю вверх. Лицо начинает сечь крупинками снегами, который на пылающей коже превращается в воду.
Один черт. Не остужает.
Прострелы холода и следующая за ними дрожь не мешают телу гореть.
Ложусь на бак, когда осознаю, что тремор добрался до плеч. И без того кривую линию ломит. Кидает жаром по хребту. Катит накалом до самой поясницы. Там копится напряжением, от которого отнимает ноги.
Ухожу влево. Блеснув фарами по зеркалам раздолбанной маршрутки, стремительно вырываюсь вперед. Вслед разносится визг клаксонов. По боку. Еще сильнее разгоняюсь. Лечу, как комета.
Кафе с нервно-мигающей вывеской, тусклая аптека с проволочной змеей, двухэтажный супермаркет, футбольная площадка, двор… Сбрасывая скорость, ловлю бедрами баланс. Метр, еще два… Вырезаю дальним нужный подъезд. Мотор рокочет на холостых, когда дверь открывается, и на крыльце появляется Филатова, а вот мое сердце – нет. Стынет.
Девчонка замирает. В неоспоримом ужасе таращится на меня.
Снегопад становится громче. Воет ветер.
– Вы когда-нибудь угомонитесь? – частит Юния разъяренно. – Твари! Катитесь к дьяволу!!!
Касательно нашей с Агнией войны она, хоть и является ключевой причиной раздора, не осведомлена. Ненавидит меня по факту. Как Филатова – Нечаева.
Я тоже должен.
Ненавидеть.
Всех их.
Всех.
Именно это ставит мозги на место. Нагло усмехнувшись, закрываю визор и уезжаю.
Пусть мелкая стерва встречается с кем угодно. Пусть едет в чертов Киев. Пусть кидает гребаному Усману сердечки, заваливает его своим дебильным пафосом, как идиотка, навязывается.
Пусть.
Мне фиолетово. Я не сторож.
Говорю себе, что с этой клятой войной все. Но в день Х, накрутив измочаленные за крайние сутки кишки на кулак, стартую в Киев.
Без плана. С четким намерением: забрать.
Эпизод тридцать пятый: Апроприативный перехват
Как это называется, а?
Еще не закрыл проблемы, которыми обзавелся три недели назад, лезу в новый замес. Хоккей, школа, чертова работа и туча ограничений – все идет боком.
Я не могу допустить, чтобы она с ним встретилась.
Я. НЕ. МОГУ.
То, что Филатова покупала билет онлайн – на руку. Знаю все: компанию-перевозчика, номер рейса, время выезда, количество и точки привалов, час прибытия, платформу.
Я выдвигаюсь позже.
До последнего ведь был уверен, что волевая натура выдержит. А она срывается, едва мозг врубает тревогу. Седлая байк, который отец уже раз десять требовал законсервировать до весны, отправляюсь на перехват.
Нагоняю и обхожу тот самый автобус в районе Умани.
От мысли, что совсем скоро увижу клятую Немезиду и увезу домой, кровь в и без того неспокойном теле превращается в кипяток с хрусталиками стекла. Кидает дерущим жаром в наиболее уязвимые участки: горло, солнечное сплетение, живот.
Черт.
Я очень хочу ее увидеть.
Забрать.
Забрать – вопрос жизни и смерти.
Но в районе Белой Церкви, когда до пункта назначения остается еще примерно девяносто километров, план оказывается под угрозой срыва. А начинается все с того, что на очередном обгоне байк резко теряет мощность. Выжимаю сцепление, чтобы переключиться, мотор в тот же момент глохнет. Жму на стартер – и ни хрена. Щелчок, и тишина. Движок не крутится. Тупо мертвяк. Выматерившись от досады, возвращаюсь в поток правой полосы и плавно ухожу на обочину. Поймав берцами землю, предпринимаю новую попытку завести. Слышится клацанье, и на том все.
– Чтоб тебя.
Пробую катнуть вперед, колесо стопорит.
Клин подтверждается.
– Лямбда.
Сдергиваю шлем, вешаю на руль и слезаю с мотоцикла. Ставлю на боковую. И пускаюсь наворачивать круги.
Чтоб его!
Выхода нет. Вынужден звонить отцу.
Тот, конечно, без промедления – буквально на втором гудке – берет трубку.
– Да, Егор. Что там?
Я морщусь. Поджимаю губы. Убито качаю головой.
И самым нейтральным тоном сообщаю:
– У меня заклинил мотор.
Папа хмыкает.
– Ты цел? – спрашивает первым делом.
– Господи… Что опять?.. – вклинивается мама.
– Да. Со мной порядок.
– Отлично, – заключает отец. И повторяет чуть тише для мамы: – С ним все хорошо. Не суетись. Сядь. Ну и где ты? – последнее снова мне. – Скидывай точку. Вызову эвакуатор и приеду за тобой.
Тут я еще сильнее морщусь.
– Я не в Одессе.
– Очень интересно, – голос папы становится ощутимо жестче. – А где?
– В районе Белой Церкви.
– Господи!.. Почему каждый мой последующий ребенок – свинюка похлеще предыдущего? Что я делаю не так? – расходится мама, пока отец выдерживает глухую паузу. – Какого лешего ты за четыреста километров от дома, сына?
– Так вышло, – роняю, стараясь звучать твердо.
– Ты хоть понимаешь, сколько раз я от вас, четверых, это слышала?
– Мам… Важный вопрос решаю. Не мог не поехать. Сам бы себя не уважал.
– Тестостерон зашкаливает у вас, а лысею я, – выбрасывает она на тех же эмоциях, но в разы мягче. – Герои, вояки, спасатели – каждый раз одно и то же!
Отец прочищает горло и уверенно перекрывает:
– Стоишь безопасно? Аварийку включил?
– Да.
– Скинь локацию. Сейчас решим. Сегодня день поставок: после обеда из Киева выехало с десяток фур. Свяжусь с ребятами, узнаю, у кого есть место – подберут тебя.
Я не спорю. Сдержанно благодарю. Но когда появляется та самая фура, отправляю с ней мотоцикл, а сам на попутках продолжаю путь в столицу.
Переговорить с Усманом не получается. Влетаю на вокзал за считанные минуты до прибытия автобуса. Сразу иду к платформе – на перехват.
Встаю так, чтобы не промахнуться. Практически в дверях.
Агния Филатова не обладает ни выдающимся ростом, ни хоть сколь-нибудь впечатляющими габаритами. Относительно мелкая даже в свои восемнадцать лет. Но не вычленить ее из толпы невозможно. Красота, грация и неоспоримое превосходство – вот что выделяет Немезиду, делая весь окружающий мир серым.
Чтоб ее…
У меня отменное здоровье. И вообще я железо. Но стоит увидеть Агнию, организм начинает глючить. Пульс даже не пытаюсь анализировать. На рванувшем вверх давлении он явно стремится к посмертному рекорду. А вот сердце так или иначе приходится отслеживать. Его просто нереально игнорировать. Чем ближе Филатова, тем агрессивнее его рывки. На расстоянии в семь-шесть метров стартует одуряющее распирание. В четыре-три – горячие уколы. Тот же пневмоторакс тоже догоняет, но, к счастью, на опыте быстро его одолеваю.
Переставляя ноги шире, стискиваю кулаки. Стискиваю и разжимаю. И снова стискиваю. Действия повторяются бессчетное количество раз.
Народу тьма. Но Немезида движется строго на меня. Нет, дело не в том, что я для нее тот же магнит. Просто удачно стою. Упирается, как во внезапно возникшее препятствие, потому как привыкла, что все заранее расступаются. Я тоже привык. Только с ней – стенка на стенку. И ползущий от груди до глаз взгляд ощущается как электричество. От принятого напряжения бросает в жар. Аж кожа сыреет. Ладони особенно.
При первом контакте сводит челюсть. Там тоже простреливает микротоком. Ударным теплом отдает в уши. Ниже – те же вибрации сходят.
Поймав фокус, Филатова прикидывается, будто рада меня видеть.
Не ведусь.
Но за грудиной шпарит. Работа всех систем фигачит по красным зонам.
– Ты что вытворяешь?
Горло стянуто. Голос иначе как тяжелым не назовешь. Сам не знаю, что за металлы в нем звенят. Но навешивает, как ни выдерживаю, люто.
Агния дергается и отступает.
ЗА.РА.ЗА.
Если вздумает бежать, я, блин, не знаю, что с ней сделаю.
Хватаю кисть. Дергаю на себя и одновременно шагаю. Столкновение неизбежно. Но именно этого я и добиваюсь. Выбить из чертовой Агнии дух. А может, беса. Хоть как-то. Хоть что-то. Самого колотит. Скрывать все труднее. Чтобы не выдать тремор рук, так жестко ее ладонь сжимаю, что округлившиеся было губы искажаются от боли.
Все сильнее злюсь. На нее. И на себя.
Лямбда.
За грудиной закручивается долбаный смерч.
– Я тебя спрашиваю: совсем без головы? – давлю, не повышая голоса. Массируя большим пальцем костяшки узкой кисти, только сгущаю тон. – Знаешь, сколько девушек так пропадают? Ты чем, на хрен, думаешь?!
Филатова вспыхивает как спичка.
– Тебе-то что??? Смотри, какой! Три недели скрывался, будто и нет меня! А тут вдруг пятьсот километров преодолел, лишь бы отругать? Нет, я, конечно, понимаю, что буйной собаке семь верст не крюк! Но ты, блин… Че ты лепишь?! Господи, сорок лет тебе, что ли?! Как пенсионер, честное слово! Опять этот гребаный тон! Будто с родительского собрания вернулся! Только ты мне не отец, понял?! Вали, давай! Я перед тобой объясняться не обязана!
Мгновенно впадаю в состояние редчайшей ярости. Чтобы не взорваться и не натворить беды, нуждаюсь в экстренном охлаждении всех систем. Именно поэтому позволяю Филатовой выдернуть руку и рвануть во внутреннее помещение вокзала.
Вдох. Выдох.
В попытке заземлиться использую банальную технику «5-4-3-2-1». Нахожу пять объектов, которые могу увидеть: мигающее табло, кофейный автомат, изучающую меня «мисс Марпл», зевающего полицейского, пацана в желтой парке. Четыре вещи, которые могу потрогать: ремень на запястье, холодный металл серьги в брови, липкую от пролитого кофе плитку под берцем, найденную в кармане спичку. Три звука, которые могу услышать: механический голос диспетчера, скрип тормозных колодок, обрывок разговора. Два запаха, которые могу почувствовать: шлейф Немезиды, кофе. Один вкус, который могу ощутить: та самая спичка.
Нет. Я не остываю. Напротив. В такую злобу прихожу, будто в меня сама суть бешенства вселяется.
Сунутая в рот спичка одномоментно делится зубами на волокна.
Чтоб ее!!!
Сплевывая, как гопота, бросаюсь вслед за Филатовой.
Нахожу ее посреди вестибюля, облепленную шайкой цыганской детворой.
– Тетенька, дай на пирожок, – лепит чумазый паренек лет двенадцати.
– Ка-ка-а-ая я тебе тетенька? – выдыхает раненая до глубины души Немезида.
– Красивая тетенька, – отвечает девчушка поменьше, с заискивающей улыбкой и личным восторгом поглаживая рукав мурчалкиной шубы.
Вклиниваюсь, мягко отсекая мелочь от оцепеневшей в звенящем негодовании Королевы.
– Расходимся. Быстро, – разгоняю, протягивая «старшему» пару крупных купюр.
– Благодарствую, дядь, – толкает тот на блатном, расшаркиваясь в не особо убедительных поклонах. – Ща уйдем. Не вопрос, – заверяет, припрятывая за пазуху деньги. – Только эт… – подмигивает. – Может, погадать надобно? Моя сестра все видит.
Та самая сестра, кивнув, тут же хватает Агнию за руку. «Заглядывает», прежде чем я торможу балаган.
– Никаких гаданий. Нала больше нет, – отрезаю, освобождая ладонь Немезиды. Сжимаю своей пятерней. – Отошли. Живо.
Шантрапа еще раз благодарит и, наконец, уносит ноги.
Отвожу Филатову в сторону. Она, конечно же, тут же достает свое «хамло».
– Ты зачем меня защищаешь? Снова рисуешься, понторез? Меня твои поступки не впечатлят! Я через таких, как ты, как через козла на физкультуре, на раз-два перемахиваю! Свободен!
– Уймись, – рычу ей я.
– О, да! Давай начинай! «Успокойся», «Выдыхай!» «Остынь!», «Слушай меня, когда я говорю!»… И мое любимое: «Приди в себя!». Я ничего не забыла???
– Ля, дурная, – качаю головой.
– Дурная, и что теперь? Что ты мне сделаешь, любитель ладана? Не в твоей компетенции меня исправлять! Пустил! Пустил, сказала! – вырывается, когда блокирую ее у стены. – У меня встреча!
Напоминание про Усманова заставляет мою ярость мутировать и разрастаться до исполинских размеров. Словно огромная склизкая улитка, она скручивается, пытаясь уместиться за моими ребрами. И, один черт, разрывает нутро.
– Никаких «встреч», – чеканю с гарью. – Мы возвращаемся назад.
– Да что ты? Это не я там побежала, волосы назад? – бомбит стерва. – Нет! Не я! Потому что ты мне не указ!
Во мне что-то лопается. Возможно, только одна из мембран. Но этого достаточно, чтобы берега вынесло далеко за границы допустимого.
– Так, значит? Не указ? – даю злости волю. – Попрешься к нему? Вперед! Только на этом, Филатова, мы поставим точку! Навсегда!
– Ты зачем мне это говоришь? Ясно же, что теперь я так и сделаю! Дебил!
– Да пошла ты на хрен! – накрываю, вбивая в стену у ее головы ладонь.
– Сам пошел!
На нас уже обращают внимание. Но мне плевать. С меня, блин, окончательно шкура сползает.
– Закрой. Свой. Рот, – даю последнюю команду.
Филатова его, конечно же, напротив, открывает. Только сказать ничего не успевает. Не сразу понимаю, что ее отвлекает. Вижу, как опускает веки… Невольно залипаю.
– Тетенька, это тебе, чтобы ты не наделала глупостей, – выдает та самая «гадалка», впихивая раскрасневшейся Немезиде записку.
Я отвожу взгляд вбок и, пользуясь паузой, планомерно перевожу дыхание. Только буря, в которую превратился процесс вентиляции легких, не стихает. Да и сердце лупит так, что ребра гремят.
– Платон? – растерянно читает Филатова.
Я машинально смотрю в раскрученный ею мятый клочок тетрадного листа.
Что за бред?
– Так будут звать мальчика, которого ты родишь, – заявляет малолетняя цыганка, важно кивая растрепанной башкой. – От него, – припечатывает, ткнув пальцем в меня, будто иглой. – В районе двадцати лет…
Еще что-то чешет. Я не воспринимаю. Дрогнув в чудовищном ознобе, к чертям отключаюсь. Толку, что на ногах. В мире этом не присутствую. Будто пораженный неясным недугом, внезапно превращаюсь в овощ. Кусаю внутреннюю сторону щеки. Вгрызаюсь прям, чтобы не сойти с ума от дичайшего шока.
– С дуба рухнула? – сердито шипит Филатова. – Иди-ка ты отсюда, пока не схлопотала!
Цыганка отбегает, хихикая над удавшейся шалостью.
– У вас одна судьба, – бросает в довесок.
– Иди, сказала! Иди!!!
И снова раздается звонкий смех, скребущий по перепонкам, как нож по стеклу.
– Всего хорошего, дура! – выписывает напоследок.
– Идиотка… – частит Филатова.
Только я как остолоп стою. Вокруг нас странная аура. Плотная, как дым после салюта. Соображать что-то все сложнее. Я тупо вязну. И кажется, задыхаюсь.
– О-о-о, Боже… – тянет Агния, ошарашенно оглядываясь. Потом и вовсе выкрикивает: – Егор! Она украла мою сумку!
