Текст книги "Московский клуб"

Автор книги: Джозеф Файндер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 38 страниц)

28
Кэмбридж

Стоун громко выругался, нырнул за высокий деревянный забор, отделявший сад отца от соседнего, и побежал изо всех сил. За спиной он слышал шум шагов.

Стоун бежал, не разбирая дороги, вне себя от страха. За его спиной раздался крик: «Стой! Полиция!» Кто-то сделал предупредительный выстрел, и пуля ударила в доску забора. Стоун бросился на землю, стиснув холщовую сумку с деньгами, и пополз по узкой бетонной дорожке между двумя домами на Брэттл-стрит.

Неподалеку раздался пронзительный вой сирены.

В нескольких сотах футов отсюда находились задворки торговых точек: магазина спиртных напитков, проката видеокассет, магазина недорогой одежды. Стоун вспомнил, как однажды он заметил, что между магазином спиртных напитков и видеопрокатом есть проход, который теперь, двадцать лет спустя, превратился в лаз между двумя кирпичными домами.

Преследователи Стоуна отставали от него футов на сто. Через какие-то секунды они обогнут угол и увидят его. С неимоверной быстротой Стоун бросился в лаз, ударившись головой о кирпичную стену. Его тело пронзила резкая, нестерпимая боль. Но ему надо было двигаться дальше. Он напрягся из последних сил и оказался на другой стороне.

Машина!

Это была его единственная надежда. Возле магазина спиртных напитков стояла помятая «хонда» и в ней сидела молодая темнокожая женщина. Наверное, ждала приятеля или мужа. Стоун рванулся к задней дверце и распахнул ее. Женщина пронзительно закричала.

– Гони! – приказал ей Стоун. Он быстро оглянулся и закрыл рукой рот женщине, приглушая крик. Еще мгновение – и полиция будет здесь.

Женщина стала отчаянно отбиваться, в ее глазах застыл ужас.

Стоун достал из кармана незаряженный пистолет и навел его на женщину. «Черт побери! – подумал он. – Почему я его не зарядил?»

– Я не хочу причинить вам боль, – быстро сказал Стоун. – Но мне придется это сделать. Отвезите меня в Бруклайн. Я не сделаю вам ничего плохого.

Женщина в оцепенении завела машину.

Несколько минут спустя они ехали через мост Бостон Юнивёсити на Коммонвелс-авеню.

– Теперь куда? – прошептала она. Слезы струились у нее по лицу.

– Здесь налево.

– Не убивайте меня, пожалуйста.

– Остановите здесь.

Стоун пошарил в кармане и вытащил двадцатидолларовую бумажку; она была помята и испачкана.

– Я знаю, что это не очень-то подходящая плата за страх, но все-таки возьмите. И извините меня. – Он бросил деньги на сидение и выскочил из машины.

Жилой дом находился через одну улицу отсюда. Прямо за стеклянной дверью располагалась панель переговорного устройства. Стоун нашел нужную ему кнопку и нажал ее.

– Кто там? – раздался в ответ пронзительный голос.

– Чарли Стоун. Впустите меня.

Через несколько минут зазвенел звоночек во внутренней двери; Стоун толкнул ее и стал подниматься по лестнице через две-три ступени.

– Господи, что с тобой стряслось? – сказал Чип Роузен, открывая дверь. Это был крупный человек примерно одних лет со Стоуном. – Господи, Боже мой, Чарли.

За спиной Роузена стояла его жена Карин – невысокая темноволосая женщина, от изумления прикрыв рот рукой. Стоун видел ее однажды и знал только, что она работала адвокатом в какой-то крупной фирме в центре города.

– Входи, Чарли.

– Вы в курсе? – спросил Стоун, входя в квартиру.

– Конечно, об этом все говорят, – сказала Карин.

– Мне нужна ваша помощь.

– Конечно, Чарли, – ответил Чип. – У тебя весь затылок в крови.

– Слава Богу, что вы оказались дома, – вымолвил Стоун, тяжело дыша. Впервые за это время он ощутил, как быстро билось его сердце. Он поставил холщовую сумку и снял пальто. – Мне очень нужна помощь.

– Мы поможем тебе, – ответил Чип. – Но для начала тебе, кажется, надо принять горячий душ и что-нибудь выпить.

Стоун вздохнул с облегчением.

– Не могу вам сказать, что за кошмарные дни я пережил.

– Тебе надо обработать эту скверную ранку на затылке. Там в аптечке есть бетадин. Иди в душ, а я пока принесу тебе что-нибудь переодеться. Потом мы сможем поговорить.

В ванной Стоун снял с себя одежду, раздобытую им в магазине Армии спасения в Согусе, нашел бутылочку со спиртом и вату и стал отклеивать фальшивую бороду. Он стал бриться, взяв на туалетном столике бритву Роузена, снимая пену, неторопливо и с наслаждением намазывая щеки кремом. Он хотел – он нуждался – в отдыхе, но даже теперь он не смог полностью расслабиться.

Он так нуждался в союзниках, друзьях, надежном укрытии. Ему нужно было где-то спрятаться, чтобы обдумать свои дальнейшие действия. Может быть, Роузен мог бы использовать свои связи в мире газетчиков и помочь ему все выяснить. И, может быть, Карин могла бы найти какое-нибудь законное разрешение всего этого кошмара.

Он слышал, что Чип и Карин тихо разговаривают на кухне. Его приход был для них тяжелым испытанием. Стоун понимал это; он постарается их как-нибудь отблагодарить.

Он включил душ, сделал очень горячую воду и встал под душ. Бесподобно! Он вымыл волосы и все тело и оставался под струей падающей воды, пытаясь привести мысли в порядок. Он был в большой опасности, и это только лишь передышка. Ему надо составить план.

Стоун услышал, как где-то в квартире раздался треск, и спросил себя, что бы это могло быть; потом он узнал звук. Чип и Карин набирали по телефону чей-то номер. Стоун прислушался, но из-за шума воды ничего не услышал.

Дверь в ванную внезапно открылась, и Стоун, мгновенно реагируя, насторожился. А это просто пришел Чип; он принес одежду и повесил ее на спинку стула.

– Спасибо, Чип, – поблагодарил Стоун.

– Не за что. Не торопись.

Стоун надел костюм Чипа, который был ему маловат, но все-таки неплохо сидел; затем он смазал бетадином рану на затылке и перевязал голову.

Когда Стоун вышел из ванной, он увидел, что Чип и Карин приготовили три мартини. Стоун взял бокал и опустился в мягкое кресло. Сегодня ночью он будет крепко спать.

– Прими наши соболезнования, – произнесла Карин. – Это ужасно.

Стоун кивнул.

У Карин был серьезный вид.

– Чарли, это правда, что ты имеешь отношение к разведке? Я знаю, это не мое дело, но, может быть, здесь есть связь?

Стоун пожал плечами.

– Что, по-твоему, произошло? – спросил Чип.

– Понятия не имею, – ответил Стоун; он не мог доверить этим людям ту малую долю правды, которую знал.

– Что ты думаешь делать дальше? – спросила Карин.

И Карин, и Чип избегали прямо смотреть ему в глаза. Может быть, они думали, что он лжет?

– Это отчасти зависит от вас, – сказал Стоун. – Могу ли я остаться здесь на несколько дней?..

– Да, мы были бы рады, – ответил Чип. – У нас есть комната для гостей, в которой никто не живет.

– Даже не знаю, как вас благодарить. Мне надо немного прийти в себя, сделать несколько звонков.

– Если хочешь, я могу найти тебе адвоката, – предложила Карин.

– Спасибо. Но прежде я хотел бы переговорить кое с кем. Чип, скажи, все эти статьи обо мне в «Глоуб». Кто предоставил газете эту информацию? Бостонская полиция?

– Не только, – ответил Чип. – Я говорил с репортером, который готовил статьи, его зовут Тэд Янковиц, так вот, он говорит, что это ФБР. Послушай, ты, наверное, голоден. Надо бы тебя накормить.

Карин встала и пошла на кухню.

– Кто это был? – спросил Стоун. – Что сказал этот парень из ФБР?

– Он говорил что-то вроде того, что ты нарушил закон о государственной измене. Я уверен, что это не так.

– Конечно, нет, Чип.

– Я так и сказал Янковицу.

Стоун встал и поставил на стол бокал с мартини. Он подошел к окну и взглянул на улицу.

– Что случилось? – спросил Чип.

– Эта машина. Ее здесь не было раньше.

– О чем ты говоришь? Не волнуйся, Чарли.

Но на улице, прямо под окном, стояла новехонькая американская машина – из тех, которые службы правопорядка используют для скрытого наблюдения. В машине никого не было; она стояла в неположенном месте с включенной мигалкой.

На лестнице послышались шаги. Явно кто-то вошел в дом.

– Черт побери, что ты натворил! – закричал Стоун. – Ты позвонил, пока я был в душе. Я слышал!

Чип заговорил приглушенным металлическим голосом.

– Сожалею, но ты должен понять.

– Ублюдок! – Стоун схватил холщовую сумку, свои старые вещи, нашаривая впопыхах паспорта и пистолет.

– Ты должен нас понять, – повторил Чип. – У нас не было выбора. Любой, укрывающий подозреваемого в убийстве и оказывающий ему какую-либо помощь, может быть обвинен в соучастии. Мы должны были сообщить. – Роузен говорил быстро и отчетливо. – Послушай, Чарли, присядь. Тебе надо сдаться. Правда в конце концов выяснится. Тебе надо сдаться. Тебе некуда идти. Никто не будет тебя прятать!

Шаги уже были слышны на лестничной клетке этажом ниже.

Из квартиры был только один выход – прямо на лестничную клетку. Стоун, придерживая холщовую сумку, распахнул дверь и увидел то, на что он обратил внимание по дороге сюда: дверь, ведущую на пожарную лестницу. Однажды, уходя с вечеринки у Чипа слегка навеселе, Стоун случайно пошел по этой лестнице, выходящей на противоположную сторону дома.

Его преследователи находились в нескольких ярдах, в его поле зрения; они поднимались по основной лестнице. Их было двое, оба в костюмах. «Это он!» – закричал один из них, и оба бросились за Стоуном.

Он обгонял их ярдов на двадцать. Он бросился вниз по лестнице, прыгая через три-четыре ступени, и выскочил на улицу; его преследователи гнались за ним по пятам. Он бежал наугад, так быстро, как только могли нести его ноги, его подгонял невероятный страх. За спиной он слышал крики и звук приближающихся шагов.

Он выбежал на проезжую часть Коммонвелс-авеню. Послышался визг тормозов, звук клаксонов и ругательства водителей, доносившиеся из объезжавших его машин.

Стоун не знал, как далеко были его преследователи, он не осмеливался оглянуться.

Посреди Коммонвелс-авеню наружу выходит линия метро; поезда идут поверху, а затем спускаются под Кенмор-сквер и уходят в центр Бостона. Стоун увидел идущий по направлению к центру города поезд, который только что миновал остановку, но теперь шел на полной скорости. Поезд преградил Стоуну дорогу, обойти его было невозможно. Преследователи Стоуна уже настигали его; если он повернет назад, его схватят.

Приступ небывалого страха толкнул Стоуна по направлению к поезду, а не от него. Он вскочил на поезд.

Он уперся ногами в выступ на двери одного из вагонов и схватился за одну из выступающих ручек. Стоун вцепился в движущийся поезд, напрягаясь всем телом, пытаясь удержаться. Пассажиры в вагоне стали кричать. Он не мог так долго держаться.

К счастью Стоуна и к недовольству обычных пассажиров, поезда метро часто делают остановки. Меньше чем через четверть мили раздался вой гидравлического тормоза и поезд остановился. Стоун отскочил, чтобы дать открыться двери, а затем вскочил в переполненный вагон.

Он убежал от погони. Его преследователи, хотя и пытались, не смогли догнать поезд; они остались позади. Стоун пошарил в кармане, достал пригоршню мелочи и положил ее в окошко водителю, чтобы как-то смягчить его гнев; тяжело вздохнув, он повалился на сидение. Сердце выпрыгивало у него из груди.

В вагоне поднялся шум; пассажиры смотрели на Стоуна и громко переговаривались, стоящие рядом с ним попятились назад. В хорошем костюме Чипа Роузена Стоун не был похож на обыкновенного преступника, но и обычные пассажиры так на поезд не садятся.

Конечно же, они были у Чипа. Они были у всех друзей Стоуна, угрожая им уголовной ответственностью за сокрытие Стоуна.

Но кто же мог помочь?

Стоун посмотрел в окно вагона и с замиранием сердца увидел, что прямо за ним шел другой поезд. «Черт побери, – выругался он про себя. – То, бывает, ждешь-ждешь этот поезд, а тут они идут один за другим, сразу два или три за две минуты».

Его преследователи находились в этом, следом подошедшем поезде.

Поезда вошли в туннель под Кенмор-сквер. Когда-то, во время длительной задержки в метро, Стоун, чтобы занять время, запомнил названия станций. Теперь он мысленно повторял их: одна, вторая, третья… всего пять остановок. И на каждой ему угрожала опасность. У этих людей наверняка есть рация, и они могут связаться со своими агентами во всем городе. На любой остановке мог войти кто-нибудь, кто будет прекрасно осведомлен о внешности Стоуна.

Он попытался сдержать дыхание и слиться с толпой, хотя и понимал, что это было бессмысленно в случае, если кто-нибудь уже встречает его. «Аудиториум», «Копли», «Арлингтон»… Он перебирал в памяти названия станций, пытаясь помешать панике овладеть его сознанием.

На «Аудиториуме» никого не было, и Стоун вздохнул с облегчением. Никто не ждал его и на следующей остановке. На «Арлингтоне» он выскочил, оттесняя пассажиров, бросился к вращающейся двери выхода – и по ступеням выбежал на Арлингтон-стрит.

Здесь, чуть левее, находилась гостиница «Риц-Карлтон». Стоун, чтобы не вызвать подозрение, замедлил шаг и вошел в холл гостиницы. В холле с правой стороны был вход в бар. В баре было немноголюдно: наплыв бизнесменов уже схлынул, но послеобеденный час еще не наступил и ночной люд не успел заполнить бар. В баре Стоун заметил сидящую в одиночестве женщину у стойки. Это была женщина лет сорока; она была хорошо одета, курила сигарету и что-то пила из высокого бокала. «Разведенная, вдова или просто одинокая женщина, – подумал Стоун, – но она не сидела бы в баре одна, если бы не хотела с кем-нибудь познакомиться. Если она хотела выпить в одиночестве, она бы заказала напитки в номер».

Стоун сел на высокий стул рядом с женщиной и мило улыбнулся.

– Как дела?

– Когда как, – ответила женщина. Ее лицо было покрыто толстым слоем пудры, так что напоминало маску с трещинками у глаз и у рта. Глаза были сильно накрашены. – В общем, неплохо. – Она затянулась и, выдыхая дым, стряхнула пепел в пепельницу. Глаза женщины были тщательно подведены в виде сильно выгнутой запятой.

Полиция не станет обращать внимания на пары. Как раз в ту минуту, когда Стоун был готов рассыпаться в любезностях, что-то привлекло внимание его боковое зрение.

В дверях, оглядывая бар, стоял человек. С левой стороны его пиджак едва заметно топорщился от кобуры пистолета.

– Извините, я вас покину на минуту, – сказал Стоун, соскальзывая с высокого стула и пятясь назад, пряча лицо.

Стоун бросился к двери, ведущей на кухню.

Тут он понял, что загнан в угол; в кухне негде было спрятаться, и единственный выход вел в ресторан.

Но должен же быть служебный вход, дверь, ведущая к загрузочному конвейеру – там, где валяется тара от овощей и продуктов! Дверь! Только бы добраться до двери.

Дорогу Стоуну преградил официант, высоко держащий поднос с напитками. «Что, черт возьми, ты здесь делаешь?» – спросил он.

Стоун, оттолкнув официанта, бросился к двери; за его спиной на кафельный пол посыпались бокалы. Через мгновение Стоун был на улице. У загрузочного подъезда стоял большой серый грузовик, на котором квадратными белыми буквами было написано «Королевская служба общественного питания». Стоун выпрыгнул на бетонную платформу, распахнул задние дверцы грузовика и захлопнул их за собой, больно ударившись о большие картонные ящики. Грузовик с грохотом тронулся с места.

29
Москва

Председатель КГБ Андрей Павличенко в волнении шел по восточной ковровой дорожке длинного коридора вдоль ряда двойных дверей. Он находился на пятом этаже здания Центрального Комитета на Старой площади, в трех кварталах от Кремля. Председатель КГБ шел на прием к Михаилу Горбачеву; тот ждал его в кабинете, в котором обычно работал, когда не хотел, чтобы его беспокоили.

Президент позвонил Председателю КГБ час назад. Павличенко был дома, в своей квартире на Кутузовском проспекте, где он после смерти жены вот уже четыре года жил один. Он старался бывать дома как можно реже и иметь как можно меньше свободного времени, чтобы не так чувствовать одиночество.

Войдя в приемную президентского кабинета, Павличенко кивнул секретарям, прошел в следующую приемную и только затем оказался в небольшом кабинете Горбачева.

Два других кабинета Горбачева, один – в Кремле, а другой – с противоположной стороны здания ЦК, имели церемониальное убранство и были в основном предназначены для приема иностранных гостей. Реальная деятельность Президента и большинство важнейших встреч проходили здесь, в этой небольшой, более чем скромной комнате, центральное место в которой занимал большой письменный стол красного дерева. На стенах висели портреты Маркса и Ленина, точь-в-точь такие же, какие можно увидеть буквально в каждом советском учреждении. Посреди стола стоял серый телефонный аппарат с кнопками, соединенный с двадцатью абонентами.

«Да, вот оно, – с тоской подумал Павличенко. – Политбюро требует моей отставки, и Горбачеву ничего не остается, как сделать меня козлом отпущения».

Он был незамедлительно принят и с удовольствием отметил, что, кроме него, у Президента никого не было. Президент выглядел не таким усталым, как прошлой ночью на даче, но все-таки вид у него был утомленный. На нем был серый костюм, сшитый, как было известно Павличенко, в Лондоне фирмой «Дживз энд Хокс». Павличенко тоже нравились костюмы этой фирмы, и он был рад, что приверженность западной одежде не считалась политической ошибкой. На руке у Горбачева были лучшие золотые часы фирмы «Ролекс»; Павличенко тоже носил часы этой фирмы, но у него была модель подешевле. Павличенко знал, что Горбачев отдавал стирать свои рубашки и белье в закрытую прачечную рядом с гостиницей «Украина», обслуживающую Кремль; зная, что подражание – совсем не плохая форма лести, Павличенко тоже отдавал стирать свои вещи в эту прачечную.

Они сели за кофейный столик красного дерева, Горбачев – на кожаную подушку, Павличенко – в стоящее рядом кресло.

– Итак, Андрей Дмитриевич, – начал Президент, как всегда, с самого главного. – Что вам удалось узнать? – Не тратя времени попусту, он сразу же перешел к делу. Горбачев, несомненно, умевший быть любезным, становился строгим, когда речь шла о деле.

Павличенко ответил прямо:

– Думаю, эти взрывы – только начало.

Горбачев спокойно спросил:

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду государственный переворот.

– Да, – начал Горбачев, раздражаясь, – мы уже обсуждали этот вопрос.

– Боюсь, – почти неслышно перебил Павличенко, – что это уже становится очевидным. Все мои люди, все умные головы в моем управлении думают, что происходит именно это. – Он поднес руку к щеке и почувствовал щетину: он не успел побриться.

– Так, – произнес Горбачев. У него явно опустились плечи, хотя выражение лица оставалось спокойным.

Павличенко знал, что больше всего советское Политбюро боится военного переворота.

Этот страх был, несомненно, вызван тем фактом, что Советский Союз возник в результате государственного переворота 7 ноября 1917 года – короткой, но молниеносной атаки против демократического временного правительства. Следовательно, Политбюро признает, что такая опасность существует во все времена.

У Горбачева была причина опасаться.

В Советском Союзе было неспокойно, активизировались национальные движения, происходили демонстрации; бывшие советские республики одна за другой открыто требовали независимости от Москвы. Даже если придется воевать. Советский блок распадался. Берлинская стена была разрушена, а с ней ушли Восточная Германия и Польша, Венгрия, Чехословакия и Болгария.

Коммунистическая партия Советского Союза потеряла десятилетиями принадлежавшую ей власть; старое руководство постепенно отстранялось от дел. Всего за несколько лет советская империя почти прекратила свое существование, и виноват в этом был Горбачев.

Павличенко легко угадывал ход мыслей Горбачева. Президент мог рассчитывать на три-четыре надежных голоса в Политбюро. В любую минуту мог произойти государственный переворот: противники Горбачева в Политбюро могли отстранить его от власти, как это было с Хрущевым в 1964 году. В Верховном Совете и на Съезде народных депутатов звучали требования отставки Горбачева. Глава Российской республики Борис Ельцин открыто выступил с требованием об отставке Горбачева, а Ельцин имел огромную поддержку.

– Возможно, существуют силы, – произнес Председатель КГБ после минутного молчания Горбачева, – заговорщики имеют доступ к огромным ресурсам. Вот что утверждают мои люди.

– Здесь, в Москве? – почти с издевкой спросил Горбачев.

– Возможно. Хотя, как я уже говорил ранее, это может быть связано с Западом. Я не могу сказать ничего определенного, потому что, честно говоря, мы не знаем.

– Смысл?

Павличенко только пожал плечами.

– На каком уровне?

– Вы имеете в виду Запад?

– Нет, здесь.

– Простите?

– На каком уровне? Вы думаете, что эти… силы… контролируются Политбюро?

– Думаю, что-то в этом роде, – ответил Павличенко.

Реакция Горбачева в свете нынешних обстоятельств была неожиданной.

– Мне не хотелось бы, чтобы что-нибудь случилось во время ноябрьской встречи в верхах, – неожиданно громким голосом сказал Горбачев. Он покачал головой. – Мне не хотелось бы также, чтобы что-нибудь произошло накануне этой встречи. – Он встал, давая понять, что аудиенция окончена. – Если же это связано с Западом, – будь то Белый дом, Лэнгли или что-нибудь еще, – я должен об этом знать. Понятно? Я не хочу, чтобы что-нибудь помешало этой встрече, но я не допущу, чтобы мир считал нас трусами.

– Слушаюсь. – Павличенко вздохнул с облегчением: Горбачев не хотел его отставки. Однако все еще могло перемениться.

– Это кто-нибудь из нас? – спросил Горбачев.

– Знаете, не мне вам говорить, список ваших врагов длинный, как…

– Как что?

Павличенко пожал плечами.

– Щербанов? – спросил Горбачев.

Владимир В. Щербанов, министр обороны, был кандидатом в члены Политбюро, а значит, не имел права голоса. Это было примечательно: глава советских Вооруженных Сил впервые за долгие годы не имел права голоса в советском руководстве. Горбачев умышленно пошел на эту уловку, зная, что Советская армия недовольна сокращением военного бюджета.

– Это… – Павличенко насупил брови, – это совершенно исключено. Он полный дурак, но он один из самых лояльных людей из вашего окружения. Ему можно полностью доверять.

Последовала длительная пауза, прежде чем Горбачев ответил:

– Отныне никому нельзя полностью доверять.