Текст книги "Голубая свастика (СИ)"

Автор книги: Елена Другая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

Злорадно усмехнувшись, он сделал знак Маркусу, чтобы тот следовал за ним к машине. Пора было ехать на совещание. По дороге секретарь толково докладывал ему о всех текущих делах, но Стефан его не слышал, никак не мог сосредоточиться. В ушах до сих пор стоял свист пуль, которые вонзались в мерзлую землю совсем рядом с ним. И дался же ему этот злосчастный еврей! Носится он теперь с ним, словно курица с золотым яйцом! Одни проблемы.

Стефан дал себе слово, что сегодня же оттрахает парнишку во все имеющиеся у него дыры самым жестким способом и без вазелина. Без него, потому что вазелина-то у него как раз и не было!

– Эй! – окликнул он своего водителя. – Разворачивай машину, нам надо заехать в больницу к Менгеле, он обещал меня осмотреть. Жди меня здесь, Маркус.

Стефан прихватил из бардачка бутылку самогона, которую приготовил заранее, и вошел в здание больницы. Всех офицеров высшего состава Менгеле лечил и осматривал исключительно сам.

– Краузе! – радостно вскричал доктор, гостеприимно разводя руками. – Как я рад вас видеть! Присаживайтесь. Я вижу, что вы все же вняли голосу разума и пришли на осмотр.

– У меня мало времени, – холодно бросил ему Стефан. – Я принес вам презент, как и обещал. Держите.

Он поставил бутылку на столик, а сам бросил хищный взгляд в сторону шкафчика со стеклянными дверками, в котором, по виду, хранились крема и мази.

– О, огромное вам спасибо! По рюмочке?

– Не откажусь.

Стефану совершенно не хотелось пить самогон, но было крайне необходимо раздобыть вазелин, и он надеялся, что Менгеле на что-либо отвлечется, а ему в это время удастся позаимствовать пару баночек. Попросить вазелин он не решался, зная, что проницательный доктор далеко не идиот, и мог вполне догадаться о зловещих замыслах офицера в отношении так хорошо ему знакомого молодого и симпатичного еврейского юноши.

Тем временем Менгеле, словно фокусник, извлек из выдвижного ящика стола две рюмки и тарелку с нехитрой закуской. Они выпили, разумеется, за победу Рейха.

– Как самочувствие? – поинтересовался доктор, смачно хрустнув соленым огурчиком.

– Голова болит, – признался Стефан, так как нужно было потянуть время.

Он сел на табурет, снял головной убор и продемонстрировал ему свою огромную шишку от удара лампой. Менгеле тут же раскудахтался и распереживался.

– И как это вас угораздило, голубчик, скажите мне?

– Я стукнулся головой о дверку антресоли.

– Два раза подряд? – лукаво поинтересовался Менгеле, ощупывая голову офицера своими ловкими пальцами. – Здесь две шишки! Это больше мне напоминает удары каким-либо тупым предметом.

– Слушайте, Менгеле, – перебил Стефан, – признайтесь, вы в своей жизни хоть кого-нибудь вылечили? Хотя бы одного человека? Или вы только и делаете, что занимаетесь своими научными экспериментами?

– Конечно же, вылечил! – тут же вскипел доктор, разозлившись, что кто-то усомнился в его компетентности.

– Так вылечите тогда уж и меня! Смажьте голову, к примеру, какой-нибудь мазью, и поскорее, мне некогда! Я уже опаздываю на совещание.

– Сейчас я сделаю вам отличную примочку.

Менгеле повернулся к офицеру спиной и стал копаться в одном из своих шкафчиков. Стефан не терял времени даром. Он привстал с табуретки, приоткрыл дверку шкафа с мазями и стянул с полки три больших тюбика вазелина, которые приметил ранее. После этого он быстро сел на место и принял прежнюю позу. Менгеле повернулся к нему, держа в руках бинт, огромную склянку с какой-то жидкостью и ватно-марлевый пакет.

– Вы знаете, у меня вдруг прошла голова, наверно, самогон подействовал, – сказал Стефан поднимаясь. – Спасибо доктор, извините за беспокойство. Увидимся за обедом.

– Но погодите… Я же обещал вам таблетки! – крикнул Менгеле ему вслед, но Стефан уже вышел из его кабинета.

В кармане лежали украденные тюбики с вазелином, и это его радовало и веселило. Все, Равиль Вальд, держись, тебе конец.

На совещании Стефан сидел в полной эйфории. В мыслях его всплывали заманчивые картины о том, как он придет сегодня вечером домой, схватит за горло этого еврейского щенка, сдерет с него штаны, засадит свой член в его узкую задницу по самые яйца и будет бесконечно трахать, трахать, трахать, сжимая рукой его тонкую шею, чтобы поганец не скулил и не дергался, пока не спустит свою сперму прямо в его тугой горячий зад. Возникшая от этих мыслей эрекция еще больше подстегивала офицера к подобным увлекательным фантазиям. Он несколько забылся, разнежено витая в облаках. На губах его блуждала бездумная улыбка, и он бережно поглаживал ладонью заветные тюбики с вазелином у себя в кармане.

– Краузе, очнитесь!

Это шепнул ему Отто Штерн, сидящий рядом, легонько подтолкнув его локтем в бок. Стефан вздрогнул и обнаружил, что все это время он расточал свои нежные и мечтательные улыбки, глядя прямо на висящий напротив портрет великого фюрера. Учитывая, что в данный момент секретарь коменданта как раз зачитывал сводку с восточного фронта о потерях и поражениях с их стороны, Стефан понял, что выглядел в высшей степени нелепо.

Как можно более поспешно он придал своему лицу свирепое и воинственное выражение, которое гораздо больше соответствовало текущей ситуации, хотя внутри у него все тряслось от смеха. Да что с ним такое? Он вел себя, как маньяк в предвкушении грядущего наслаждения.

Он опасливо посмотрел в сторону Ганса. Тот сидел, сурово сдвинув брови, и угрюмый взгляд его не сулил офицеру ничего хорошего. Неужели коменданту уже донесли об утреннем инциденте с расстрелом коммунистов? Только не это!

– Все свободны! – громогласно объявил Ганс, поднимаясь со своего стула, и ядовито добавил. – А вас, офицер Краузе, я попрошу остаться!

Некое чувство дежавю посетило офицера. Стефан, как и вчера, тяжко вздохнул и замер по стойке смирно перед своим разъяренным братом.

====== 8. Наказание за преступление. ======

– Посмотри, полюбуйся! – воскликнул Ганс, швыряя на полированную поверхность своего стола исписанный лист бумаги.

Стефан взял его в руки и стал читать. Это оказался доклад Отто Штерна о расстреле партии русских коммунистов, производившемся сегодня утром, во время которого произошел инцидент: совершено нападение на офицера Краузе. Винить Отто в этом доносе было нельзя, ведь тот лишь безукоризненно выполнял свои обязанности, а именно: сообщал о каждом известном ему происшествии в лагере, которое выходило за рамки заведенных порядков.

– Рапорт составлен просто отлично! – не без иронии одобрил Стефан, пробегая взглядом по строкам. – Без грамматических ошибок и лишней воды, все четко и ясно!

После этого Стефан не менее часа наблюдал за Гансом, который носился кругами по кабинету и красочно высказывался о всех содеянных грехах брата, припоминая их с самого раннего детства.

– Ты выжил из ума, Стефан! – орал он, прерываясь лишь на то, чтобы сделать глоток воды из стакана, который всегда стоял на столе. – Тебя же могли убить! Как тебя угораздило приблизиться к пленным, вооруженным лопатами! Одного удара хватило бы, чтобы раскроить твой череп! Тебя же инструктировали по всем пунктам, когда ты сюда приехал, и не один раз! Ты – любимец нашей мамы, она сойдет с ума, если с тобой хоть что-то случится!

– Идет война, – напомнил Стефан. – С людьми нет-нет да что-нибудь случается, если ты об этом слышал, тыловая крыса!

– ЧТО?! – взвыл Ганс. – Ты мне это говоришь? Я с тридцать девятого года служу в лагерях, ты еще тогда бегал в коротких штанишках. Нет коменданта опытнее меня!

В какой-то момент Стефану показалось, что брат его сейчас ударит. И он понял, что необходимо немедленно умерить свой пыл и пойти на мировую.

– Ладно, Ганс, хватит. Я признаю, что поступил крайне неосмотрительно. Больше этого не повторится.

– Надеюсь. И это уже второй публичный инцидент, связанный с этим проклятым евреем, на которого ты положил глаз. Сначала мне жаловался Менгеле, ведь ты лишил его ценного материала, а теперь вот этот рапорт от Штерна. Ты полностью помешался на нем! Накрыть жида своим телом, защищая от огня! Как это понимать?!

– Когда стали стрелять, я случайно упал на него.

Постепенно Стефан принял позицию «вольно» и потянулся за сигаретой, мечтая, чтобы этот разговор, перешедший на личность Равиля, скорее закончился.

– Ты привлекаешь к себе общее внимание таким поведением, – продолжал зудеть Ганс. – Если ты завел себе слугу для утех, то держи его дома. В стенах своего коттеджа ты можешь поступать с ним, как тебе угодно. Хочешь – замори голодом, хочешь – избивай каждый день или скорми своей собаке, только не выставляй ваши отношения напоказ! Лучше просто избавься от него. У тебя из-за этого парня сплошные проблемы. Он погубит тебя, рано или поздно. Избавься, говорю, или же я буду вынужден сам избавить тебя от него.

– Я думаю, что нет смысла дальше спорить, – поспешно заверил брата Стефан. – Клянусь тебе, что никто больше о нем не услышит и не увидит. Все, Ганс, забыли. Можно мне теперь идти по своим делам?

Ганс подошел вплотную к Стефану и ткнул ему пальцем в грудь.

– Я говорю тебе в последний раз. Еще хоть один случай, хоть одно напоминание об этом еврее, и я сам убью его. Ясно тебе?!

Лицо Стефана омрачилось, и он кивнул. Впрочем, офицер не сомневался, что юноша надежно спрятан у него в доме, а уж он позаботится, чтобы Равиль больше ни разу не попался никому на глаза. Стефан понимал, что вести своего слугу гулять по лагерю оказалось грубой ошибкой. Отто Штерн наверняка не ограничился одним рапортом, и случившееся событие сегодня будет оживленно обсуждаться и в столовой, и в офицерских курилках.

Ему пришлось как можно более искренне заверить своего брата в том, что никаких подобных проколов в своем поведении он больше никогда не допустит. Наконец, комендант разрешил ему покинуть кабинет. Стефан вышел и со вздохом облегчения вытер лицо носовым платком. Вроде пронесло и, уж конечно же, в последний раз.

До обеда оставалось всего лишь полчаса, не хотелось на это короткое время ехать в комендатуру, ведь на дорогу больше уйдет. В столовую офицер тоже не собирался, так как до сих пор был сыт, съев с утра изумительную кашу, сваренную Эльзой. Пришло в голову отправиться домой часа на полтора, чтобы отдохнуть и заодно проверить, чем занимались в его отсутствие слуги.

Дома оказалось все в полном порядке. Карл усердно красил крыльцо в темно-коричневый цвет, на котором не должно было быть видно грязи и следов. Собака, прикрепленная цепью к своей будке, с аппетитным чавканьем лакала месиво из большой миски. Завидев хозяина, она приветливо гавкнула, припала к земле и завиляла хвостом. Стефана всегда поражала способность овчарок мгновенно распознавать, кто в доме настоящий хозяин, несмотря на то, что он ее не кормил – это была обязанность Эльзы.

В гостиной, в камине, ярко пылал огонь. Сара подметала полы. Увидев Стефана, она испуганно сжалась, помня, что он обещал ее пристрелить, но офицер прошел мимо, даже не взглянув на нее. Эльза жарила лепешки на кухне. Стефан зашел, чтобы перед ней извиниться.

– Эльза, я виноват, я сегодня утром не сдержался и съел всю вашу кашу, – печально вымолвил он, замирая в дверном проеме. – Было очень вкусно. Сварите себе новую порцию. И возьмите к чаю галеты из моего пайка, я все равно их не люблю, на восточном фронте наелся.

– Хорошо, господин офицер, как прикажете, – откликнулась женщина с ровной улыбкой на губах.

Создавалось такое ощущение, словно она решила не ругать излишне прожорливого и непослушного ребенка.

Равиля не было видно, и это понятно, ведь Стефан не назначил ему никаких домашних обязанностей, поэтому парень, скорее всего, коротал время в своей комнате.

Неожиданно немца осенила идея как ему приятно и с толком провести свое обеденное время, одновременно наполнив жизнь Равиля новыми смыслом и эмоциями. К тому же, накопившееся раздражение требовало немедленного выхода, и Стефан отлично знал, как это сделать.

Он прошел в свою спальню и отворил дверцы шкафа. На одной из перекладин висели его ремни, все из натуральной кожи, тяжелые, только разные по ширине и по цвету. Некоторое время он ощупывал каждый, прикидывая, какой из них будет наилучшим образом соответствовать поставленной цели. Наконец, он остановил свой выбор на жестком ремне шириной примерно в три сантиметра. Он бережно снял его с вешалки и, заодно прихватив злосчастные наручники, направился в комнату к Равилю.

Стефан застал парня сидящим на подоконнике. Что же тот надеялся увидеть там, за окном? Пейзаж был безрадостным. Бараки, бараки, бараки, колонны тощих и изможденных узников, дымящие трубы. Заметив, что к нему зашел офицер, юноша тут же соскочил с подоконника и опустил глаза. Он все еще был бледным, реснички его дрожали.

Между кроватями Карла и Равиля стоял столик. Стефан положил на него ремень и наручники, а потом отдал парню приказ, указывая на кровать:

– Я дал тебе достаточно времени все осознать, Равиль. Ложись на живот лицом вниз и подними руки к изголовью. Быстро! Мое терпение иссякло, и сейчас ты будешь наказан.

Все это он произнес твердым голосом, еле сдерживая свирепый рык. Он и в самом деле был ужасно зол на Равиля. Своим безобразным поведением тот подставлял его да еще и попытался убить. К злости и раздражению примешивалось нарастающее возбуждение, которое, в общем-то, мучило его еще с самого утра. И вот он добрался до своего еврейчика.

Равиль сжал губы и, не поднимая глаз, чтобы не доставить немцу удовольствия прочесть в них замешательство и страх, лег, как тот приказал, схватив руками металлические прутья изголовья своей койки. Стефан ловко обхватил его тонкие запястья браслетами наручников. Раздался щелчок. Ловушка, в которую попался Равиль, безнадежно захлопнулась. Немец вздохнул с облегчением. Наконец-то парень оказался в полной его власти, и сейчас он сделает с ним все, что захочет. Внутри у него все просто клокотало от нарастающей злости.

Он присел на край кровати и положил ему руку на плечо. Еврейчик уткнулся личиком в подушку и словно окаменел от напряжения, очевидно, полный решимости вытерпеть все ужасные пытки и при этом не издать не звука. Что ж, Стефан был рад это проверить, а пока он ласково поглаживал спину юноши через тонкую ткань сорочки. Он уже один раз видел его обнаженным, но тогда все произошло так быстро и сумбурно, что толком ничего не успел запомнить. Со временем Равиль вроде притерпелся к его руке, и мышцы его постепенно расслабились, но рано тот радовался.

Как только Стефан почувствовал, что парень немного обмяк, перешел к дальнейшим действиям – приподнял рубаху до самых плеч и развязал тесемку штанов на поясе. Резкое движение, и Стефан спустил их до самых колен. Еще одно, и Равиль расстался с ними, лишь в воздухе на миг мелькнули его худые ноги.

Юноша рванулся всем телом в попытке сесть, но немец быстро усмирил его увесистым шлепком ладони по бедру.

– Лежать и слушаться! – зловеще процедил он. – Я еще даже не начал. Услышу хоть один звук или стон – убью.

Тяжело дыша, задыхаясь от всхлипов, парень вновь вытянулся во весь рост на койке и замер. Стефан невольно залюбовался его фигурой. Парень оправдывал все самые лучшие ожидания. Он оказался длинноногим, с выпуклыми и твердыми ягодицами, по юношески тонкий в талии, однако выше торс его равномерно и гармонично расширялся к плечам, а линия позвоночника была ровной и безупречной, да и сама кожа сияла чистотой и здоровьем, ни единого прыщика или лишнего волоска. Все было просто идеально!

С трудом сдерживая довольную улыбку, едва не тая от счастья, Стефан поспешно снял с себя форменный китель, повесил его на спинку стула и взялся за ремень. Некоторое время он поглаживал его ладонью, распрямляя и выравнивая, словно лаская, а потом прицелился и нанес первый, пробный удар.

Ах, этот звонкий, непередаваемый звук удара кожаного ремня о тело человека! И восхитительная реакция парня, его изумленный вскрик, переходящий в глубокий стон!

– Я приказал тебе молчать, – напомнил Стефан. – В доме есть женщины. Не будем их пугать.

Подождав несколько секунд, Стефан ударил вновь. Он с наслаждением наблюдал, как вздрогнул Равиль, уткнув лицо в подушку, чтобы приглушить вопль. А потом он яростно лупил его, но не без системы, а, как говорится, с толком и расстановкой, каждый раз дожидаясь, чтобы боль, пронзающая тело парня, пробегала по нему волной и отступала, и лишь тогда бил вновь. Так приходилось делать, чтобы партнер не терял чувствительности к ударам, когда одна частичка боли сливалась с другой.

Одновременно, избивая ягодицы и бедра юноши, Стефан зорко следил, чтобы вспыхивающие алые полоски на коже не перекрывали одна другую и ложились равномерно. Немец не любил грязь и кровь да и не хотел вскрывать парню кожу, так как это было не эстетично. Порка именно в таком примитивном варианте вполне удовлетворяла его садистские потребности.

Парень извивался на кровати, изнемогая от боли, стонал он все выразительнее и слаще. В попытках уклониться от очередного удара, он бился на кровати, иногда даже приподнимался на коленях, выставляя свой округлый зад, ложился вновь, ерзая по жесткой простыне. Стефан не сомневался, что Равиль в процессе экзекуции терся о постель своим членом.

На момент он вдруг прекратил избиение, но лишь затем, чтобы расстегнуть ширинку своих брюк. Член его тем временем достиг пика своей эрекции и превратился в каменный кол. Нанося удары, немец стал подрачивать себе свободной рукой. Возбуждение накрыло его с такой силой, что ноги подкосились, и он застонал даже громче Равиля, который давно вцепился в подушку зубами, давясь своими слезами и приглушенными воплями, рвавшимися из его горла.

На миг у офицера потемнело в глазах, и ремень обрушился на задницу юноши беспощадно, хлестко и безжалостно, отскакивая от нее звонкими щелчками. В этот момент Стефан перевернул свое орудие, взял за другой конец и стал лупить парня железной пряжкой. До этого времени несчастный полагал, что в полной мере познал боль, но это было далеко не так. Всякому терпению настал конец, и он, уже не давая себе отчета в своем поведении, надрывно застонал:

– Хватит, господин офицер, хватит, прошу вас, я больше не могу, я закричу!

Видя, что парень поднял голову и в мольбе обратил на него свое зареванное и изможденное лицо, уже готовый заорать во весь голос, немец резко отбросил ремень, быстро приблизил свой истекающий смазкой и лопающийся от напряжения член к искаженному страданиями лицу парня, ловко ухватил его за ухо, вывернув до хруста, и с протяжным низким стоном кончил. Сперма обильно выстрелила, осквернив губы юноши, попадая ему в нос, рот и даже в глаза.

Немец, с трудом отдышавшись, постепенно приходил в себя, замерев над юношей, а потом обтер свой член о лицо Равиля, размазав смешанные с его слезами остатки своей спермы по нежным щекам, шее и подбородку парня.

Как же давно у него этого не было! Теперь он чувствовал себя полностью опустошенным и успокоенным. К нему постепенно вернулось его обычное игривое настроение.

– Мне кажется, я мало тебя наказал, – заметил он, внимательно и с удовольствием рассматривая вздувшуюся от кровоподтеков и кровоточащих ссадин попку юноши. – Наверно, нужно будет тебе добавить еще. Я это сделаю вечером, гаденыш. Будешь знать, как поднимать на меня руку и подставлять под пули и лопаты. Про наручники я уже не говорю. Ты теперь с ними никогда не расстанешься.

Равиль рыдал и терся лицом о подушку, пытаясь избавиться от омерзительного запаха спермы немца и от стягивающего ощущения на своей коже.

Стефан взглянул на часы. Да, экзекуция затянулась, а время пролетело быстро, как одна секунда. На деле оказалось, что ремнем он махал не менее часа. Офицер поспешно привел свой внешний вид в порядок, потом отцепил Равиля от кровати, но браслеты не снял, оставив его руки скованными спереди.

– Надевай штаны, сучонок, – приказал он, придав своему лицу свирепое выражение. – Сиди в этой комнате и не смей выходить. Вечером, когда я приду, мы продолжим твое воспитание, а сейчас тебе повезло, потому что мне некогда.

Равиль пошатываясь на трясущихся ногах стоял у кровати, прикрывая ладонями низ живота. Лицо его было еще более пунцовым, чем избитый зад или потрепанное ухо.

Стефан с наигранным равнодушием отвернулся от него и вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Нужно было ехать. Уходя, офицер заглянул на кухню к Эльзе и приказал служанке минут через тридцать принести Равилю воды и вдоволь его напоить.

– Никакой еды ему сегодня не давай, – бросил он напоследок. – Ужинать он будет вечером, со мной. Еще смотрите, чтобы он не выходил из своей комнаты, и с ним ничего не случилось. За его жизнь и ты, и Карл, оба головой отвечаете!

Стефан поспешно вышел и сел в свой автомобиль. В глубине души у него почему-то неприятно саднило. Вскоре он понял причину своего беспокойства.

Ребекка! Нужно было срочно вытащить девушку из барака для смертников и перевести в более безопасное и надежное место. Туда, где ее не смог бы найти ни Менгеле, ни сам дьявол.

====== 9. Волшебный секретарь. ======

Барак номер двадцать пять «А»* был одним из самых зловещих мест в Освенциме, если бы только имелась возможность провести подобную классификацию в этом аду. Окна в нем были наглухо заложены кирпичами, для людей отсутствовали даже элементарные условия проживания. В него попадали узники, приговоренные к смерти за какую-либо серьезную провинность.

Такой провинностью могли признать: бунт, невежливый разговор с охранником или капо, воровство еды, справление нужды в неположенное время или же в случайном месте, невыполнение рабочей нормы – то есть любое нарушение установленного в лагере порядка.

Заключенных, содержащихся в этом жутком месте, не кормили, не поили и не выводили в туалет, так как считалось, что смертникам уже ничего этого не требовалось. Смрад в самом бараке и вокруг него стоял такой, что эту вонь доносило до соседних блоков от малейшего дуновения ветра. Офицеры всячески избегали этого места, стараясь не проезжать мимо него даже на машине. Солдаты попадали сюда в качестве охраны только как лица, отбывающие наказание.

После того, как набиралась необходимая для уничтожения в газовой камере партия людей (примерно триста человек) двери распахивались, их всех выводили, сажали в грузовики с красным крестом на борту или же гнали пешком в сторону круглосуточно дымящих труб. Тогда барак небрежно чистился и начинал заполняться вновь.

Именно в него попала семнадцатилетняя Ребекка, сестра-близнец Равиля Вальда.

Стефан в этот момент как раз проезжал мимо и повернул голову, чтобы взглянуть на легендарный дом смерти, и вдруг его пронзила щемящая тоска. Он представил себя самого там, внутри. Как бы он сам смог все это выдержать? Без крошки еды, глотка воды и даже без кислорода! И Ребекка… Она уже могла умереть там или же заразиться любой болезнью. Состояние, которое вдруг охватило Стефана, было близко к панике.

Подъехав к комендатуре, он быстро вошел в свой кабинет, в котором застал Маркуса Ротманса, копающегося в папках и документах.

– Сколько сейчас узников в двадцать пятом бараке, где мы прячем Ребекку? – первым делом спросил он.

– Утром было сто восемьдесят человек, – монотонно ответил ему секретарь, – а на данный момент у меня пока нет сведений.

– Сто восемьдесят?! – вскричал Стефан. – Но ведь за половину дня могла набраться партия, достаточная для уничтожения! Что же ты делаешь, Маркус?! Я просил тебя держать этот вопрос под контролем!

Маркус положил на стол папку, которую в данный момент держал в руках, и пристально взглянул Стефану в глаза.

– А я и держу его под контролем, господин офицер, о чем и пытался доложить вам сразу с утра, когда ждал вас возле коттеджа, но вы меня оборвали и не стали слушать. А после этого ушли на совещание, и до сего момента я вас больше не видел!

Стефан сплюнул. Конечно, как обычно он оказался сам во всем виноват! Пока он наслаждался, избивая Равиля, его сестру могли уже сто раз уничтожить!

Адъютант офицера, молодой и здоровенный детина, словно истукан, стоял у него за спиной, раздражая этим.

– Сядь вон туда, не стой над душой! – прикрикнул на него немец, указав на стул, при этом радуясь, что хоть на ком-то можно было сорвать свою досаду. – Быстро подай мне бланки приказов, Маркус. Нам надо срочно убрать девушку из этого барака.

– Не получится, – флегматично заявил Маркус.

– Это еще почему?! – загремел Стефан в бешенстве. – Ты же сам мне присоветовал спрятать Ребекку от Менгеле именно в этом блоке, единственном в лагере, на который не распространяется его власть!

– Погодите, не кричите, господин офицер! Для того, чтобы забрать узника из любого барака, в приказе должно быть указано, куда именно мы его переводим, в какое другое место!

– Так, хорошо, и куда же мы ее переводим? Есть предложения? Давай, Маркус, соображай быстрее.

– Самым безопасным и элитным блоком считается «Канада»**. Там работают в основном протеже по чьим-либо рекомендациям, – скороговоркой заговорил секретарь. – Это хорошее место, работа в теплом помещении, заключенным предоставляется усиленное питание, во всяком случае, маргарин к хлебу дают каждый день, а не два раза в неделю, при условии, конечно, что узник выполняет норму, а если вдруг нет, так его не уничтожают, а просто наказывают поркой или же лишают обеда.

– А кто порет? – неожиданно для себя брякнул Стефан. Маркус посмотрел на него с недоумением:

– Надзиратели или капо.

Стефан едва не расхохотался. Вот бы куда ему пойти по своему природному призванию! Но тут он вспомнил о серьезности текущего момента.

Слышал он про этот блок «Канада», хотя еще ни разу в нем не побывал. Это было огромное хранилище ценностей, различных предметов быта, отобранных у узников. Горы обуви, одежды, срезанных волос и прочей дребедени. Все это самым тщательным образом сортировалось и отправлялось в Германию на переработку. Из человеческих волос, например, делали веревки. Где-то там, в общей куче, оказались и пряди, срезанные с головы Равиля.

Стефан мотнул головой, стараясь об этом не думать.

– Но евреев там почти нет, в основном немцы или поляки, – продолжал докладывать Маркус.

– Если ты говоришь, что почти нет, значит, все же есть? Решено, переведем ее туда, а там посмотрим. Лишь бы успеть, пока девушка жива!

Секретарь кивнул и подал офицеру бланк приказа. Стефан даже не представлял, что думал Маркус о всех его выходках, но все же надеялся на его молчаливое понимание. Хотя в этом месте и в это время никому нельзя было доверять. Да и плевать! Ребекку необходимо спасти любой ценой!

Стефан принялся строчить приказ. Частично сам, частично под диктовку Маркуса. Когда было готово, их внимание привлекли какие-то странные, булькающие звуки, раздающиеся из угла кабинета. Они обернулись. Адъютант Стефана, тот здоровенный детина, получивший разрешение сесть на стул, уснул. Голова его безвольно свесилась, и он сладко похрапывал. У Стефана раскрылся рот от негодования, а Маркус заулыбался и захихикал.

Краузе вдруг обратил внимание, что его секретарь удивительно хорош собой. Он впервые наблюдал, как этот парень улыбается в его присутствии. На щеках у юноши расцвели красивые ямочки, а взгляд голубых глаз мягко просиял. Офицер кивнул в сторону спящего солдата. Маркус все понял и легким шагом приблизился к адъютанту, встал немного в стороне от него и оглушительно крикнул:

– Хайль Гитлер!!!

Солдат встрепенулся, едва не упав со стула, вскочил, потрясенно озираясь, и поднял в ответ руку. Стефан встал из своего кресла и приблизился к здоровяку со словами:

– Что же ты, собака? Идет война, люди гибнут, великий Рейх в опасности, а ты дрыхнешь, да еще так, что храпишь? Как это понимать?

Тот принялся бормотать слова извинения. Стефан кивал ему, враждебно прищурившись, а потом протянул лист приказа.

– Так, вот. Держи. Сейчас ты пойдешь в барак номер двадцать пять «А», заберешь оттуда узницу под указанным номером, а потом проводишь ее на обработку. Пусть ее хорошо помоют, продезинфицируют, выдадут чистую одежду. После этого проследи, чтобы девушку накормили, а потом доставь ее сюда. Вернее, ты не пойдешь, а побежишь. Ясно?!

– Хайль Гитлер! – браво проорал адъютант и вскинул руку так резко, что едва не ударил Стефана по подбородку.

Если бы офицер не успел отстраниться, то пришлось бы ему неминуемо расстаться с зубами! Маркус давился от смеха. Солдат выбежал из помещения комендатуры и рванул по назначенному курсу.

– Вот же болван! – изрек Маркус, глядя ему вслед в окно.

Они принялись напряженно работать. Документов на подпись накопилась целая гора, и в каждом необходимо было разобраться, потому что завтра, на совещании, коварный Ганс мог задать вопрос по любому из них.

– С утра вы встречаете новую партию узников, – сообщил ему Маркус во время перекура.

Сам он не курил, но развлекал Стефана разговором или продолжал доводить информацию.

– С пяти до семи утра ожидается состав с новой партией груза. Я сам, если вы не против, подежурю на платформе, а потом приду за вами.

Стефан метнул на него благодарный взгляд. Конечно, он не был против! Только бы поезд прибыл не в пять, а в семь утра, иначе так тяжело было бы прожить весь оставшийся день.

– Как твой насморк? – спросил он, стараясь быть участливым.

– Все хорошо, господин офицер. Я уже почти здоров. Хотел рассказать вам интересный эпизод, который произошел сегодня рано утром.

Стефан напрягся. Не эпизод ли о расстреле русских коммунистов, когда его чуть не грохнули? Но секретарь заговорил о другом.

– По соседству закрыли один из лагерей. Он оказался слишком удален от Освенцима, и его было неудобно обслуживать. Всех узников уничтожили. Оставили лишь двести человек, мужчин и женщин в возрасте от двадцати до тридцати лет, самых сильных и здоровых. Добираясь сюда, они пешком прошли по дороге около шестидесяти километров. Колонну сопровождали всего лишь четыре автоматчика на двух мотоциклах и две овчарки***.

Маркус замолчал. В кабинете наступила тишина. Стефан напряженно думал. Что это было? К чему весь этот рассказ? Конечно, его можно было истолковать как пример героизма немецких солдат, которые вчетвером перегнали из лагеря в лагерь двести здоровых молодых людей. А с другой стороны – ну неужели такая толпа не могла сделать хоть что-нибудь, чтобы спасти свои жизни? Они могли бы напасть, завладеть оружием, убить конвой и собак!

Да, некоторые из них бы погибли, многих в последствии поймали и казнили, но все равно хоть кто-то спасся бы! Откуда такая инертность? Почему они покорно шли, словно стадо на забой? Неужели люди настолько забиты, покорны, как скот, полностью сломлены и уже не имеют никакой воли к жизни?