Текст книги "История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек"

Автор книги: Екатерина Матвеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 45 страниц)

В коридоре в целях экономии висела под матовым стеклянным колпаком неяркая лампа, поэтому Надя никак не могла разглядеть гостя. Заметила только, что он чуть выше среднего роста, широкоплечий и темноволосый.

«Володька мой повыше будет, а про Клондайка и говорить нечего», – про себя отметила она. Но, когда Варвара Игнатьевна пригласила их в комнату и зек представился, назвав себя Валерием Михайловичем, Надя понимающе улыбнулась Вале. Зек был не старше сорока лет, яркий и красивый мужчина. Он галантно приложился к руке тети Вари, потом к Надиной. Душа ее сладко запела, как всегда, от встречи с красивым. Глаза у него были удивительного синего цвета в тени черных ресниц. Смуглый, с легким румянцем на скулах, цвет лица производил впечатление свежести и здоровья. Небольшие черные усики, прозванные в народе «злодейскими», над верхней, чуть полноватой губой подчеркивали великолепные белые, крепкие зубы. Густые блестящие черные волосы, гладко зачесанные со лба назад, слегка были тронуты на висках сединой.

«Ничего зек! Годится! Молодец Лиса Патрикеевна! – подумала Надя – Не стыдно такого отбуксировать за «бугор». Там таких за деньги в фильмах показывают. Да и в Магадане, верно, не густо!»

Она искоса посматривала на Валиного знакомого, пока он выкладывал на стол из блестящей «не нашей» сумки всевозможные яства. Вина не было, что должно было решить в его пользу. Тетка отправилась ставить многострадальный чайник, а Валя тотчас быстро спросила:

– Ну, как?

– По-моему, порядок!

Потом тетя Варя достала из своих запасов вишневую наливку своего производства и сразу оживила стол. Валя немедля заговорила о деле, а Надя, не слушая ее, думала совсем о другом: «Действительно, вовремя умер Сталин, а то сидеть бы тебе, Вольтраут, в хлеборезке, это в лучшем случае, и «ждать у моря погоды». Повезло тебе, Анна Вейгоца, по прозвищу Выдра».

Она видела, как оживленная и приветливая тетя Варя обратилась к нему, спросив какую-то незначительную мелочь. Он вежливо выслушал ее, кивая головой в знак согласия.

Она спросила еще, и он обстоятельно и терпеливо стал объяснять ей что-то, чего Надя уже не понимала напрочь. Она сидела с полной чашкой чая в руке, оцепеневшая от неожиданности, слушала, слушала его голос. Этот голос, с едва уловимым, как и у Вольтраут, легким акцентом, с мягким «г», она слышала раньше! Певучий, ласковый баритон был ей знаком! Только тогда он был отрывистым и жестким. И лицо его она тоже видела, но вот где? Где? Где? Он улыбнулся, и глаза его заискрились в лучах ресниц, он слегка нахмурился, и Надя вспомнила: «Он! Точно он! На волка похож! Только тогда в ушанке был и без усов!».

Не это ли красивое лицо она чуть не полоснула лопатой, когда, выбиваясь из последних сил, старая Ночка замедлила бег саней?

Улыбаясь Наде своей подкупающей улыбкой, он протянул ей рюмку, и она едва сдержала себя, чтоб не вскрикнуть. На большом пальце правой руки у Валерия Михайловича не было ногтя. Руку с культяпым пальцем она хорошо запомнила, хотя видела всего не больше минуты в щель дощатой перегородки, в пекарне. Ужас ледяным параличом сковал все ее существо. Как сквозь сон, она услышала свой собственный глухой голос:

– Я не пью…

– Надя учится петь в консерватории, – поспешила объяснить тетя Варя.

К счастью, столбняк ее длился недолго, затем ее бросило в жар, и щеки ее запылали. Усилием воли она взяла себя в руки и заставила улыбнуться ему в ответ. Ощущение близкой опасности и тревоги охватило ее, но не испугало, страх исчез. Наоборот! Ей предстояло сыграть самую ответственную роль в своей жизни. «Должно быть, так ощутила себя Юдифь!».

Она сидела, как зачарованная, не веря своим глазам и улыбаясь, неотрывно смотрела на него. Мечтательная и отрешенная улыбка, казалось, прилипла к ее губам. «Вот он какой, Василь – «Козырной Туз». Гроза комсомольцев и евреев города Львова! Настал наконец долгожданный день, о котором она и мечтать не смела. Только не выдать себя, свою грозную, тревожную радость, не перехлестнуть эту радость через край, чтобы не почувствовал он, как напряглось и слепилось в комок вместе с бешено запрыгавшим сердцем, все ее существо.

Всматриваясь в его завораживающие глаза, она ни на миг не упускала из вида, что перед ней Василь – убийца Клондайка, и это из-за него она обречена молчать целый год, да, еще неизвестно, не на всю ли жизнь? Это он, «Козырной Туз», такой красивый и статный, похожий на заграничного киноактера, разъезжал по городу Лембергу, как называли немцы Львов, на «Опель Адмирале» со своей подружкой Анной Вейгоцей, отыскивая зорким взглядом и принюхиваясь к своей очередной жертве. Сколько же их было на твоей совести, волк?

– Тетя Варя! – воскликнула она, пожалуй, излишне горячо, как сама почувствовала, – Неужели вы откажете моей Валюше и ее другу? Ну что вам стоит?

– Хорошо, хорошо, я завтра же дам ответ.

– Почему же не сегодня? – искренне огорчилась Надя.

От Вали не укрылась особенная заинтересованность Нади ее другом. Зная его воздействие на слабый пол, она по-своему истолковала чрезмерное внимание Нади, с каким она впивалась глазами и слушала каждое слово ее «зека».

– Покажите мне туалет, – шепнула она на ухо Наде.

Когда они вышли, Валя стремительно прошла в кухню и горячо зашептала:

– Надя! Я вижу, Валерий произвел на вас впечатление! Поверьте мне, дорогая Надя, бойтесь его, не встречайтесь с ним, это очень опасный человек! За его красивой внешностью, прячется черная душа, ад!

– Неужели? – Надя широко открыла глаза. Больше сказать или спросить от неожиданности Валиных слов она не нашлась. От внутреннего напряжения, ее, как в лихорадке, била дрожь.

– Я поклялась ему вытащить его за кордон, и я выполню обещание, но вы не вставайте на моем пути! Обещайте мне?

– Валя! Клянусь тебе, – тут голос Надин задрожал от волнения, – клянусь бессмертными душами дорогих мне людей, как только я отвезу его к тете, я больше не увижусь с ним никогда!

– Я верю вам, – сразу успокоилась Валя.

Деньги тетя Варя не взяла, но по всему было видно, она уже согласилась. Провожая Валю с ее «зеком» до остановки такси, Надя, прощаясь, сказала:

– Будь у себя с утра, я позвоню, тетя согласилась.

– Вы уверены? Почему же она не взяла деньги?

– Сказала, возьмет, после прописки.

– Поторопите, ради Бога, пожалуйста! Мне нужно быть послезавтра в Мюнхене. Меня ждут, я и так задержалась…

– Можешь быть спокойна. Все будет, как задумано, – заверила Надя.

– Ну как? – еще не успев снять пальто, спросила она.

– Ни за что! Ни за какие миллионы! – сердито отрезала Варвара Игнатьевна.

– Это почему же? – опешила от такого решения Надя.

– Я им ни на грош не верю, обоим! Он не тот, за кого выдает себя. Я сразу поняла. По-моему, он шпион!

Надя искренне рассмеялась.

– Нет, тетя Варя! Кто угодно только не это, уверяю вас!

– Возможно, возможно! Но я не имею ни малейшего желания ни встречаться с ними, ни иметь дела! Уж уволь меня, прошу!

«Излишняя осторожность на сей раз не обманула мою тетю!»

АПОФЕОЗ

… дай вдовьей руке моей крепость

на то, что задумала я.

Ветхий завет. Юдифь. Глава IX.

В ту ночь Надя от всего сердца молилась, призывая на помощь все силы небесные. До рассвета она рылась в памяти, собирая по крохам все, что знала о «Козырном Тузе» от отчима Клондайка, полковника МГБ, от начальника режима, капитана МВД, Павиана (фамилию напрочь забыла), о чем ей целый вечер толковала в госпитале медсестра Пашка толстоносая:

«Девчат наших на рентген водили, на шахту «Капитальную», так Марийка Остапенко, наша, со Львова, признала Василя!»

– «И что? Не заявила о нем? – спросила тогда Надя.»

«Ты что? – ужаснулась Пашка. – Кому охота под нож лезть? Он же бандит! У него дружки остались там! Страшно сказать, что наделают: родичей вырежут, хату запалят. Они еще там!»

– «Это бандеровцы?»

– «Нет! Бандера ОУНовец, самостийник, «за единую неделимую»! А Василь натуральный бандит. Ему все едино, что грабить, что убивать! Уголовник! Он было в «СС Галичину» приткнулся, в УПА подался, да только Тур его чуть не расстрелял за грабежи».

– «Ошибаетесь! Вольный его убил», – заявил полковник Тарасов. – «Опасный преступник, объявленный во всесоюзном розыске еще со времен войны… Скрывался по чужим документам… Эстонец, Эльдар Уго, опознал его, не побоялся…» – сказал ей Павиан.

«Я ведь тогда и не очень-то поверила Пашке, не прислушалась, не расспросила ее как следует. Не до того было. Единственно, когда уже прощаться пришла, задним числом догадалась спросить:

«А как же он мог узнать, что Выдра в Воркуте?»

– «Чего проще? Письмо своим переправила, да и только!» «Какой счастливый случай послал мне Бог. Ведь это чудо! На ловца и зверь бежит! Не хочется верить, что такая удача может быть!»

Как она задумала воспользоваться этой удачей – сама себе не сказала бы. Даже в молитве Всевышнему. Но знала!

Утром, после завтрака, Надя подождала, когда уйдет с кухни Серафима, и, прошмыгнув по коридору, постучала в кабинет ко Льву. Лев собирал со своего письменного стола в свой объемистый портфель бумаги. Лицо его было озабочено чем-то и, как никогда, похоже на львиное.

– Алексей Александрович! – начала она после того, как он предложил ей сесть. – Я хочу уехать к Володе!

– Как? – удивленно спросил он. – А как же твоя учеба?

– Я взяла на год академичку…

– Не знаю, родная, не знаю, это тебе решать!

– Я решила. Я к вам не за советом пришла. Мне срочно нужен билет!

– Да ты что же так? Билет не проблема, но обмозговать надо, не торопись!

– Нам плохо друг без друга… Я решила.

– Уговаривать не стану, смотри, не пожалей. Путь неблизкий. До Ташкента самолетом, а там еще на перекладных…

– Где это?

– Джезказганская область!

– Джезказган! Это что, лагерь? – Надя страдальчески сморщилась, как от тупой боли.

– Вроде лагеря, закрытая зона.

– Заключенные! – в ужасе прошептала она, вспомнив его подозрительный адрес «п/я», как в Воркуте.

– Нет! – рассмеялся Лев. – Зачем же заключенные. Зона спецобъекта, вход по пропускам.

«Значит, точно лагерь».

– Опасно там, зеки все время бунтуют, восстания одно за другим, вот в пятьдесят четвертом, когда мы с Володькой женились, тоже восстание, – горячо, с тревогой зашептала Надя и еще больше утвердилась в своем желании ехать. Внезапно она замолчала и взглянула на Льва. Он смотрел на нее изучающе, с любопытством и чуть насмешливо. «Прямо как Володька».

– Кто же тебя, дочка, так напугал заключенными? – тепло и ласково спросил он.

Надя уже раскрыла было рот сказать ему, что знает, жила в закрытой зоне, ходила и под конвоем, и по пропускам, да вовремя спохватилась.

– Я не боюсь! Там почти одни политические, – сказала и действительно струсила: «Сейчас он спросит, откуда я знаю?» Но не спросил, а посмотрел на Надю по-доброму и сказал:

– Освободились они все, твои политические.

От таких его теплых слов она похолодела:

– Почему это мои? Они не мои, а государственные, – пробормотала она смущенно. «Он знает обо мне! Конечно, знает! Неужели спецотдел Академии наук не поставил его в известность, о том, кто его новая родня, такого быть не может. Такого просто не бывает!». – Я бы хотела уехать завтра, если возможно, и поездом.

– Завтра, так скоро? – удивился Лев.

– Да! И еще одно… – Надя замялась.

– Говори быстрее, я и так запаздываю…

– Вы умеете хранить секреты? – быстро выпалила она.

– Смотря какие! Государственные и чужие могу, а свои не приходилось!

И, по тому, как он понимающе улыбнулся ей, Надя окончательно утвердилась в своем предположении: «Ему все известно, все мои прошлые похождения. Тем лучше!»

– Прошу вас, Алексей Александрович, я хочу сама рассказать все о себе Володьке.

Лев развел руками.

– Только так, а не иначе, впредь, обещаю тебе, наши с тобой секреты хранить, как государственную тайну!

И ласково погладил ее по голове. Чуткая на ласку, Надя такое вынести спокойно была не в силах и, перехватив его руку, порывисто прижалась губами.

– Спасибо, отец!

– А вот это и не надо! – строго сказал Лев и отвернулся, стал застегивать пряжки портфеля.

За два года, прожитые в семье Субботиных, Надя успела полюбить Льва – за теплоту, за доброту к людям; за увлеченность своей работой и полное отсутствие мелочности в характере и еще за то, что из двух своих детей больше любил свою калеку дочь, молча страдая из-за ее уродства, а не благополучного, всеобщего любимца Володю.

Ей часто приходила на ум мысль спросить Льва: «А знали ли вы, что творилось в те годы, когда вы успешно росли как ученый? И сколько ученых томилось в сталинских застенках, возможно, не менее талантливых и способных, чем вы? И можно ли было жить в то время, не зная об этом? А если и знали, то как относились ко всему? Радовались? Пугались? Или увлеченные своей наукой, были далеки от происходивших событий? Для меня это важно – я ведь теперь Субботина, мне предстоит быть продолжательницей вашего рода, и мне не безразлично что вы думаете о том времени. Так же, как и я? Или?..

В один прекрасный день я расскажу вам о Воркуте, о 2-м Кирпичном, о Безымянке, где уголовники забивали лопатами в талую глину доходяг и обессилевших пленных, а начальство знало и молчало: выбраковывали нерабочую силу. Не забуду рассказать и то, что шепотом, под великим секретом, мне поведала Антонина Коза: о леденящих душу расстрелах, которыми руководил оборотень по имени Кашкетин, и то, что рассказал мне Валек, о расстрелах уже после смерти Сталина, когда по вине Генерального прокурора СССР Руденко, были расстреляны больше полусотни заключенных на 29-й шахте Воркуты». Но понимала, еще не время, они еще напуганы говорить вслух.

Чуть позже она вышла с Трефом. В телефонной будке трубка была срезана «под корень». Будущие зеки забавлялись, срезая трубки, или просто, – били стекла. Пришлось поискать «здоровый» автомат. Валя, видимо, ждала звонок и сразу же сняла трубку.

– Подходи через час на прежнее место!

– Как там? – спросила Валя.

– Порядок! Тепло волнуйтесь, подробности письмом! – Надя засмеялась и шлепнула трубку на рычаг.

Погуляв еще, для приличия, с Трефом, она пошла домой и собрала свой чемодан, купленный ею в ГУМе перед поездкой в Сочи после того, когда она так удачно спела на экзамене и была переведена на второй курс. Зная Валину дотошную пунктуальность, вышла из дому чуть раньше, но уже Валя стояла, дожидаясь ее у афиши Большого театра, и внимательно читала репертуар на третью декаду ноября.

– Быстро шагаем в метро, здесь холодно стоять! – бросила, не останавливаясь, на ходу Надя.

Люди спешили на работу, потоком вливаясь в двери метро, и никому не было дела до двух дамочек, остановившихся около телефонов-автоматов.

– Тетя согласна! – едва переведя дух, произнесла Надя. – Но пришлось просить тестя, чтоб дал машину после работы.

– Машину? Зачем? Разве не на поезде?

Зеленые глаза Вольтраут смотрели настороженно, с недоверием, как показалось Наде.

– Шофер повезет тетю Варю одну, а мы с Валерием Михайловичем едем поездом, четырнадцать пять. Они будут на месте раньше нас, поезд идет почти со всеми остановками.

– Почему такие изменения?

– Тетка совсем было отказалась ехать, нога разболелась, говорит: «Нога пройдет, тогда поеду», а на машине согласилась.

– Спасибо, Надя! А шофер с ним не встретится? – осторожно спросила Вольтраут.

– Думаю, что нет, Митя поспешит обратно! А что тут такого, если и встретятся?

– Ничего! Тебе бы не было неприятности. Увидит Валерия, что подумает?

Надя недобро усмехнулась:

– Жена Цезаря вне подозрения, – и быстро добавила: – Иди, лови своего зека и скажи ему так: пусть садится в третий, от головы, вагон, и на левую сторону. Запомнила? И не беспокойся, все будет, как задумали!

– Надеюсь! – сдерживая волнение, одними губами тихо прошептала Вольтраут.

– Да, вот еще! – вспомнила Надя. – Какие у него документы? Паспорт? Справка об освобождении?

– Зачем ему справка? У него чистые документы. Разумеется, паспорт, трудовая книжка…

– Военный билет? – чуть не вскрикнула Надя.

– Нет, он не военный, он инженер-нефтяник из Азербайджана.

«Слава Богу, не Клондайка», – успокоилась Надя. – Скажи ему вот еще что: как сойдет с поезда, пусть идет за мной следом, но сразу не подходит. Четырнадцать пять, не забудь! Все поняла?

– Все! Я на вас надеюсь, Надя! Вот, возьмите для своей тети. – Она достала из сумочки небольшой пакет в газетной обертке.

– Что это? – отшатнулась Надя.

– Деньги за прописку.

«Нельзя не брать, она может заподозрить неладное», – сообразила Надя, засовывая сверток в свою сумку.

– Сейчас же поеду отвезу ей. Валя протянула руку:

– Ну, с Богом!

– Прожили мы с тобой бок о бок, а я и не подозревала, что ты можешь кого-то любить, – сказала усмехнувшись Надя, не замечая протянутой руки.

Валя помрачнела, рука ее безжизненно опустилась.

– Вам этого не понять, – произнесла она вполголоса. – Это как горб, когда не хочешь, а все носишь на себе. Кроме любви, существует еще чувство товарища, долга, чувство плеча.

Прощаясь, она сказала:

– Я обязательно буду в мае и заберу его, у меня есть договоренность с Брюстером.

– А нужен он тебе там? – с сомненьем спросила Надя. – Ты же говорила, что твой муж…

– Нет, нет! – торопливо перебила ее Вольтраут. – Это вопрос решенный, он здесь оставаться не может.

«Не останется! – угрюмо подумала Надя. – Чувство долга у меня тоже есть!»

– Ну, прощайте! – еще раз протянула руку Вольтраут. – Кто знает, когда свидимся. Я выполню условие, не позвоню.

– Я тоже! – уверенно произнесла Надя и пошла вниз по лестнице, в метро. Дойдя до поворота, она обернулась. Валя стояла на том же месте, у телефонов и смотрела ей вслед. Увидев, что Надя обернулась, она слегка приподняла руку в длинной коричневой перчатке и помахала ей.

Когда Надя вышла на перрон Киевского вокзала, состав еще не подавали и она, чтоб не замерзнуть, прогуливалась по платформе, незаметно посматривая по сторонам, надеясь увидеть «Туза» или, как она его окрестила, «Волка». Время от времени ее охватывал панический страх, и она была готова бежать без оглядки, но тут же убеждала себя: «Силы небесные задумали помогать мне, такого стечения обстоятельств не будет, все складывается как нельзя лучше! – и тогда она снова была готова выполнить задуманное. «Только бы он не раздумал, не испугался, не заподозрил волчьим нюхом».

В средние вагоны садилось меньше пассажиров, чем в передние и задние, поэтому Надя выбрала третий от головного. Когда подали состав, она одна из первых вошла в вагон и села у окна, с левой стороны. Долго, не оглядываясь, она смотрела в окно и только после Апрелевки встала и повесила сумку на крючок. Молниеносно окинув взглядом вагон, она обомлела: Волка нигде не было – ни спереди, где ей хорошо было видно пассажиров, ни сзади. Что-то случилось, почему-то сорвалось! Возможно, он опоздал, передумал, а может быть и узнал ее.

Это могло случиться, если Вольтраут напомнила ему происшествие со спасением Горохова. В Киеве они встречались, это ясно, но долго ли общались? Было ли у них время предаваться воспоминаниям? Надя решила вернуться. Следующая остановка в Наро-Фоминске. Она, недолго думая, сняла с крючка свою сумку и двинулась к выходу, намереваясь пересесть в обратный путь. Но, едва состав остановился, и передние пассажиры вышли на платформу, как в дверь, наперерез выходящим, протиснулся Волк. Надя сразу узнала его и повернула обратно. Место ее было еще не занято, она села и, вынув из сумки книгу, принялась «читать», время от времени переворачивая страницы. Краем глаза, ей было видно, как Волк два раза выходил в тамбур курить, и, чиркая спичкой о коробок, закуривал, не снимая с правой руки черной кожаной перчатки. В ее сторону он не взглянул, и Надя не была уверена, заметил ли он ее вообще.

Рядом с вокзалом делал поворот вокруг сквера автобус, направляясь в центр города. Надя, не оборачиваясь, пошла к остановке, чувствуя его шаги, за своей спиной.

Улица Огарева почему-то была освещена только в самом начале единственным тусклым фонарем, и тот раскачивался на ветру, угрожая погаснуть совсем. Идти было крайне неприятно. Большинство домов с наступлением темноты закрывались наглухо ставнями, через их щели едва пробивался наружу свет. «Восьми нет, а ни одной души не видно». Однако она сейчас совсем не желала встречаться с людьми, а тем более со знакомыми. В темноте за деревьями она чуть было не прошла мимо дома тети Вари. Дом стоял последним на перекрестке и, дойдя до угла улицы, она остановилась.

– Заплутались? – услышала она вкрадчивый голос из темноты.

Вместо ответа Надя легко поднялась на крыльцо и достала связку ключей, взятую вчера из ящика кухонного стола, где их хранила Варвара Игнатьевна. Перепробовав три ключа безуспешно, четвертым замок открылся. Потом она сняла еще один с петель, огромный висячий замок, после чего дверь со скрежетом, негостеприимно распахнулась в сырую тьму.

– Ни зги не видно, – пробормотал Волк, споткнувшись о порожек.

Надя сразу же провела его в кухню с окнами в сад. Электричество было отключено, видимо, опасаясь грабителей, хозяйка вывинтила пробки. Надя помнила, где находилась 25-линейная старинная керосиновая лампа, и, открыв еще одним ключом комнату, попросила Волка посветить ей спичкой. Лампа стояла тут же, у двери, на маленьком столике, куда Надя ставила торт, приезжая к Варваре Игнатьевне.

Нетопленный дом выглядел холодным, неприветливым и зловещим. Она вышла в сени, захватила охапку сухих дров и растопила кухонную плиту. Волк сел у стола, мрачный и насупленный.

– Когда тетка должна приехать?

– Да вот, с минуты на минуту.

– Холодрыга зверский, хоть чаю согрей!

– Воды нет, пойдете за водой?

– Далеко?

– Колонка за углом, темно там!

– Давай ведро!

– Вы тише громыхайте, соседи услышат, подумают, воры без хозяйки залезли!

– Какие соседи? Трущоба… – недовольно буркнул Волк.

– А я и не говорила, что тут дворец, могу проводить обратно!

Волк схватил ведро и отправился на колонку. Надя прислушалась к его шагам и, когда бешено залаяла соседская собака, быстро достала из сумки завернутую в свой белый пуховый платок бутылку водки и запихнула в кухонный шкаф. Плита, весело потрескивая сухими поленьями, дружно разгорелась, и не прошло часу, как в кухне стало тепло, а на раскаленной докрасна плите сердито шипел чайник. Надя вышла в сени и отворила дверь в сад.

– Ты куда? – спросил Волк.

– Надо! Сейчас вернусь.

Она вышла через заднее крыльцо и посмотрела на кухонное окно, закрытое ставней. Свет пробивался едва заметными ниточками. Затем обошла дом кругом через огород и, отодвинув в сторону две планки, пролезла через забор на улицу. С улицы дом казался мертв и необитаем. Она крадучись поднялась на крыльцо, продела в петли замок и защелкнула его. Тем же путем вернулась обратно.

Свою хозяйственную утварь тетя Варя отнесла на сохранение к соседям, и чай пить пришлось из алюминиевой кружки и граненого стакана, который служил для зубных щеток. Надя достала из сумки колбасу, сыр и белый батон, выложила на стол и порезала старым, ржавым ножом, других не было. Волк тоже открыл свой портфель, там оказались кое-какие консервы и бутылка водки.

– Что это еще? Зачем водка! – сердито спросила Надя.

– Для сугрева! Промерз до последней косточки! – миролюбиво ответил он.

– Вот что! – недовольно сказала она. – Если тетя Варя нас застанет с водкой, выгонит тотчас!

– А мы не пойдем! – сказал с улыбкой Волк, и красивое лицо его стало сразу и добродушным и приветливым.

«Какая обманчивая внешность, – ужаснулась Надя – Улыбнулся – и на человека похож, а ведь оборотень, волк!».

– Я за вас ручалась, Валерий!

– А ты поди дверь запри, успеем убрать со стола!

– Ну-ка, взгляните, сколько времени, – попросила она, наливая кипяток в кружку и стакан.

– Без пятнадцати десять!

– А, пожалуй, она завтра приедет. Шофер побоится четыреста километров на ночь ехать!

– Каких четыреста? – встревожено забеспокоился Волк.

– Таких. Считайте, почти двести сюда, да столько же обратно. Дорога плохая, машину пожалеет. Да приедет! Куда она от своего дома денется, – уверенно сказала Надя.

Он уже откупорил бутылку и шарил глазами по столу, куда бы налить. Не обнаружив никакой посуды, выплеснул прямо на пол чай из кружки и Надиного стакана и разлил водку.

– Я водку не пью, мне категорически запрещено, я петь учусь.

– Знаю, слышал! Но трохи можно! За компанию, говорят, жид удавился!

– Ладно уж! – согласилась она, – за исполнение желанья, так и быть выпьем. – Но тотчас в испуге вскочила. – Слушайте, а дверь-то у нас не заперта!

– Тьфу, леший тебя дери! Я думал, что… Иди, запри!

– Вы идите! Там темно, я боюсь, – с виноватым видом сказала Надя и подала ему ключи. – На улицу не выходите… Вот этим запрете.

Волк взял ключи и, чиркая спичкой, пошел запирать дверь, натыкаясь в коридоре на стены. Надя мгновенно выплеснула водку в ведро с водой и зачерпнула воды.

– Ключи не потеряйте, – предупредила она, когда Волквернулся. – Вон, в шкаф положите, на полку. Тетя Варя всегда там ключи кладет.

– Ей! – воскликнул он, отворив створку шкафа. – Тетка твоя не только ключи сюда прячет! А говоришь, старуха не пьет, для чего тогда водку держит?

– Для огорода! Весной за водку вам огород пахать будут. Она огород хороший сажает, огурцов одних пропасть! Где-то тут, в подполе у нее, только я не полезу, хоть убей! Боюсь!

– Эх ты! Горе-бандитка, темноты боишься! – снисходительно произнес он.

– Кто же вам сказал, что я бандитка? Анна? – нахмурив

брови, обиженно воскликнула Надя.

– Какая Анна?

– Анна Вейгоца, подружка ваша…

– А ты откуда знаешь Анну? – насторожился Волк, впиваясь в нее глазами.

В неверном свете керосиновой лампы Наде почудилось, что глаза его сверкнули, как два красных угля. «Держись», – шепнул бес.

– Да ты что, Василь, очухайся! В прятки со мной вздумал играть? Я же от Анны все про тебя знаю, еще когда и в глаза не видала! – воскликнула она, переходя с ним на «ты».

– Что знаешь? – спокойно спросил он, но Надя всем своим существом ощутила явную угрозу в его голосе, опасную для себя.

– А то и знаю! – игриво засмеялась она, кокетливо передернув плечами. – Что ж я кого попало в дом к тете привела бы?

– Что? – еще раз переспросил Василь, не спуская с нее глаз ни на миг.

– Со школы вы путались! Любовь до гроба, дураки оба! Но Василь не принял ее шутки, а продолжал ощупывать взглядом настороженных глаз ее пылающее лицо.

– А еще что? – медленно спросил он.

– Что? Что? – возмутилась Надя. – Ты что, в самом деле? Тебе Анна не говорила, что мы с ней десять лет из одного котелка баланду хлебали?

– Это я знаю! А что ты знаешь?

– А то и знаю, любовник ты ее! – выпалила она. – На «Капиталке» пристроился, ждал ее. Письмо твое показывала. А теперь тебя за «бугор» с собой возьмет.

– От сучня! – грохнул кулаком по столу Василь.

Надя едва успела подхватить на лету бутылку, но не удержала, и та покатилась по столу, разливая остаток водки, пока не свалилась на пол.

– Чего ты воюешь? Разве нет?

– Вода у вас, у бабья, в заднице не держится! Вот чего!

– Знаешь, друг сердечный! – обиженно сказала Надя. – За десять годков мы много о чем с ней переговорили. Неужели, если бы она мне не доверяла…

– Сучка! – повторил он еще раз, но уже более миролюбиво, успокаиваясь…

– Я ее сперва за немку приняла, сторонилась, а потом, когда она раскололась, что не немка вовсе, тут уж мы сдружились. Я тогда посылки получала, – задумчиво сказала Надя.

В кухне стало жарко, Василь снял пиджак и тоже задумался, терзая вилкой кильку.

– Что же ты такой умница, голова, как сельсовет, а не ушел со своими?

– С какими своими? – спросил Василь, мрачнея и хмурясь.

– Ну, со своими ребятами, «галичанами», из Нахтигаль?

– Ушел бы, кабы умнее был. Значит, не умен! А куда идти?

– Не знаю! Куда все драпали? В Аргентину, в Канаду, в Бразилию…

– Значит, дурак! – рявкнул он.

– Да, не умно! – поддержала Надя. – Сейчас где-нибудь в Париже гулял бы. Это тебе не в Старом Самборе в лесу отсиживаться! – и пригубила свой стакан.

– Как ты пьешь? – рассерженно крикнул Василь. – Смотреть противно, как цедишь!

– Экономлю! Продлеваю удовольствие! – искренне сказала Надя, радуясь, что все идет так, как она себе задумала.

– А ты не экономь! У бабки вон, в шкафу, стоит, возьмем взаймы.

Василь полез в шкаф за бутылкой и тут же откупорил ее, собираясь разлить. Надя быстро прикрыла свой стакан.

– Куда льешь? У меня есть, и ты тоже давай заканчивай, до утра не просохнешь!

– Было бы с чего просыхать! – И налил себе полную, доверху кружку.

– А все же, Василь, плохо тебе вот так, по чужим документам, как крысе, прятаться, обидно! – сказала, сожалея, Надя.

Лицо его, такое свежее, румяное, сразу потемнело и осунулось, и весь он как будто полинял, стал бледным и угасшим.

– Пока проживаю! – помолчав, сказал он глухо.

– Анна говорила, опознали тебя девчата, когда на рентген к вам на «Капиталку» их водили.

– Было! А я и знать не знал. Недавно сказали…

– Рузя со Львова, не то Марийка тебя узнали…

– Да знаю я! – нетерпеливо перебил Василь. – Ты вот что скажи, в тетке своей уверена? Не «того» она?

– Чего «того?»

– Не чекистка она?

– Тю! С ума ты спятил! Учительница она, в младших классах ребят учила! Ты вот чего бойся, чтоб не узнал тебя кто-нибудь, а то чекисты быстро раскопают, кто откуда!

– Это в ваших книжечках они работают четко, вам, дуракам, темнят! А мы-то знаем точно: вся их работа по доносам. Донесут, значит, схватят. А кого? За что? Без разбора.

– Это ты верно! Немцы-фашисты лучше работали!

– Порядок у них был!

– Был, был! – подтвердила Надя. – Те разбирались. Коммунисты, комсомольцы, пионеры… Да кто же у нас не пионер, не октябренок? Не комсомолец, не коммунист? Беспартийный у нас и работы приличной не получит! Если балерина какая-нибудь вроде Улановой! Будто ты не знаешь! Из Африки приехал!

– А тебе-то чего? Чем не угодили? Или срок дали?

– Не нужны нам, вот чего! Свои надоели!

– То-то и есть. Насажали себе жидов на шею, полон Кремль, теперь сами не рады! К стенке, да из автомата!

– Ну, положим, тех, в Кремле, тебе не достать, руки коротки. Вы с Анной все по мелочи вылавливали, кого словить легко было, мелкую сошку! Она мне говорила… Волк самодовольно ухмыльнулся:

– Не только! И крупняк попадался! Очищать жизненное пространство от человеческого дерьма надо!

– Это ты верно! Надо, очень надо! – «Волк, настоящий волк, оборотень!» – глядя на него думала Надя, все еще не веря своим глазам. Ее кидало то в жар, то в холод, но страха не было, одно глубокое изумление. – Ты мне вот что скажи, а за что ты нашего лейтенанта порезал, а? – И замерла в ожидании ответа. «Что скажет?»

– Которого? – равнодушно спросил Волк.

– Весной, в мае пятьдесят третьего, после амнистии… Режимник у нас был. Чем тебе помешал?