Текст книги "Влюбляться запрещено (СИ)"
Автор книги: Елена Тодорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)
Эпизод сорок второй: Гори, гори ясно, чтобы не погасло!
Со времен палеолита ничего особо не изменилось. Когда мозг человека чует смертельную опасность, способов утилизировать запущенные стрессовые процессы по-прежнему всего два: броситься на мамонта или сделать ноги. Обычно я без колебаний выбираю первый. Сегодня – исключение. Будучи обладателем не только смелости, но и ума, в конфликт с целой сворой врагов не вступаю.
Бегу.
По идее, физическая активность должна забрать на себя все те ресурсы, которые были вынужденно произведены моим организмом.
Однако… Ни фига.
Тело не перестает гореть, даже когда я добегаю до конца улицы. Именно гореть. Потому что это не искры. И даже не жар. Настоящее пламя – под кожей, по венам, в мышцах и в костях. В каждой чертовой клетке.
«Хочешь меня поцеловать?»
Он это сделал. Сделал.
Нечаев целовал меня. Целовал.
На этот раз точно. Я не сошла с ума.
Все еще чувствую его дыхание на губах. И его вкус.
О Господи… Мир качает, словно после бомбежки. Уши заложены, в них только звон. Весь мозг контужен. На слизистых сушь, аж больно смотреть и дышать. В горле, груди и животе точно все выжжено.
Неудивительно, что ни один из нас не слышал, когда фейерверки пошли не туда. Эта елка и еще сотни других могли сгореть до основания. Мы бы не заметили, потому что в тот миг сами вовсю полыхали.
И сейчас…
Господи, это не проходит.
Кажется, не пройдет, даже если я до самого дома бежать буду.
«…в килотоннах, мегатоннах… в тротиловом эквиваленте…»
Он это сделал. Сделал.
Нечаев меня атаковал.
Боже…
Что теперь? Как теперь?
Я не могу думать. Не могу соображать.
Голова так кружится, что кажется, за ней, как за огромным воздушным шаром, тупо несет. Ватные ноги, которые сами по себе – одна сплошная слабость, поймав пятую передачу, чисто по инерции движутся. Я их не чувствую. Не контролирую.
И чем дальше я бегу, тем сильнее шатает.
Доведенный до критической массы организм включает самоподдерживающую цепную реакцию деления. Из-за нее по телу гоняет безумнейшая дрожь.
И вдруг кто-то нагоняет сзади и, схватив за плечи, не только тормозит мой разгон, но и разворачивает к себе. Я едва сдерживаю крик. Возможно, лишь потому сдерживаю, что встречаюсь взглядом с Егором. Этот неожиданный контакт ведет к еще более неожиданным последствиям – залпу новых салютов. В этот раз прямо мне под ребра.
Господи…
Находящееся в эпицентре взрывов сердце работает как чертов таран, явно намериваясь прорубить себе путь во спасение. Я же стою, бездействуя полностью. Захваченная врасплох, просто бесцельно таращусь на своего врага.
Он хмурый, мрачный. Блин. Весь резкий-дерзкий, будто высечен из гранита. Но глаза… Глаза горят, словно там по сей час распадаются атомы.
Как догнал меня? Бежал?
Дыхание в норме.
Только растрепанные чернильно-черные волосы выдают: бежал. Через ураган, как минимум. Может, даже через семь кругов ада.
Хоть бы!
Мне не по нраву, что он так стабилен, тогда как я задыхаюсь. Смотрю на его красные, почти вишневые губы и задыхаюсь.
Сейчас, когда я еще слишком хорошо помню, какие они – твердые, напористые и совсем не враждебные… Горячие, горько-терпкие, заряженные… С тем самым будоражащим Нечаевским характером… Сейчас мышцы моего пресса сжимаются, с жаром оттесняя и внутренние органы, и бунтующих бабочек, и сумасшедших пчел. В диком напряжении они дрожат, провоцируя болезненные приливы крови. В районе пупка на заломе даже вибрациями стреляет.
– Ты в порядке? – спрашивает, оглядывая с головы до ног.
Голос севший. Низкий и натянутый, будто надтреснутый. Производит мощное впечатление, заставляя мою кожу электризоваться. Плечи, спина и, конечно же, грудь – все осыпает. Лезут не мурашки, а какие-то, черт возьми, горы. В груди еще и вглубь бьет, формируя там, где не достать, острый зуд.
– Ага? Слышишь меня? – давит, подступая ближе и вроде как обеспокоенно перебирая пальцами на моих плечах. – В порядке?
Ну зачем же он так смотрит? Зачем вторгается в личное пространство?
Мой желудок словно резиновый мешок, который какие-то дурные силы оттягивают вниз с одной лишь целью – отпустить. Что следует далее, представляете? Эта чертова штуковина с такой силой лупит мне под ребра, что сердце, позабыв о назначении в штурмовики, едва не эвакуируется через рот.
– В порядке, – выдыхаю рвано, с показной борзостью. – Почему нет?
Несмотря на браваду, жду, что Егорыныч пойдет дальше рефлекторного чисто Нечаевского мужества.
Но ожидания мои напрасны. Убедившись, что я жива-здорова, враг мой слетает с катушек.
– Зачем ты это сделала? – рявкает, встряхивая так, что чуть не рассыпаюсь. – По-твоему это смешно? Весело тебе, блядь? Прикол века!
– О чем ты? – встаю в оборону, едва отступает шок.
– О херовом фейерверке!
– В смысле? Думаешь, я специально?.. – визжу, выпучивая в потрясении глаза.
– А что, нет?
– НЕТ!!!
– Да ладно тебе, Ага, – отбривает с долбаным смешком, не давая мне толком дышать. – Я же тебя не первый день знаю. Все ради цели. Все, блядь, ради цели! – рычит, дергая на себя так близко, словно желает, чтобы я расшибла об него лоб. – Лишь бы на голову выше прыгнуть, да, Филатова? Только на этот раз ты слишком далеко зашла. Ты, блядь, подвергла опасности мою семью. Подобного я не прощаю.
– Ты не слышишь меня, дебил? Я не специально! Как, по-твоему, я могла рассчитать? Просто ракеты кривые попались! Или лунки… Не знаю! Я не виновата! – доказываю с пеной у рта.
Но собака-Нечаев злее меня. Еще агрессивнее прет.
– Ты, блядь, возомнила себя физиком-ядерщиком! Странно, что реальную боеголовку не притащила!
– Да ты, блин… Что. Ты. Несешь?!
– А я думаю, че ты паришь??? Фенечки-хуенички! – так жестко слова отбивает, что кажется, будто каждым физически бьет. – На, кстати… – шипит, словно это воспоминание жалит. Лезет в карман. Копается там и одновременно находит мою руку, чтобы уже через миг шмякнуть на силой раскрытую ладонь подаренный ранее браслет. – Забирай, на хрен!
Внутри меня происходит магниевый всплеск – жгучий, яростный и до одури болезненный. Изнутри прям как лава прет. Слезы брызгают из глаз будто под давлением – я ничего не могу поделать!
Чтобы хоть как-то скрыть, захожусь неистовым ором, еще и слюнями брызжу:
– Да пошел ты, придурок конченый! Пошел!!! Ты!!!
В припадке тем самым браслетом его избить пытаюсь. Когда понимаю, что нужного эффекта достичь можно, только если распустить паракорд, швыряю отвергнутый подарок в снег и колочу гада кулаками.
Только ему плевать.
Отмахиваясь, продолжает крыть:
– Головой хоть когда-нибудь думаешь?!
– Мразь! – кричу, уже охрипнув. – Неблагодарная!!!
Я вся мокрая. Дерусь же не на жизнь. На смерть! Руками и ногами Нечаева луплю. У самой все болит. Он же как камень. Колоссальной энергии требует. Зато мозг доволен! Не на мамонта, так на дракона излишки адреналина, кортизола, глюкозы и всей прочей химии расходую.
Отталкиваюсь, когда понимаю, что физических сил не осталось.
– Чтобы я тебя возле своего дома, возле своей семьи больше не видел! Ты меня поняла? Поняла, блядь?! – горланит, напирая, когда я уже отступаю.
– Да щас!!! – ору, не переставая отшагивать. Тыча в него пальцем, обещаю: – Увидишь, конечно! Увидишь, ублюдок! Не раз! Я посажу тебя на корвалол!
– Филатова, блядь… – рыкает предупреждающе.
Я выкручиваю с двух рук факи.
– Еще раз с днем рождения, мой ненаблядный! – выкрикиваю.
И ухожу.
По дороге домой не успеваю слезы утирать. Плачу практически бесшумно, но совсем остановиться не могу. В груди такая боль бушует, что невозможно терпеть. На вдохах ломает, аж трещит. Всхлипываю. Захлебываюсь. Распухшие губы дрожат.
Виновата ли я? Хоть чуточку?
Да он болван, что ли? В самом деле?
НЕ.НА.ВИ.ЖУ.
Не себя, конечно. Клятого Нечаева!
Что с того, что как дура плела тот браслет? Что с того, что думала о нем? Что с того, что хотела порадовать? Что с того, что столько сил приложила, чтобы выбраться из дома?
Где папа только этот чертов фейерверк взял? Как всегда, на распродаже купил?
Дерьмо.
Предки Нечаева, конечно, охренели. А мелкий как вопил!
Да хорошо все! Поделом всем! Так и надо!
Что с того, что любовный план опять провалился?
Это не потому, что я не попадаю. Я попадаю!!! Просто долбаный птеродактиль выдергивает все стрелы.
Но ничего.
Когда-нибудь будет последняя, которую он не сможет выдернуть, дабы не истечь кровью.
Эпизод сорок третий: Хей-хей…
Есть ли в этом чертовом мире хоть какая-то справедливость? Где?
В упор не вижу!
Пока я просиживаю лучшие годы своей жизни под домашним арестом, гад Нечаев своими вовсю наслаждается.
На свой дурацкий день рождения и новенький мотоцикл от старшего брата из Германии получает, и помпезный праздник в загородном комплексе от предков, и путевку на тур по Южной Америке от остальных представителей элитной семейки.
Счастье от подаренного Юнией телефона стремительно меркнет, стоит только увидеть, какой хайп развели вокруг совершеннолетия Егорыныча. Два дня прошло, а все так и носятся! И, естественно, готовятся.
Господи! Ну что за идиоты?!
Ведут себя так, словно их не на пафосно-унылый выпендреж пригласили, а на открытие Олимпиады в Париже! Минимум! А то и на свадьбу в Букингемском дворце!
– Убогие! – ору я, глядя в чертов экран.
Среди этих убогих и пацаны, и девчонки. Всем этот придурок интересен. Все от него в восторге. Еще и на последнем матче сыграл убедительно. В какое сообщество ни ткнись, везде хайлайты[45]45
Хайлайты – самые яркие, эффектные и запоминающиеся моменты видеозаписи матча.
[Закрыть] с его рожей.
Даже не знаю, что хуже… Совсем без связи? Или видеть все это?
Назначив мобильник источником негативных эмоций, блокирую зловредный гаджет и исключительно бережно откладываю на тумбочку. Я не из тех, кто, осознавая пагубность действий, продолжал бы гробить себя. Не из тех! Утирая злые слезы, стойко борюсь с желанием схватить телефон и снова начать скроллить.
Кто еще его отметил? Вдруг я не всех девок проверила?
Козлина Нечаев даже не успевает делать репосты. Расшаркиваясь, извиняется за это в сторис.
Ути-бозе, какая лапочка! Приносит он извинения! Всех благодарит! Тю-тю-тю. Тупица!
НЕ.НА.ВИ.ЖУ!!!
Возомнил же черте что из себя! Нет, ему это буквально внушили!
Луиза Левандовски: Ох, Егор Нечаев… Ты всегда был красавчиком. Но сейчас!! Ох-ох, маскулинная стать! С возрастом не просто вырос. Бесценную мужскую огранку получил! Я от тебя балдею! Прилечу из Ирландии, если пообещаешь пригласить на свидание, идет?
Как нечто подобное можно написать парню, спросите вы? Вот и я не знаю! И это только один из сотен комментариев, из-за которых у меня обостряется рвотный рефлекс.
Самое горькое, что в глубине души я понимаю, почему все так восхищаются Нечаевым. Горькое, разочаровывающее и вообще труднопереносимое! С другими девушками Егорыныч тот, каким был со мной буквально пару раз – сдержанный, вежливый и умеренно, будто на определенном инстинкте, обходительный. Без фальши и каких-либо переигрываний. Просто он такой. Маскулинный, чтоб его.
Все мое мужество уходит на то, чтобы суметь признать: быть единственной, кто заслуживает ненависти Егора Нечаева – неприятно, болезненно, тяжело и… волнующе.
Да, мне, черт возьми, по кайфу все его реакции.
Когда он бесится, когда изо всех сил подавляет агрессивные реакции своего звериного нутра, когда взрывается – все это поднимает во мне мощную эмоциональную волну, которая, стремясь накрыть гада, чаще всего разбивается о него, как об отвесную скалу, формируя тем самым в моем организме еще больше атомов феерической взвеси. Чисто адреналиновый шторм.
Я же нравлюсь ему. Пусть хоть треснет, доказывая обратное! Стопудово нравлюсь! И слепому ежу ясно! Глядя на меня, Нечаев не только ненавистью горит. Есть что-то сильнее. Что-то необъяснимое. И куда более опасное. То, что порождает панику в нем самом. Потому и рычит. Глушит злостью.
Это уже любовь? Полноценная?
Наверное, нет. Иначе он бы уже сорвался с цепи, на которую сам себя посадил.
Мне капец как нужно, чтобы Егорыныч, влюбившись, обо всем на свете забыл. Чтобы ни есть, ни пить без меня не мог. Даже дышать. Чтобы как щенок за мной ходил.
Иначе я не успокоюсь.
«Фенечки-хуенечки… На, кстати… Забирай, на хрен!»
«Чтобы я тебя возле своего дома, возле своей семьи больше не видел! Ты меня поняла? Поняла, блядь?!»
Черт.
Как же до сих пор больно воспроизводить эти свирепые слова!
Когда отпустит-то? Отпустит ли?
Я должна сделать что-нибудь ужасное. Должна.
Нет никакого диссонанса в том, чтобы добиваться любви и доводить до белого каления одного и того же человека. Я же его ненавижу! У всех моих целей общие корни, какими бы противоречивыми они ни казались.
«Чтобы я тебя возле своего дома, возле своей семьи больше не видел!»
Нет, это не просто больно. Это унизительно. До безумия оскорбительно, если уж совсем честно. То, что Егор так оберегает своих, а меня, как недостойную его близких тварь, отсекает – ранит до глубины души.
А ведь это меня… Черт возьми… Меня он должен защищать! Яростнее всех на свете. Ценой собственной жизни.
Миг, и меня сносит с кровати. Бросаюсь в очередную авантюру.
«Я же не пропущу гребаное торжество! Кого волнует, что меня не звали? Что строго-настрого велели не приближаться к семье?! В том же весь смысл! Выбесить ублюдка! Заставить его дергаться при одном виде меня! Испортить праздник!» – распаляюсь, переворачивая гардероб в поисках подходящего наряда.
– О, да! – ликую при виде того, который держала на рождественский карнавал.
Когда дело доходит до платья с длинной пышной юбкой, многие шарахаются от красного. Ох уж этот старый добрый риск выглядеть вульгарно! Скольких уже задавил! К счастью, я проявляться никогда не боялась. Нет потребности прятаться. Напротив, хочу заявить о себе. И этот самый красный – это заявка на успех.
– То, что надо! То, что запомнит каждый! – тараторю, прикладывая каскады многослойного фатина то к фигуре, то к лицу.
Вот так вот в считанные минуты меняется мое настроение, буквально улетая вверх по шкале под пик счастья.
– Сейчас… Сейчас все будет… – обещаю себе, ощущая еще и прилив сил.
Кинув платье на кровать, несусь в ванную, чтобы принять душ, высушить волосы и напитать кожу лосьоном. И да, сегодня я супергерой! Не проходит и двадцати минут, как уже обратно бегу.
Заглядываю в спальню к Юнии.
– Ты можешь одолжить мне красные туфли и дать денег на такси до «Коралловой бухты»? – выпаливаю без каких-либо предисловий.
Сестра отрывается от забитого шестизначными цифрами экселя, чтобы посмотреть на меня с вниманием, которого не всегда дождешься от мамы. Вглядывается без варварства, а потому, не встречая протеста, попадает прямиком в душу.
– Это важно?
Вопросы Юния Алексеевна тоже умеет задавать. Ничего лишнего. Сразу вглубь. И что самое главное – без какого-либо осуждения.
– Очень, – сиплю я, сглатывая.
А ведь и правда… Очень важно.
В волнении становится трудно дышать. Давление усиливается. Виски и лоб наливаются болью.
– До прихода мамы с папой вернешься?
– Вряд ли.
Юня вздыхает.
– Хоть на всю ночь не пропадаешь?
– Хоть… бы… – выдаю с провалами, совсем невпопад, потому что никакого понимания, чем моя затея закончится, нет. – Да, конечно! Не пропаду! – заверяю после паузы, лишь бы добиться своего. – О, мне бы еще пригодилась та маленькая белая шубка, которую ты надевала на роспись с Повериным! Знаешь, у меня пышное платье будет… То красное. Дашь?
– Замерзнешь ведь… Эта шуба только для вида. Не греет от слова совсем.
– Ну я же на такси, Юнь!
То ли я реально супергерой, то ли просто нехилым даром убеждения обладаю, то ли сестра видит что-то свое… Не только предоставляет деньги, туфли и шубку, но и помогает собраться, сварганив на моей гениальной головушке офигенную прическу.
– Расскажешь, к кому так спешишь? – интересуется, когда я принимаюсь за макияж.
У меня аж стрелка съезжает. Приходится подтирать.
– Эм-м… Ты хочешь, чтобы я назвала его имя? – уточняю, мозгуя над тем, как дальше выкручиваться. – Знаешь, у чувака не все тузы в колоде… Я немного его стесняюсь. Поэтому не хотела бы озвучивать фамилию. Пока.
– Не все тузы в колоде? – недоумевает Юня. – Это как?
– Ну дурак, понимаешь? – отвешиваю с некой дозой театральности, попутно выводя одну из своих самых идеальных стрелок. – Не то, чтобы прям полоумный, конечно… – бормочу безмятежно. Прежде чем прокрасить тушью ресницы, рефлекторно приоткрываю рот. Поэтому дальше фразы выходят по мере движения кисточки. – Так… Пары винтиков не хватает… Зато тараканов… О-го-го!
Сестра хохочет.
– Тараканы не так плохи, Аги. Это как червячки в органических яблоках. Должны быть у всех настоящих.
– О-о, ну, у моего настоящего они исполинские!
– Тебе нравится это слово?
– Какое? «Настоящий»?
– Исполинский. Ты часто его употребляешь.
Я вспыхиваю. И спешно приглушаю жар кушоном.
– Что? Не может быть, Юнь, – тарахчу, вбивая средство в кожу щек. – У меня богатый словарный запас.
– Да, богатый. Но есть склонность зацикливаться.
Блин, тут она права. Есть.
Но когда я прям начистоту признавала?
– Возможно, – шепчу уклончиво.
– Ты не отпрашивалась у родителей на сегодняшний вечер, потому что знала, что они не выпустят, или потому что только сейчас решила?
– Только сейчас решила. Это сюрприз.
– Для него?
– Умфу, – выдаю, пытаясь одновременно с этим красить губы. – Надеюсь, ты не скажешь, как мама: «От женщины допустим только намек на взаимность. Инициативу должен проявлять мужчина. Именно он…».
– «…должен быть всегда на шаг впереди!», – заканчивает, копируя мамин педантский тон. Я успеваю напрячься, прежде чем Юния фыркает и заявляет: – Это все та-а-акой бред! Нет никаких правил! Универсальных, так точно. В тебе столько огня, Агусь! Ты никогда не будешь позади мужчины. Или, не приведи Боже, ниже него. Не вижу таких перспектив. Честно говоря, у меня трудности с воображением, когда я думаю, кто бы сумел с тобой совладать.
– Может, Свят? – прикидываю, чтобы увязнуть в сковывающей тело неловкости.
Услышав имя своего бывшего парня, сестра замирает. Дело не в удивлении. Конечно, нет. Она в курсе, что я в него влюблена. Мы обсуждали. При чем не раз. Я честно сказала, что хочу связать с ним свою судьбу.
Хочу ли? Влюблена ли?
Вопросы возникают внезапно. И они меня потрясают.
Пока Юния думает, позорно прячусь от ответов, к которым явно пока не готова.
– Свят уж точно не справится, – бормочет приглушенно. – Ты бы за месяц исчерпала весь его ресурс.
Я опускаю взгляд вниз.
Закрываю помаду, бросаю ее в органайзер и, сворачивая все, отстраненно рассуждаю:
– Знаешь, раньше я бы обиделась, что ты не видишь нас с Усмановым вместе. Подумала бы, что все-таки что-то к нему испытываешь, и поэтому не желаешь нам счастья. Но сейчас… – горько усмехаюсь. – Пожалуй, соглашусь.
Не уточняю, что чуть не встретилась с ним в Киеве. Что он не дождался меня на вокзале. И что не озадачился даже, куда я пропала. Написал спустя десять дней, когда появилась онлайн.
– Воплощение королевского шика, – оценивает сестра результат общих усилий, когда я с ее помощью запрыгиваю в платье.
Веду ладонями по корсету и смеюсь. Смеюсь, потому что чувствую себя не просто красивой и дерзкой, ко всему еще и сильной. Заряженной под завязку.
– Спасибо, Юня! Ты – лучшая сестра! – благодарю, обнимая.
– Беги уже, – подгоняет та ласково. – Только осторожно, Аги, я тебя умоляю! И будь на связи!
– Конечно, – отмахиваюсь легкомысленно.
И, прихватив клатч с телефоном, выпархиваю из дома.
Эпизод сорок четвертый: Песни, пляски и гребаные встряски
Я не фанат масштабного движа. Но мама любит собирать толпу. Мои восемнадцать – ясен хрен, отличный повод. Даже с учетом всех факапов, что я за последние месяцы выдал, планируемое торжество не отменяется.
Столы, гирлянды, сцена. Ведущий что-то запрягает. Диджей и музыканты на подхвате. Все как надо. Но не сказать, что прям по плану.
– Богдан! Свинюка ты такая! – взрывается мама, завидев только, как мелкий тащит из-под стола банку с огромными мохнатыми тварями. То есть пауками. – Ты что творишь?! В своем уме вообще?! Как додумался это сюда притащить?!
Бодя, не дрогнув даже, с олимпийским спокойствием водружает пузырь на белую скатерть между тарелками. Манерно поправляет сначала бабочку, затем манжеты, отвороты пиджака… Кладет рученьки на стол. Тяжко вздыхает. Скребет ногтем по тыльной стороне левой руки. А точнее, по взявшейся было коркой царапине. За что, естественно, сходу получает.
– Не дери, – ругается мама после легкого шлепка. – Сколько раз говорить?.. Оно же никогда не заживет.
Богдан кидает лапы в стороны и с самым борзым нахрапом тарахтит:
– В своем ли я уме вообще? Риторический вопрос. Я знал, что здесь будет скучно. Мне эти ваши сборища, если хотите знать, в печенках и почках. А у Аргуса с Арахной идет важный репродуктивный процесс. Надо следить, чтобы она его после спаривания не съела.
Илюха прыскает в кулак. Я, хоть настроение и говно, тоже ржу. А вот у мамы, что естественно, от негодования захватывает дух.
– Богдан…
В этом выдохе со свистом предупреждения не меньше, чем в звуке передернутого затвора.
– Мам, мам, – со смехом тормозит ее Илья, обнимая за плечи и тем самым удерживая рядом с собой. – Не кипятись ток.
– Как не кипятиться? – ворчит, обеспокоенно оглядываясь. – Полон зал гостей, а он с этой банкой!
Гости как гости, их внимание занимает ведущий. А вот официанты в белых перчаточках косятся, выкатывая глаза.
– Посмотри на это с другой стороны, мам, – предлагает Илюха, изо всех сил вытягивая на позитив. – Он умный, – отмечает, подмигивая и без того самодовольной морде по имени «Бодя».
Мама с улыбкой качает головой. Нет, она, конечно, пытается сдержаться, поджимая губы, но они так и так растягиваются, пока на щеках не появляются ямочки. А глаза уж по полной блестят. И явно не злостью. Мелкий, стопудово, тоже это читает.
– Я, безусловно, горда тем, что мой одиннадцатилетний сын знает такие слова, как «репродуктивный». Но не в моменте, – заявляет, пытаясь быть строгой. – И пусть будет уверен, что эта гордость от наказания его ну никак не спасет!
Богдан кривит рот вбок, чтобы безалаберно цокнуть языком. Мол, ему все нипочем.
– Совсем охамел? – выдыхаю я, легко присаживая костяшками в спинку стула, на котором он сидит. – Нормально с матерью себя веди.
Мелкий дергается и ощетинивается.
– Да вы хоть понимаете, какой это труд? – бомбит, обнимая банку. – Я год их расплодить пытаюсь! Год! Тут и свет, и температура, и влажность, и тишина – влияет все! А вы со своим дурацким днем рождения! Если Арахна сожрет Аргуса и останется без кладки, я вам… я… – заикается, не определяясь с действиями. – Идите, короче, хихикайте под все эти глупости! – отвешивает, тыча рукой в сторону распаляющего гостей ведущего.
Накал враз спадает, стоит в поле видимости зайти отцу.
Он оценивает ситуацию и, не задавая никаких вопросов, авторитарно отгружает:
– Быстро взял эту банку и вынес из зала.
Мелкий подрывается, хватает пузырь и с обиженной миной волочится в сторону подсобных помещений.
– Гляньте, идет как Моисей сквозь море, – хохмит брат. – Народ на две волны раскололся.
– Кто-то даже крестится, – подкидываю я, не теряя серьезности.
– А кто-то просто визжит…
– Ах вы… – задыхается мама в возмущении. – Ну-ка, прекратили! Сейчас же! – ругается, приходя в себя. – Поросята!
Прихлопнув Илью, затем меня по плечу, конечно же, смеется. Папа тоже приподнимает губы в улыбке. Ну и мы с братом ржем, че уж.
– Я дико извиняюсь, – встревает подошедший было Яббаров. – Нам крайне сильно и безотлагательно нужен наш Верховный, – заливает в своей обычной манере, прижимая к груди ладонь. – Есть идея.
Я хоть и ухмыляюсь, но умудряюсь еще и хмуриться.
Что он задумал?
Искать отражение своей внутренней задавленной тревоги, связанной с отсутствием понимания, что происходит в жизни Филатовой, при приеме всех сигналов – это трэш, согласен. Но именно так и происходит, когда я ловлю малейшую нестабильность внешнего мира.
Отлично, мать вашу. Она сделала меня полным психопатом.
Я не хочу здесь находиться. Я, как и вчера, и позавчера, хочу к ней.
Но нельзя. Нельзя.
«Я посажу тебя на корвалол!»
Видимо, уже пора обращаться за рецептом.
Рожу опаляет жаром, стоит только вспомнить, как возвращаясь от Немезиды, голыми руками пол-улицы от снега очистил, лишь бы найти выброшенный ею браслет.
Гребаный ад.
И вот на хрена он мне? Кто она такая, чтобы что-то собирать?!
«Бриллиант», билет, браслет… Что дальше, а?
Она издевается, все границы уже перешла, а я, как увалень, все отчаяннее пускаю по ней слюни.
А если…
Что, если правда от души делала? Что, если с салютом реально случайно вышло?
Да чтоб ее!
Она впала в истерику только потому, что провалилась. Из-за злобы своей бешеной. Из-за яростного неудовлетворения фашистских потребностей.
Сука же. Как есть сука.
Я должен ее забыть. Перестать даже думать.
Смотреть на ее фотки, пялиться в окна, караулить у школы… Все это неправильно. Все это лишь усиливает обосновавшуюся за грудиной боль.
– Веселитесь, – добродушно напутствует мама, выдергивая меня из свалки неразрешимых и явно долбанутых мыслей.
– Только без последствий, – наказывает папа.
Я отрешенно киваю.
А Яббаров, как водится, растягивает:
– Обижа-а-аете.
Позволяю этому клоуну закинуть лапу мне на плечи и увести в направлении самой громкой толпы.
– Раскольникова прям-таки жаждет тебя поздравить, – гасит мне в ухо многозначительным тоном. – Всю дорогу только о тебе и говорила. Какой ты классный, как ты ей нужен…
– Сука, Китаец, – давлю я сквозь зубы. – Тебя какой-то дебильный проект в свахи завербовал? Знаешь же, что я такое не перевариваю. Причем хронически.
– Знаю. Но сегодня туса. Сегодня можно. Расслабься, кэп. Будь на чиле. Ты в последнее время сам не свой.
Так и есть. Надо бы отпустить вожжи. Отключить голову и…
Нет, расслабиться мне не дают.
Только я подхожу к Раскольниковой, ведущий выкатывает сюрприз.
– Поздравление для нашего именинника от возлюбленной!
Цок-цок… Стук шпилек, а точнее, их чертов ритм, даже если бы не срезал шум по факту, поглотил бы для меня все. Узнаю ход. Узнаю, и затылок полосует. Оставляет пылающую борозду до самого низа спины. Нервные окончания, будто их реально тяпкой порубало, сходу начинают трещать и искрить.
– Хэп-пи без-дэй ту ю… Хэп-пи без-дэй ту ю… – разливается эксклюзив. Песня банальная. За последние дни до тошноты наслушался. Базар делает голос Филатовой. Вот за него можно отдать все деньги мира. Резонансная глубина, бархатная плотность, кристальный звон, пьянящая воздушность, урчащие вибрации и какая-то уникальная густая дымчатость – это гребаный шедевр. – Хэ-э-эп-пи без-дэ-эй, хэ-э-эп-пи без-дэ-эй, хэ-э-эп-пи бе-е-е-з-дэ-э-эй ма-а-ай ла-а-ав!
Я медленно оборачиваюсь, смотрю на нее, и у меня дергается глаз. Мать вашу, да какой там глаз. Половина чертового лица в движение приходит. А уж когда встречаемся взглядами, по телу ползут ожоги первой-второй степени.
Что за вид?..
Какое там поздравление? Показательная казнь!
Ни с облаком, ни с бутоном Немезиду, несмотря на объемы и структуру юбки не сравнить. Филатова в красном – это огнище. Мать вашу, чисто пожар. Я максимально далек от фешн-индустрии, но в ее случае оценить, насколько удачно этот цвет оттеняет кожу, волосы, глаза – да, блядь, все лицо! – способен. Бант губ под тем же красным кажется еще больше, еще изящнее, еще сочнее… Сука, запредельно красиво. Так и манит вскрыть. Подарок же, нет?
Чтоб ее!
Меня ледяная ванна не спасет. Варит жаром до кости. Вот что бывает, если медлить с медицинской помощью. Третья-четвертая степень, привет.
Друзья, родня, долбаный ведущий – все будто онемели. Лишь мое тяжелое дыхание четко бьет тишину зала.
– С днем рождения, мой любимый мальчик! – лепит озверевшая под завязку.
Никаких фейерверков не надо. За грудиной рвет петардами. Да так, что мозги после звона заволакивает дымом.
Отмираю, чтобы резко двинуть к гребаной сцене.
