Текст книги "Голд, или Не хуже золота"

Автор книги: Джозеф Хеллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

Он врал о мире и врал о войне, он врал в Париже накануне президентских выборов, когда заявлял, что «мир уже близок», и врал снова, уже после выборов, обвиняя Северный Вьетнам в вероломстве, когда весь его шахер-махер закончился мекуле[167]167
  Неудачей (идиш).


[Закрыть].

ОБВИНЕНИЯ КИССИНДЖЕРА ЛОЖНЫ, ЗАЯВЛЯЕТ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ХАНОЯ В ПАРИЖЕ

Ханой был прав, а Киссинджер – нет.

Вопрос: На какие уступки пошли Соединенные Штаты ради заключения этого соглашения?

Ответ: На какие уступки пошли Соединенные Штаты? Соединенные Штаты пошли на уступки, обозначенные в соглашении. Никаких секретных дополнений к соглашению не существует.

Секретные дополнения к соглашению существовали. (Евреи, если верить их репутации, совершали куда более выгодные сделки.) Одинокий ковбой снова ба-кокт[168]168
  Обосрался (идиш).


[Закрыть], а вот его союзники в Южном Вьетнаме отказались принимать эту цедрейдт мишмош[169]169
  Сумасшедшую бестолочь (идиш).


[Закрыть], это перемирие, которое он напачкал. Ну, так что, Мойше Капойер[170]170
  Упрямец (идиш).


[Закрыть], значит, Северный Вьетнам все же бомбили, чтобы умиротворить Южный и умаслить ущемленного в своих чувствах мискейта[171]171
  Вожака (идиш).


[Закрыть] и его умгликов[172]172
  Сторонников (идиш).


[Закрыть], а вовсе не для того, как лживо утверждал Киссинджер, чтобы вынудить северян пойти на уступки. Подтверждение этого нашлось в Нью-Йорк Таймс у Энтони Льюиса, который черпал информацию о Киссинджере из такого надежного источника, как сам Киссинджер:

Как нам теперь известно, настоящая цель ковровых рождественских бомбардировок состояла в том, чтобы убедить Южный Вьетнам принять перемирие. Генерал Александер Хейг, тогдашний помощник мистера Киссинджера, летал в Сайгон и пообещал там показать, что Соединенные Штаты готовы, по изящному выражению генерала Хейга, «брутализировать» Север.

Ай-ай-ай – еще один метсе[173]173
  Гешефт (идиш).


[Закрыть], а тут еще этот генерал Александер Хейг с его мозгами голема, ганца кнокер[174]174
  Робота, большой начальник (идиш).


[Закрыть] под Никсоном и Киссинджером, чья гойише коп[175]175
  Умная голова (идиш).


[Закрыть] увидела какие-то «зловещие силы» за стертыми восемнадцатью с половиной минутами на пленках, проходивших по Уотергейтскому делу. Киссинджер платил своим благотворителям черной неблагодарностью («Киссинджер поливает грязью практически всех, кого знает, включая и президентов»), а когда его прижимали к стенке, мог фонфе[176]176
  Врать (идиш).


[Закрыть], как гониф[177]177
  Проходимец (идиш).


[Закрыть].

Так, когда Белый Дом считал его искренним сторонником ковровых рождественских бомбардировок Северного Вьетнама, он создавал у журналистов и законодателей впечатление – кивками и гримасами, всевозможными антиниксоновскими намеками и настойчивыми разговорами о человеческих жертвах, последовавших за этим решением, – что он против бомбардировок возражает.

Выкручиваться и выворачиваться он умел, как червяк или змея; когда дело касалось вопросов, возбуждавших самые жгучие споры, этот вонц был ништ ахейн, ништ ахер. Хохем хут гезугт:[178]178
  Ни вашим ни нашим. Умник сказал: (идиш).


[Закрыть]

Я всегда рассматривал вовлечение США в события в Индокитае как катастрофу.

И эр хут гезугт:[179]179
  Он сказал: (идиш).


[Закрыть]

Нет, я никогда не был против войны во Вьетнаме.

Когда его биограф Калб напрямую спросил об осторожных намеках – по обыкновению Киссинджера, распространявшихся им самим, – на то, что он не согласен с никсоновской политикой бомбардировок, он признался:

Я выступал за бомбардировки Вьетнама. Для меня это было мучительно…

Ах, уж этот шлемьел[180]180
  Простачок (идиш).


[Закрыть]! Для него это, видите ли, было мучительно, ах, уж этот Хайм Янкель[181]181
  Здесь – пустое место (идиш).


[Закрыть]. Он никогда не чувствовал себя в своей тарелке в Конгрессе и, как говорили, предпочитал диктаторский режим без каких-либо ограничивающих его парламентских органов:

«Я пытался ему объяснить, – сказал республиканец Джон Брейдсмен, заместитель лидера большинства, – что международная политика должна согласовываться с законом, но мне кажется, я не был понят».

Голд, как ни напрягал память, не мог припомнить ни одного другого еврея, страдавшего такой же непонятливостью. Голд с удивлением взирал на крайне странное несоответствие между возмутительной аурой славы и умудренности, которая окружала этого эгоистичного бехайма[182]182
  Здесь – профана (идиш).


[Закрыть], и очевидностью дипломатических провалов и цореса[183]183
  Бед (идиш).


[Закрыть], которые тот оставил после себя. Хваленые интеллект и блистательные способности Киссинджера казались Голду не менее сомнительным и проблематичным, чем никсоновская хватка и высокий «Ай-Кью»[184]184
  «Ай-Кью» – коэффициент интеллекта, измеряемый психологами по особым методикам.


[Закрыть] Спиро Агню: никаких видимых признаков этого в природе не существовало. Фарзаеништ[185]185
  Здесь – несчастье (идиш).


[Закрыть] для своих недоброжелателей, он представлял собой бесконечное мекайе[186]186
  Наслаждение (идиш).


[Закрыть] для биографа, вроде Голда. Каждый монтик и донерштик[187]187
  Понедельник и четверг (идиш).


[Закрыть] этот проворный простачок снова и снова появлялся в газетах с какой-нибудь новой мишегос[188]188
  Дурацкой шуткой (идиш).


[Закрыть], как шмегегге[189]189
  Здесь – ничтожество (идиш).


[Закрыть] из Хелма[190]190
  Хелм – город в Польше, в котором когда-то была большая еврейская община. Здесь Хелм выступает как символ захолустья.


[Закрыть]. В понедельник в нью-йоркской Пост была помещена фотография Киссинджера в орденской ленте и со звездной формы Большим Крестом – Орденом за заслуги первого класса, одной из «высших наград ФРГ»; ну и видок у него был, у этого самодовольного шлемазела[191]191
  Идиота (идиш).


[Закрыть]. А во вторник Голд прочел следующее:

НАЦИСТСКИЙ СКАНДАЛ В БОННСКОЙ АРМИИ

Немецкие армейские лейтенанты организовали символическое «сожжение евреев» в Университете Вооруженных сил ФРГ в Мюнхене.

Звучало нацистсткое «зиг хайль», когда молодые офицеры подожгли клочки бумаги, на которых было написано слово «Juden» (еврей), и оставили их догорать в мусорных корзинах. Представитель министерства обороны заявил: «У участников этой акции нет глубоких антисемитских убеждений».

Голд не был в этом так уж уверен. Будучи человеком проницательным, он понимал, что совершенно случайное и одновременное появление в печати того и другого было продуманной акцией, которая могла быть осуществлена только тем, кто, как и сам Голд, испытывал отвращение и ненависть к ограниченным и облеченным властью поджигателям войны, вроде Киссинджера. Но этот болван, несомненно, и сам был, по крайней мере частично, ответствен за это совпадение, потому что в каждую телекамеру совал свое жизнерадостное и ненасытное пуним[192]192
  Лицо (идиш).


[Закрыть], полюбить которое могла только нееврейская макетайнеста[193]193
  Женщина (идиш).


[Закрыть]. А у Голда были заголовки, подтверждающие, что в прошлом Киссинджер был добровольным лизоблюдом у антисемитов:

ВУДВОРД И БЕРНСТАЙН: МНЕНИЕ КИССИНДЖЕРА О НИКСОНЕ:

Антисемит, второсортный тип и поджигатель ядерной войны.

У Голда была еще масса компромата, но он не хотел, чтобы в его книгу просочился хоть слабый намек на какую-либо личную неприязнь. Если бы его гипотезу удалось подтвердить, то он бы стал первым в стране государственным секретарем-евреем, если только он станет государственным секретарем. Он включит в книгу даже пару обнаруженных им лестных отзывов. Например, в биографии Калба один из однокашников Киссинджера по Гарварду воздавал ему хвалу, говоря о нем как о человеке «выдающихся способностей»:

Но какой сукин сын! Примадонна, думающая только о себе, эгоцентричная! Можно было стать протеже либо Эллиота, либо Карла Фридриха, Киссинджер же умудрялся быть в отличных отношениях с обоими.

В профессоре Уильяме Янделе Эллиоте, еще одном хохеме[194]194
  Здесь – клоуне (идиш).


[Закрыть] из Гарварда, Киссинджер, по его словам, нашел не только академического патрона, но еще и друга и вдохновителя:

По воскресеньям мы часто совершали дальние прогулки. Он говорил о силе любви и сказал, что единственный истинно непростительный грех состоит в манипулировании людьми, словно пешками.

Киссинджер настоял на посылке Б-52-х против Камбоджи, поддерживал диктаторские режимы в Чили, Греции и на Филиппинах, содействовал увековечению режима расистского меньшинства в Африке и внес свой вклад в повторное избрание Ричарда Никсона. Его целовал араб, который ненавидел евреев, канцлер Западной Германии преподнес ему цветок. Голд придумал название, которое ему нравилось. Он назовет свою книгу Пруссачок.

ОН не думал, что Киссинджер будет особо возражать. Как джентльмен, известный всему миру своей жаждой денег и славы, вряд ли он будет выступать за подавление этих желаний у других. К тому же было известно, что он любит хорошую шутку, потому что сам всегда пытался пошутить:

Киссинджера, который пользовался репутацией дамского угодника, попросили объяснить его часто цитируемое высказывание о том, что «власть – это прекрасное средство, стимулирующее половую активность».

– Ну, это же была шутка, – сказал он.

Вероятно, он все же был ближе к десятке юмористической мишени, отвечая на вопрос репортеров о том, как он сам предпочитает, чтобы к нему обращались.

«Я не придерживаюсь протокола, – ответил он. – Если вы будете называть меня „ваше превосходительство“, меня это вполне устроит».

Ну и смеху же было!

«Ваше превосходительство, – писал генерал Мустафа Барзани, лидер курдских повстанцев, в последнем патетическом послании Генри Киссинджеру после того, как была прекращена вся помощь сражавшимся против иракского режима, который лелеяло и финансировало правительство США, – наше движение и народ на грани страшного уничтожения при всеобщем молчании. Наши сердца кровоточат при виде гибели беззащитных людей, которых убивают самым бесчеловечным образом. Мы считаем, ваше превосходительство, что у Соединенных Штатов есть моральные и политические обязательства перед нашим народом, который целиком и полностью предан политике вашей страны. Господин секретарь, мы с тревогой ждем вашего быстрого ответа».

Единственным ответом на это предательство в отношении целой этнической группы было глубокое молчание, хотя его превосходительство – человек чувствительный и демонстрировавший, что он может кветч и крехтц, как кронке буббе[195]195
  Жаловаться и кряхтеть, как несчастный больной (идиш).


[Закрыть], когда затрагиваются его нежные чувства, – и прибег позднее, в Лондоне, к более красноречивой защите против обвинений в ростовщической страсти, которой он низко и подло предавался, пользуясь своим прежним положением в правительстве для заколачивания капитала:

По его мнению, сказал Генри А. Киссинджер, нет ничего плохого в том, что он зарабатывает миллионы. «Я думаю, здесь нужно принять во внимание, что я в результате моей службы обществу, покинув ее, оказался в крупных долгах».

Ой-ой-ой, неодобрительно напевал про себя Голд; от этих слов явно шел некошерный дух. Обществу нужны были услуги такого мешиака, как лох ин коп[196]196
  Мессии, как дырка в голове (идиш).


[Закрыть]. У Голда были большие сомнения в том, что эта курва, будучи профессором Гарварда, жила лучше, чем потом. И тем не менее, теперь Голд испытывал странное сочувствие к корыстным помыслам этой хазер[197]197
  Свиньи (идиш).


[Закрыть]. «Делайте деньги! – с маниакальным упорством всю свою жизнь кричал его отец. – Это единственная хорошая вещь, которой я научился у христиан».

Если верить нижеследующей выдержке из Ньюсуик, у Киссинджера сайхель[198]198
  Ум (идиш).


[Закрыть] уже был такой же, как у некоторых из его сторонников и нохшлепперов[199]199
  Прихлебателей (идиш).


[Закрыть]:

Ряд его высокопоставленных помощников уходят вместе с ним. Некоторые из них, включая заместителя секретаря Чарльза Роббинса, помощника секретаря Уильяма Д. Роджерса, директора отдела планирования политики Уинстона Лорда, являются состоятельными людьми. Другие его сотрудники, например, помощник заместителя государственного секретаря Лоренс Иглбергер, теперь изыскивают возможность заработать деньги в частном бизнесе.

Голд отождествлял себя со всеми ними; он испытывал огромное облегчение от того, что не у него одного сердце начинало биться сильнее от милой его сердцу близости денег, что не только для его уха само это слово было самым благозвучным. У Голда имелись все основания симпатизировать помощнику заместителя Иглбергеру (Голд и сам мог бы стать помощником заместителя, польстись он на такую малость):

Сообщается, что Лоренс Иглбергер, один из близких сотрудников Киссинджера, набрался смелости сказать: «Генри, вы набиты дерьмом».

И еще Голд чувствовал себя в долгу перед журналистами Робертом Вудвордом и Карлом Бернстайном за то, что они познакомили его с Уильямом Уоттсом, помощником Киссинджера, который ушел в отставку в знак протеста против агрессии в Камбодже:

Потом у Уоттса состоялся откровенный разговор с генералом Александром Хейгом. «Вы только что получили приказ от своего главнокомандующего, – сказал Хейг. – Вы не можете уйти в отставку». «Идите вы в жопу, Ал, – сказал Уоттс. – Я только что ушел в отставку».

Голд был просто очарован.

«Идите вы в жопу, Ал»?

«Генри, вы набиты дерьмом»?

Азой зугт мен[200]200
  Вот как говорит мужчина (идиш).


[Закрыть] с такими махерами[201]201
  Деятелями (идиш).


[Закрыть], как генерал и секретарь? Ребята из Бруклина вполне бы с этим справились. С молоком матери впитали они здравый смысл, позволявший им трезво смотреть как на мамзерем[202]202
  Выродков (идиш).


[Закрыть] из правительства царя Николая в Санкт-Петербурге, так и на хазерем[203]203
  Свиней (идиш).


[Закрыть] из муниципалитета и скотцем[204]204
  Здесь – умники (идиш).


[Закрыть] из вашингтонского истэблишмента. Голд еще не знал, где поместит он в своей книге письмо молодого Киссинджера представительному немецкому изгнаннику Фрицу Крамеру, который прибыл на военную базу в Луизиане в ослепительном блеске своего экзотического авторитета и говорил солдатам о необходимости борьбы с фашизмом. Проза в этом письме было лаконичной:

Я слышал вчера вашу речь. Вот как нужно действовать. Может быть, я смогу быть вам полезен? Рядовой Киссинджер.

Но полезным оказался Крамер, и быстроногий мамзер скакнул из пехотинца в переводчики с немецкого при командующем генерале. Когда дивизия к концу войны была передислоцирована за океан, он, вполне естественно, причастился соблазнительных привилегий и обязанностей военной администрации и был назначен руководить областью Бергштрассе в стране Гесса. Полномочия его были обширны и включали право ареста на месте.

«Когда дело касалось нацистов, – вспоминает Крамер, – Киссинджер демонстрировал гуманизм».

В самых плохих из нас есть крупица добра. Вне правительства он продолжал демонстрировать свою германофилию и про себя, вероятно, называл гармонику германикой. Когда его обвиняли в «безнравственности» и «двуличии» или когда ему напоминали, что во Вьетнаме он объявлен «военным преступником», он нескладно защищался и хут бурчет[205]205
  Бурчал (идиш).


[Закрыть]:

«Я вернул домой армию и пленных».

Нехтигер таг![206]206
  Вчерашний день! (идиш).


[Закрыть] Даже у Голда заслуг в этом деле было побольше, ведь он, по крайней мере, участвовал в одном марше мира. Не торопился Генри принять обвинения и в гибели 20492 американцев и сотен тысяч вьетнамцев, убитых в те годы, когда он блядствовал на своих дипломатических попойках и вульгарных сборищах вашингтонских карьеристов. Он признает за собой одну слабость!

КИССИНДЖЕР ПРИЗНАЕТ ЗА СОБОЙ ОДНУ СЛАБОСТЬ

«Самое слабое мое место – это международная экономика, – сказал Киссинджер журналисту на недавнем обеде в Акапулько. – Именно в этой области США совершили самые грубые ошибки в отношении своих союзников по Северо-Атлантическому блоку и развивающихся стран».

Но когда дело касалось финансов и экономики, этот Мойша Пупик[207]207
  Простофиля (идиш).


[Закрыть], был не хуже Голда. Но азой[208]208
  Вот как: (идиш).


[Закрыть]:

КИССИНДЖЕР СТАНОВИТСЯ ЧЛЕНОМ КОМИТЕТА В «ЧЕЙЗ»

Генри А. Киссинджер поступит на службу в «Чейз Манхеттен Банк» сначала как вице-председатель его международного консультационного комитета, а впоследствие как председатель. Представитель «Чейз» отказался сообщить, сколько будет получать Киссинджер. Дэвид Рокфеллер, председатель «Чейз», выразил удовлетворение, что человек положения мистера Киссинджера, достигший столь многого, согласился предоставить банку свой огромный опыт.

Голда поражало, как это Киссинджера при всей его низости и незначительности им содеянного допускали в респектабельные дома, даже в Белый Дом, но его к тому же допустили еще и в дом денег! Пришло время прятать деньги под матрац и в итальянские банки. Да гешрей[209]209
  Крик (идиш).


[Закрыть]нужно поднимать, когда такой тип не то что к банку, к пишке[210]210
  Копилке (идиш).


[Закрыть] подходит. Но нох а мол[211]211
  Еще раз: (идиш).


[Закрыть]:

ГОЛДМАН, САКС ПРИНИМАЮТ КИССИНДЖЕРА В КАЧЕСТВЕ СОВЕТНИКА ПО МЕЖДУНАРОДНЫМ ВОПРОСАМ

Голдман, Сакс энд Компани, одна из ведущих инвестиционных банковских и брокерских фирм, объявила, что приняла Генри А. Киссинджера в качестве советника и консультанта с неполным рабочим днем. О размере ставки доктора Киссинджера не сообщается.

Унд нох мер[212]212
  И еще: (идиш).


[Закрыть]:

В первом из контрактов подобного рода бывший государственный секретарь согласился на работу в качестве советника и консультанта одной из телевизионных сетей в течение пяти лет с окладом один миллион долларов.

Унд вус нух? Ин митн дриннен[213]213
  Что же еще? Кстати (идиш).


[Закрыть] этот скользкий хер был шойн[214]214
  Избран (идиш).


[Закрыть] Попечителем Музея Искусств Метрополитен за «большой вклад в дело культурного обмена». На это у Голда была припасена хорошая шутка:

В 1974, когда Генри Киссинджер посетил мистера Картера в приемной губернатора Джорджии; тогдашний государственный секретарь с восторгом уставился на написанную маслом картину Батлера Брауна и сказал: «Я не знал, что вы коллекционируете Эндрю Уайета».

Зайер клиг этот гробба нар[215]215
  Очень умный … толстый дурак (идиш).


[Закрыть], но сокрытых от налогообложения доходов он, вероятно, получал больше, чем Голд зарабатывал в своем колледже; а еще всякие штоппинги[216]216
  Подачки (идиш).


[Закрыть] под прилавком, которые, по всей видимости, по-прежнему доставались ему от Рокфеллеров. Люди знали, сколько перепало Киссинджеру от Рокфеллеров: наличные, спонсорство, работы, свадебные празднества, пользование апартаментами и частными самолетами; от большого плавательного бассейна в имении Рокфеллера до ушастой борзой по имени Тайлер и до частных сейфов, чтобы прятать правительственные бумаги от добросовестных историков и других конкурентов на писательском поприще.

СТЕНОГРАММЫ ТЕЛЕФОННЫХ РАЗГОВОРОВ КИССИНДЖЕРА ПЕРЕМЕЩЕНЫ ИЗ ДОМА РОКФЕЛЛЕРА

Государственный департамент сообщил сегодня, что Генри А. Киссинджер хранил стенограммы своих телефонных разговоров в частном нью-йоркском доме вице-президента Рокфеллера. После того, как группа репортеров заявила, что подаст в суд для получения доступа к этим стенограммам, мистер Киссинджер принял иное решение и включил их в свой дар Библиотеке Конгресса, состоящий из его бумаг и официальных документов.

По свидетельству пресс-секретаря государственного департамента, стенограммы «с согласия правительства хранились в Покантико-Хиллс, штат Нью-Йорк». Под напором репортеров он признал, что имел в виду дом Рокфеллера. Мистера Киссинджера и мистера Рокфеллера связывают тесные отношения.

ПОМНИ О БЕДНЫХ!

Но что получил от Киссинджера Рокфеллер? Покупать гарвардских профессоров гораздо проще, но неудачник, вроде Нельсона, мог и не знать этого. Киссинджер опускается до значков и платных объявлений!

Генри Киссинджер создает уникальную историю лидеров Америки в благородном металле…

ПОРТРЕТЫ СЛАВЫ

Затем следовала фотография Генри Киссинджера в жилетке и без пиджака со следующей подписью:

После выбора доктором Киссинджером (фото вверху) кандидатов, рельефные портреты тщательно прорисовываются (фото слева), а затем чеканятся один за другим на специальном прессе с ручной подачей.

А надпись на купоне гласила:

Прошу принять мою подписку на Портреты Славы из пятидесяти миниатюрных портретов на медалях – выбранных лично доктором Генри Киссинджером, – увековечивающих великих американцев, которые вели наш народ к мировому лидерству.

Даже Белл считала, что это отвратительно. Воистину бесплодна соль той земли, где, как со знаменитостью, нянчатся с этим прожженным лицемером, вместо того чтобы избегать и презирать его, и Голд, вкратце изложив Помрою свои планы в связи с Пруссачкам, пообещал, что именно так об этом и скажет. Он божился, что никак не может понять, зачем кто-то, кроме критиков, будет читать выхолощенные мемуары человека, деяния которого уже были преданы проклятию, или с какой стати кто-то, кроме раболепных кретинов, потратит хоть цент, чтобы купить себе экземпляр; и в то же время, если хотя бы каждый десятый из тех, кто не испытывает симпатий к Киссинджеру, купит по экземпляру книги Голда, то его соперник будет побит на миллион экземпляров.

Помрой был не столь радужно, как Голд, настроен относительно коммерческих перспектив, но, тем не менее, согласился принять книгу о Киссинджере вместо книги о жизни еврея в Америке, поскольку исследовательский этап первой был практически завершен. Испытывая некоторые затруднения с совестью, не хотевшей мириться с ситуацией, в которой он, с одной стороны, проталкивал книгу, а с другой, ждал назначения на высокий пост, он вдруг вспомнил, что Киссинджер делал то же самое. В романе этому никто бы не поверил.

– Киссинджер умрет, когда прочтет это, – сказал Помрой с видом не более мрачным, чем обычно.

Голд подумал, что это может повредить продаже тиража. Больше всего Голда выводило из себя то, что этот застенчивый шмак, помимо своей столь дорогой ему славы, получил еще массу должностей, с которых мог теперь кормиться в свое удовольствие, как свинья из корыта, тогда как пребывавший в мучительном ожидании Голд, все еще страстно желал получить хотя бы одну.

– Почему бы тебе не попросить Пью Биддла Коновера использовать свое влияние? – предложил Ральф. – Тогда дела пошли бы много легче.

– Почему бы тебе не попросить отца использовать свое влияние? – посетовал Голд, встретившись по возвращении в Вашингтон с Андреа, чтобы потрахаться с ней и поступить по совету Ральфа. – Уверен, тогда дела пошли бы много легче.

Андреа живо отозвалась.

– Мы поедем к нему завтра. Они кое-чем ему обязаны.

Как узнал Голд к вечеру следующего дня, они были немалым обязаны Пью Биддлу Коноверу: почтенный профессиональный дипломат семнадцать раз лгал под присягой при пяти сменявших друг друга администрациях, и все политические фракции в Вашингтоне чтили его за столь бескорыстный альтруизм.

– ВХОДИТЕ, мой друг, входите, – с нескрываемым удовольствием пропел из своего моторизованного кресла Пью Биддл Коновер при виде Голда. – Очень жаль, что вижу вас. Я чуть ли не дни напролет молился о том, чтобы один из нас умер до того, как возникнет необходимость встретиться еще раз. Вас тронули мои чувства. Вижу по вашим слезам.

Отвратительное предчувствие грядущих унижений омрачило надежды Голда. В поисках поддержки он взглянул на Андреа.

– Ты должен вести себя получше, папа, – сказала Андреа, стоя за спиной отца, она на секунду обхватила ладонями его аккуратно подстриженную, холеную голову, приподняла и повернула к себе.

– Я себя ужасно чувствую, моя крошка, – ответил Коновер с дьявольской ухмылкой, недвусмысленно излучавшей силу и здоровье. – Я себя чувствовал превосходно, пока не появился он.

– Эта шутка из разряда тех, что он может не понять, папа, – сказала Андреа.

– Ты можешь спокойно наслаждаться верховой прогулкой и забыть о своих опасениях. Я обещаю, пока тебя нет, мы тут будем игривы, как бабочки. Клянусь Юпитером, я буду пить до дна за его удачу хоть сто раз, если он обещает до краев наполнять мою мензурку и себе позволит капельку. – Дружеским жестом руки Коновер выпроводил ее.

Голд был рад, что она ушла. С хлыстом, в высоких сапогах, бриджах, алом фраке и черном бархатном цилиндре она, казалось, была на фут-два выше обычного и олицетворяла собой какой-то особый вид бесполой сексуальности, от которой Голд до боли стиснул зубы. Он подумывал о том, чтобы в этот же вечер приложить хлыст к ее заднице, если ее папаша вдруг опять заартачится. Наливая виски из графина, Голд позволил своему взгляду скользнуть по роскошному пейзажу за стеклом балконной двери, а своему воображению – представить себя в недалеком будущем в роли законного владельца этих садов, подъездов, конюшен, лугов и лесов, владельца, вступившего в свои права по закону династического наследования. На его детей те краткие наезды сюда, которые он им позволит, могут оказать благотворное, цивилизующее воздействие. Но с каких херов будет он платить налоги и столько денег слугам?

– Хватит? – спросил он со скрытой улыбкой, когда большой стакан в его руке был полон почти до краев.

– Еще миллиметр или два, и я буду вашим вечным должником, – с выражением иезуитского удовольствия на лице вежливо ответил Коновер. – Даже если вы прольете все это на пол, я не буду возражать. У меня есть деньги, чтобы купить еще. Ваше здоровье, свинья! – выкрикнул он, когда Голд подал ему стакан чистого виски. Сделав три-четыре огромных глотка – изумленный Голд не мог оторвать глаз от этого зрелища, – он признательно причмокнул губами. – Вы спасли мне жизнь, вонючка. Вы еще раз дали мне повод для веселья, Голдштейн…

– Голд, сэр.

– Тысячу извинений за эту невольную оговорку, мой друг. Меньше всего на свете я хотел вас обидеть. Сегодня, мой дорогой доктор Голд, мое самое искреннее желание состоит в том, чтобы дать вам полное удовлетворение. – Язвительное выражение на лице Коновера вызвало бы сомнения у человека гораздо более легковерного, чем Голд, и со значительно меньшими, чем у Голда, основаниями подозревать злые намерения. – Вы чего-то хотите от меня сегодня, не правда ли?

– Иначе я не стал бы вас беспокоить, – ответил Голд просящим и одновременно благовоспитанным тоном.

– Тогда говорите без стеснений, мой друг. Что вы хотите, чтобы я для вас сделал, Сэмми?

Голд тяжело вздохнул в предвидение еще одной неизбежной катастрофы.

– Сэмьюэл Эдамс[217]217
  Сэмьюэл Эдамс (1722–1803) – американский государственный деятель, один из основателей американского государства и вождей Американской революции.


[Закрыть], – сказал он. – Сэмьюэл Клеменс[218]218
  Сэмьюэл Клеменс (1835–1910) – настоящая фамилия американского писателя Марка Твена.


[Закрыть], Сэмьюэл Морзе[219]219
  Сэмьюэл Морзе (1791–1872) – американский художник и изобретатель, создатель первого в Америке телеграфа и телеграфного шифра, так называемой «азбуки Морзе».


[Закрыть], дядя Сэм[220]220
  Дядя Сэм – шутливая расшифровка сокращения U. S. (United States – Соединенные Штаты) как Uncle Sam – «дядя Сэм»; олицетворение Соединенных Штатов как государства.


[Закрыть], Сэмьюэл Джонсон[221]221
  Сэмьюэл Джонсон (1709–1784) – английский лексикограф, критик и поэт.


[Закрыть].

– Но самое первое явление из тех, что мы знаем, – возразил Коновер со сладкозвучным и коварным смехом, – произошло в ветхозаветной книге Самуила. А тот Самуил был все что угодно, только не Джонсон, верно? – Коновер зашелся в легком приступе кашля Голд наполнил его пустой стакан. – Вы взяли у нас немало наших лучших имен, – сказал Коновер, – но Сэмми среди них нет. Сидни, Ирвинг, Гарольд, Моррис, Сеймур, Стэнли, Норман – все это благородные имена, но больше не наши.

– Авраам Линкольн[222]222
  Авраам Линкольн (1809–1865) – 16-й президент США (1861–65).


[Закрыть], – с воодушевлением спорщика сказал Голд. – Аарон Берр[223]223
  Аарон Берр (1756–1836) – вице-президент США (1801–1805).


[Закрыть], Джозеф Конрад[224]224
  Джозеф Конрад – настоящая фамилия Юзеф Теодор Конрад Коженёвский (1857–1924) – английский писатель, поляк по национальности.


[Закрыть] и Дэниэль Бун[225]225
  Дэниэль Бун – герой американского фольклора.


[Закрыть]. Исаак Ньютон[226]226
  Исаак Ньютон (1643–1727) – английский математик, астроном, физик. Создатель классической механики.


[Закрыть], Бенджамин Гаррисон[227]227
  Бенджамин Гаррисон (1833–1901) – 28-й президент США (1889–93).


[Закрыть], Джонатан Свифт[228]228
  Джонатан Свифт (1667–1745) – английский писатель и политический деятель.


[Закрыть] и Джесси Джеймс[229]229
  Джесси Джеймс (1847–1882) – известный американский преступник, ставший героем многих устных рассказов.


[Закрыть].

– Английских королей, – ответил Коновер – звали Генрихами. Вильгельм был завоевателем, который разбил короля Гарольда у Гастингса[230]230
  Вильгельм был завоевателем, который разбил короля Гарольда у Гастингса. – Вильгельм Завоеватель (около 1027–1087), герцог Нормандский, высадился в Англии, где у города Гастингс разбил армию англо-саксонского короля Гарольда II; с 1066 года – король Англии, основатель новой династии на английском троне.


[Закрыть]. А теперь все Айки, Эйбы и Сэмми зовутся Генри, Биллами и Бернардами. У нас был святой по имени Бернард. Теперь так называют собак. Я работал какое-то время с вашим Генри Моргентау[231]231
  Генри Моргентау (1891–1967) – американский государственный деятель, министр финансов США (1934–1945).


[Закрыть] и вашим Бернардом Барухом[232]232
  Бернард Барух (1870–1965) – американский государственный деятель и финансист.


[Закрыть]. Ваш Берни Барух был советником у президентов, но ни один из них не слушал его советов. За долгие годы я встречал много выскочек, вроде него, и понял, что ни один из них как человек и близко со мной не стоял, да и они понимали это. На вашем месте, Голдилокс, вместо того, чтобы пытаться подражать мне, я взял бы себе за правило всегда выдавать себя только за еврея, потому что никем иным вы никогда не будете.

Голд почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.

– Я не обязан выслушивать это от вас, – сказал он с тихим бешенством, выпятив вперед грудь.

– Обязаны, обязаны, – сказал Пью Биддл Коновер, – если хотите хоть что-нибудь получить от меня сегодня, хотя бы ланч. Я ведь могу даже «порше» забрать у Андреа, и вам придется возвращаться назад пешком. Я часто думаю, Нейман Маркус[233]233
  Нейман Маркус – семьи американских предпринимателей Нейманов и Маркусов совместно основали крупнейшую сеть универмагов.


[Закрыть], ну зачем человеку с головой и чувством собственного достоинства хотеть стать таким же поверхностным и бесполезным, как я. И с какой стати вас должно беспокоить, что я считаю вас гнусным типом? Но я вам наскучил. Я вижу это по вашим глазам.

– Вовсе нет, – очень тихо ответил Голд. – Меня это беспокоит, – солгал он, – только потому, что я женюсь на вашей дочери. И, вероятно, потому, что вы человек достаточно влиятельный и в ваших силах помочь нам с моей карьерой в правительстве.

Его хозяин любезно закивал, его проницательные глаза заблестели.

– Первое мне совершенно безразлично. Я лишен предрассудков, как вы уже, несомненно, заметили. Вы никогда не получите приглашения сюда, и я надеюсь, у меня будет полная свобода никогда не приходить в ваш дом. Помочь я вам все равно помогу, просто ради того, чтобы позор нашей семьи, если уж вы станете ее членом, не так бросался в глаза. Я ведь не люблю вас не просто потому, что вы еврей, Каминский. Я не люблю вас, потому что вы – человек. Человечество – дерьмо, Хайми, а человечество на Западе – не меньшее дерьмо, чем во всем остальном мире. Я с болью замечаю, что вы не принадлежите к тем личностям, которых я отнес бы к исключениям. Я могу припомнить несколько талантливых евреев, которыми я восхищался, но я никогда не знал их лично, а это только делает им честь. Вот кого я не могу выносить, так это людей, которые добиваются встречи со мной, потому что им от меня что-то надо. Хотя, должен признаться, мой дорогой Манишевиц, что единственно, кто мне нравился, так это богатые протестанты.

– Гаррис Розенблатт? – с уверенностью предложил Голд.

– Этот еврей?

Уверенность Голда поколебалась.

– Он считает себя немцем.

– Какая разница?

– Ну, разница была громадная и довольно трагическая не так уж много лет назад, – искренне сказал Голд.

– А по мне так никакой, – ответил Коновер. – Гаррис Розенблатт набитый дурак. – С довольной улыбкой на лице Коновер на мгновение опустил свои розовые веки и хохотнул так, словно жестокие и бодрящие воспоминания мучили и ласкали его душу. – Он воспитывает свою дочь протестанткой, дает ей уроки верховой езды и все такое; он ошибочно полагает, что это возвысит ее и увеличит ее физическую притягательность. Он собирается изменить ее фамилию на Блатт. – Коновера начал душить приступ смеха, и он снова замолчал и поднес стакан к губам. Он оторвался от стакана только после того, как спазмы смеха прошли и он снова обрел голос. – Я ему сказал… сказал, что он окажет мне честь, если изменит ее фамилию на мою, а он обещал, что так и сделает. Вот идиот! Неужели он и на самом деле считает, что окажет мне честь, если даст этой евреечке мою фамилию? Но я вас умоляю – не впадайте в ту же ошибку. Я желаю ему веселья. Я желаю ему удачи. И пусть у него родится мальчик.

Голд вздрогнул словно от удара. Голос его был как лед.

– Я рад, сэр, что ваша память и склонность к детскому рифмоплетству и посвящениям не ослабли со дня нашей прошлой встречи.

Коновер взглянул из своего кресла на Голда с неприкрытым изумлением.

– О чем это вы говорите, молодой человек?

– Вы разговаривали стихами.

– Когда?

– Только что. – Голду начало закрадываться подозрение, что он является невольным участником какой-то зловещей галлюцинации.

Коновер явно больше уже не получал удовольствия от происходящего.

– Вы с ума сошли?

Голд безуспешно отбивался.

– Минуту назад, – пробормотал он. – Вы все время это делаете. Вы что – даже не отдаете себе в этом отчета?

– Ничего я такого не делаю, сэр, – проинформировал его Коновер. – Я говорил о нашем общем знакомом Гаррисе Розенблатте и выразил надежду, что у него родится мальчик. А когда пробьются усы у мальчонки, я надеюсь, у него заведутся девчонки. А знаете, на прошлой неделе он пристрелил мою собаку, – с удовольствием припомнил вдруг Коновер.

– Он пристрелил собаку?

– Ну да, – Коновер снова затрясся в хриплом смехе, который согнул его почти пополам. – Одну из моих любимых гончих, великолепное животное. Я ему сказал, что по традиции после хорошей охоты отбирают собаку, которая проявила себя лучше других, и убивают ее. Таким образом демонстрируют смирение. И я разрешил ему сделать выбор.