Текст книги "Влюбляться запрещено (СИ)"
Автор книги: Елена Тодорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)
Эпизод двадцать седьмой: Внутренний переворот
– Агния… Егор… – тарахтит на панике Настя. Врубаясь, что мы не среагируем, переключается на Набиева: – Марат, сделай что-нибудь.
– Нечай, может, не стоит?.. – кидает тот для порядка.
Знает же, что я советам не внимаю. Все знают, а потому заливают проседающую тишину гоготом.
– Спокойно, – отгружаю ревом, не оборачиваясь и даже не сбавляя хода. – Никому не вмешиваться. Оставаться на своих гребаных местах.
Та самая потасовка, на которую я рассчитывал, и которая теперь на фиг не нужна – бесит! – стартует в коридоре. Только минуем дверь, Королева Токсичности бросается в агрессивное исполнение.
– Трогать меня перестал! – заряжает со свирепым рычанием. – Пустил! Сейчас же!.. Я. Те. С-сказала-а!.. Сию, блин, секунду! – набирая обороты, дергается и размахивает кулаками.
Бомбит запредельно, но я молча тащу ее дальше. Ровно до тех пор, пока она, слегка рванув вперед, не пересекает траекторию пути.
Врезаемся.
Вроде не машины, а удар ощутимый. Основная разница заключается в том, что при столкновении происходят наружные реакции, а наши все внутри. Никакого скрежета, сколов и деформации. Просто за грудиной расползаются молнии, и вбитые с разрядами в мышцы иголки вызывают микроспазмы – где-то сводит до боли, где-то дробит пульсацией. Шумно выдав через ноздри весь воздух, застываю, как истукан. Руки ведь, один черт, по локти немеют.
Филатова же расходится вовсю. Заграбастав мою футболку в кулаки, пытается разодрать ту в хлам. Невдомек, что я за годы войны стал крайне избирательным в одежде, ориентируясь на практичность и общую выносливость.
И все же… Ка-а-ак бесит!!!
Приходится схватить гадину и закинуть на плечо. Мирно она там, конечно, не сидит. Вытянувшись, качается, словно доска-качалка, отправляя под потолок то буйную голову, то бесконечные ноги. Держать неудобно. Балансирую, чтобы не уронить. Методом проб и ошибок в еще недоделанную после ремонта ванную Набиева со своим проклятым грузом попадаю.
Природное умение просчитывать риски говорит мне, что это самое безопасное место. Нет балконов, окон, лестниц, посуды, тяжелого и холодного оружия. Для разбора полетов идеально.
И тем не менее, ногами-антеннами Немезиды мы сносим одинокую лампочку. Дернувшись от удара пяткой, накаленная «груша» влетает в потолочную плиту и лопается.
Бах!
Вспышка, и темнота, в которой нас засыпает стеклянным дождем.
– Больно, мразь! Синяков наставишь! – орет Филатова, когда жестче сдавливаю пальцами заднюю часть ног, чуть выше коленей.
Мне та-а-ак хочется ее швырнуть. Куда, блин, подальше.
Но я сдерживаюсь. Исключительно осторожно на пол ставлю. Пока ищу, как врубить подсветку у зеркала, Королева пытается свинтить. Ловлю ее на этапе возни с замком, который я, ясное дело, защелкнул, как только вошел.
– Сюда, – гаркаю, возвращая.
Под подошвами ее и моей обуви непрерывно хрустит. И это, черт возьми, тоже драконит беспрецедентно.
Приставив Филатову к стене у зеркала, сбоку блокирую рукой, спереди – корпусом. Второй рукой продолжаю поиски той самой кнопки. Агния все это время без перерывов пихается. Стойко держусь, несмотря на все тычки, но позвоночник, когда моментами пружиню, ходит взад-вперед, словно на каких-то чертовых испытаниях.
– Что тебе надо, тупая горилла?! – горланит Филатова, едва я включаю подсветку и устремляюсь к ней – зрительно и физически.
Сказать ничего не успеваю, как она, тотально одурев, пускает в ход когти и раздирает мне в кровь рожу. Это не просто больно. Это кидает в топку моей ярости столько жара, что с головой в огонь ухожу.
Но что ты сделаешь? Как эту энергию реализуешь?
Она же девчонка! Она А.Г.Н.И.Я.
Грубо выругавшись, ловлю ее долбаные руки. Зубами при этом так скриплю, что возникают опасения: вставная челюсть мне понадобится задолго до старости.
– Ты как себя ведешь? Что вообще себе позволяешь? – из нутра выходят исключительно дикие звериные ноты. Не повышая голоса, столько злости выдаю, что воздух вибрирует. – Успокоилась быстро! Я сказал, успокоилась! – давлю, понимая, что реально готов ее уничтожить.
Странный приступ повторяется – сердце не способно работать, только всухую щелкает. Не заводится ни в какую, словно забились какие-то камеры. Не сказать ведь, что тяги нет. Есть. Она копится. И когда сердце, наконец, отскакивает, рубит за все пропуски. С десятикратной, чтоб его, силой.
– А как я себя веду, м? Что не так, Нечаев? За кого ущемился? За себя? Или за свою кралю? – шипит Немезида.
– За человека, по которому ты проехалась! Которого наверняка ранила! Который вообще ни при чем! – изъясняюсь, тяжело дыша. – Лера не заслуживает, чтобы ее так обижали.
– Ах, не заслуживает? Да что ты? Серьезно? А я, по-твоему, заслуживаю??? – вопит, раздавая глазами искры. – Меня обижать можно? И рожи из-за меня бить тоже можно!
– Это разные вещи, – рычу я, теряя опору. – Мои принципы и мои стандарты…
– О-хо-хо-хо, – ржет с остервенелой издевкой. – У тебя, мой дорогой, никаких стандартов нет! Никаких, кроме двойных! Запомни!
И то, что она перебивает, и этот ее смех, и ее оценка, и ее отношение, и осознание собственной неправоты, и некий, чтоб его, стыд… Я словно на пороховой бочке сижу. И в данную секунду эта бочка взрывается.
– Слушай меня, когда я говорю! – рявкаю, всаживая кулак в плитку рядом с ее головой.
Сам от себя прозреваю.
А Филатова, вздрогнув и побледнев, перехватывает у меня высшую ноту бешенства.
– Да ты на приколе, что ли? Мужлан недоделанный! – орет, стремительно краснея пуще прежнего. – Я предков не терплю! Думаешь, тебе подчиняться буду?! С какого перепуга?!
– Будешь! – давлю в разы спокойнее, но уперто.
В лепешку расшибусь, но добьюсь.
– Да ты… Ты… – теряет дар речи. Но быстро находится, сунув мне под нос дулю. – Выкуси, понял?!
Я снова вскипаю. Так, что под черепушкой свистит, а из ушей и ноздрей валит дым.
– Ты сейчас отхватишь ремня! – гаркаю, не помня себя от гнева, который, походу, уже добрую половину мозгов сожрал.
Филатова, зло сощурившись, поджимает губы, чтобы выносить план, суть которого я не сразу пойму.
– А-а-а-а-а-а… Больно! – орет непривычно жалобно. Естественно, меня от такого перетряхивает. Отпускаю ее руки. Тут же. Думаю, как спасать. На тонких запястьях реально следы. – Перегрелся, Горынушка? – ерничает Немезида, резко возвращаясь в свое обыкновенное агрессивное состояние. Пока я, как дурак, моргаю, тянется к душу, срывает лейку, шлепает по смесителю и направляет мне в морду струю ледяной воды. – Остынь!
Я отшатываюсь. Закашливаюсь. На ровном месте поскальзываюсь. Но, блин, тут же бросаюсь обратно. Перехватываю шланг и, будучи абсолютно не в себе, лью в ответ. Филатова взвизгивает, словно кошка. Подпрыгивает и с новыми воплями бросается в бой.
– Отдай!.. Мое!
– С-сюда!
– Гы-ад!
– Ду-р-р-рная!
– Ду-р-р-рной!
Нет бы взять и закрыть кран! Она за чертов шланг воюет!
– Я теб-я… утоплю!
– Сначала я, Немезида. Тебя.
Кац-кац-кац-кац-кац-кац-кац-кац-кац-кац-кац…
Срываем в пылу борьбы с душа шторку. Пока я держу лейку, долбанутая Немезида, подскочив, кидает клеенку мне на голову. Залипнув, не сразу с ней справляюсь. А когда справляюсь… Отбрасываю шланг, хватаю чертову стерву, прижимаю к стене и замираю.
Глаза в глаза. И между ними непонятная жвачка. А может, резина. Или смола.
Мы насквозь промокшие. Вода стекает по коже, висит на ресницах, капает с одежды в разлившееся по полу озеро. А именно вода, как известно, отлично проводит ток. Сейчас она им буквально заряжена. У меня язык и тот щиплет, будто батарейку лизнул.
– Иди давай подтирай сопли своей размазне… А то совсем расклеится… – отрывисто шепчет Филатова, пока я убираю упавшую ей на лицо прядь волос и стираю ту серо-буро-малиновую мазню, что осталась на щеках после косметики. – Иди!
– Чего ты добиваешься? – хриплю я, приближаясь настолько, будто собираюсь своей рожей сделать слепок ее лица.
Бух-бух-бух!
Сердце тоже заряжено. Работает на толпу.
Реализовать дичь со слепком мне не позволяет резкий, словно удары грома, стук в дверь.
– В коридоре вода! Что у вас там происходит??? – горланит Набиев, дергая ручку.
– Лямбда… – роняю я и, рванув, закрываю кран. – Порядок! Мы сейчас уберем!
– Черт, Нечай, это новостройка! У людей свежий ремонт!
– Да знаю я! Спокойно!
Прочесав пятерней по волосам, срываю со змеевика большое банное полотенце и бросаю его на пол.
– Я убирать ничего не собираюсь, – заявляет Филатова, прежде чем подойти к раковине, надуть в ладошку мыло и взяться за лицо.
Я тупо жду, пока она отмоется и вытрется.
Потом чеканю:
– Не уберешь, никуда отсюда не выйдешь.
Лицо Немезиды вытягивается.
– Мне домой надо! Сейчас же! Папа ждет у ДК. Думает, я на дискотеке, – тарабанит, уверенно закидывая весомыми, на ее взгляд, аргументами. – Если опоздаю, месяц из дома не выйду!
– Вот и отлично, потому как я уже от тебя устал.
Эпизод двадцать восьмой: Подпиливание зубов
Октябрь четвертого года войны.
Ну вот и все. Мне восемнадцать. Подайте паспорт.
Шучу. Паспорт у меня давно есть. Но именно сейчас смотреть в него в разы приятней.
Я совершеннолетняя. Могу делать что хочу. Все дороги открыты.
Пирсинг, тату, автошкола, клубы, концерты, фестивали, моделинг, путешествия, личный мерч, донаты на посты… Да просто что угодно! Все могу! Никаких ограничений!
Почему же тогда так грустно?
На мне шикарный наряд – белое дизайнерское мини, сотканное из сотен маленьких фатиновых розочек. Вся в цвету. На пике своей красоты. Выпрошенный у предков в качестве подарка банкетный зал шумит и сияет, оттеняя заслуженный мной статус королевы и всеобщей любимицы. Льется приятная музыка. Ломятся от еды столы. Поздравления, комплименты и просто теплые слова сыплются одно за другим.
Все именно так, как я мечтала.
Но грудь сдавливает тоска.
Может, дело в смысле песни? «Devotion» группы Hurts поднимает какие-то неприятные чувства.
Я принимаю букеты, пакеты, коробки, конверты, сертификаты… Улыбаюсь. Потряхивая идеально уложенными волосами, смеюсь. И… Без конца проверяю греющийся в ладони телефон.
Пусто. Нечаев не пишет.
Да плевать!
Уф-ф… Боже…
Нет. Не плевать. Он ведь в курсе, что у меня день рождения! Мы вчера до полуночи мусолили эту тему. С моей подачи. Но все же… Неужели так трудно черкануть пару строк?!
Агния Филатова: Привет, Барбос.
Оскорбляя, убиваю сразу двух зайцев: обесцениваю сделанный в его сторону шаг и притупляю жалящий по этому поводу стыд.
Егор Нечаев: Ага, я занят.
«Ага…»
Опешив от неожиданного обращения, не сразу отмечаю безразличную гладкость его реакции и тот факт, что он футболит меня, прикрываясь какой-то занятостью.
Агния Филатова: Чем же?
Ничего не могу с собой поделать. Меня обижает его недоступность. Я, может, час настраивалась. Снизошла до его персоны. Да он при виде моего имени на дисплее должен все бросать! Моментально!
И потом…
Вдруг он зависает с какой-то девчонкой??? А я ни сном ни духом!
В своих домыслах я вижу крайне яркие картинки. Их просмотр не только в жар меня погружает, но и повышает общий уровень токсичности.
Господи… Спаси и сохрани… Спаси и сохрани раба твоего Егора Нечаева!
Я не могу ему не нравиться! Не могу освободить свой пьедестал! Не могу не занимать его мысли! Не могу! Не могу! Даже на чуть-чуть его отпустить не могу!!!
Агния Филатова: Объяснись.
После этого требования стоит точка, а не восклицательный знак, который так рвется. Но эта точка жирная, давящая и безапелляционная. Она расплывается, когда у меня от напряжения увлажняются глаза.
Егор Нечаев: С какого перепуга я тебе что-то должен?
Это ответ еще сильнее злит. Все тело так пылает, что кажется, вот-вот начнут плавиться цепочка и серьги.
Агния Филатова: Ну, раз не должен, то больше не приходи!
Агния Филатова: И вообще, не приближайся!
Агния Филатова: Даже не смотри!
Не знаю, какой именно реакции я жду, но точно не дурацкого смайла с вертушками вместо глаз. От ярости аж подкидывает. На эмоциях пишу полотно, в котором подчеркиваю, какой он подлец! Говорю, куда ему пойти и на кого в своей новой несчастливой жизни тратить свой ресурс! А еще в красках расписываю, как зашибезно все будет без него у меня!
И…
Осознав, сколько чувств вылила… Особенно местами… В ужасе стираю.
А затем блокирую чертового придурка. Пусть в тысячный раз. Пусть! Этот точно будет последним!
Закрываю балкон, через который он в последние месяцы почти каждый день приходил, и в психах падаю на кровать.
– Гад… – стону, задыхаясь и очень стараясь не плакать. – Испортил мне настроение… Прям перед днем рождения… – кусаю дрожащие губы. Тогда трясется все лицо. Мышцы прям дергает. – Сволочь!.. Как же я тебя ненавижу!
Колочу подушку, аж перья летят. А потом… В нее же плачу, вспоминая то, что и без перемотки перманентно бередит душу.
«…я уже от тебя устал…»
Устал он! Как бы не так!
О-о-о, фарисей!!!
Да, он заставил с ним убирать. Но перед этим дал теплый костюм, чтобы переодеться. И позже, когда я порезалась осколками лампочки, не оставил это без внимания. Лично мне палец забинтовал, хоть и видно было, что бурлит внутри, как вулкан.
Я тоже злилась. Потому что болело, как никогда.
Нет, не палец…
Душа.
Распадалась ведь на кусочки.
– Ты с ней не будешь… – прошипела, поймав испепеляющий взгляд Нечаева. – Никогда, понял? – Он молчал. Я, повышая голос, выходила из себя: – Понял?
– Уймись, – все, что подлец прохрипел.
«Уймись», «Успокойся», «Приди в себя»… Эти его приказы так раздражали! Я уже дергалась, стоило услышать подобное где-либо или прочитать в книге.
Он не мог от меня устать! Просто не мог!
Пусть, сдавая меня отцу с опозданием в час и в непонятной одежде, не щадил, но потом ведь, когда меня посадили под домашний арест, стал навещать.
– Балкон открыт. Не приглашенье ль это? Вхожу.
Вспоминаю выданную Нечаевым в первый такой визит дебильную несуразность с закосом под Шекспира. Меня тогда осыпало мурашками, будто песком. И каждая крупиночка дерущего кожу минерала вживилась под покров.
– Входить ли – вот вопрос. Ответ мой: нет. Не всяк сквозняк – приглашенье. Не нарывайся. Скройся, – пробормотала я, прослеживая нахальное вторжение взглядом, который от взаимодействия с Нечаевским вмиг начал трещать электричеством.
– Не нарываться? Поздно, – задвинул он с ухмылкой. А у меня, вопреки здравому смыслу, затрепетало сердце. Перед диалогом в подобном стиле просто невозможно было оставаться равнодушной. – Балкон открыт. Луна свидетель. А ей я верю больше, чем тебе.
Я проглотила свой язык, клянусь. Лишь поэтому молча позволила наглецу упасть на свободную половину кровати.
– Чем занимаешься? – спросил Нечаев так просто, словно мы с ним давние друзья, заглядывая при этом в учебник, который я силилась не уронить.
– Сам не видишь, что ли? – фыркнула я, приподнимая книжку и встряхивая ею. – Или читать не умеешь?
– Какая же ты злюка, мурчалка.
– Еще бы я доброй с тобой была! – гаркнула, неслабо шлепнув по его кривым губам. – По твоей вине на два месяца дома закрыта!
Нечаев дернулся, приподнялся и перехватил мое запястье своими гребаными пальцами.
– По моей вине? – выдавил, намереваясь приструнить сердитым взглядом. – Не ты ли наврала родакам, куда идешь? И не ты, конечно, торчала там до последнего!
– Из-за тебя торчала! Ты заставил меня убирать!
– Да, заставил. За собой! И да, помог тебе. Хотя не обязан! И да, даже если бы сразу отпустил, ты уже опаздывала!
– Еще как обязан! И не трись своей башкой о мои подушки!
Пока выдергивала из-под него одну за другой, он тупо ржал. А после просто пихнул себе под голову моего розового мишку.
– Зачем ты приперся?
– Чтобы у тебя в одиночестве совсем крыша не потекла.
С тех пор и зачастил.
Я читала ему Мураками, Несбе, Кафку, Брэдбери… И даже своего любимого Шекспира. Он помогал мне решать инженерную физику, на факультатив по которой я ходила второй год, а он – ни разу.
– Что за символ ты использовала? В этой формуле его нет. Ни в одном учебнике нет.
Я покраснела.
– Пф-ф… – фыркнула, сохраняя браваду. – Я его придумала.
У моего ненаглядного врага полезли глаза на лоб.
– В смысле «придумала»?
– «В смысле», «в смысле»!.. В прямом! Ввела и решила. Иначе оно не решается.
Нечаев загоготал, и мне пришлось стукнуть его ручкой по лбу.
– Тихо, дурак. Предков разбудишь.
Он прижал к губам кулак, но ржать не перестал.
– Филатова, физика – не фанфик. Законы не выдумывают. Нельзя пороть все, что вздумается.
– Я могу все, ясно? – обиделась я. – Придумывать что хочу – в том числе!
– Я тоже могу. Только вот незадача: за некоторые фантазии могут шизофрению вкатить.
В свете настольной лампы в темные глазах Егорыныча сыпало метеоритным дождем, но мне больше не хотелось его изучать.
– Может, я будущий Эйнштейн?!
– Тогда дай обоснования. Проведи эксперимент. Покажи, откуда эта закорючка взялась, и выведем закон Филатовой.
Я скривилась.
– За-ну-да!
– Перечеркивай.
Естественно, я уперлась. И он сделал это сам.
– Ты идиот! Что наделал?! Мне придется вырвать страницу и переписать половину классной работы!
– Давай. Ночь длинная.
– Кретин! Надо ж было встретиться с тобой!
– Надо, – буркнул Нечаев, не отрывая глаз от той самой задачки. – Что требуется?
– Вычислить коэффициент размножения, – проворчала я.
– То есть? – давил похлеще мамы, когда она еще со мной делала домашку.
– Среднее число нейтронов следующего поколения на один текущий.
– Среда какая?
– С утечками.
– Это значит?..
– …считаем по факторам.
– Формулой. Без своих домыслов.
– k=nfpexPNL, – протараторила я.
– Словами?
– «Сколько рождается на поглощение» умножаем на «сколько поглощается в топливе»… Бли-и-ин! Я поняла проблему!
– Считай, – скомандовал, бросая мне карандаш.
Я начала и снова сбилась, потому что забыла про режим. Тогда Егор перехватил и с четкими пояснениями закончил.
На следующий день мы снова спорили. Мы постоянно спорили. Всегда находили для этого причины. Даже когда он делал за меня чертежи, я нудила над головой, что все не так. А потом несла работы в школу и получала за них особую похвалу.
– Как же я его ненавижу! – шепчу раз за разом, пытаясь закрепить эти чувства.
НЕ-НА-ВИ-ЖУ.
За все пакости, подлости, гадости! За его взгляды! За успехи! За девчонок! За все те качества, которые даны ему от рождения, а мне, вероятно, не обрести никогда! За все, в чем он лучше меня!
НЕ-НА-ВИ-ЖУ.
И не могу без него.
Утерев слезы, хватаюсь за телефон и вынимаю ирода из блока.
Он сразу принимается строчить, будто только этого и ждал. А у меня сердце, словно рыбка, которую выбросило на берег – хватает воздух и задыхается.
Егор Нечаев: Как твою днюху праздновать будем, Филатова?
Егор Нечаев: Я тут почитал интересное…
Вспыхиваю от довольства. Если не сказать, что от счастья.
Ужас.
Агния Филатова: Надо же. Ты все-таки читаешь.
Егор Нечаев: На Бали на совершеннолетие проходят ритуал подпиливания зубов. Это избавляет от таких негативных качеств, как гнев и жадность.
Скотина.
Агния Филатова: А в Южной Америке съедают кусочек плоти врага, чтобы получить силу!
Егор Нечаев: Это для меня оставим.
Агния Филатова: Где ты?
Егор Нечаев: На делах.
Егор Нечаев: Соскучилась?
Агния Филатова: Еще чего!
Егор Нечаев: У меня ща связь ляжет.
И пропал.
А я вспомнила, как назло, самое постыдное.
Уф-ф…
Однажды…
На подготовке к контрольной по истории мы крупно повздорили. Не помню, с чего все началось. Одно точно: читали про Османскую империю. Я распсиховалась, потому что не могла свое доказать. И решила Егорыныча прогнать.
– Уходи!
Думала, он, как обычно, наперекор пойдет. Но он вдруг встал и пошел к балкону. Я не успела подумать! Клянусь! Подскочила и побежала, поймав его за руку. Сказать ничего не могла. Только умоляюще смотрела в глаза. Нечаев рассмеялся и остался, чтобы выбесить меня конкретнее.
Демагог драный!
И вот мой день рождения в самом разгаре. Сутки неуклонно близятся к своему завершению. А этот верзила жалкого «С ДР!» не вкинул!
Делаю вид, что мне весело, когда на душе погано. Смеюсь, танцую, задуваю свечи и раздаю гостям торт. Когда приходит время встать у фотозоны, прошу диджея включить что-то нежное. Но вместо ожидаемого блюза по залу, как ветер по прерии, ползет сухой ковбойский свист – дуэльная тема Морриконе[39]39
«The Ecstasy of Gold», Ennio Morricone.
[Закрыть].
Вы в курсе, что такое аудиовизуальный контрапункт? Попробую объяснить наглядно.
Я в розочках, шестерка парней в переливчатых чешуйчатых масках, и атмосфера Дикого Запада – изображения и звук противопоставляются друг другу, как нечто несовместимое.
Замираю, наблюдая за тем, как расступается очередь, и ко мне по образовавшемуся длинному проходу одуряюще смело шагает тот самый двухметровый верзила – его величество Дракон. «Чешуей» закрыто все его лицо, кроме глаз. Но я ведь знаю эти глаза. И фигуру. И походку. И все чертовы повадки.
Сердце сходит с ума. Пытаясь вынести из моего организма сгустки дичайших переживаний, с треском штурмует мои ребра. Понимая безнадежность этих действий, нет, не успокаивается. Устремляется к горлу. Там тарабанит еще агрессивнее. Пока отзвуки не идут в голову. А та уж прикладывает все усилия, чтобы толчки разошлись по всему телу.
Егорыныч останавливается и широким жестом накидывает мне на плечи шубу – графитовую, тяжелую, холодную и роскошную.
Боже мой…
Я тону.
То ли в ней. То ли в нем. Его взгляде.
Ни слова не произносим. Есть только зрительный контакт, в котором часть той физики, что мы изучаем. Электричество можно передавать по воздуху, я согласна с Теслой. Доказано.
Нечаев встает рядом. Руки по швам – серьезная воинственная стойка. Я придерживаю шубку и улыбаюсь. И фотограф запечатлевает этот кадр.
– Это что еще такое? – возмущенно выдыхает раскрасневшийся как рак папа. – Что за подарки? Кто такой?
Но в зале снова меняется музыка. И в этот раз она настолько громкая, что говорить возможности нет.
Егорыныч подмигивает: папе и мне. И удаляется.
