Текст книги "Влюбляться запрещено (СИ)"
Автор книги: Елена Тодорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)
Эпизод сорок пятый: Каламбур контрастов
My love…
Конечно, я издевалась. С наслаждением. На полном ходу.
Вломиться к зверью в разгар веселья и выйти на сцену – все равно что добровольно стать мишенью для всей своры.
Но мне фиолетово.
Я в ударе. На кураже. В броне из лютой самоуверенности.
Офигенна. Всемогуща. Убийственно хороша.
Однако…
Стоит моему главному врагу начать поворачиваться, как меня парализует. Чертов миг превращается в вечность. Кажется, я вот-вот задохнусь, лишусь сознания или паду замертво от серьезного приступа.
Давай же… Ну…
Боже…
Нет-нет…
О-о-о Бо-о-оже!
Бах, бах, ба-а-ах… Сердце отбивает свое и уходит в тишину.
Егорыныч ведь завершает оборот, смотрит на меня, и по его непробиваемому, якобы каменному лицу пробегает судорога.
Да! Господи! Да!
Воспринимаю это как поражение цели, и тут же чувствую себя лучше. Сердце срывается в работу. Пускай нестабильно, с гиперусердием и смертельными переворотами, но мне нормально. Да Боже мой, мне отлично! Все, что болело внутри, восстанавливается до заводских настроек, чтобы в моменте взорваться безграничной радостью.
Глаза Нечаева лижут меня пламенем. Под одним из них задерживается нервный тик. И хоть челюсти гада сжимаются, превращая жесткое, но определенно красивое мужское лицо в железобетонный квадрат, ведущие мускулы продолжают подрагивать.
Господи, ну какое же удовольствие быть в восприятии своего врага воплощением совершенства, от которого захватывает дух.
– С днем рождения, мой любимый мальчик! – мурлычу с приторной нежностью.
Тон лишь немного срывается, выдавая из-за бомбящей нутро взбудораженности неуместно звонкие пики. Ну что ж… Как есть.
Я очень счастлива! Очень!
Егорыныч на взводе. Видно, что его прям ведет. И дело не только в переживаниях за родню. А-ха-ха, да сам факт, что я предстала перед сворой, как его возлюбленная, до скрипа режет ему по нервам.
О-о, Боже…
Он направляется ко мне.
Сглотнув, не теряя грации, отступаю в сторону, чтобы дать ему место для маневра, словно жду, что, взойдя на помост, он упадет передо мной на колени.
Вместо этого получаю:
– Какого хрена?..
Выдох жесткий и горячий. Действует как беспощадные оплеухи с двух рук. Злит неимоверно! Про счастье свое забываю. Одно утешение – все происходит тихо, никто больше не слышит.
Обороняюсь взглядом. Хотя какая это оборона? Если бы им реально можно было убить, от ублюдка бы осталась горстка пепла.
Господи…
Почему мне нравится вид этого типа в костюме?! Почему он кажется мне неимоверно привлекательным?! Почему так жадно хочется зрительно его поглощать?!
– Егор, – окликает старик Нечаев, заставляя сыночку так напрячься, что меня от демонстрации сдерживаемой им силы обкидывает мурашками. Столько в нем джоулей! Ошизеть просто! Прислушиваясь к голосу отца, огненный не сводит своего раскаленного взгляда с меня. И да, нервы вокруг его левого глаза снова шалят. Даже кольцо в брови дергается. – Представь девушку.
Губы Егорыныча распахиваются, и он судорожно втягивает воздух. Глаза при этом выражают ужас и маниакальную решимость прикончить меня и спрятать мой труп под дощечками сцены. Столько стыда и страха моя персона в нем вызывает, что будь шанс провернуть грязную работу незаметно, клянусь, он бы это сделал.
Во мне же подобная реакция откликается двумя конфликтующими чувствами: гневом и упоением. Да, меня бесит, что Егор меня стыдится. Но в то же время я до безумия рада вот этому его состоянию адского смятения.
Пусть трясется хотя бы внутренне!
– Представлять – лишнее, пап, – давит чешуйчатый сквозь зубы, не разрывая зрительного контакта со мной. – Весь город в курсе, кто она.
Звучит так натянуто, будто его кто-то за горло держит.
Отец и держит, да.
– И все же, – настаивает он. – Будь добр.
Я улыбаюсь. Воздух между нашими глазами трещит. Часть джоулей явно преобразуется в ватты. С моей стороны поток не слабее. Вот и шарахает так, что кажется, еще чуть-чуть, и раскидает по противоположным концам зала.
– Аг-гния Филатова, – отрыгивает Егорыныч с ненавистью.
Я вспыхиваю от довольства.
Понимая, что ничего плохого он мне при семье не скажет, с притворной робостью опускаю взгляд в пол, прихватываю подол и изящно приседаю.
Вернувшись в исходную позицию, премилым тоном вывожу итог:
– Та самая. К вашим услугам.
Вскидываю голову вверх и с искренним интересом оцениваю лица присутствующих. В частности преступной семейки.
О-о… Они меня потрясают.
Мама Нечаева улыбается не менее тепло, чем при нашей первой встрече на хоккейном матче. А старик… Он мало того что совсем не старик!.. В шикарной физической форме!.. Так еще и красавчик! Породистый, как культовая кинозвезда! А ведь и правда, все сыновья на него похожи. Не то чтобы мама не очень… Очень даже очень! Господи, что я несу??? Просто она – другой вид. Женский. Мягкий. А мужская ветка рода Нечаевых – генетический джекпот прокачанной Y-хромосомы. И этот джекпот – точнее, его основной раздатчик – тоже вполне адекватно на меня смотрит. Без какой-либо злобы. В напряге только стоящий рядом шкаф – очередной сыночка. Какой он там по счету? Кажется, второй. Илья.
– У тебя восхитительный голос, Агния, – говорит мать семейства.
Я теряюсь, потому как похвалы здесь уж точно не ждала. Ищу подвох.
Она же издевается? Как я?
Но нет… В ее лице не найти ни грамма ехидства.
– Спасибо, – отмеряю с некоторым высокомерием, все еще опасаясь изменений в общении. – Вы очень добры.
– А ты смелая, – заключает тот самый джекпот, салютуя бокалом. – Мне это нравится.
– А какая красавица! – добавляет с улыбкой мать. – Ничего удивительного, что наш сын потерял голову!
В кругу близких разливается тихий смех.
Это они из-за шубы? Что за фрукты эти Нечаевы?
Ощутив новый прилив жара к щекам, подаюсь в сторону Егора, чтобы, не глядя ему в глаза, едва различимым голосом шепнуть:
– Как зовут твоих родителей?
Ранее, однозначно, слышала. Но сейчас, в этом дрожащем волнении, точно не вспомню.
Егорынычу, хоть и сквозь зубы, а представить мне предков приходится.
– Роман Константинович, Милана Андреевна, – повторяю сразу за ним, обращаясь уже напрямую. – Вы чрезвычайно любезны. Спасибо за теплый прием. Будем честны, после всего, что было, я на него не рассчитывала. И сейчас… даже немного растеряна, изумлена… Но в самом хорошем смысле! Вы мне тоже симпатичны! Простите за фейерверк! За елку… простите!
Они просто… снова смеются…
– Это было запоминающееся знакомство, хоть и без знакомства как такового, – выдает Роман Константинович. – Фейерверком нас еще никто не атаковал. Сразу виден основательный настрой. С далеко идущими планами, – подмигивает. – В общем, засчитан. Фейерверк засчитан.
Господи…
Он еще и шутит? Реально шутит? Лицо как было серьезным, так практически не меняется. Чтобы уловить подобие улыбки в чуть приподнятых уголках губ, надо быть либо упоротым фантазером, либо большим оптимистом. Но глаза Романа Константиновича, сверкая, излучают самое настоящее, живое и щедрое тепло, которое мне когда-либо удавалось видеть. Я бы назвала его богатым. Тем богатством, что зависит от широты души.
Ну вот… приплыли…
Минус один враг. Точнее, минус два. Милана Андреевна же.
– Однозначно, засчитан. А елки еще будут. Другие подрастут.
Нет-нет, я не могу перестать их ненавидеть!
Или могу?..
– Должен сказать, потрясены даже мы – те, кому не довелось этот фейерверк увидеть! Судя по лицам очевидцев, есть чему позавидовать! – подхватывает ведущий. – Я так понимаю, перспективы действительно грандиозные! Уже можно напрашиваться тамадой на свадьбу? Или пару годков еще ждем?
Чувствую, снова краснею. К щекам будто горячие утюги приложило. Так шпарит! А я еще зачем-то смотрю на Егорыныча! Он часто моргает. Кажется, выданная ведущим ахинея рассыпалась в пыль, и эта пыль попала ему в глаза. Они воспаляются, слезятся и избегают контакта. Я тоже избегаю. Едва пересекаемся, с обоюдным рвением уводим взгляды в разные стороны.
– Со свадьбой, определенно, ждем, – заверяет Роман Константинович на тех же нотах солидного юмора. – У нас в семье это дело раз и навсегда. Требуется подготовка.
– Семь раз отмерить – один раз отрезать, – с улыбкой поддерживает мужа Милана Андреевна.
– Так точно. Решение должно быть взвешенным.
А я стою и прозреваю.
Что за попадалово? Как до этих разговоров вообще дошло? Почему я?
С трудом восстанавливаю дыхание, как Егорыныч вдруг хватает за локоть и ровным тоном объявляет:
– Мы минут на десять отойдем.
– Не дольше, – откликается Роман Константинович. Видимо, к нему чешуйчатый и обращался. – Ты знаешь правила.
– Да, папа. Знаю.
Последнее крайне интересно звучит, но влезающий в очередной раз ведущий не дает мне сфокусироваться.
– Поаплодируем возлюбленной именинника за шикарное выступление!
Начиная хлопать, подбивает на те же действия зал.
В шуме гребаных оваций мы за кулисами и скрываемся. А после включается музыка, позволяющая нам вполне свободно друг на друга орать.
– Ты охренела – сюда являться?! Я те сказал, блядь: держись от моей семьи подальше! – кроет огнедышащий с раскатами.
– А я те сказала: по-твоему не будет! Что хочу, то и делаю! Где хочу, там появляюсь! Всем твоим приказам назло наперекор пойду!
С такой силой меня на себя дергает, что у меня реальность на разрозненные значки рассыпается. Дурацкий калейдоскоп! Из-за него плывут мозги.
– Ты, мать твою, стихийное бедствие! – припечатывает, одурело пережимая мои запястья. Конечно, у меня будет кружиться голова! Кровоток ведь перекрывается. В пустой части вен вспыхивает огонь. Ползет жаром по плечам. Накрывает, словно горящим плащом. А уж в сердце – там, где гнездятся непонятные чувства – давно полыхает вовсю. Дурное, не понимает, что само по себе является источником ада, пытаясь сбежать, грозится разнести мне грудь. – Становишься предсказуемой!
Ну что за каламбур контрастов? В зале хором под ABBA горланят, а мы тут почти убиваем друг друга! От бесконечных толканий каркасная юбка моего платья ходит ходуном. Уже и от нее расшатывает. Одно прекрасно – она отлично отбивает притязания Нечаева. Слишком близко он ко мне подойти просто не способен.
– А по-моему, ты очень даже удивлен! Очень впечатлен!
– Я взбешен, Филатова! Че за шняга снова?!
– Какая именно?
– Про любовь! Что ты устроила?!
Помня последствия, я стараюсь уйти от скользкой темы любви. Но игнорировать озвученное Егорынычем все же не могу.
– Ты целовал меня! – предъявляю, явно багровея.
– Просто дал сдачи! Ты первая начала!
Он тоже пунцовеет. По крайней мере, в стратегических местах, которые для меня уже являются маркерами. Скулы и уши – сплошь алые.
– Ах так?! Мы теперь поцелуями деремся?!
Подаюсь вперед, тогда как Нечаев, напротив, толкает к стене.
– А.Г.А., – выжимает с угрозой, но все разваливается, едва он совершает ошибку, скидывая взгляд вниз.
К моим губам.
Меня перетряхивает. Это все ватты! А может, килотонны! Не могу ничего с собой поделать! По телу точится горячечный зуд. А рот, будто в предвкушении чего-то очень-очень вкусного, наполняется слюной.
– Давай подеремся… – вбрасываю, не отдавая отчета своим действиям.
– Ага… – выдыхает Егорыныч с огнем и соответствующим шумом. Еще не слышала, чтобы у кого-то на одном слоге столько раз преломился голос. Голос, который мне так сильно нравится, что от воздействия изнутри бьют бурные волны. – Тебе все шуточки, а в моей семье не принято водить к родне каждую встречную-поперечную. Только если вопрос с браком уже решен.
– Что за дичь? – выплескиваю раздраженно. – И ты еще меня прошлым веком обзывал? У вас, я смотрю, загоны похлеще!
– Какие есть, – бахает враг с нажимом.
Я смотрю на него и на мгновение немею. Пытаясь обработать полученную информацию, слишком пристально его разглядываю.
Эти суровые, не по годам взрослые глаза. Эти идеальные мужские черты. Эти внушительные плечи. Этот исполинский рост.
Чувствую себя такой маленькой. Кажется, само эго рядом с ним мельчает. Чисто на инстинкте сдает позиции. Притихает.
– Разве Ян не приводил Юнию домой? – выдыхаю едва слышно, все еще на подсознательном.
Нечаев без заминки отвечает:
– Приводил.
– Значит… Он собирался на ней жениться?
– Угу.
– Что же помешало? Почему он бросил ее? Как так?
Ответить Егор не успевает.
– Это она??? Она?! Ну я ей устрою! Навсегда проучу!
С этими криками на нас несется самый младший демон в иерархии Нечаевых – носитель того же расчудесного генофонда, из вредности называемый мной «Боди-уроди».
Эпизод сорок шестой: Цирк уродцев
Я не трусиха. Вовсе нет. К тому же мелкий уродец, хоть он и переросток, как все Нечаевы, мне не соперник. Но когда оголтелый демон несется в лоб со скоростью локомотива, сердце волей-неволей дребезжит. Черт возьми! Дребезжит, как содержимое бабушкиного серванта в момент землетрясения. Пол под ногами так же характерно качается. Из-за дурацких воспоминаний включаются неверные паттерны. Только так можно объяснить мое рвение вжаться в Егорыныча настолько, чтобы стать с ним одним целым.
Благо, что платье каким-никаким препятствием этим необдуманным действиям, но все-таки служит. Подол, хоть ты тресни, втиснуться не позволяет.
– Ага, – сипит мой заклятый враг.
Урезонивает или успокаивает? Что еще за команды? Фиг поймешь!
Делаю уверенные выводы, что защищает, когда ненаглядный, сняв мои дрожащие рученьки с лацканов своего зашибезного пиджака, пихает меня себе за спину. О, как же я тащусь от его защиты! В такие моменты эйфория так туманит мозги, что всякий страх пропадает.
– Богдан, стоп! – грозно рявкает брату.
Лично меня шарашит ознобом. Но мелочь… Этот охваченный бешенством перевертыш, влетев в широченную грудину стоящего за меня богатыря, агрессивно бьется напролом.
– Пусти, брат! Я с ней разберусь! – горланит, вступая в самую настоящую драку. Егор, понятное дело, тем же не отвечает. Лишь пытается тормознуть. Но Боди-уроди, чтоб его, как мельница. Лапы длиннющие, загребущие, тяжелющие и очень-очень быстрые. И это он еще с какой-то банкой наперевес скачет, перекидывая ту из руки в руку. То есть, не в полную силу лютует. – Защищаешь ее?! Ля, ты одурманен, брат! Пусти меня! Я ее прогоню! Прогоню так, чтобы она на всю жизнь запомнила: Нечаевы неприкасаемы! Нас не прессуют! Не палят! Моих братьев, моих маму и папу – трогать нельзя!
– Ты че, совсем, блядь?! – кроет Егор. – Уймись, пока я тебя не положил!
Поймав звереныша за воротник, наконец, тащит его в противоположный край помещения.
Но…
Только я расслабляюсь, как продолжающий активно пинаться мелкий ловко изворачивается и засаживает старшему в самое неудачное место – ниже пояса.
Егор сгибается и, зашипев, с такой болезненной гримасой тянет воздух сквозь зубы, что у меня внутри все сводит. Наверное, это страх. Ведь когда мой враг-защитник оседает, Боди-уроди беспрепятственно на меня летит.
Как на это реагировать?
Ну не драться же с недорослем. Да и платье… Я в нем очень ограничена.
Остается только бежать.
– На этот раз не уйдешь! – вопит гаденыш мне вслед.
Оторваться и правда сложно. Чертов корсет стискивает ребра, не позволяя сделать необходимый сейчас глубокий вдох. Подол ощущается таким тяжелым, словно к нему понавесили гирь. Плюс пониженная маневренность из-за объемов. Плюс шпильки.
Но я бегу. На грани своих возможностей бегу.
Сердце разрывается от натуги. Под ребрами колет. Горло дерет. Виски пульсируют.
Поворот. Еще поворот. И, наконец, спасительная табличка – «Кухня. Посторонним вход воспрещен».
Без колебаний толкаю маятниковые двери и врываюсь в затянутое паром, запахом жареного и прочей пищевой вонью помещение. Кафель то ли жирный, то ли просто мокрый – на втором шаге поскальзываюсь. Неуклюже взмахиваю руками и сбиваю противень с какими-то булочками. Грохот металла о плитку обрубает разговоры и царящую в злачном месте суету. Зато я остаюсь на ногах.
– Какого хрена?.. – орет бородач в колпаке повара. – Что здесь делают гости?
– Спасите! Помогите! – выдаю отрывисто и не очень громко, буквально задушенно.
В это же время на кухне появляется монстр Боди-уроди.
– Ах ты, чертова Пироманка! Держите ее! Она опасна! Она нас всех сожжет!
И персонал, блин, застывает.
Я отпихиваю какую-то тележку, чтобы перекрыть проход, и несусь дальше. Но далеко убежать не получается. Простора нет.
– Попалась, преступница! – кричит мелкий, когда я оказываюсь в тупике между газовых плит.
Я разворачиваюсь. Теряясь от напора, пячусь и задыхаюсь.
Уродец злорадно ржет.
– Что это? – интересуется, хватая одну из стоящих на столе чаш. – Мед? – быстро принюхивается. – Отлично!
И выплескивает содержимое.
Густая липкая жидкость обрушивается, мгновенно заливая мои волосы, глаза, нос, рот, шею. Воздух, который я пытаюсь вдохнуть, становится сладким, омерзительно приторным. И я начинаю кашлять. Чертов мед склеивает губы, ресницы… Попросту все! Забивает ноздри!
С трудом подавляю рвотные позывы.
Наблюдающий за мной гаденыш гогочет и продолжает атаку, высыпая мне на голову муку, панировочные сухари и еще какие-то сыпучие продукты.
Я дергаюсь, сжимаю руки в кулаки и ору. В первую очередь от унижения и обиды. Размазывая всю эту жижу по лицу, собираюсь даже заплакать. Но вовремя прихожу в себя. Обида – неправильная реакция на насилие. Поломанная. Так не должно быть. Здоровая реакция – гнев. Так что я шагаю к уродцу, вырываю банку, с которой он носится, как с писаной торбой, и со всей дури бью ею об пол.
А после еще и ему по башке даю.
Хорошенько так! От души! Вымазывая медом и прочим дерьмом Нечаевские пейсы и Нечаевскую, блин, физиономию!
– Да вы очумели, народ! – кричит кто-то из персонала. – Ну-ка вон отсюда!
Я бы и рада. Только вот мелкий, разинув ротяку, выдает в потолок такие децибелы, что невольно хочется сжаться. Это я и делаю, затыкая липкими ладонями уши и боязливо втягивая плечи.
У него, блин, кто-то умер? Произошла катастрофа? Что??? Что случилось?!
Пока я ломаю голову над этими вопросами, уродец затыкается и, резко приседая, начинает причитать:
– Преступница!!! Психопатка чертова! Ты разбила моих пауков!
И тут я понимаю, что выстрелила себе в ногу. Одно упоминание мохнатых чудовищ приводит в ужас.
– Что?.. Каких еще?..
– НА-ЗА-А-АД!!! – орет, оттесняя меня рукой. – Не наступи на них! Иначе… Тебе не жить, женщина! Тебе, блин, крышка!!!
О-о-о, осознавая, что где-то на полу находятся пауки, искренне верю его заявлениям. Пугаюсь не самих угроз, а именно тварей.
– Боже… Нет… Нет, нет, нет… – причитаю в панике.
Когда начинает казаться, что под платьем, прям по ногам что-то бежит, срываюсь на истеричный визг. Сама от себя, блин, шугаюсь. Аж кидает между этими плитами. Таращась на ползающего по осколкам, мху и торфу демона, отступаю до тех пор, пока не ударяюсь задницей во что-то металлическое. Я бы с радостью взобралась на эту штуковину. Пытаюсь! Но опять-таки… Господи, ну что за дурацкое платье?! Гори оно огнем!
Кхе-кхе…
Кто-то еще сомневается, что мысли материальны? Ась? Последствия моих желаний более чем осязаемые!
Не проходит и двух секунд, как бородатый орет:
– Ты горишь, девонька! Горишь!
Можно быть хоть тысячу раз умным, рациональным, организованным, но когда на тебе полыхает одежда, овладевающий тобой страх настолько уникален, глубок и, мать вашу, всеобъемлющ, что критическое мышление отключается напрочь.
Не ворвись на кухню Егорыныч, пока поварье металось в поисках достаточного количества воды, пригорел бы не только мой зад. Точнее, верхняя часть юбки, которую именно огнедышащий, не побоявшись ринуться ко мне с голыми руками, успешно гасит пиджаком. Водой из смесителя нас поливают позже. Двоих. Можно даже сказать, троих. Потому как мелкому гаденышу тоже достается.
– Вся ваша семейка – больные уроды! – рычу я сквозь слезы примерно десять минут спустя, отмывая под краном уборной волосы.
Мука и прочее смешалось в тесто и застряло в прядях кусочками, выбрать которые, кажется, невозможно.
Позволяя себе позорно рыдать, то и дело нахожу в зеркале Нечаева. Он стоит у противоположной стены. Периодически открывает рот, чтобы что-то сказать, но каждый раз воздерживается.
– Ты собираешься помогать?! – кричу в возмущении. – Ы-ы-ы-ы, – плачу, шмыгая носом. И дальше гундошу: – Я сама не справлюсь… Это просто нереально убрать… Никогда… А-ха, а-ха, а-ха-а-а-а-а… Придется стричься налысо…
Хотела бы сказать, что Егорыныч крайне рискует, решаясь ко мне подойти. Но нет. Едва он оказывается рядом, меня окатывает тем теплом, которое даже его резкие приказы не способны перебить.
– Стой. Не дергайся, – толкает грубовато, но волос ведь касается осторожно.
Замираю, позволяя ему в одиночку вытаскивать всю видимую грязь. В моменте размазывает каким-то ущербным стремлением – прижаться к врагу, заставить его обнять себя.
Почему же он такой тупой? Разве не видит, как я расстроена? Неужели не понятно, что я хочу, чтобы мне от него стало тесно, жарко, тяжело? Что мне мало его запаха, мало его взглядов, мало огня?
Сейчас трясет не от холода. И даже не от волнения.
От невозможности получить все, в чем нуждаюсь.
Нечаев продолжает избавлять меня от грязи, когда мой взгляд проникает в распахнутый ворот его рубашки, скользит по выступу ключицы, по ямке на ней и поднимается по смуглой шее, оценивая натянутые вены, Адамово яблоко… и замирает на губах.
Из кожи тут же лезут колючки. Те же мурашки. Но сейчас они не только крупные, а ко всему еще и кусачие. Провоцирующие своим изобилием и поведением видимую дрожь.
– Я ужасно выгляжу? – вытягиваю жалко, рассчитывая услышать расширенный отрицательный ответ, в котором обязательной частью будет заверение, что «такую красоту ничего не может испортить». – Скажи.
Нечаев даже не смотрит. Точнее, смотрит мимолетно.
Господи…
Ему либо настолько неприятно… Либо он просто запрещает себе сосредотачивать на мне взгляд…
Оба варианта меня не устраивают. И я сердито шлепаю его по руке, лишь бы привлечь полноценное внимание.
– Я спросила!
– Нормально, Ага. Ты выглядишь нормально, – цедит, как и прежде, ковыряясь в моих волосах.
– То есть?..
Уши Егора краснеют.
– Не хуже, чем обычно.
– Да уж, конечно! – выпаливаю в нервах. – Ты все врешь! Обычно я так не выгляжу!
– Я сказал: не хуже. Разные вещи с «так». Прекрати истерику, – одергивает жестко. – У нас мало времени. Отец два раза звонил.
– Зачем это, интересно?.. Надеюсь, он уже врезал мелкому ремнем!
– Поговорить хочет. Со всеми нами.
Тут-то меня тревога и прихватывает.
– Еще чего! Меня разговоры не интересуют! Что они дадут? Мне надо думать, как добираться в мокрых и горелых вещах домой!
– Мама уже ищет для тебя сухую одежду. Все решим. А от разговора, увы, не отвертишься. Если не хочешь, чтобы мои родители приехали к тебе домой.
Первая новость хорошая, вторая – кошмарная. Но хоть как-то отреагировать возможности нет. Потому что в тот же момент под моей юбкой обнаруживается жизнь.
– А-а-а-а-а-а-а-а-а! – визжу, подпрыгивая на месте.
– Блядь… – дергается стукнутый мной в подбородок Нечаев. – Что опять??? – прикрикивает, фиксируя мои плечи ладонями.
– Ползет! – горланю, расширяя глаза так сильно, что те чуть из орбит не вываливаются.
– Что «ползет»?
– По моей левой ноге что-то ползет!!! Посмотри! Сейчас же, Нечаев! Это, наверное, паук! Смотри, или я тебя ударю!!!
– Куда смотреть, блядь? Я не понимаю!
Не понимает и поэтому орет не меньше моего.
– Под юбку мне! Под юбку!
У него глаза связь с миром теряют. Проносится в них что-то не то. Внеземная программа.
Но мне по барабану.
Забываю обо всех странностях, как только Егорыныч удосуживается опуститься на корты и дернуть подол платья вверх.
– Есть? Да? Паук? Он там? – тарахчу, задыхаясь от страха и омерзения.
– Здесь ни черта не видно, – сообщает враг, выныривая из-под каркаса.
Красный при этом, словно его там избили крапивой. Взгляд – тот же, стеклянный. Внеземной.
– У тебя же есть зажигалка? Посвети!
– Давно горела?
– Свети!
