Текст книги "Влюбляться запрещено (СИ)"
Автор книги: Елена Тодорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)
Эпизод пятьдесят пятый: Последний импульс
Хроники Агнии:
Никогда не прощайте тех, кто заставляет вас плакать. Особенно ночи напролет.
Два дня ада.
Но…
Все прошло.
Держитесь, мрази. Я в строю.
Два дня, блядь? А у меня, сука, два месяца. А если учесть, как все нарастало, и того больше.
Знаю, что множественное число на самом деле единственное – про мою душу. Но никак не въезжаю, что сырое опухшее лицо с красными пятнами, разводами от косметики и мокрыми глазами на прикрепленном к записи фото – часть моей вины.
Хуясе, Филатова играет.
Я должен поверить, что из-за меня убивается? Не верю.
Но грудная клетка, один хер, уходит в клин. По всей площади резкий зажим ловлю, а самый болезненный спазм, как водится, фигачит в центр. Там же, пока шкуру стягивает морозом, распирает от жгучей тесноты.
Сука.
На ломаном вдохе и дохлом выдохе создаю неестественный шум.
Считает, во всем один я виноват? Допустим. Я, блядь, готов нести ответственность, если мне дадут объясниться! Она же что?.. Правильно! Разыгрываю всю эту тухлую трагедию, не берет трубку!
Я звонил. Обрывал провода.
Она ни разу не взяла, предпочитая транслировать свой психопатический бред через блог.
Хроники Агнии:
Большинство мужчин настолько несостоятельны духом, что неспособны сделать выбор.
Четкий. Взрослый. Окончательный.
Одна женщина. Одна любовь. Навсегда.
Для примитивных животных, существующих только за счет низменных инстинктов, подобный выбор невозможен. Они и шага вперед не сделают, потому что шаг обязывает. А ответственность у них шире слов не распространяется. Ответственность для них, как дневной свет для вампиров: обжигает, превращая в пепел остатки мужества.
Смелость? Нет, не слышали.
Вместо того чтобы заявить права на то, что реально нужно, возвращаются туда, где все легко. Без сложностей. А самое смешное, знаете что? Прикрывается это слабоумие дутыми принципами.
Я, Агния Филатова, отказываюсь называть сильным полом тех, кто определяется как мужчина исключительно по наличию соответствующего анатомического набора. Отказываюсь подчиняться тем, кто, не умея держать удар, требует, чтобы женщина просто была покорнее. Отказываюсь хранить верность тем, кто не в силах быть верным хотя бы себе самому. Отказываюсь понимать, принимать, объяснять, оправдываться, ждать и умолять.
Я выбираю себя. Свою волю. Свой ум.
И так будет всегда. Аминь.
Сука. Долбаная, термоядерная, бешеная сука.
Разъебывает в хлам. Еще и сплевывает на мою скорченную тушу «клятвами».
Все, кто знает меня и Филатову, понимают, о ком речь. Да если бы и не понимали – похуй. Все эти предъявы и без свидетелей лишают меня самого главного – мужского, мать вашу, достоинства. Все сделано предельно тонко. Сначала она понемногу под шкуру свои пальцы запускала и отрывала мясо от кости, чтобы сейчас выдернуть из прогнившей плоти весь хребет. Изучив меня, мой характер и все те ценности, которые хаяла не раз, решила уничтожить самым болезненным, самым унизительным для меня методом.
Я жив? Или мертв? Хуй знает.
Внутри так штормит, что теряюсь в пространстве. Выносит с чертовой планеты! Но если болит, значит, все еще жив, так?
Зверея от бешенства, совершаю очередную попытку дозвониться до этой гребаной звезды. Ебически зол со старта, но с каждым последующим неотвеченным гудком гнев растет в геометрической прогрессии.
Я ее убью. Я ее, блядь, просто убью. Убью, на хрен.
Похуй, что дальше.
Сердце так наваливает, что оставаться адекватным шансов нет. Наверное, это то самое состояние аффекта, когда отключается все разумное. Врываясь в учетку Филатовой, еду тупо на инстинктах. До определенного момента. Палец зависает над кнопкой удаления канала, когда по мозгам бьет осознание, что все это не по мне. Слишком низко. Не по-мужски, блядь. Сука, истерично.
Она ведь именно этого и добивается…
«Реакция, сын. Контроль и реакция».
Никто не может лишить тебя достоинства, если ты сам себя на растерзание не скинешь. Никто.
Жив или мертв?
Жив.
А значит, должен взять себя в руки. Отбросив телефон, умываюсь ледяной водой. Перевожу дыхание. Забиваю легкие дымом.
Только после этого пишу.
Егор Нечаев: Возьми трубку, иначе я приеду.
«Удавлю и прикопаю», – добавляю мысленно.
Руки еще дрожат. Да и за грудиной все то же месиво. Но я, по крайней мере, способен думать. Способен владеть собой.
Не проходит и минуты, как Немезида кидает ответку. Впервые за все эти пропащие дни, блядь, будто чувствуя, что я соскочил с иглы.
Агния Филатова: Отлично. Ты знаешь, где меня найти. Место встречи без изменений – мой выпускной. Право на какое-либо иное взаимодействие ты потерял. Это мое последнее сообщение.
Сука.
От злости в глазах сначала темнеет, а после рвет красными вспышками. По тому же хребту гуляют вибрации, идет просадка и слышится треск.
Меня, блядь, буквально вырубает из человека в тварь.
Благо у мозга система покруче любой операционки. Быстро подсовывает подборку по важным событиям, напоминая, что Ян вытянул против толпы с битами, с раздробленным позвоночником выплыл из-подо льда и с тем же ломаным хребтом, на титановых стержнях, научился заново ходить.
Я что, против девчонки не выстою?! Быть такого не может!
Нерв под глазом мигает, как гирлянда – часто, пламенно и ослепляюще. Аномалия. Нестабильная готовность. Челюсть сводит. В горлянке дергается, встряв фантомным штырем. Кровь становится настолько плотной, что замедляется циркуляция и утяжеляются удары мотора. Есть масса способов все это разогнать, но все, что я могу себе позволить – вздохнуть и поджечь новую сигарету.
Одна тяга, вторая, третья… Вливаюсь в относительно бодрый режим.
Легкие режет, будто не дым, а стеклянную пыльцу вдыхаю. Сердце натужно долбит в ребра. Плечи и спину гасит током.
В аду же. Горю.
Ебучая голова раскалывается, потому что не спал. Не жрал, сука. Разгоняя тревожными думами эмоции, не переставал кипеть.
Тошнит, блядь. Под языком без конца собирается слюна. Сплевываю в раковину. Пытаясь избавиться от вязкости, полощу водой из-под крана рот. Жадными глотками хлебаю, по подбородку и груди течет. Небрежно утираюсь и снова курю.
Глаза щиплет. Не только от дыма. Воспаленные ведь в край: пересушенные, с лопнувшими капиллярами. Зрачки ловят расфокус. Отражение в зеркале плывет.
Отматываю историю на пять лет назад, чтобы просмотреть свой дебильный план… Сука, наивным был! Просто пиздец. Не собирался ведь воевать. Не собирался причинять боль. Увиделись, какими-то гарпунами друг другу в плоть вошли… И присели. Начали характерами мериться.
Кто кого? Нерешаемая задача.
«Ты знаешь, где меня найти. Место встречи без изменений…»
Сука. Сука. Сука.
Я не дам ей себя раздавить. Пойду туда, но на своих условиях.
Все, блядь. Все.
В точке накала все складывается. Цели, чувства, мотивация – во всем проступает ясность и находится общность. Этого достаточно, чтобы принять решение и начать действовать.
Покажу Филатовой, кто я есть. Покажу, что мужчина. Покажу, что Нечаев.
Целоваться она хотела? Обниматься?
Прижму сучку. Обуздаю. Заставлю считаться. Полностью под контроль возьму. Не вырвется.
Теперь это дело чести. Буду тем, кто подавит ее волю, заставит сойти с пьедестала своих чеканутых убеждений и нарушить все пафосные клятвы. Прилюдно, раз уж ей так нравится трясти личным.
Привожу себя в порядок, пялю чертов костюм… Спасибо маме, купила все, что нужно, и с размером не прогадала.
Никаких цветов, бля. Не дождется теперь. Никогда.
Есть другой подарок. Сгребаю с мятой постели и запускаю в карман.
Еще пара деталей, и покидаю комнату.
Сбегаю вниз.
– Я машину возьму, – сообщаю отцу, сидящему на диване в гостиной с планшетом и стаканом холодного чая. – Додж.
– Может, что-то посолиднее? Линкольн, к примеру, – предлагает, заостряя внимание на моей взбудораженной роже. – Ты же не один едешь.
Последнее – даже не риторика, намек на отчет. Пришла пора.
– Не один, – подтверждаю сухо. – С Эмилией.
– Я не спрашиваю, что происходит в твоей личной жизни. Не лезу. Думаю, ты сам должен понимать, что подобные метания обнуляют прежде всего тебя. Неважно все это выглядит. Паршиво, сын. Нечаевых за юбками, как за ветром, не таскает. Мы либо идем, либо стоим. Но не мечемся от одной к другой.
Мне стыдно. Сука, та-а-ак стыдно, что это чувство нагружает.
Хотел бы я соответствовать. Всю жизнь стараюсь. Но, базара ноль, пока не дотягиваю.
Сглатываю и так четко улавливаю звук этого действия, словно где-то там в пасти встроен микрофон.
– С Эмилией ничего нет, – проясняю сдержанно. – Дружба, не более. Просто отвезу ее на выпускной. Ранее обещал.
Лицо папы остается невозмутимым.
– Она в курсе, что ничего нет?
– Ну я ничего не предлагал, – отмахиваюсь уже менее уверенно.
Осознаю ведь, что в любом случае косячу.
Зачем я ей звонил? Зачем встречался? Зачем звал на выпускной?
Блядство.
Самое тяжелое – не развалиться сейчас. Перед отцом. Он ведь смотрит взыскательно. Видит насквозь. И уже взывает к ответу.
– Не теряйте меня, когда появитесь. Частично пропущу, – меняю тему. И не то чтобы удачно. – Надо к Агнии мотнуться. Остались вопросы. Мы в ссоре два месяца. Это… – хриплю и замолкаю. К горлу подходит какой-то булыжник. Перекрывает, блядь, все. Душит. Закатываю глаза под потолок. Хрен знает, что там ищу. А потому не нахожу. Спускаюсь обратно вниз. До тех пор, пока веки не закрываются. Стискиваю пальцами переносицу и, наконец, выдавливаю: – Это дно.
Папа с реакцией не спешит. Дает мне время.
– Дно? – переспрашивает, когда открываю глаза. Может показаться, что особо моим состоянием не обеспокоен. Нога на ноге, сверху планшет, стакан в руке – даже позу не сменил. Но взгляд и тон выдают столько участия в моей жизни, что на мгновение становится тесно. – И зачем ты туда угодил? Кто виноват?
Вскрывать подробности возможности нет. Говна ведь столько – затопит, не разгребу.
– Если честно, не знаю. Сам не понял.
– Неправильный ответ, сын. Женщина априори не может быть виноватой. Она не руководящая сила в союзе. Не ведущая. Если что-то пошло не так – значит, ты был слаб. Где-то упустил, в чем-то недодал. Не вытянул. Именно ты, сын. Мужчина отвечает за двоих. А если уж опустился на это самое дно, подумай теперь, с чем оттуда выплывешь. Потому что такие ямы даются не просто так. Даются, чтобы человек понял, чем он владеет, собрал все ресурсы, взвесил и направил в нужную сторону. Сила – энергия действия. Ее потенциал растет только в движении. А ты чем занимался два месяца? Сейчас честно. Я наблюдал. Мне все ясно. Хочу, чтобы ты сам понял, принял и сам озвучил.
– А я хочу заявить, что вы ни черта не в курсе, кто такая Агния. Она неуправляемая. Попалась бы такая тебе, Яну… Кто бы справился? Нет, я, конечно, собираюсь. Я справлюсь. Но не надо говорить, будто это легко. Ее трудно вести. Пока невозможно.
Папа ухмыляется. Чтоб его, почти смеется.
– Все по силам дается, сын. Бог увидел в тебе потенциал именно на эту женщину.
Краснея, пытаюсь догнать: прикалывается он или говорит серьезно. Хотя когда это отец с таким шутил?
– Она Филатова… Я… Ян… – выжимаю последние аргументы.
Папа тут же закрывает вопрос:
– У Яна нет никаких проблем с Филатовыми.
– Да, но…
– Я верю в тебя, сын. Ты найдешь к ней подход. Только не ходи параллельно к Эмилии. Расстроишь девку – женю именно на ней. Вот тогда точно скиснешь. А сейчас вернемся к вопросу, чем ты занимался два месяца.
Сцепляя зубы, и понимаю, и принимаю, и озвучиваю:
– Гордыню качал.
– Молодец. Хвалю за честность. Сейчас представим, что это дно – твой перевалочный пункт. Скопил энергию? Куда направишь?
Эпизод пятьдесят шестой: День полураспада урана-235
Финал.
Школы. Детства. Войны.
Хрен знает, кто над этим чертовым миром шаманит, но совпадает все идеально. У ее и моего выпускного соседние локации – вдоль одной линии пляжа, на расстоянии полутора десятка метров. Если занять нужную позицию, можно наблюдать весь движ. Видны танцпол, часть столиков и даже сцена. Музыка и та периодически прорывается. Слышно, что горланит поверх нее диджей.
Можно, конечно, сослаться на упомянутые Немезидой Вилларибо и Виллабаджо. В чем они там соревнуются?.. Неважно. Куда более символично ложатся ею же заюзанные Монтекки и Капулетти – ведь наши семьи так близко, что почти пересекаются.
Это, безусловно, надрачивает и без того возбужденные нервы.
Стаскивая галстук и снимая с петель верхние пуговицы рубашки, на автомате отмечаю позиции: своего отца, матери и матери, отца Филатовой. Следом прикипаю взглядом к самой Немезиде. Дистанция ни хрена не тушит бушующую в моем организме лихорадку. Разъебывает так, словно стул, на котором сижу, электрический.
И где же исповедь? Где, блядь, последнее желание?
Я жив, блядь? Или мертв?
А.Г.Н.И.Я., ясен хуй, всегда заряжена. А сегодня еще и случай самый особый. Плечи голые, грудь на выкате, и вся она в лучах прожекторов блестит. Платье пышное, но спереди юбка короткая – ноги полностью на виду.
Задача стояла выебать психику всем вокруг?
Сука, скрипач дьявола. Королева мозгоебических наук.
Конечно, она скинет бате золотую медаль. Тот стоит, повесив железяку на шею, как орден. Светится весь. А ей-то зачем? Она по факту уже доктор, блядь. Дальше можно не учиться.
– Между первой и второй промежуток небольшой! – орет Яббаров, разливая топливо.
Я отмираю, чтобы встать, выдернуть из ведерка шампанское и обновить бокалы девушек.
Подхватывая свою стопку, остаюсь на ногах.
– За что? – интересуется Пима, поднимаясь.
– А ты без тоста, я смотрю, пить не умеешь, – ржет Рацкевич и тоже встает.
Прекрасная же половина, подскакивая, резво закрывает вопрос:
– За нас, красивых!
– И счастливых!
– За любовь жгучую и болючую!
– Ля, сплюнь!
– За то, что школа позади! Ура-а-а-а-а-а!
– И за лучшее время, которое ждет нас впереди!
– Жизнь, привет!
– Приве-е-е-е-е-ет!
– Ты снимаешь? Держи поцелуйчик: м-м-м-ма!
– За то, чтобы мы, несмотря на то, какой кто выберет путь, встречались почаще!
– Угу-м, в запое!
– Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха, – это уже общее.
И, наконец, все пьют.
Я тоже опрокидываю, хватаю закусь и встаю.
– Егор?.. – шелестит Эм.
– Скоро буду, – обещаю, не глядя.
В гортани еще играет терпкий жар, когда я, пройдясь по залу, подхватываю закрытую бутылку брюта и решительно рулю к выходу. По брошенному на песок деревянному настилу целенаправленно движусь в соседний клуб.
Хроники Агнии:
Таких страстей конец бывает страшен:
Соединенье пороха с огнем —
Взаимоистребляющая вспышка…
Это последняя запись в блоге Немезиды. Цитата Шекспира, насколько я знаю. Чего пока не знаю, так это того, что она окажется пророческой.
На территории говнозистов весело. Может, они не пьют, а есть устали? Все на танцполе. Читает Эминем. Головастые, раздуваясь от выданного легендой адреналина, машут в воздухе своими длиннющими граблями, как дворцовые слуги при фараоне – опахалами. Однозначно, именно из Древнего Египта вся эта хореография подхвачена. Они же умные. Историю знают.
А вот современное искусство… Это только к Немезиде.
– Вечер в хату, – приветствую охреневшего при виде меня Филатова, по-одесски культурно всучивая дипломатический пузырь. – От нашей хаты.
Если бы болтающаяся на его шее медаль была гранатой, он бы, вполне очевидно, выдернул чеку, влегкую пожертвовав собой и половиной мероприятия, лишь бы убрать меня. Но облом, железяка хоть и принадлежит его личной машине для убийств, никакими особыми боевыми свойствами не обладает.
Пользуясь критической оторопью бульдога, не сбавляя шага, уверенно пробиваю себе путь к чертовой Королеве.
– Это что, Нечай?.. – басит кто-то из ее придворных.
– Твою ж мать…
Не палю по сторонам. На прицеле сугубо А.Г.Н.И.Я.
Жив я или мертв?
Один хуй, пизда.
Стоит взять всю ее в фокус, изнутри рвет так, что душа в панике ищет аварийный выход. Сердце, сука, туда же. Следом на вынос оформляется мозг. И хорошо бы! Без этой нервной, до ебанутого восприимчивой требухи, стопудово, было бы легче. Только вот незадача, всю эту лох-компанию стопорит таможня.
Из ада выезда нет.
Еще и варварскими штрафными обкладывают. В общем, опиздюков и в обратку. Там уж никто не смотрит, куда все это дерьмо летит. А оно разваливается пульсирующими грудками по телу.
Тетрис, блядь.
Собирать фрагменты некому. Так что падает все как попало, быстро собирая дорожку к взрыву.
На, нах.
Спешу перейти к действиям. Пока публика, включая саму Королеву, до хера не поняла, валю на нее, как на цель, которую, будем честны, слишком долго запрещал себе добивать. Хватаю за талию и, совершая рывок, тупо впечатываю. Руки на голову, рот в рот – раздаю в упор все, что накопилось.
Агрессивно. Доминирующе. Сука, бешено.
В глотке до последнего скрипела сушь, однако стоит мне хлебнуть яда Немезиды, с излишками выделяется собственный. Так что сплетаемся не только прочно, но и смачно.
А дальше… столкновение с металлом…
Е-ба-а…
Холодный шарик, которым она ранее на одной только демонстрации довела меня до лютого невменоза, катаясь по влажному дофига чувствительному языку, высаживает в мои нервные окончания такие мощные разряды, что те, дернувшись и сократившись, на распрямлении, к херам, воспламеняются.
Мать вашу.
Шухер по всем фронтам. Тупо разнос. С отдачей в затылок, грудь и ниже по курсу.
– Агния???
– Он ее целует!
– Ого! Вот это да!
– Огонь!
Я не пытаюсь впечатлить. Я подавляю и беру свое. Язык, как у Венома, захватывает рот Королевы и хищно метит глубже – прямо в душу.
Мне нужна она вся. Вся. Полностью.
У самого организм встряхивает, словно резко обновили до инопланетного апдейта. Под раздавшейся и застывшей в камень, как панцирь, оболочкой формируются странные узлы, которые так колбасит, что по тканям искры летят. Мириада сердечных осколков все еще шатается, знакомя каждый чертов сантиметр тела с чудом микроинфаркта. Но основная плеяда все же базируется на стандартном клочке – за ребрами.
Там и происходит решающий файт[49]49
Файт – бой.
[Закрыть].
Ебашит так, будто реально две армии друг на друга поперли. Палят залпами, без разбора, словно вознамерились уничтожить не только противника. Грудная клетка надувается куполом, грохочет и скачет. Вены на шее вспыхивают и вибрируют, как натянутые кабели. И в голове, как итог, шваркает подрывами.
Рот сориентировавшейся в моменте Немезиды горячий, злющий и сопротивляющийся. Показывая, кто есть кто, с помощью силы ею владею. Никаких пауз. Никаких послаблений. Никакой нежности. Только выпущенный на свободу инстинкт – голодный, яростный, властный. Врезаюсь глубже, жру без меры, пока не чувствую, как А.Г.Н.И.Я., теряя опору, начинает трястись.
Отпускаю, чтобы встретиться со свирепыми глазищами личного истребителя. От нее тут же прилетает фидбэк. По харе, ясен черт.
Толпа вскрикивает и комментирует:
– Ох-ре-неть!
Это красная зона. Аварийный режим.
Но я, конечно, держусь. Игнорируя публику, боль и унижение, сжимая челюсти, угрожающе надвигаюсь, чтобы нагло оттеснить Королеву.
– Все, как ты хотела, – жестко давлю сквозь зубы. Почти, мать вашу, рычу. – Остальное тоже здесь давать? Чтобы без возни в ебучих хрониках каждая тварь знала, на каком мы, блядь, этапе.
И снова свайп по роже. И снова охи-ахи по толпе.
Хватаю непокорную стервозину за руку, когда она орет:
– Ты опоздал, ясно?!
В мозгах что-то клинит. Ноль понимания. Еще ведь, несмотря на два «пропущенных», сохраняется дикий поцелуйный угар. Заторможенно моргая, спускаю взгляд на сияющую от блесток шею Немезиды, еще более слепящую глубокую королевскую ложбинку, скрытую корсетом основную часть арсенала, узкую талию и убойное расширение… Продираю сквозь сцепленные зубы язык. Оставляя зазор на подумать, может, и кровожадно, но однозначно медленно облизываю отравленные ею губы.
Столь же медленно поднимаюсь обратно к глазам.
– В смысле «опоздал»? Хули ты чешешь? – сиплю едва слышно.
– Думал, я тебя два месяца безропотно ждать буду?!
От этого броска напрочь теряюсь.
Что не так? Что ей, сука, не подходит? Я, что ли, зря пришел?
Напоминая дуре, рявкаю:
– Але, блядь! Ты обозначила срок!
Немезида только бесится. Ловлю шаровые молнии на вражеском фасаде: и ударными вспышками в ее роскошных глазах, и прострелами по мягким тканям ебически красивой маски, которая служит этой стерве лицом.
Ненавидит меня. Это понятно без субтитров.
Тогда что ей, мать вашу, нужно?!
– Да, обозначила. Промискуитет[50]50
Промискуитет – беспорядочные половые связи.
[Закрыть] с твоими пустоголовыми покорными шавками он не включал, – разбивает со злобой, которая трещит, как кончик хвоста гремучей змеи. – Ты сам все растоптал, Нечаев. Свободен.
«Ничего не будет», – перевожу с альфа-центаврского на русский.
«Ничего не может быть», – вторит словам Немезиды проснувшийся было здравый смысл.
Катастрофически поздно все догоняю.
Жив ли я? Мертв?
Когда разваливается несущая часть, в реактивном темпе силюсь перестроиться, закрыться, сражаться… Стоять!
Стоять, блядь.
Стоять.
– Я незаслуженно тебя уважал, Филатова. Ты не стоишь и десятой части того, что от меня получала, – подытоживаю твердо, с вполне искренним отторжением выпуская ее руку и отшагивая назад.
Лицо А.Г.Н.И.И. остается спокойным. А вот взгляд… сулит мне геенну огненную.
– А я тебя и вовсе никак не уважала. Всегда вытирала о тебя ноги, Нечаев. Имела тебя только так, – выписывает налегке. – Кстати, познакомься… Михаил. Мой партнер на вечер.
Сердце с адской болью сжимается. Отзывается, мразь, той самой камерой, которая не пашет, но, сука, напоминает о себе больше трех остальных.
Не смотрю я на Михаила. Показательно игнорирую. Запихнув дрожащие руки в карманы брюк, усмехаясь Королеве, замечаю лишь у нее на плече пальцы, которые жажду выдернуть из суставов и скормить собакам.
– А фамилия у Михаила случайно не Куколд?
Как фанатка Шекспира, не понять иронию гениальная Филатова не может, но стоит отдать ей должное, и тут сохраняет лицо.
– Миша не боится ответственности. На него во всем можно положиться.
Боль за грудиной нарастает. За считанные секунды возникает одышка. Скрывая ее, перебиваю все хохотом.
– Именно поэтому он пару минут назад стоял и ссал в штаны. Не шевелился, блядь, пока ты не поманила, как щенка! Такого ты хотела? Поздравляю!
Немезида вспыхивает, но отразить выпад не успевает. Мешает появление ее собственного отца.
– Отойди от моей дочери, сволочь! Забирай свое шампанское и проваливай! Сейчас же!!!
Какой-то сраный водевиль, однако на него я реагирую.
Ухмыляясь, по-скотски отмечаю:
– Ай-й… Ты смотри, рассмотрел. Мала-дца.
А дальше водевиль превращается в бредовый сон с температурой сорок. Все немного теряются, потому как музыка обрывается, и на большом клубном экране включается видеозапись самых позорных фейлов[51]51
Фейл – провал.
[Закрыть] Немезиды. Я, конечно, не в курсах, как так получилось, но она, судя по направленному на меня взгляду, уверена, что это сделал именно я.
Да пошло оно все к ебаной матери!
Долго размахивать кулаками возможности нет. Выкинут же. Есть лишь один шанс, как пел Эминем. Один удар. И я его просчитываю, вкладывая в движение все свои эмоции, все чувства… Михаил уходит, располовинивая спиной кислотный баннер клуба, часть толпы и основание сцены.
Нащупываю в кармане цепочку с кулоном сердечком, которые выкупил после дебильной рекламы, потому что чертова хрень побывала во рту Королевы. Ей же под ноги швыряю.
– С праздничком, нелюбимая, – выплевываю. – Цветов не дождешься. У меня все.
И сливаюсь.
Жив или мертв?
Шагая по деревянному настилу, еще одну пуговицу расстегиваю. И еще одну. Похрен, что до середины торса добираюсь. Сердце отходит в мир иной с такой мощью саморазрушения, что кажется, намеренно оставит после себя пустой и, конечно же, деформированный корпус.
Сука.
Это настолько больно, что дышать доводится с паром, оттяжкой, хрипом, просвистами и дребезжанием. Раненый зверь и тот стабильнее держится. Мышцы от судорог сбиваются комками, каменеют, рвутся.
Одну руку в карман. Вторую сжимаю в кулак.
Кровь с костяшек стираю уже на месте. Полотенцем, когда с ломаной улыбкой берусь за шампанское. Разлив шипучее по бокалам, высаживаю две порции своего.
– У говнозистов был? – толкает Яббаров, едва девчонки ускакивают танцевать. – Че там натворил, что так вштырило? Еб, тебя аж трясет!
Не трясет, а подкидывает.
Перед глазами все плывет, но я снова ухмыляюсь.
– Закончил все, – толкаю, подмигивая.
– О как… А дальше что?
– Дальше – Эмилия, – обозначаю с жирным намеком.
– Одобряю, – крякает Яббар.
Открывает рот, чтобы стянуть с деревянной шпажки кусок шашлыка, но едва успевает метнуть взгляд в сторону, рука с едой обвисает. Рот так и остается открытым. Глаза расширяются.
Я поворачиваюсь в том же направлении, когда зарвавшаяся в наш клуб, мать ее, А.Г.Н.И.Я. разбивает о колонну презентованную мной бутылку брюта.
«Титаник» спустили на воду?..
И этим, ясен хер, не обходится. Пофиг на шпильки, дизайнерское платье и обманчивую хрупкость… Бросившись в толпу, Филатова на изи тушит человек пять, слаженно заряжая одной с ноги, второй с кулака, третьей с головы, четвертой с колена, пятому с локтя… И так далее.
Примчавшиеся за ней предки в ахуе стынут в арке.
Я и сам не шевелюсь. Не в силах.
– Тебя лишат мастера спорта! – все, что орет бульдог.
– До чего ваш сын нашу дочь довел! Подонки! – горланит следом «Джоли».
И только мой отец влезает. Обхватывая Агнию сзади, уносит с территории клуба. У самого моря отпускает. Придерживая за плечи, говорит что-то, и… дикая пантера, помотавшись в истерике, с рыданиями бросается ему на грудь.
Я…
Я жив или мертв?..
Дело не в Филатовой. Не в том, что она отрезала все пути к себе. Не в том, будет ли у нее кто-то.
Я жив или мертв?..
Влюблен.
Именно в этом дело. Именно из-за этого так разносит.
Всем клятвам вопреки.
