Текст книги "Золото Неаполя: Рассказы"

Автор книги: Джузеппе Маротта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 34 страниц)

Эй, люди, как живете, в чем нуждаетесь?

Сегодня хочется крикнуть во весь голос: «С возвращением тебя, улица Паллонетто-ди-Санта-Лючия!.. Где ты пропадала, за границей побывала?»

Вот и наступили первые ясные дни, они вернули нам нашу подлинную улицу Паллонетто: хоть и старую, изъеденную веками, исхлестанную ветрами, пропитанную солью, зато залитую праздничным морским солнцем, которое окутывает ее раны вуалью из серебристых и золотых пылинок царя Мидаса.[67]67
  Мидас – царь Фригии (738–696 до н.э.), по легенде, наделенный даром обращать в золото все, к чему бы он ни прикасался.


[Закрыть] Эй, люди, какая радость! В каждом человеке зажегся веселый огонек. Некто дон Марио Оттьери, кандидат в парламент, угостил нас вермишелью по килограмму на душу, мы только что приготовили ее на сковороде и отведали с маслом, чесноком и петрушкой. Ходят слухи, что завтра мы получим из того же источника по банке прокисшего томатного соуса, правда, бесплатно. Так чего же еще нам надо? Мы сидим кружком перед входом в нижний этаж ночного сторожа Какаче, впитываем в себя теплый морской воздух и беседуем.

Уличный торговец дон Фульвио Кардилло говорит:

– Вы только подумайте. За тарелку макарон и ложку паршивого соуса они покупают себе право – ловко придумано! – держать нас без макарон и соуса долгих пять лет после выборов! Дон Вито, не слишком ли это дорогая цена?

Ночной сторож, который сидит, обхватив одно колено руками, смотрит на него, как садовник на плод своих трудов.

– Это называется научно-организованное получение максимума прибыли плюс полное закабаление. Черт возьми! Если бы здесь жили настоящие люди, они бы потребовали устраивать выборы через каждые три-четыре дня. Только желание получить наши голоса заставляет таких типов, как Оттьери или Лауро, а также любого из их политических противников, задавать нам вопросы: «Эй, люди, как поживаете? Жены, дети в порядке? Милые и дорогие вы мои люди, не помешало бы вам получить бутылку вина к обеду? А зубные протезы или ботинки пригодились бы вам? Прекрасно, все будет… а пока, пожалуйста, не стесняйтесь, ешьте эти макароны с приправой!» Вы меня понимаете, дон Леопольдо? Я вам ручаюсь, спасение Неаполя в подобных выборах два раза в неделю. Полностью исчезла бы безработица.

Дон Леопольдо Индзерра:

– Господи, да каким это образом?

Дон Какаче авторитетно заявляет:

– Благодаря росту и увеличению потребления. Это незыблемый закон экономики. Представьте себе, сколько макаронных и соусных фабрик они вынуждены будут построить.

Дон Фульвио Кардилло:

– Прекрасно! Дон Вито, тогда давайте-ка устроим небольшую революцию, чтобы ходить к избирательным урнам каждое воскресенье и каждый четверг. Я готов, а вы?

Ночной сторож грустно говорит:

– Небольшую революцию? А вы знаете, что эти типы из одного рукава достают вермишель и соус, а из другого – оп-ля! – карабинеров и полицейских в полной боевой готовности. Хотите провести остаток своей жизни в тюрьме или на кладбище?

Черт возьми! Какой-то заколдованный круг! Над часовней святой Марии дель Арко порхает бабочка – то взовьется вверх, то летит вниз, словно кто-то дергает ее за ниточку. Откуда она здесь, спустилась ли с Калашоне или поднялась из парка? Вдруг с неба, как черная пуля, обрушивается ласточка и хватает ее… ам – и нет больше бабочки! Может, эта несчастная молилась, а теперь Мадонна заполучила ее обратно и приколола на свои одежды.

Армандуччо Галеота задумчиво говорит:

– Дон Вито, посоветуйте, как быть. Папе и маме обещали в выборной комиссии дать мне новые костыли. Можно им верить?

Ночной сторож, абсолютно не колеблясь, заявляет:

– Нет. Надо сперва договориться: вы нам костыли, мы вам наши голоса.

Донна Джулия откровенно зевает.

– Хватит говорить о политике. Дон Вито, что там есть интересного в газете? Хотите сообщить нам или нет?

– С удовольствием. На третьей странице описывается невиданный аристократический бал, настоящий праздник бельгийского двора, который устроил молодой король Бодуэн по своей насущной потребности. На четвертой странице сообщается о процессе над молодым человеком по имени Франческо Вирдус, который в Турине газом отравил всю семью: брата, мать и сестру. С чего начнем?

Донна Джулия (нетерпеливо):

– Умоляю вас, начнем с бала!

Дон Вито Какаче:

– Я так и думал. Донна Джулия, если вам скажут: «В Брюсселе пляска, а в Турине тряска», вы тотчас же ответите: «Еду в Брюссель!» Вы настоящая женщина. И, по совести сказать, этот бельгийский прием просто чудо! Тут написано, что он похож на мираж античных времен. Две тысячи роскошных автомобилей, шесть тысяч гостей и еще больше фраков, туалетов, диадем и ожерелий; музыка, фейерверки, цветы, гобелены, картины, зеркала, лакеи, всевозможные напитки, сласти; комплименты, молодость и красота. Ах, что за спектакль! Просто волшебная сказка. Присутствовали Мария Габриэлла Савойская, Мария Кристина Савойская-Аоста, Мария Тереза Бурбонская и Пармская, София Греческая, Бригитта Шведская, Беатрис и Ирен Нидерландские и прочие, и прочие – одним словом, принцессы-девственницы со всего света.

Джулия Капеццуто ошеломлена и заворожена этой картиной, она машинально поглаживает грудь.

– Как прелестно, как изумительно! Дон Вито, а почему вы сказали, что король Бодуэн устроил этот придворный бал из-за насущной потребности?

Ночной сторож подмигивает.

– Ха-ха! Он должен срочно жениться. И созвал всех свободных принцесс, чтобы сделать выбор.

Донна Джулия вздрагивает и хмурится.

– Не может быть! Что вы говорите? И они, все эти разные Марии и Бригитты, знали, что бал – всего лишь чаша весов роскошного магазина? Нищие духом! До чего мы дожили? Женщина – это женщина или нет? Меня всю прямо в дрожь бросило. Знатные синьорины, женщины голубых кровей встали в очередь и говорят: «Погляди-ка на меня… я хорошего роста? А полнота в самый раз?» Ах, какой стыд! Есть одна песенка, постойте-ка, вспомню, в ней поется: «За сверкающий твой взгляд царский трон отдать я рад». Вот как надо! А принцессы, которых вы назвали, бросились туда, как свора борзых на свист хозяина! Да они потеряли всякий стыд… Дон Вито, нет ничего выше невинной и чистой девушки! Честная старая дева уже королева! Поглядите на меня… я вдова и пожилая женщина, но уверяю вас, что я бы не пошла на этот позорный и унизительный бал! Я сказала бы дону Бодуэну: «Ваше величество, вы хотите посмотреть, как я выгляжу? Воля ваша, милости просим… вы знаете, что я живу на улице Паллонетто-ди-Санта-Лючия. Приезжайте, а потом возвращайтесь хоть через месяц, хоть через год. Пришлите мне несколько записочек, спойте парочку серенад, не сравнивайте меня с другими, терпеливо идите к своей цели, и, может быть, в конце концов, если ангелы вам помогут, я удостою вас своим вниманием».

Донна Джулия вся дрожит, как дрожат тонкие и тугие струны скрипки в руках маэстро. Вот это женщина! Может, она и не права, но мы не смеем возражать ей. Холостые короли, вероятно, испытывают «насущную потребность», но эти принцессы, которые выстроились в ряд, словно товар на полках магазина… ладно, поговорим о другом!

Дон Фульвио Кардилло:

– Хватит, расскажите нам о туринской сиротке. Как это случилось, дон Вито? Он перепутал свою семью с семьей соседей?

– Нет. Он Каин. Он просто так, беспричинно ненавидел их всех. Его вскормили не молоком, а желчью. Он сказал матери, которая была вынуждена отправить его в исправительное заведение: «Как только вернусь, убью тебя». И оказался верен слову да прибавил к ней еще сестру с братом. Они спали, он открыл газовый баллон, прочел заупокойную и отправился по своим делам: просидел допоздна в баре с друзьями.

Маленький Галеота:

– Скотина! Дрянь! Его хоть повесили?

Дон Вито Какаче:

– У нас нет смертной казни.

Армандуччо (жестко):

– Так пусть нам одолжит ее Америка, дон Вито. Там, судя по фильмам, полно прекрасных электрических стульев и газовых камер. Они были бы рады услужить нам.

Ночной сторож:

– Глупости. Дело не в орудиях смерти, а в принципе. Нам противно убивать убийцу Франческо Вирдуса.

Маленький Галеота (хмуро):

– Но это же в его собственных интересах, дон Вито! С каким лицом предстанет на том свете этот мерзкий Вирдус перед своими жертвами после естественной смерти? Если же его казнят, он сможет сказать им: «Мама, брат и сестра, я заплатил болью за боль, жизнью за жизнь, вот я перед вами… простите ли вы меня?» И они обнимутся.

Вот это мысль! Мы представляем сцену, нарисованную Галеотой, и молчим. В любом решении есть свои «за» и «против». Дон Фульвио, роясь в своем помятом металлическом портсигаре, спросил:

– В конце концов что ему дали?

– Пожизненное заключение, – говорит дон Вито. – По закону ему полагалось бы два-три года. Но у него тяжелое наследственное психическое расстройство. Его отец был преступником. Дядя – бандит из Сардинии. Дед тоже. Умерший брат девять лет отбывал наказание за воровство.

Дон Леопольдо Индзерра (усмехается):

– Не всякий герцог имеет такое точное генеалогическое древо…

Донна Джулия Капеццуто вскакивает с места.

– Тихо! Дон Вито, будьте добры, поясните. Франческо Вирдус и король Бодуэн, да позволено будет спросить, ровесники?

Ночной сторож с опаской, пристально смотрит на дотошную собеседницу.

– Да… почти. Почему вас это интересует?

Донна Джулия с грустью и волнением отвечает:

– Когда вы перечисляли дедушек и дядей этого Чичилло,[68]68
  Чичилло – фамильярная форма имени Франческо.


[Закрыть] мне внезапно пришла в голову мысль. Я подумала о боге. Наш господь, вечная слава ему, дал Бодуэну знатных предков, которые сотворили его благородным человеком и королем. И тот же всевышний дал Чичилло предков мерзавцев, которые сотворили его коварным убийцей. Понимаете, что я хочу сказать? От Чичилло не зависело стать таким, как и от Бодуэна не зависело стать Бодуэном. Крапива рождает крапиву, а лилия – лилию. В этом божий промысел… но почему так?

Дон Вито Какаче:

– Ха, донна Джулия, бог нам этого не сообщил.

Донна Джулия Капеццуто (решительно):

– Значит, у вас есть сомнение, и вы питаете жалость к Чичилло.

Армандуччо Галеота (невозмутимо):

– Нет. Сразу видно, дорогая вы наша, что у вас нет газа!

Мы смеемся. У нас выбор небольшой: горька и солона жестокость, горька и солона жалость. Дева Помпейская, вразуми нас! А в это время с улицы Семирамиды приближается компания. Люди кого-то окружают… ага, да это какой-то доморощенный Паганини, без всякого инструмента способный сыграть на губах любую мелодию. Мы восхищаемся этим чудом. Солнце поднимается все выше, оно уже дошло до наших подбородков, и скоро мы им напьемся вдоволь.

Хранитель своих рогов

Сегодня праздник. Армандуччо Галеота от волнения сам не свой: наконец-то он получил новые костыли. Он улыбается и говорит нам:

– Полюбуйтесь-ка на них…

Было не так-то просто сговориться с политическими деятелями, которые требовали взамен костылей голоса родителей хромого мальчика во время выборов. Они предложили:

– Сперва два бюллетеня в урну, а потом уж подарок.

Но дон Альфонсо Галеота, почесав свой заросший подбородок, заявил:

– Дон такой-то, извините, конечно, но тут дураков нет. Представьте себе, не дай бог, заинтересованное лицо не добьется своей цели. Как только вы подсчитаете голоса, вы улетучитесь, как дым, а с вами вместе и костыли. Я, конечно, прошу прощения, но сперва отдайте подарок.

А те ответили:

– Хорошо, но вдруг потом в кабине вы с вашей супругой прямо у нас на глазах проголосуете за противников большого Неаполя?

Вопрос обсуждался и так и этак, пока не нашли выход из создавшегося положения. Под присмотром церковного сторожа, посвященного в дело, они пошли в храм и поклялись:

– Покарай нас, Мадонна Катена, если мы обманем этого почтенного господина.

Прекрасно. Сделка состоялась! Костыли были получены, вот они тут. Кажется, будто их вынули из бархатного футляра, они пахнут выдержанным и отлакированным деревом, на концах надеты резиновые колпачки, а удобные подмышечники из мягкой кожи подбиты ватой. Господи, что за чудо! Армандуччо дышит на них, потом протирает носовым платком. Ах, как они сверкают! Облегчат ли они или усугубят тайную муку и комплекс неполноценности мальчугана? Поди знай. Жизнь состоит из радостей, которые потом сменяются страданием, и горестей, которыми мы расплачиваемся за наслаждения. Что касается супругов Галеота (они день и ночь рыбачат в заливе Санта-Лючия), то они, несомненно, проголосуют так, как обещали. Они слишком многим обязаны Мадонне Катене: это она пожирает сети с анчоусами и рыбой-иглой, она выращивает полипы на дне мощных электроневодов, в ее мантии, как осы в паутине, запутываются самые свирепые ветры. Для семьи Галеота уж легче прогневить Всевышнего, чем Мадонну Катену, без покровительства которой, между прочим, в Паллонетто не осталось бы камня на камне.

Щедрый солнечный свет льется с неба и озаряет стены домов. То туда, то обратно летает, отбрасывая на землю тень, вертолет, в воздухе кружатся предвыборные листовки, а ребятишки ловят их. Дон Вито закончил свою трапезу из макарон с горохом, отложил в сторону ложку и газету и сладко зевнул. Донна Джулия Капеццуто тотчас набрасывается на него с вопросом:

– Какие новости вы нам сообщите? Хотелось бы что-нибудь о любви.

Ночной сторож ухмыляется:

– Пожалуйста. Синьора Пина Фаттисти из Рима и ее двадцать два любовника.

Дон Леопольдо Индзерра (оживленно):

– Двадцать два? Это не ошибка, там правильно подсчитали?

Дон Вито Какаче разводит руками:

– Цифра не преувеличена, поскольку ее сообщил сам пострадавший муж… некто Джузеппе Гуццари, кажется, бывший полицейский агент. Он заподозрил свою жену и стал постоянно за ней следить. Ведь он обладает способностью все видеть, оставаясь незримым. Мадам избегала встреч в гостиницах, она предпочитала автомобиль. А Гуццари следовал за ней по пятам в поисках улик… установил точное количество свиданий, дату и время – одним словом, всё. Таким образом он заметил, что мужчина каждый раз был новый. Подсчитал с карандашом в руке, общая сумма получилась двадцать два.

Уличный торговец Кардилло:

– Дон Вито, а эта Пина из Рима обычная женщина или она выращивает рога?

Донна Джулия Капеццуто:

– Не отвлекайте, пожалуйста! Мы говорили о… Как повел себя пострадавший? Он убил всех любовников или хотя бы жену?

– Кто, он? И не подумал! Он на них подал в суд. Избрал законный путь. Он заявил: «Синьор судья, все мы не святые… я заглянул в машину и застал их на месте преступления».

Армандуччо Галеота (умоляющим голосом):

– Дон Вито, мне уже почти пятнадцать лет… что значит «на месте преступления»? В чем состоит преступление?

Донна Джулия Капеццуто встает с места.

– Это не твоя забота! Подумайте только, всё хотят знать! Ступай, душа моя, обнови свои костыли.

Армандуччо Галеота отказывается:

– Нет… они запачкаются, донна Джулия… нет… я должен беречь их.

Какаче вмешивается в спор:

– Успокойтесь, донна Джулия. Сейчас не времена царя Гороха. Теперь в Америке, к примеру, в средних школах проходят не только арифметику и географию, но и этот деликатный предмет. Он называется, дай бог память, сексуальное воспитание.

Донна Джулия так и села.

– Не может быть!

– Да-да. К черту капусту и аистов! Они говорят, лучше чистая наука, чем грязное невежество. Если не сейчас, завтра может быть уже поздно.

– Но вы всегда в присутствии Армандуччо выбирали слова…

– А как же! Дело в том, что тогда я еще не прочел статью по этому поводу.

Донна Джулия успокаивается.

– Ага. Ну раз так, то я скажу вам прямо, что этот Джузеппе Гуццари должен получить столько плевков и тумаков, сколько заслуживает.

Дон Фульвио Кардилло (сурово):

– Аминь. Вы молодец. Продолжайте в том же духе.

Донна Джулия все больше распаляется.

– Мужчина, который может спокойно снести двадцать два оскорбления, достоин сорока четырех. Мамочка моя! Закон или револьвер! Да он должен был действовать сразу же после первого преступления. У любой женщины такое промедление вызывает обиду. Она думает: «Ах, тебе наплевать, ты на все ноль внимания, этим ты меня унижаешь в моих собственных глазах! Значу я для тебя что-нибудь или нет? Я ведь должна беречь твою честь? А выходит, что я тебе неверна. Так ты, подонок, восстань против этого! Покажи мне разницу между минутной страстью и страстью супружеской, тесной, продолжительной и глубокой, которая все дает и все получает, она и задаток, и итог всех отношений между мужчиной и женщиной. Расцарапай мне лицо, избей, переломай кости, но дай о себе знать и помоги мне понять самое себя, гадкий мерзавец!»

Дон Вито (смущенно):

– Ну, это, я думаю, уж слишком.

Дон Леопольдо Индзерра чистит ногти.

– Да! Предположим, некто ведет себя иначе, он проявляет бесхарактерность, тогда такого человека вы называете садовником, который растит и холит свои собственные рога.

Донна Джулия Капеццуто (непреклонно):

– Конечно. Жене нравится, нужен и идет на пользу сильный характер мужа. Скажите вы, донна Бриджида.

Молчаливая супруга дона Какаче на минуту поднимает глаза от своего рукоделия и изрекает:

– Да. Мужчина должен внушать женщине нежность и страх.

Донна Джулия ликует:

– Если, дорогие синьоры, отнять у мужчины чуть-чуть спеси, ухарства и силы, что у него останется? Один пшик! Это волосатое, неряшливое, мосластое, прожорливое, эгоистичное и лживое существо; все, что есть в нем хорошего, лежачем или ходячем, он перенял у нас.

Черт возьми! Какая наглость! Мы ошеломленно смотрим друг на друга. Возразить трудно: кто осмелится пойти против соединенных сил донны Джулии и донны Бриджиды. Сидим и посвистываем, изображая полное безразличие.

Уже три часа дня, порывистый морской ветер временами доносит до нас короткий и легкий лепет мандолины бродячих музыкантов из заведения «Тетушка Тереза» (музыкальная пыльца носится в поисках оплодотворения мечты).

В этот час все живое устраивается возле входа в свой нижний этаж.

Винный погребок дона Паскуале Фурно (вывеска гласит: «Остерия – Домашняя кухня, улица Граньяно, 160 – улица Везувио, 120») имеет пять наружных ступенек, свой малый амфитеатр, все места заняты. Дон Дженнаро Пальюло, словно рассеченный пополам, одна половина туловища на солнце, а другая в тени, плетет верши. Он ничего не видит и не слышит, а только связывает ивовые ветви быстрыми и ловкими пальцами, будто морская Парка. Чуть-чуть поодаль расположился со своим раскрытым чемоданом продавец трикотажа, счастливчик, он выкуривает кучу сигарет. А сколько мётел в москательной лавке дона Этторе Меконио! С их помощью можно было бы превратить улицу Паллонетто в царские хоромы. С улицы Эджициака появился почтальон дон Альфредо Савастано. Обратите внимание, он не заходит в подъезды, а пронзительно громким голосом зовет с улицы: «Гарджоло! Дель Боно!» – и тот и другой спешат спустить вниз на веревке корзину, как это делали здесь еще в 1890 году и как будут делать в 2000-м (о Время, дано ли кому-нибудь из нас настичь тебя в ту пору?).

Донна Джулия (с иронией):

– Ну? Не отвечаете? Я права или ошибаюсь?

Дон Вито Какаче уже успел прийти в себя.

– Откровенно говоря, донна Джулия, я что-то не припоминаю спеси, ухарства и силы в вашем покойном муже.

Донна Джулия (спокойно):

– При чем здесь он… бедняга Винченцо? Всем известно, что в семье мужчиной была я.

Нет, это не женщина, а дьявол! Мы смеемся, а дон Вито восклицает:

– Донна Джулия, могу вам сообщить еще более скандальную историю. Двадцать два фокуса этой римской женщины бледнеют перед соглашением, которое заключили между собой два друга-француза, люди пожилые, за шестьдесят лет. Вот тут свежие новости прямо из Парижа. Отсутствуют только имена. Назовем их, к примеру, Пьетро и Паоло. Они сообща содержали сорокасемилетнюю женщину, назовем ее, к примеру, Иоле. Они договорились, чтобы в четные дни Иоле осчастливливала Пьетро, а в нечетные благодетельствовала Паоло.

Донна Джулия Капеццуто:

– Господи помилуй… какой ужас!

Дон Фульвио Кардилло (с плохо скрытой завистью):

– Везет же людям, дон Вито. Да что они, железные, эти французы? В шестьдесят с лишним лет буквально через день этот дон Пьетро и этот дон Паоло, как вы говорите…

Ночной сторож отвечает:

– Действительно так. Нам бы такое здоровье, дон Фульвио. Это правда. Пьетро, которому достались четные дни, начал вдруг подсчитывать: «Тридцать дней в ноябре, апреле, июне и сентябре, а один месяц двадцать восемь дней… все же остальные имеют по тридцати одному дню. Таким образом, друг Паоло обкрадывает меня каждый месяц на целых двадцать четыре часа, отнимая мою Иоле!»

Дон Леопольдо Индзерра усмехается.

– А он не посчитал еще февраль високосного года!

Дон Фульвио Кардилло:

– Не мешайте. Так что же сделал дон Пьетро?

Ночной сторож польщен всеобщим вниманием.

– Он закричал: «Сволочь! Я не догадывался, а ты и помалкивал! С этим противозаконием надо покончить! Впредь я требую абсолютного равенства, иначе я за себя не отвечаю». Произошла крупная ссора, дон Фульвио, в ход пошли ножи и бутылки: таким образом Пьетро и Паоло оба очутились в больнице.

Дон Леопольдо Индзерра подмигивает.

– А донна Иоле находится в простое?

Донна Джулия Капеццуто (с горечью):

– Вот что значит мужчина: одной ногой в могиле, а другой во грехе.

Армандуччо Галеота оторвал взгляд от своих новых костылей.

– Дон Вито, а что такое «на месте преступления», вы мне так и не сказали.

Дон Какаче потягивается:

– В другой раз, малыш! Только не весной. Ах, какой сладкий и теплый воздух. Я пойду сосну чуток, а вы?

Мы прощаемся. По улице Пиццофальконе, тихо поднимаясь вверх по склону, ползет небольшая тележка. Она мокрая и розовая, как десны. На ней в огромные капустные листья завернуты тонкие кусочки самой дешевой трески. Скажите, люди добрые, разве это, черт побери, не символ нашей улицы Паллонетто?