Текст книги "Золото Неаполя: Рассказы"

Автор книги: Джузеппе Маротта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)

Когда-нибудь и у нас будут изобилие и много свободного времени

Приди, июнь, приди, июнь! Вот он и пришел. Теперь все мы переселились на улицу и наши полуподвалы разрослись и превратились в салоны. В июне жители Паллонетто-ди-Санта-Лючия становятся единой семьей. Где чинит матрасные сетки дон Аттилио Згуэлья? На улице. Где выставляет напоказ сковородки, тазы и ночные горшки дон Козимо Пеллеккья? На улице. Где смахивает пыль со швейных машин и граммофонов, велосипедов и картин, вещей, отданных в залог, служащий ломбарда Фульдженци? На улице. Где выстроил в ряд газовые баллоны хозяин лавки Куинтьери? На улице. Июнь вывернул наизнанку всю улицу Паллонетто: перед нами, как на рентгене, предстали эти старые стены и эти старые люди. Воспользуйтесь случаем и поставьте диагноз. Как вы считаете, имеем ли мы хоть какой-то шанс выиграть в этой шутовской лотерее жизни? Или нам остается только взяться всем за руки, спуститься к замку Кастель-дель-Ово и с пением: «Каравай, каравай, кого хочешь, выбирай» – утопиться? Посудите сами. Предвыборная шумиха кончилась, в будущем не предвидится никакого заработка; епископы и префекты игнорируют все «жаркие послания» донны Джулии Капеццуто; уличному торговцу дону Фульвио Кардилло не удается сбыть «партию» будильников (напрасно он толчется на площадях Ночера и Амальфи); для перчаточницы, жены вечного безработного дона Леопольдо Индзерры, наступил «мертвый сезон»; семья Галеота вылавливает только водоросли скользких и едких насмешек, всякого рода соленые шутки, в прошлый понедельник они выудили младенца женского пола, который, вероятно, охотно откликался бы на имя Кончетта… Полиция, естественно, ведет расследование. Правда, в июне легче утолить аппетит: появились бобы, салат-латук, кабачки – ешь сколько влезет.

Дон Вито Какаче как раз только что поел кабачков, приготовленных по-нашенски. Знаете этот рецепт? Тонкие и круглые кусочки кабачка (они похожи на большие монеты) кладут сперва на солнце, оно через пару часов подсушивает и провяливает их, потом кусочки поджаривают в масле на сковороде, затем крошат чеснок, добавляют листья мяты, заправляют уксусом и тушат. Дева всепрощающая! В кабачках по-нашенски мы вкушаем мятежный дух лугов Секондильяно, впитываем солнечные ультрафиолетовые лучи, которые вобрал в себя каждый кусочек кабачка (сперва с одной стороны, потом с другой), смакуем оливковое масло из Битонто,[69]69
  Битонто – город в провинции Бари.


[Закрыть] металлический привкус сковороды, запах мяты, похожий на стихи, остроту чеснока и уксуса, который получился из бешеного перебродившего вина, напоминающего проделки шута. Ой, мамочка моя! Дону Вито остается только свернуть газету и сказать:

– Господи Иисусе! Какие красивые речи произносят нынешние ученые!

Дон Леопольдо Индзерра держит между указательным и средним пальцами воображаемую сигарету:

– Что случилось? Сообщите нам.

Ночной сторож приподымает майку на своей волосатой груди, чтобы свежий ветерок обдул его немного.

– Семь мировых мозговых центров, дон Леопольдо, принимали участие в симпозиуме, проходившем в Америке. Тема симпозиума «Научный прогресс в ближайшие сто лет».

Донна Джулия Капеццуто побледнела.

– Минуточку, что за чертовщина этот «симпозиум»?

Дон Вито Какаче:

– Обед, трапеза. Они едят и ведут беседу. Профессор Эзент Дьердь, лауреат Нобелевской премии по медицине, повязал на шею салфетку и заявил: «Количество болезней сведется к нулю, их вовсе не станет».

Дон Фульвио Кардилло:

– Ха, мне это нравится. А сам доктор чем будет жить?

Ночной сторож:

– Это уж его забота, не так ли? Он сказал: «Сейчас человек имеет пищу от солнечной энергии. А завтра получит от атомной».

Донна Джулия (подозрительно и скептически):

– Один вопрос: эту атомную энергию будут выдавать бесплатно?

Дон Вито Какаче (откровенно):

– Вы шутите? Она стоит кучу миллиардов. Она поглощает quibus[70]70
  Здесь: бюджет (лат.).


[Закрыть] целых наций. Россия и Америка дойдут до крайней нищеты, соревнуясь в накоплении этой энергии.

Донна Джулия Капеццуто (ехидно):

– Я была права. Любая пища – и солнечная, и атомная – всегда стоит денег.

Синьора Бриджида Какаче кивает головой и продолжает мыть посуду. Дон Вито говорит:

– Я с вами согласен. Жертвой прогресса всегда являются бедняки. Но наука скачет галопом вперед прямо по трупам. В этом нет сомнения. Что служит толчком для развития науки? Война. А кто отдает все до последнего гроша войне? Нищие и голодные. Наука вроде бы борется с нищетой, но не с самим явлением, а с отдельными личностями. Они начнут давить нас словами о социальном оздоровлении, искоренении и полном уничтожении Паллонетто, ясно?

Дон Фульвио Кардилло крестится.

– Чтоб им пусто было! Так их растак! А что еще сообщает этот американский дон?

Ночной сторож заглядывает в газету.

– Увеличатся размеры и ускорится рост всех растений. Черешня и помидоры будут вот такими огромными.

Донна Джулия (недовольно):

– Правда? А зачем это, для чего?

Дон Вито размышляет:

– Ну, для величия человека.

Донна Джулия в ответ:

– Какое величие? Рядом с такой огромной черешней любой человек будет чувствовать себя мелким и ничтожным. Это пойдет только во вред, приведет к потере влияния и престижа. А что там дальше?

– Из-за большой скорости кораблей и самолетов океаны станут просто лужами воды.

Вечный безработный дон Леопольдо Индзерра:

– Господи Иисусе! Не успеешь уехать, как уже счастливо прибыл на место? Путешествуешь, даже не тратя времени на это? Совершаешь кругосветное путешествие, чтобы увидеть несколько луж? Дон Вито, давайте проведем эксперимент… закройте, пожалуйста, глаза… потерпите… внимание: вы в Париже… вы в Рио-де-Жанейро… вы в Корее… вы в Канаде… вы на полюсе… правильно я вас понял?

Дон Леопольдо становится очень внушаемым, когда не курит три дня кряду. Что за мужчина: сильный, молодой, красивый, этот не пошевелит пальцем, даже если его будут четвертовать. Он символ будущего. Науке потребуется еще несколько веков, чтобы освободить нас от любого труда, а дон Леопольдо уже сам себя освободил… Он Леонардо, он Галилей из Паллонетто.

Дон Вито Какаче (задумчиво):

– Вы правы. Непонятно, зачем мы живем. Мы получим изобилие и достаток, но они будут бесполезны и ненужны. Астроном доктор Браун заявил на симпозиуме: «Звезды для нас уже не загадка. Мы знаем возраст Солнца: ему исполнилось четыре тысячи шестьсот миллионов лет».

Дон Фульвио и донна Джулия одновременно:

– А когда же исполнилось?

– Восемнадцатого марта прошлого года… ясно?

Дайте нам пошутить. Тут всё у нас не желает подчиняться высокомерной науке. Наука, которая вычисляет возраст Солнца, а не определяет, сколько лет стенам и лохмотьям Паллонетто; наука, которая наблюдает за Млечным Путем, а не за улицей Семирамиды или за Салита Экия, – эта наука вызывает у нас смех. Кому они рассказывают свои басни? Мы вспоминаем сказку про дона Сальваторе, а может, дона Винченцо, который принес доброму королю Фердинанду длинный моток веревки и сказал, что измерил буквально до одного сантиметра расстояние от Земли до Луны. «Молодец! – сказал Бурбон. – Но кто может поручиться, что это точно?» И дон Сальваторе, или же дон Винченцо ответил: «Если вы мне не верите, ваше величество, то проверьте сами». Черт возьми! Ночной сторож подмигивает и продолжает:

– После Брауна выступал некто Фурнао, он сказал: «Возьмите-ка устрицу. Как ей удается в воде построить свою раковину? А что делает трава на лугу?»

Донна Джулия зевает.

– Во имя Отца, Сына и Святого духа… Что делает? Растет.

Дон Вито Какаче:

– Тут вмешался профессор биологии Джеймс Боннер и сказал: «В будущем человек станет вегетарианцем. Мы откажемся от мяса».

Дон Леопольдо Индзерра грустно говорит:

– А к нам это относится? Я ел мясо в последний раз на пасху. Дорогие мои, давайте-ка напишем пару слов этому дону Джеймсу и в вежливой манере поставим его в известность, что будущее уже началось в Паллонетто сотни лет тому назад.

Это забавно. Мы прыскаем от смеха, словно взорвавшаяся бочка. Вот пробегает группа актеров-мимов, они присоединяются к нашему хохоту. И это вполне естественно: мы привыкли делиться друг с другом и горестью, и радостью, как делимся глотком воды и окурком сигареты. Наконец дон Вито успокоился и говорит:

– В заключение симпозиума профессор Джон Вейр сказал, что у нас не будет больше мошенников, а профессор Браун рассказывал о пикниках на Венере или Марсе; физиолог Герман Миллер поклялся: «Мы сможем провести селекцию среди людей, внося поправки в зародыш в материнском чреве либо прерывая его развитие, если он нас не устраивает».

Донна Джулия Капеццуто вздрагивает.

– Иисусе, Иосиф, святая Анна и Дева Мария! Недаром говорит неаполитанская пословица: «Сперва потряси мешок, тогда узнаешь, пыль в нем или мука!» Вот что я думаю… Любезный дон Вито, мы должны решить вопрос об этой науке, расставить все точки над i. Я хочу спросить вас: выходит, что если на земле и на небе всем будут заправлять американцы из этого симпозиума, то господь бог останется без работы и должен будет спокойненько уйти на пенсию, – так, что ли? Ответьте мне: храмы, часовни станут ненужными и бесполезными? Ритуальные шествия, фейерверки, фонарики, нищенствующие монахи, свечи, кадила, церковные облачения, епископы, папы – всё будет забыто? Нет, никогда этого не будет, дон Вито! Дон Фульвио, любой святой может простить нам грехи, но никто из них не потерпит неблагодарности и пренебрежения. Дон Леопольдо, да я плевать хотела на эту науку. Она не должна вмешиваться в материнское чрево! Души чистилища, да как можно такое позволить? Дитя – это весточка господа бога женщине, переданная самим ангелом, который сказал: «Богородице, дево, радуйся…» Как смеет наука вырывать у нее эту весть, читать ее, вмешиваться и вносить свои поправки? Дон Вито… ребенок… дитя… у меня его не было, но я ощущаю его в душе, уверяю вас, и через него говорю с богом!

Этого нам еще не хватало! Возбужденная и взволнованная донна Джулия откидывается назад и начинает рыдать. Тотчас донна Бриджида Какаче, тоже бездетная, роняет на пол тарелку, подбегает к донне Джулии, обнимает ее и разражается плачем. Из соседних полуподвалов сбегаются женщины и, не спрашивая ни о чем, выливают на донну Джулию и донну Бриджиду целые ведра слез. Нет на них хорошей палки! Ночной сторож покусывает усы и молчит. Представьте себя на нашем месте. Дон Леопольдо посвистывает, дон Фульвио почесывается. Внизу мы замечаем костыли Армандуччо Галеоты, который возвращается с родителями с набережной Санта-Лючия. В тазу у них опять одни креветки. Бам, бам, бам! Часы отбивают три пополудни. В это время пахнет тухлятиной: то ли это запах сушеной трески, то ли гнилых рожков, кто его знает. Куры шарахаются в стороны, испугавшись собственной тени. Вчера какая-то пугливая курица взлетела на несколько метров вверх. Можете себе представить, сколько было разговоров среди местных прорицателей. Да разве это уж так удивительно? Скажите, а кто отказался бы от крыльев сокола, чтобы улететь из Паллонетто?

Не губи свое счастье

Сегодня воскресенье, и мы спустились с улицы Паллонетто к морю. Оно расстилается у наших ног, как ковер во дворце какой-нибудь знатной особы. Сотни лет родное море омывало наш берег, потом его пядь за пядью начали оттеснять, чтобы построить набережную. Когда море вспоминает об этом, оно волнуется и шумит или, как сегодня, чуть слышно вздыхает. Я говорю о море, которое омывает мыс, где стоит замок Кастель-дель-Ово-аль-Молозильо, гордость всех жителей района Санта-Лючия.

Одному богу известно, как трудно было нам уговорить донну Джулию Капеццуто пойти к морю и забраться в рыбачью лодку семейства Галеота: вот она, бледная, молча сидит в лодке, словно на веки вечные покидает родину, ее мучат страх и угрызения совести: «Как это, Паллонетто, ты обойдешься тут без меня?» Армандуччо Галеота пристроился на веслах. Он гребет очень медленно, словно говорит: «Извините меня, синьоры волны, что я вынужден на минуту разлучить вас друг с другом».

Наши рыбачьи баркасы не слишком велики, зато очень крепкие. Когда скаредные святые случайно до отказа наполнят сети рыбой, баркасы становятся вместительными, как трансатлантические суда.

Итак, мы вшестером, не считая фляги настоящего вина из Авеллино и узелка с вяленой рыбой, по-королевски разместились в лодке. Предложил совершить эту незабываемую прогулку дон Вито Какаче: ему дали денежное вознаграждение и один день отпуска за то, что он в прошлую пятницу предотвратил кражу на улице Кьяйя. Дон Леопольдо Индзерра спрашивает у него:

– Сколько грабителей там было, если не секрет?

Ночной сторож с плохо скрываемой гордостью молодой мамаши говорит:

– Пятеро, вместе с тем, который стоял на стреме. У всех были ножи. Ни один не ушел.

Донна Джулия оживляется.

– Бедняги. Пять несчастных семей оплакивают своих отцов.

Ночной сторож подскакивает.

– Боже мой! Ведь кто-то должен был плакать: либо хозяйка ювелирного магазина, уступи она им свой сейф, либо я, если бы напоролся в темноте на нож, либо, как бог рассудил, эти канальи из Борго Сант-Антонио Абате.

Донна Джулия Капеццуто (с горечью):

– Ах, Борго Сант-Антонио Абате… Это, если не ошибаюсь, тоже своего рода Паллонетто.

Дон Вито Какаче (с раздражением):

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Донна Джулия, но как вы можете так говорить? Если бы мы уже выпили вино и съели вяленую рыбу, я бы вам сказал: побаловались да и разбежались в разные стороны.

Донна Джулия от раскаяния краснеет.

– Не сердитесь. Пусть все беды падут на мою голову. Лучше расскажите, есть ли хорошие новости в газете?

Ночной сторож ухмыляется.

– А то как же? Тут два десятка самоубийств. Винченцо Кастальди из Неаполя отравился пятью флаконами хинина, Джулиана Мессина из Рима застрелилась, Костантино Перандини прыгнул с моста Аричча, а с холма Джаниколо бросился вниз Альберто Ди Лоренцо, Оттарино Падован выбрал последний этаж своего дома, то же самое сделала Леттерия Ди Чикко, а Эрминия Този и Умберто Сидони отравились газом, Доменико Гранатьере повесился, Мария Вичини утопилась… почти все, бедняги, были молодыми людьми, но они не выдержали.

Дон Фульвио Кардилло крестится.

– Чего не выдержали?

Дон Вито Какаче:

– Ученые считают, на них плохо действует летний воздух.

Дон Леопольдо Индзерра (с раздражением):

– Да ну их! Я бы этим ученым набил морду, дон Вито! Как так? Разве впервые наступило лето? Ну-ка вдохните этот чистый воздух! Что вам вливается в легкие – отрава или бальзам?

Мы безропотно подчиняемся. Легкий морской бриз разносит запах водорослей, смолы, соли, аппетитного рагу тетушки Терезы, запах лака от грифа мандолины, запах мольбы и угроз – одним словом, запах жизни… это ветерок, пахнущий морскими моллюсками, который приподносит нам, как на блюде, сильная и волосатая рука: нате, вкушайте. Разве можно представить, что бедные самоубийцы в этом почерпнули желание и жажду смерти?

Уличный торговец Кардилло:

– Удовлетворите мое любопытство, дон Вито. Скажите откровенно, как мужчина мужчине, у вас возникала когда-нибудь мысль о самоубийстве?

– Да… было… пару раз.

– Расскажите, если можно, когда?

– Вы мне не поверите, дон Фульвио, насколько это странно. Я никогда не поддаюсь бедам, не падаю духом, сопротивляюсь и борюсь. А в радости вижу смерть, как при ярком освещении видишь длинную-предлинную тень. Это скверная штука, поверьте мне. Однажды во время военной службы я получил увольнительную из казармы Лечче. Я чувствовал себя на седьмом небе. Я думал: «Дорогой Вито Какаче, дарю тебе тебя самого и весь мир». Клянусь вам, дон Фульвио, я готов был целовать – и мысленно целовал – все, что видел перед глазами. Но внезапно на станции, словно какое-то наваждение, мною овладело желание крикнуть: «Вито Какаче, ты сам и весь мир слишком хороши для тебя… заберите их!» – и броситься на рельсы прямо под поезд. Носильщик схватил меня за локоть и спросил: «Солдат, вам нехорошо?» Я сильно стиснул зубы и пошатнулся. Потом это так же быстро ушло, как и пришло. Что вы на это скажете? Второй раз, как сейчас помню, это случилось, когда я женился. Я знал, что Бриджида красива, но не представлял себе, до какой степени она прекрасна. Было три часа ночи, гости наконец оставили нас одних, и тут меня вдруг озарило. Фонари перед Сан-Дженнаро мигали, то вспыхивали, то гасли, и Бриджида вся словно источала свет, ее кожа отливала серебром, одним словом…

Армандуччо Галеота (с одышкой):

– А что дальше? Свет, серебро, а потом?

Дон Леопольдо Индзерра (сурово):

– А тебе какое дело? Греби!

Дон Вито Какаче сидит, погруженный в воспоминания.

– Необыкновенные, неповторимые минуты. Я думаю, вы сами испытывали нечто подобное. А потом внезапно, словно не для меня, не для моего дома наступило утро. Я проснулся, она спала. Глядя на эти черные ресницы, белый лоб и тонкий нос… я словно опьянел. Все окружающие предметы сверкали, как рождественская елка, любая вещь, от кувшина до дыни, висевшей на стене, испускала свои лучи и говорила мне: «Вот моя истинная форма и мой истинный цвет, Вито. Теперь ты меня знаешь?» И тут снова от счастья у меня начала кружиться голова, застучали зубы, и я призвал смерть. На столе лежал мой пистолет в кобуре, мне захотелось крикнуть: «Спасибо, Бриджида!» – и застрелиться. Я не сделал этого, потому что она открыла глаза и влюбленно посмотрела на меня. «Добрый день», – сказала она. Я не стал губить свое счастье и поэтому не умер. Ну, хватит?

Дон Фульвио Кардилло (ошеломленно):

– Мария делла Катена! Короче говоря, если на вас свалятся сто миллионов, мы вас можем потерять?

Ночной сторож (спокойно):

– Все может быть. Вероятно, чтобы спасти мою жизнь, судьба мне ее отравляет. А вы, дон Леопольдо, никогда не думали о самоубийстве?

Красавец из Паллонетто, вечный безработный вздрагивает. Дон Фульвио Кардилло, взглянув на него украдкой, говорит:

– Кто, он? Дон Вито, да он безумно любит своего Леопольдо! И не рассчитывайте. Кроме того, смерть требует усилий… агония иногда тяжкий труд! Лучше спросите меня. Эта мысль временами приходит мне в голову… но я помню о своих детях. А потом я коммерсант. Если бы я мог продать или поставить на кон свою смерть… но этот предмет не имеет ценности: кому я могу предложить свой последний вздох? Вы бы его купили?

Дон Вито Какаче (серьезно):

– Возможно, купил бы последний выдох, чтобы придать блеск дверной ручке.

Мы не очень весело смеемся. Баркас проходит под железным мостом, который низко и мрачно нависает над нами, словно нож гильотины, и выплываем в открытое море прямо напротив улицы Партенопе. На балкончиках отеля «Ройяль» стоят важные господа, которые смотрят не в сторону долины Позиллипо, а в сторону острова Капри, вырисовывающегося, как призрак, на горизонте. И этот прекрасный залив лежит перед глазами богачей, как кружка нищего: не изволите ль взглянуть на это подношение?

Мы направляемся налево, обойдя замок Кастель-дель-Ово: то тут, то там, как поплавки, возникают головы пловцов; в надутом парусе, который меняет позицию, чудится что-то плотское, чувственное; рев моторного катера, на котором угадываются фигуры полуголых женщин, ниспровергает их: заткните уши, сирены 1958 года, берегитесь, Улисс берет реванш.

Донна Джулия Капеццуто до сих пор молчит. Она о чем-то размышляет? Потом говорит:

– Дон Вито, а причины этих самоубийств были серьезны?

Ночной сторож достает газету из кармана.

– Минуточку. Некоторые – да. Но главным образом пустяковые неприятности. Один разбил люстру, другой испугался экзамена. Чепуха. Потому-то ученые и говорят, что это влияние космоса.

– Дон Вито, объясните, пожалуйста.

– О мадонна! Далекие звезды своими невидимыми золотыми шприцами впрыскивают вам желание немедленной смерти.

– Замолчите… насмешник! Я сама вам объясню, почему многие хотят умереть. Потому что в их сердце нет веры. Им не хватает любви и религии, они нуждаются в ласке и вере. Положим все это на весы и получим результат. Души чистилища! Кто в жизни не страдал? Кто много дней и даже месяцев не испытывал безысходного отчаяния? Возьмите, например, меня, когда умер мой Винченцино. Дай бог вам всем здоровья!

Дон Леопольдо Индзерра (ласково):

– Вы чуть было не перерезали себе горло ножницами.

Донна Джулия Капеццуто явно обескуражена.

– Да? Разве? Хорошо, допускаю. В Паллонетто издавна существовало правило… старинный обычай, который традиция повелела уважать. Но у меня не было такого намерения. Я голосила над телом покойного: «Муж мой, брат мой, я пойду вслед за тобой!» – и схватила ножницы, но про себя я думала: «Как бы не так! Этого никогда не будет!» А почему, как вы думаете, дон Вито? Выслушайте меня, пожалуйста. Разве я живу беспечно и спокойно? Нет, но я все-таки продолжаю жить, я не могу отнять у себя свою жизнь, ведь не я ее сотворила, не мне она принадлежит. Дон Вито, поймите меня. К этому вопросу надо подойти серьезно. Нас произвели на свет матери, они нас вскормили своим молоком… каждый год вырастает зерно, чтобы дать нам хлеб… дождь нас обмывает, а солнце сушит… Наш Неаполь по сто раз в день нас пинает и ласкает одной и той же рукой… Нет, убить себя невозможно, дон Вито, это было бы изменой и предательством!

Вокруг тишина. Какое небо, какое море! Мы разглядываем гладкий-гладкий песок на дне, только иногда он всколыхнется и мутит воду: это задремавшие рыбки переворачиваются на другой бок. На изъеденном временем фундаменте замка Кастель-дель-Ово растет волшебная трава, ночью является адмирал Караччиоло и нюхает ее, как влюбленные девушки нюхают мяту на своих подоконниках. Армандуччо Галеота вдруг бросает весла и восклицает:

– Что же это происходит? Вы хотите чужими руками жар загребать? Я тут натираю мозоли, а вы разглагольствуете о самоубийстве!

Он прав. Дон Фульвио бросается его подменить. Дон Леопольдо, зевая, спрашивает:

– Правда или нет, дон Вито, что одна американская синьора провела по радио лекцию, которая длилась пятьдесят три часа без перерыва?

Ночной сторож развязывает узелок с вяленой рыбой.

– Истинная правда.

Дон Фульвио Кардилло:

– Господи Иисусе! О чем же она говорила?

Какаче кивает в сторону донны Джулии.

– Я там не был, не знаю. В заключение она заявила: «Я собиралась сказать что-то важное, да забыла, что именно».