Текст книги "Московский клуб"

Автор книги: Джозеф Файндер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 38 страниц)

60
Москва

В здании КГБ на Лубянке, до революции принадлежавшем страховой компании, есть столовая, в которой обедает только председатель комитета и его гости. Изнутри она напоминает церковь: потолок высокий и наклонный, стены отделаны дубовыми панелями; в окнах – витражи, экспроприированные у русского православного собора во время сталинской антирелигиозной кампании в тридцатых годах и установленные здесь как символ иронии.

Председатель КГБ Андрей Павличенко сидел в столовой со своим личным врачом. Он был ровесником Павличенко, но лицо его было изборождено глубокими морщинами. Он считался лучшим невропатологом Кремлевской больницы, пациентами которой были члены Политбюро и ЦК. Клиника курировалась Четвертым управлением Министерства здравоохранения СССР, которое в свою очередь подчинялось КГБ.

Доверие Павличенко к этому человеку было намного крепче, чем обусловленное простыми служебными отношениями. Много лет назад от этого врача забеременела одна женщина, дочь большого партийного босса. Разразившийся скандал грозил ему увольнением из клиники и даже лишением права работать в сфере здравоохранения. Помог Павличенко. Он лично вмешался и спас карьеру доктора, изъяв его дело из официальных списков. С того случая врач был бесконечно предан своему спасителю, который со временем стал председателем КГБ.

Двое мужчин сидели в столовой. Они разговаривали очень тихо, но напряжение между ними было почти осязаемым.

Павличенко помнил тот день, когда он обедал в этой же комнате с Берией. Это было 9 марта 1953 года. Он отлично запомнил эту дату. В это время Павличенко был молодым сотрудником тайной полиции. То, что Берия пригласил его пообедать с собой, было для него большой неожиданностью. Особенно в такой день…

В тот же день, за несколько часом до обеда, был похоронен Сталин. Берия произнес надгробную речь, во время которой сын Сталина Василий, напившийся к тому времени, начал обливать Лаврентия Павловича ругательствами, называя его «сукиным сыном» и «свиньей». Но Берия оказался непредсказуем. В тот же день он собрал все силы, окружил город и продемонстрировал свою мощь, показав всем остальным членам правительства, кто отныне хозяин. Павличенко был тем человеком, к которому сходились все нити заговора… В тот день он не переставал думать о том, что Берия и Сталин – одно и то же. «Придет время, – мечтал молодой сотрудник тайной полиции, – и этими войсками, танками и пулеметами буду распоряжаться я».

В тот вечер, на обеде, Берия впервые открыл свой план государственного переворота дрожащему от возбуждения Павличенко. Он хотел, чтобы молодой сотрудник стал связным между русской женщиной и очень богатым и влиятельным американцем. Павличенко должен был достать один документ. В случае обнародования, эта бумага привела бы к страшным беспорядкам в Кремле, вывернула бы все наизнанку и проложила бы Берии путь на самый верх. Молодой человек выслушал все это, искренне восхищаясь деталями хитроумного плана.

Но Берия потерпел поражение.

А Павличенко этого не допустит.

Потому, что он выстрадал столько, сколько не довелось выстрадать ни Берии, ни другим членам советского руководства.

Родители Павличенко были крестьянами. Они жили на Украине в деревне Пловицы. Хозяйство у них было крошечное: лошадь, корова и небольшой земельный надел. Но это было время печально знаменитой сталинской кампании по коллективизации, время войны против кулаков, в результате которой погибло от голода семь миллионов украинцев – почти пятая часть населения республики.

Родители Павличенко богатыми не были, но их тоже зачислили в кулаки.

Андрею было три года, когда одним ранним утром его родителей, двух сестер и его самого усадили в телеги, а затем погрузили на поезд. Их жалкие пожитки были конфискованы государством. А то, что осталось в доме, разобрали односельчане. Семью Павличенко должны были вывезти в Сибирь, в Красноярск. Вместе с другими депортированными крестьянами, плач и крики которых чуть не оглушили мальчика, их запихали в поезд.

По дороге их состав остановился в маленьком украинском городке, чтобы набрать провизии. И там, в суматохе, Андрей с сестрами потерялся.

Поезд ушел без них. Власти, которые с трудом могли проследить за взрослыми пленниками, не обратили внимания на исчезновение детей.

В течение нескольких часов мальчик и девочки не понимали, что случилось. Напуганные и несчастные, дети шли по рельсам, не зная, в нужном ли направлении они идут, расспрашивая встречающихся им людей.

Через несколько дней они пришли в маленькую деревушку, в которой жил их дядя. Он забрал детей к себе. Позже он стал их приемным отцом.

Только спустя много лет они узнали, что их родители погибли в лагере под Красноярском.

Павличенко, в ком ненависть к системе, сотворившей такое с его отцом и матерью, росла с каждым годом, навсегда запомнил один день жаркого и дождливого лета 1934 года. Страшный ливень смыл слой земли с братской могилы, в которой за год до этого были похоронены сотни крестьян, умерших от голода. Потоки воды разнесли трупы по улицам и дворам. Маленький Андрюша приоткрыл дверь избы своего приемного отца и увидел ужасные скелеты перед самым домом. Они, казалось, протягивали к нему руки. Мальчик в ужасе завизжал и кричал до тех пор, пока не потерял голос.

Он долгие годы не имел никаких связей с «Санктумом», даже уже после того, как был назначен начальником Первого главного управления КГБ. Это, конечно, вызывало недовольство американцев. Они, по вполне понятным причинам, возлагали большие надежды на своего человека в самом сердце советской разведки. Но Павличенко настаивал на своем, говоря, что это было бы рискованно.

На протяжении нескольких десятков лет он был, как окрестил его «Санктум», «К-3». Это началось в 1950 году. С этого времени – практически всю свою сознательную жизнь – Павличенко вел странное существование. Ему приходилось постоянно оглядываться; он никогда не знал, не разоблачили ли его.

В молодости Андрей Павличенко – выпускник высшей школы КГБ, недавно обзаведшийся семьей, – совершил одну дурацкую ошибку. Он тайно (так, по крайней мере, считал он сам) встретился в Киеве с активистом националистического движения на Украине, скрытым единомышленником которого он был. Американцы сфотографировали Павличенко во время этой встречи. Его подловили. Первой реакцией молодого кагебиста был ужас, затем – обида. А потом, обдумав все хорошенько и спокойно, он решил, что это удача.

Павличенко вспомнил свой первый выход на связь. Того человека звали Оливер Найлэнд, он долгие годы был шефом контрразведки ЦРУ. Они встретились в Лондоне, тайно, в месте, подготовленном Найлэндом с огромной тщательностью, чтобы не привлечь ничьего внимания.

Молодой и амбициозный Павличенко был поражен внешностью американца. Он был больше похож на растрепанного профессора колледжа. На нем был плохо сшитый твидовый костюм, на рубашке не хватало пуговицы, длинные седые волосы космами падали ему на уши и усталые, затуманенные глаза. Его облик совсем не совпадал с образом шпиона-аса. Но впоследствии Павличенко узнал, что реальность очень часто отличается от фантазий.

– Мы давно наблюдаем за вами, – объяснил ему Найлэнд. – Еще с того времени, как эмигрировали ваши родственники с Украины и мы узнали историю троих детей, родители которых были убиты людьми Сталина во время коллективизации. Их усыновил один человек, который был осторожен и благоразумен настолько, что сменил вам фамилию. Поэтому русские никогда не смогли ничего узнать о вас.

Павличенко слушал, изумляясь, как многое им было известно. Даже кагебисты, проверяя при приеме на работу в органы его происхождение и биографию, не смогли докопаться до этой истории об усыновлении и смене фамилии, ведь это было проделано дядей тайно, с помощью взяток. Книга регистрации была потеряна во время беспорядка, царящего на Украине в начале тридцатых, поэтому оперативники КГБ не обнаружили ничего подозрительного в прошлой жизни Павличенко.

– У нас есть возможность, – сообщил ему Найлэнд на явочной квартире в Хампстед Хит, – устроить так, чтобы вывести вас на самую верхушку власти в КГБ. Мы можем передавать вам информацию, выдача которой будет выглядеть способностью к пророчеству и сделает вас в глазах других еще умнее и дальновиднее, чем вы есть на самом деле.

И американцы не просчитались.

Как только он дал согласие, его снабдили детальными инструкциями и оборудованием, необходимым для секретных контактов со связными. В буханках черного хлеба, которые Павличенко покупал в определенной булочной на улице Горького, ему передавали шифровальные блокноты. Каждая страница такого блокнота содержала произвольный набор пятизначных цифр, с помощью которых он, используя определенные матрицы, зашифровывал секретные донесения. Матрицы тотчас же уничтожались. Этот метод был безупречен, так как в Вашингтоне был только один такой же шифровальный блокнот.

Для начала Павличенко переслал американцам копии досье всех интересующих их сотрудников КГБ и списки работников некоторых особо важных подразделений. Постепенно он начал сообщать им оценки разведки, а затем перешел и к более важным секретам. Очень часто Павличенко передавал копии документов, сделанные с помощью маленькой немецкой фотокамеры.

Чаще всего он пользовался для передачи сведений тайником, оставляя кассеты за вынимающимся кирпичом в доме недалеко от спортзала, в котором тренировался его сын. А иногда для этой цели ему приходилось идти на определенный сеанс в определенный кинотеатр, садиться на определенное место и перебрасывать свое пальто через спинку кресла перед ним. Из зрительного зала он уходил с опустевшим карманом. Были также и мимолетные контакты в переполненных автобусах. В случае удачной передачи информации Павличенко получал уведомления в виде меловых пометок на телеграфных столбах или свежих черных пятен дегтя на внешней белой стене бани, куда он время от времени ходил париться.

Ему даже был дан один номер телефона, установленного в частной московской квартире и соединенного напрямую с кабинетом руководителя его программы. Аппаратом мог воспользоваться только лично Павличенко и только в случае крайней необходимости. До сих пор ему не приходилось прибегать к этому средству.

– Все подготовлено, товарищ Павличенко, – сообщил врач, – у вас будет диагноз не просто сердечного удара, а скоротечной ишемической болезни.

– Объясните подробнее.

– В нужный день вы не сможете подняться с постели, не сможете произнести ни слова. У вас отнимется правая сторона тела. Ясное дело, вас привезут ко мне в клинику. Я сделаю вам ЭКГ. Это обычная процедура. Кардиограмма покажет, что у вас… Ну, скажем, инфаркт левого полушария. Он развился в результате дисфункции одной из артерий, снабжающей мозг кровью. Возможно, это будет закупорка кровеносного сосуда или кровоизлияние в мозг. У вас всегда была предрасположенность к этому.

– Отлично. – Павличенко медленно кивнул. – От вас зависит, чтобы об этой предрасположенности немедленно узнали интересующие нас люди. Ну, вы знаете: несколько слов то тут, то там. Пусть станет известно, что я у вас лечусь. Расскажите это, скажем, как бы из гордости… или просто из нескромности. Я хочу, чтобы пошли слухи о моем нездоровье.

– Как мы сделали в случае с вашим мнимым сердечным ударом, – подхватил врач.

– Вот именно. Но сможете ли вы подделать результаты такого обследования?

– Нет ничего проще. За последние несколько лет у нас было много пациентов с сердечным ударом. Я могу взять результаты кого-нибудь из тех, у кого действительно был удар. Мне останется только поставить нужную дату.

– А это будет правдоподобно – быстро выздороветь после такого заболевания?

Врач секунду помедлил и ответил:

– Да, товарищ Павличенко. Человек с таким заболеванием может выздороветь в течение нескольких дней. Поднимаются мертвые.

– Гениально, – пробормотал председатель КГБ.

Он смотрел на витражи столовой, на саму комнату и знал, что его мечта, как и мечта верных ему людей, вот-вот должна стать явью.

61
Париж

Стоун, прислонясь спиной к мокрым темно-желтым костям, сидел на куче гравия в «Империи мертвых». Воздух был промозглым и едким. Ему удалось несколько часов поспать, теперь у него сильно болели затекшие спина и шея.

Он ждал возвращения Жаки.

Сын проститутки был сильно вдохновлен последними приключениями. Это было убежище его и его друзей. Время от времени они пробирались сюда тайными путями и проводили здесь по нескольку часов, напиваясь и покрывая каменные стены рисунками и надписями. Это они обнаружили, что зловещие пещеры действительно существуют. Жаки сказал, что, напившись допьяна, некоторые из них видели привидения. У ребят было единственное правило, которое они неукоснительно соблюдали: не портить останки.

К счастью Стоуна, в тот вечер ни один из подростков не пришел сюда, и ему удалось немножко поспать. Удачным было и то, что Чарли не надо было сразу искать другого убежища: катакомбы были закрыты для посещения до двух часов дня.

Этого времени должно было хватить. Стоун решил попросить о помощи Дунаева, если он, конечно, захочет и не сочтет это слишком опасным. Он отдал Жаки промокший паспорт на имя Роберта Джила и три фотографии в плотном конверте, который он положил за обложку паспорта.

Со всем этим Дунаев сможет достать ему визу в СССР.

Жаки согласился помочь. Он сказал Стоуну, что проведет остаток ночи у своей подружки, оттуда позвонит матери и скажет, что все в порядке. И позвонит Дунаеву. А в ожидании визы мальчик согласился сходить в магазин. Стоун дал ему длинный список, включающий множество, казалось, несопоставимых предметов. В него входили: металлическая карманная расческа, недорогой костюм нужного размера, пара американских спортивных ботинок, небольшая мужская сумка для белья, бритвенный набор в кожаном футляре, металлическая рулетка, кусок мыла, тюбики крема для бритья и зубной пасты, туалетные принадлежности и лезвия.

Было пять часов утра. Если удача не изменит ему, охранники из катакомб не появятся здесь до полудня.

Чарли встал и прошелся. Под ногами скрипел гравий. Осветив фонариком пещеру, он восхитился зловещей аккуратностью, с которой были уложены скелеты. В луче света тускло поблескивали ровные ряды черепов, уложенные на плотном штабеле тазобедренных костей. Удивительная, зловещая, ужасающая правильность. В некоторых местах вместе с перекрещенными берцовыми костями черепа образовывали страшные эмблемы смерти.

На развешанных то тут, то там табличках было указано, с какого парижского кладбища и когда скелеты были перевезены в катакомбы. Этот процесс начался в 1786 году, когда было решено, что кладбище Невинных переполнено и распространяет по городу заразу. Миллионы скелетов, преимущественно бедняков, в течение нескольких десятилетий переносились в подземное компактное хранилище и аккуратно укладывались в штабеля. «Захоронение церкви Сен-Лоран» – гласила одна табличка; на второй было написано: «Захоронение Сан-Жак-дю-О-Па». Повсюду были нацарапаны цитаты, посвященные смерти и вечности.

Стоун вспомнил, что Жаки рассказывал ему о том, что в катакомбах во время второй мировой войны было тайное убежище бойцов французского Сопротивления, неизвестное нацистам, с важным видом расхаживавшим по площади Данфар-Рошеро прямо над головами смельчаков. По сравнению с героями из отряда Сопротивления Чарли чувствовал себя совершенно незначительной фигурой. Он вспомнил свой грандиозный план разоблачения этой старой истории… Он хотел только реабилитировать своего отца и себя… Но все пошло прахом.

Сама мысль о поездке в Москву была ужасающей. Эти фанаты-американцы, конечно, достанут его и там. Но выбора не было.

Чарли вернулся обратно на место, опять оперся о штабель скелетов и очень быстро заснул.

Москва

Шарлотта ходила взад-вперед по коридору перед телетайпной, думая об отправленном материале, о Чарли, о приближающейся встрече на высшем уровне. Короче говоря, она думала о десятке вещей сразу, поэтому не могла сконцентрироваться ни на чем.

Чтобы наконец заняться чем-то путным, она подошла к телексу, передающему информацию «Ассошиэйтед пресс», и оторвала ленту.

Имя, упомянутое в сообщении, было ей знакомо.

Паула Сингер.

«Жительница Чикаго Паула Сингер погибла в результате пожара в ее квартире, причиной которого стала оставленная сигарета».

Шарлотта хватнула ртом воздух и застонала. Все находящиеся в офисе – операторы, продюсеры, советские коллеги – посмотрели на нее. Русская сотрудница Шарлотты Зинаида бросилась к ней узнать, что случилось.

Шарлотта знала, что Паула Сингер никогда в жизни не курила.

Париж

Лицо Стоуна осветил луч света. Он открыл глаза, несколько раз моргнул и с облегчением увидел, что это Жаки.

– Сколько времени? – спросил Чарли, потирая глаза.

– Около полудня. Надо нам отсюда убираться.

– Ну?

– Вот, берите. Советское посольство открылось только в десять, но уже в половине одиннадцатого он достал визу. Я не знаю, что за человек этот Дунаев, но он парень, как это говорят, не промах.

– Видимо, да.

– Я купил вам ботинки «Тимберлэнд», – неуверенно сказал Жаки. – Подойдет? Я слышал, что это очень хорошие ботинки.

– Отлично.

Жаки удалось достать все, что заказывал Чарли. Все мелкие вещи он запихнул в сумку для белья.

Времени оставалось мало. Чарли торопливо принялся за дело. Сначала надо было разобрать пистолет. Он сдвинул защелку позади предохранителя и отсоединил магазин.

Всегда лучше подстраховаться.

Стоун проверил, не осталось ли в барабане патронов. Нет, он был пуст. Он несколько раз нажал на курок, затем отсоединил квадратный блок казенной части.

Отлично: наставления Дунаева пошли на пользу.

Не ослабляя давления на блок, он сдвинул всю верхнюю часть пистолета. Чарли нравилось ощущать «Глок». Это было отлично сделанное и очень легкое оружие не больше семи дюймов в длину.

Разборка пистолета заняла у него всего несколько минут.

Стоун аккуратно разложил детали перед собой на земле.

Взяв в руки пластиковую рукоятку, он тщательно обследовал ее. Чарли знал, что она сделана не из стопроцентного пластика: в последнее время для предотвращения терроризма производители насыщали полимеры каким-нибудь металлом. Но его содержание было столь незначительно, что при прохождении контроля в аэропорту детекторы металла отреагируют на него не сильнее, чем на связку ключей. Или даже меньше.

Однако, если положить рукоятку прямо в сумку, на мониторе высветится именно рукоятка револьвера. Пришлось спрятать ее в нагрудный карман. Пассажиров, слава Богу, рентгеном не просвечивают, только багаж.

Сложнее обстояло дело со стальными частями оружия. Но и тут старый русский шпион подкинул Стоуну пару хороших идей. Чарли сложил вместе взводной механизм и барабан, в котором было пятнадцать патронов для револьвера. Еще у него было два девятимиллиметровых патрона для парабеллума. Дунаеву было легче достать такие, так как со времени второй мировой войны для большинства выпускаемого в Европе мелкого оружия применялись именно они.

Чарли несколько раз обернул металлические детали алюминиевой фольгой. Теперь это был плоский продолговатый сверток. Стоун засунул его в дно новой сумки, надрезав шов лезвием. Металлическую рулетку он положил в вещи, между костюмом и блейзером.

Затем Чарли снял обертку с нового куска мыла. Еще раньше он заметил у одной из стен пещеры маленькую лужицу воды, проникающей, видимо, откуда-то сверху. Теперь Стоун взял кусок мыла, положил в воду и оставил. А сам тем временем выдавил часть зубной пасты в футляр бритвенного набора и побросал туда же металлический тюбик с кремом, лезвия, стальной станок, металлическую расческу и другие туалетные принадлежности. Затем он поднял слизкий и размякший кусок мыла и засунул его туда же, разляпав жижу по вещам. Оглядев эту вызывающую отвращение массу еще раз, Стоун улыбнулся и застегнул молнию на сумке.

Они ушли из катакомб другим путем, пройдя немного по прилегающей системе стока, и вылезли наверх через люк на маленькую улочку Дюмонсель прямо под огромным светящимся крестом гомеопатической аптеки. Несколько испуганных прохожих, остановившись, смотрели, как они появляются из-под земли.

– Какого черта вы уставились? – набросился на них Жаки. – Занимайтесь своим делом!

Люди разошлись.

В квартале от люка стояла машина, позаимствованная Жаки у друга. Это был огромный, расхлябанный черный «шевроле» 1950 года выпуска. На заднем сиденье лежал старый чемодан Стоуна с его одеждой, который Жаки забрал у Дунаева. Сев в машину, они отправились в аэропорт.

– Повсюду толпы легавых, – сообщил Жаки. Было видно, что роль конспиратора ему страшно нравится. – Они повсюду просто. На вокзале, в метро, везде.

– А что они делают?

– Высматривают. Время от времени останавливают людей…

– Похожих на меня.

– По-моему, да, – мальчик улыбнулся. – Но ваш костюм просто в кошмарном состоянии.

– После твоей канализации это не странно. Слушай, ты случайно не знаешь, где тут неподалеку можно купить парик?

– Парик?

Они остановились у телефонной будки. Жаки сделал несколько звонков, и в конце концов они поехали в один магазин в 9-ом округе. Магазин назывался «Костюмы Парижа». Это был очень большой и известный в городе салон, в котором можно было взять напрокат одежду и аксессуары для киносъемочных работ. Там Стоун подобрал светло-каштановый с проседью мужской парик. Он подошел отлично. Когда Чарли надел его поверх своей короткой прически, он абсолютно преобразился. Теперь он был похож на холеного бизнесмена. В гардеробе он подобрал синий мундир офицера ВМС США, немного мешковатый, но респектабельный. Надев его, Стоун посмотрелся в зеркало.

Стоявший рядом Жаки сказал:

– Неплохо. Но если присмотреться, вас вполне можно узнать.

– Это так. Но военный мундир даст мне определенные преимущества. Ведь они ищут кого угодно, только не военного. В любом случае это лучше, чем ничего. Как ты думаешь, усы мне не нужны?

– Почему бы нет?

Чарли добавил к заказу седовласые усы и заплатил за прокат и залог. «Дороговато за плохой костюм и уродливый парик», – подумал он.

На улице они нашли еще одну телефонную будку. Стоун позвонил в «Эйр Франс» и справился насчет расписания рейсов в Вашингтон. Затем, воспользовавшись кредитной карточкой на свое имя, он заказал билет на следующий рейс с вылетом из аэропорта Орли.

Стоун решил, что выкупать билет он будет под вымышленным именем. Если ему повезет, то уловка удастся: они подумают, что он сделал обычную для непрофессионала ошибку. Возможно, они решат, что Стоуну хватило ума заказать билет на чужое имя, но он забыл, что человека можно выследить по кредитной карточке. Тогда они поверят, что он возвращается в Вашингтон.

Хотя, возможно, они вообще ни во что не поверят.

Об этом он пытался не думать.

Затем Чарли справился о нескольких рейсах из аэропорта Шарля де Голля.

Стоун очень внимательно следил за тем, чтобы не пользоваться в Париже документами Роберта Джила. Французская полиция будет искать Чарльза Стоуна, который может приехать под несколькими вымышленными именами, но не под именем Роберта Джила.

В аэропорту Шарля де Голля Чарли, крепко пожав руку Жаки и горячо поблагодарив его за помощь, попрощался с мальчиком.

– Подожди-ка секунду, – сказал Стоун и вытащил из кармана брюк мятый конверт.

– Что это?

Это были деньги. Много денег. Возможно, мальчишка никогда в жизни не видел столько денег сразу.

– Нет, – Жаки отказался взять конверт. – Тут ваши деньги никому не нужны.

«Интересно, откуда он взял эту фразу? Видимо, детективов насмотрелся», – подумал Чарли.

– Ты рисковал ради меня, – сказал он. – Возможно, я до сих пор жив только благодаря тебе.

Жаки неодобрительно хмурил брови, но не смог сдержать довольной улыбки.

– Вы, кажется, сошли с ума.

– Возможно, – согласился Стоун, опять протягивая мальчику конверт. – Слушай, передай это своей матери. Она сможет несколько дней не работать. И поблагодари ее от меня.

Жаки секунду помолчал, взял конверт и произнес:

– Надеюсь, у вас все будет хорошо.

Чарли крепко пожал его руку, положив другую мальчику на плечо.

– Спасибо вам всем.

Они несколько секунд постояли молча, затем Жаки быстро повернулся и ушел.

Войдя в зал ожидания, Стоун не заметил никакой усиленной охраны. Нервно оглядевшись, он увидел лишь обычных для аэропорта полисменов.

«Странно, – подумал он. – Я думал, что они особенно тщательно контролируют аэропорты».

Чарли подошел к стойке «Эйр Франс» и купил билет до Бонна на самолет, отлетающий за пять минут до рейса на Москву, который и был ему нужен. Но прежде он убедился, что посадка на оба самолета будет производиться из смежных посадочных тоннелей. Стоун расплатился наличными, и кассир прикрепил к его билету карточку с номером места. Затем Чарли подошел к стойке «Аэрофлота» и купил билет на Москву, тоже расплатившись наличными. Покончив с этим делом, он нашел комнату отдыха, почистил костюм, поправил галстук и взглянул на себя в зеркало. Он был несколько помят, но не больше, чем военный, который провел ночь в поезде или самолете.

Глубоко вздохнув, Чарли вернулся в зал ожидания. Предстояло самое страшное. Прозвучало объявление посадки. Стоун подошел к длинной очереди, стоящей в ожидании контроля их багажа. Сердце его сильно билось, руки дрожали, лоб покрылся крупными каплями пота. Здесь должно быть все гладко. Если у него обнаружат разобранный пистолет, его немедленно задержат, подвергнут допросу и арестуют. В этом случае им не понадобится много времени, чтобы узнать, что человек, пытавшийся пронести в самолет оружие, и тот парень, которого так долго разыскивала французская полиция, – одно и то же лицо.

Чарли опять услышал объявление посадки на его рейс.

Нельзя было терять ни минуты.

В конце очереди теперь стояла большая шумная семья: мать, отец, четыре мальчика и две девочки. Все дети младше десяти лет. Они бегали, прыгали, толкались вокруг ошалевших родителей. Чарли слышал, что говорят они по-немецки. Он быстро подошел к очереди и встал за ними. Конечно, после них персонал контроля будет менее внимателен.

Как и рассчитывал Стоун, когда семейство подошло к самым воротам с детекторами, реагирующими на металл, суматоха резко возросла. Дети хотели пронести сумки с собой, и раздраженному офицеру контрольной службы в синем мундире пришлось вернуть их и сказать, чтобы они поставили багаж на конвейерную ленту для просвечивания рентгеном. Один из мальчишек постучал другого костяшками пальцев по голове, младшая девочка начала плакать и тянуть свою толстую мамашу за юбку. Чарли поймал взгляд молодого служащего, сидящего за монитором, и сочувствующе улыбнулся ему, покачав головой. Парень улыбнулся в ответ, как бы говоря: «Вот наказание, сущая напасть».

Теперь подошла очередь Стоуна. Сердце забилось еще сильней, но он продолжал приветливо улыбаться. Небрежно поставив сумку на ленту конвейера, Чарли вступил в ворота с металлодетектором…

Загорелся зеленый огонек.

Отлично. С рукояткой выгорело. Слава Богу, магнитометр реагирует не на все металлическое.

И тут Стоун заметил, что парень, сидящий за монитором, очень внимательно смотрит на экран. Его охватил ужас.

Офицер службы безопасности был абсолютно измотан, хотя до конца рабочего дня оставалось еще пять часов. Взглянув на сероватый экран, он досадливо поморщился. В сумке было что-то металлическое. Он посмотрел на силуэт и увидел несколько светонепроницаемых объектов в вещах этого симпатичного американца.

– Задержитесь, – скомандовал он.

Стоун вопросительно посмотрел на него.

– А что случилось? – все так же беззаботно и приветливо спросил он.

– Я должен осмотреть ваши вещи, сэр.

– Давайте, давайте, – выдавливая улыбку, сказал Чарли. Он чувствовал, что земля уходит у него из-под ног. За воротник рубашки потекли липкие ручейки пота.

Француз поднял сумку и расстегнул молнию. Отодвинув в сторону костюм, он достал бритвенный набор, открыл футляр, заглянул внутрь и увидел мерзкую массу размякшего мыла и зубной пасты, в которой плавали металлическая расческа, станок и лезвия. Он с отвращением сморщил нос и захлопнул крышку: ему вовсе не хотелось ковыряться в этой жиже. Тем более, что все эти вещи не выглядели ничем иным, как туалетными принадлежностями не слишком аккуратного человека. В сумке он нащупал еще что-то металлическое и вытащил этот предмет. Это была рулетка. Чокнутые американцы. Вслух он спросил:

– Вы американец?

– Да.

– Я хочу просветить ваши вещи еще раз, – сказал он, застегивая молнию на сумке и ставя ее на конвейер.

На мониторе появились силуэты все того же грязного бритвенного набора и рулетки. Еще одно темное пятно металлического предмета было в самом низу сумки. Ничего подозрительного. Единственным преступлением этого американского бизнесмена была его неряшливость. Этот парень явно не террорист.

И его пропустили.

Как и предсказывал Дунаев, сверток, обернутый в фольгу и вставленный через шов в дно сумки, показался им просто частью укрепляющей прокладки дна. Служащие аэропорта обычно смотрели на предметы внутри силуэтов сумок, а не на сами силуэты. А куча металлических вещей внутри послужила отвлекающим маневром. Стоун облегченно вздохнул и прошел дальше.

Паспортный контроль осуществлялся в нескольких застекленных будках.

«Только бы удача не оставила меня», – прошептал Стоун, становясь в конец очереди. Через несколько минут он был уже у окошка.

Паспортный контроль, как и везде на Западе, был очень поверхностным. Служащий едва взглянул на Чарли, совершенно не обратив внимания на то, что его внешность совершенно не соответствует фотографии в паспорте. Он поставил в документе штамп французской выездной визы, просунул паспорт через щель в стекле и, коротко улыбнувшись, пожелал Стоуну счастливого пути.

Отойдя от будки, Чарли почувствовал огромное облегчение: он сделал это!

Тут он поймал слишком долгий взгляд, брошенный на него мужчиной в синем костюме, стоящим у выхода из зоны паспортного контроля. «Может, я уже шизофреник?» – нервно подумал Стоун.

В следующий момент, почувствовав дурноту, он понял, что этот человек, с виду служащий аэропорта, действительно смотрит на него слишком пристально… Слишком внимательно: то, как он вглядывался в его лицо, не могло быть простым любопытством.

Его засекли.

Теперь он знал это точно.

Он приказал себе не бежать. Не делать ничего необычного. Бежать может только напуганный человек. Идти надо нормальной торопливой походкой пассажира, опаздывающего на самолет.

Парень у будки оставил свой пост и, повернувшись, пошел за Чарли.

Идя по коридору, Стоун видел его отражение в зеркальном стекле. Не спешить, главное – не спешить. Идти нормально, не бежать, не делать ничего необычного.