Текст книги "Московский клуб"

Автор книги: Джозеф Файндер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)

51
Париж

Стоун сидел в кафе недалеко от своей гостиницы, на улице Бюсси на левом берегу Сены. Он пил кофе и делал записи в недавно купленном блокноте.

Чарли знал, что в это время Федор Дунаев искал для него пистолет. У старого эмигранта были свои ходы. Он отлично понимал, что сейчас чужаку нечего и пытаться купить себе оружие на любом черном рынке, а в Париже тем более. Даже если бы Чарли и удалось найти нужный бар в самом паршивом районе – на площади Пигаль, например, и даже если бы он отыскал человека, имеющего необходимые связи, сделка все равно не состоялась бы. В наше время, в век терроризма, никто не захочет рисковать и продавать оружие неизвестному, который впоследствии может донести на продавца. Это было дохлое дело.

Дунаев сказал, что сделает все сам. Благо, что он имел необходимые связи.

Единственной проблемой было то, что знания старика об оружии были на уровне середины пятидесятых годов, а автоматические пистолеты с тех пор претерпели значительные изменения. Самым важным было, возможно, то, что за это время был изобретен полуавтоматический пластиковый пистолет.

Собственно, пластиковой у них была только рукоятка. Но они имели одно очень большое преимущество перед целиком металлическим оружием: его можно было пронести в самолет. Чарли, во всяком случае, слышал такое. Сам-то он имел очень слабое представление о том, как это все проделывать в случае необходимости.

Когда он поедет в Москву, ему, вероятно, понадобится пистолет, который он сможет провезти в СССР.

Но Стоун молил Бога, чтобы ему никогда не пришлось прибегать к оружию.

Воспользовавшись платным телефоном в глубине кафе, Чарли отправил Пауле телеграмму: «Все в порядке». Но как следует подписаться? Они договорились о пароле «Гаскелл». Но, как бы это ни было хитроумно, все же это было очень рискованно. Если его хитрость в Гаскелле до сих пор не раскрыта, то такая подпись может подтолкнуть их к этой мысли. Чарли решил подписаться просто: «Друг». Необходимо было дать Пауле знать, что с ним пока все в порядке.

Затем Стоун вернулся к круглому столику, заказал еще кофе и продолжил делать пометки в блокноте.

Скоро он имел уже довольно правдоподобное объяснение происходящему.

У Уинтропа Лемана была дочь Соня. Она жила в Москве под фамилией матери, чтобы не афишировать своих родственных связей с известным американским миллионером.

Пока все понятно.

Соня была заложницей, орудием принуждения Лемана к сотрудничеству. Итак, было время, когда Советы имели огромное влияние на одного из самых известных людей Америки, советника нескольких президентов.

Однако этот же человек имел документ, полученный им от самого Ленина. Документ огромной важности. Его обнародование могло бы привести к полному развалу Советского государства. Кроме того, он каким-то образом рассекречивал агента «К-3».

Итак, у Лемана тоже была возможность влиять на них.

Кроме того, ведь его дочь умерла.

И все же, по до сих пор непонятным причинам, Леман однажды пошел на сотрудничество с несколькими американскими официальными лицами. Их целью было свержение тогдашнего правительства СССР и установление диктатуры Берии. Понятно, что Леман мог пойти и не на такое ради спасения дочери, и все же… Берия?

Но это было прошлое.

Части головоломки – головоломки сегодняшней – наконец сходились воедино, а оставшиеся вопросы были так же неразрешимы, как и прежде. И даже еще более запутаны.

Гаскелл, штат Мичиган

Шеф гаскеллской полиции Рэнди Джерджерсон был сыт по горло. Вместе со своим заместителем Уилли Кунцем и несколькими добровольцами он провел большую часть ночи на озере Мичиган, прочесывая берег этого проклятого озера, самого большого в США.

И, как будто сама по себе эта работенка не была ужасной дрянью, ему приходилось непрерывно выслушивать претензии федеральных властей. Они настаивали на продолжении поиска и, видимо, считали, что он будет работать лучше, если они будут приезжать на Мичиган и донимать его своими дурацкими расспросами, щеголять шикарными костюмами-тройками и делать вид дикой озабоченности. Больше всего на свете Джерджерсону хотелось сказать: «Хорошо, ребята, вы победили. Этот треклятый несчастный случай был трюком. И давайте наконец покончим со всем этим».

Ему очень хотелось сказать этим чертовым федеральным служащим, чтобы они написали в конце концов свои отчетики и убирались в мотели. А он бы пошел домой и хоть немного поспал. «Оставьте все это, – мечтал сказать Джерджерсон. – И дайте мне возможность делать свое дело».

В половине пятого утра он наконец решился на это.

– Все, ребята, – объявил он. – Этот парень все это подстроил. Он сбежал.

После этого шеф полиции развернулся и быстро сел в машину.

По дороге домой Джерджерсон остановился у темной лачуги лодочной станции и бросил двадцатипятицентовую монетку в торговый автомат, установленный на пирсе. На лоток со звоном выкатилась бутылка ледяной виноградной содовой «Грапетс». Полицейский откупорил ее, сделал большой глоток и устало вернулся к машине.

Сидя за рулем, он с улыбкой подумал: «Вот хитрый негодяй. Что бы там ни натворил этот парень, он далеко не дурак».

Уже въехав во двор, Джерджерсон вспомнил, что Уэнди, бывшая жена, уже не поджидает его дома. Он тихонько улыбнулся.

Париж

Стоун знал, что за свою долгую жизнь Уинтроп Леман приезжал в Париж бесчисленное количество раз, по делу и туристом. И теперь Чарли было известно, что два из этих визитов были сделаны им с целью встречи с дочерью, о существовании которой никто не подозревал.

Вдруг его осенило. Чарли просмотрел парижские рекламные газеты в поисках адресов фотоархивов, которые должны были собирать фотоинформацию об исторических и не очень исторических личностях, событиях и моментах за несколько последних десятилетий. В Нью-Йорке было огромное количество подобных мест. Журналы, газеты и книжные издательства очень часто обращались туда за информацией.

Составив список из четырех самых крупных парижских фотоархивов, Чарли по очереди посетил их. Он искал фотографии Уинтропа Лемана, приезжавшего в Париж в определенные два года.

Дважды Берия позволил ей посетить Париж…

В каком году это было?

В 1953…

Возможно ли, чтобы на фотографию попала дочь Уинтропа Лемана? Она похоронена в Париже, ее имя выгравировано золотыми буквами на мраморной плите. Если Леман и Берия хотели, чтобы ее существование оставалось тайной, то зачем они хоронили ее на самом известном кладбище Парижа? Да еще с такой помпезностью…

Париж должен был заметить эту женщину.

И все же многочасовые поиски были пока безрезультатны.

Наконец Стоун пришел в четвертый архив в его списке. Он занимал небольшое помещение на улице Сены. На окне краской было написано «Н. Роджер Вайолет».

Стены зала были от пола до потолка заставлены зелеными папками с фотографиями.

– Я ищу фото одного человека, – сказал Стоун по-французски молодой женщине-клерку.

– Историк? Дипломат? Ученый?

– Ни тот, ни другой, ни третий. Это дочь американского государственного деятеля. Ее имя Соня Кунецкая.

– Сейчас посмотрим.

Женщина подошла к большому каталогу. Несколько минут спустя она подняла голову и спросила:

– Год рождения 1929, год смерти 1955?

– Да, это она.

– Одну секунду.

Она поднялась по маленькой стремянке, достала большой зеленый альбом, помеченный надписью «История США. К-Л», и положила его перед Стоуном. Нашла нужную страницу. Все фотографии были аккуратно прикреплены к картону и сопровождались отпечатанными на машинке подписями. Архивистка указала на одну из фотографий.

– Думаю, это она.

Да, это была Соня.

Фото было сделано известным французским корреспондентом на приеме в советском посольстве в Париже. Соня разговаривала с каким-то человеком, не Леманом. В нескольких шагах от нее стояли, глядя на Кунецкую, несколько угрюмых мужчин.

Вдруг архивистка сказала:

– О, боюсь, это не то, что вам нужно.

– Почему? Как раз то.

– Думаю, что вы ошибаетесь. Это фото датировано 1956 годом, – она нервно засмеялась. – Это же через год после ее смерти. Это никак не может быть одна и та же женщина.

1956 год? Но на могиле была дата 12 апреля 1955 года.

Чушь какая-то.

Если, конечно, надпись на мраморном надгробии не была фальшивой. Это могло быть просто прикрытием.

– А вот еще одна фотография, – произнесла женщина, перевернув страницу наслюнявленным пальцем.

Стоун, что-то соображая, не сразу услышал, что она говорит.

– Месье?

Может, Соня Кунецкая жива до сих пор?

– Месье?

Чарли непонимающе посмотрел на нее.

– Да… – наконец отозвался он, с трудом шевеля языком.

– Месье, если вас интересует, здесь вот еще одна фотография. Она была сделана в Париже тремя годами раньше, в декабре 1953 года.

Стоун внимательно рассмотрел второе фото. Изумлению его не было предела, он не мог поверить своим глазам.

Снимок был сделан на улице, у советского посольства. Соня, как и раньше, была окружена охранниками угрожающего вида, но на этот раз рядом с ней стоял ее отец. Да, это был Уинтроп Леман.

А рядом с ним была запечатлена долговязая фигура молодого Элфрида Стоуна, несколько месяцев назад вышедшего из тюрьмы.

52
Москва

Крамер сидел в своем закутке в издательстве. Рабочий день закончен. Яков устал и был печален.

Стефан устроил уже три взрыва в центре Москвы, а Абрама так и не освободили. Все было напрасно.

Они сделали страшную ошибку.

Он уже отправил в Кремль два письма, в которых сообщалось, что акты терроризма будут продолжаться, а в скором времени они будут вынуждены публично высказать свои требования. Ввиду того, что приближалось время встречи на высшем уровне в Москве, они надеялись, что Политбюро не допустит беспорядков в городе.

И несмотря на все это его бедный сын Абрам оставался в психушке, его состояние ухудшалось с каждым днем.

В редакции почти никого не было, но Яков знал, что Соня еще работает в своем кабинете в другом конце огромного зала. В любую минуту она могла подойти к нему с пальто в руках, усталая после рабочего дня, и сказать, что пора идти домой. Он прибрал свой стол и поднялся, чтобы подойти к ней.

Но она уже шла к нему. Яков в который раз невольно восхитился тем, как одинаково они чувствуют время. Соня каким-то образом всегда знала, что он уже готов уходить.

Они не любили целоваться в офисе, ведь они не были официально расписаны, а устои русских в отношении внешних проявлений любви не слишком отличались от ханжеской викторианской морали. Лучше было не раздражать людей. Но, подойдя к Соне, Яков крепко сжал ее руку и ощутил прилив страсти к этой женщине. Он любил ее, и любовь его крепла день ото дня.

Они впервые встретились тут же, в издательстве, много лет назад. Яков только недавно был освобожден из ГУЛАГа, а Соня работала в «Прогрессе» научным сотрудником. Это была красивая женщина, очень замкнутая. Она сторонилась людей, предпочитая одиночество. На работе Якова очень ценили за профессиональные качества, но обходили стороной. Большинство людей испытывают ужас перед физическим уродством. Крамер это отлично знал. Яков часто думал об этой маленькой брюнетке с зелеными крапинками в глазах. Он был уверен, что она – женщина с прошлым. Иначе с чего бы такая красавица вела себя, будто монашка? Однажды, проходя мимо ее стола, он сказал ей что-то умное. Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась. Сердце Якова замерло. Он был сражен наповал.

В тот же день в обеденный перерыв Соня подошла к его столу с бутербродом с сыром и предложила ему половину, сказав, что не голодна. Жест ребенка, желающего подружиться. Он подумал: не из жалости ли она это сделала? Они весело болтали, спорили о литературе. Соня смеялась над его шутками. А вечером Яков пошел провожать ее домой, где она жила с овдовевшей матерью. И около подъезда, стоя под проливным дождем, он поцеловал ее. И она не отпрянула! Ему очень хотелось знать, что же произошло в жизни этой женщины. По мере их сближения она не раз упоминала, всегда очень кратко и вскользь, о трагедии ее прошлой жизни, об утраченной любви, о других событиях подобного рода. Яков хотел знать о ней все. Он расспрашивал Соню о том, кто же были те мужчины, те мерзавцы, которые бросали ее. Но она тихонько улыбалась и не отвечала. Все годы, которые они прожили вместе, – как любовники, не как муж и жена, – Якова не оставляла мысль, что это и стало связующей их нитью.

Крамеру очень хотелось рассказать Соне обо всем, что делали они со Стефаном во имя освобождения Абрама. Но это было невозможно.

«Может, она и одобрила бы наши действия, кто знает», – подумал он.

Но нет. Это было бы слишком эгоистично. Он решил, что любимая ни в коем случае не должна пострадать из-за его дел. Она ничего не узнает.

Яков подумал об американской репортерше. Интересно, что же столько лет скрывает от него Соня? Конечно, они разговаривали о ее прошлом. Но она всегда говорила о нем с такой естественностью, что Крамер не мог заставить себя не думать о том, что она о чем-то умалчивает. Возможно ли это в отношениях с человеком, которого любишь?

После работы им пришлось идти по магазинам, стоять в длинных очередях за хлебом, молоком, бледной и тощей курицей, овощами. Крамер знал, что весь этот отвратительный ритуал навязан народу умышленно. Ведь человек, отработавший день, а затем побегавший по магазинам в поисках пропитания, к вечеру устанет настолько, что у него не будет сил и думать об антиправительственных действиях.

Они долго ехали в метро, затем пересекли грязный двор, вошли в провонявший мочой подъезд, поднялись по лестнице и наконец оказались дома.

Абсолютно разбитые и усталые, они положили покупки на кухонный стол и, тяжело дыша, посмотрели друг на друга.

– Яков, я не хочу сейчас ничего готовить, – сказала она.

– Не готовь. Я сам. А ты садись и отдыхай.

– Нет, ты тоже не готовь.

– Почему же? – спросил он, но тут же сам понял, на что она намекает. – Соня, я, может быть, слишком устал.

– Нет, – произнесла она, медленно подходя к нему и целуя сначала его хороший глаз, а затем изуродованную часть лица.

Она была уже немолода, но в ней сохранилось что-то действительно удивительное, чему невозможно было противостоять, что-то пикантное, даже трагическое осталось в ее глазах. Яков считал ее потрясающе сексуальной. Ему было немало лет, и он уже не мог заниматься любовью так же часто, как в молодости, но Соня до сих пор возбуждала его. Что-то в ней заставляло Крамера чувствовать себя настоящим мужчиной. Их любовь отличалась от бешеной суеты подростков, они занимались ею реже, но в их отношениях было больше нежности.

Они медленно встали, прошли в спальню и начали раздеваться. Соня спокойно снимала одежду, аккуратно складывала ее на ночном столике, рядом с фотографией, на которой она стояла возле своего отца, которого она очень любила.

И они занялись любовью.

Уже потом, когда они, обнявшись, лежали в постели, она начала гладить его по шее и плечу и тихо спросила:

– Она все еще там, верно?

– М-м-м? – вопросительно промычал он.

– Злоба. Ведь даже если они выпустят Абрама, она останется в тебе.

Не было смысла с ней спорить, и он промолчал.

– Я прошу тебя быть осторожным.

– О чем ты говоришь, Сонюшка?

– Мне иногда кажется, что за мной следят. Тогда ведь и вы можете попасться.

– Ты говоришь какую-то ерунду. – Он сел на кровати и обнял ее за плечи.

– Пожалуйста, Яков. Ты вовсе не обязан рассказывать мне больше, чем я знаю. Я только прошу тебя быть осторожнее.

– Соня…

– Я нашла на полу конверт. Пустой конверт, подписанный для отправки в Кремль.

Он в ужасе смотрел на нее. Как она узнала? Он ведь был так осмотрителен.

– Соня, я хочу тебе объяснить…

– Нет, Яков. Не надо объяснений. Пожалуйста. Я не знаю, хорошо или плохо то, что ты делаешь, но я понимаю, почему ты пошел на это. Я боюсь… – Ее голос сорвался, в нем послышались слезы. – Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Когда-нибудь я расскажу тебе все о моей жизни до встречи с тобой, но я не могу сделать этого сейчас. Я обещала. Я хочу только, чтобы ты был очень, очень осторожен. Ради нас обоих.

Она плакала. В его глазах тоже блеснули слезы. Он не мог видеть ее несчастной, это разрывало его сердце. Ему хотелось спросить ее: «Почему ты полюбила меня? Ведь я настоящий урод. И внешне и внутренне. Ведь я настоящее чудовище, как же ты можешь любить меня?» Но вместо этого он промолчал, печально глядя на нее сквозь слезы. Так смотрят на тех, кого в любой момент можешь потерять.

Вашингтон

Ранним утром измученный постоянным напряжением Роджер Бейлис пытался расслабиться в комнате отдыха в административном здании недалеко от Белого дома. Вдруг зазвонил телефон. Бейлис протянул руку и поднял трубку.

Звонил директор ЦРУ.

– Перезвоните мне по секретной линии, – приказал Темплтон.

Бейлис встал, завернулся в полотенце и прошел в смежную комнату, где еще со времен Никсона были установлены писсуары, оборудованные подогревателями, которые теперь включались очень редко.

Спустя пятнадцать минут он был уже в офисе и набрал номер директора.

– Да, Тэд, – сказал он, – мы уже почти разгадали общее направление его действий. Я бы сказал, что донесение об убийстве в Париже этого парня из «секретариата» дает нам действительно неплохую наводку. Это уже кое-что.

Он выслушал ответ Темплтона и сказал:

– Да. Давайте оставим паспортный контроль на всех таможнях и начнем еще и полицейский розыск в пяти-шести столицах, в которых он может появиться. Но я считаю, что начинать следует с Парижа.

Он послушал опять и ответил:

– Вернее всего, он уже очень скоро объявится. Мы его достанем. Ставки слишком высоки для того, чтобы позволить ему жить.

53
Москва

Эксперт особого следственного отдела КГБ Сергей Абрамов никогда еще лично не встречался с председателем комитета. Но он знал, что очень скоро пойдет к нему на прием. Сергей страшно нервничал. Сорок минут назад к нему подбежала секретарша Дуся и с расширенными от возбуждения глазами сообщила, что председатель КГБ желает видеть его лично. Зачем?

Уже выехала машина, которая должна была отвезти Абрамова на Лубянку, к самому Павличенко.

Абрамов стоял в приемной председателя, нервно массируя руки, глядя себе под ноги и невнимательно слушая ответы секретаря на телефонные звонки… Он просто не знал, что думать.

Может быть, председатель лично прочел его отчет о бомбах из американского пластика? Да нет, вряд ли…

И все же, почему председатель лично решил поговорить с рядовым сотрудником?

Вдруг ужасная мысль пронзила его мозг. Может, кому-то стало известно о том, что он выдал секретную информацию американской репортерше… и его вызвали для допроса? Но почему к самому председателю? Почему этим не занялась служба госбезопасности? Быстро и без лишнего шума…

«Пожалуйста, Боже! – взмолился он. – Только не это!»

Но времени думать больше не было: Абрамов поднял голову и увидел перед собой Андрея Павличенко. Сергей был удивлен тем, как величественно выглядел этот человек. Павличенко было около шестидесяти, но его волосы были красивого каштанового цвета. Вероятно, он их красил.

– Здравствуйте, товарищ Абрамов, – председатель подал Сергею руку.

– О, товарищ Павличенко, это такая честь для меня.

– Проходите, пожалуйста. – Павличенко упругой молодой походкой подошел к белой двери.

Абрамов так нервничал, что едва мог говорить.

– А я думал, что здесь нет двери, – произнес он дрожащим голосом, когда они вошли в кабинет.

Павличенко рассмеялся.

– Вы знаете, я слышал эту же историю до того, как впервые попал в этот кабинет. Когда еще в нем сидел Берия. Все вокруг говорили, что в кабинете Берии нет дверей. И однажды меня вызвали к нему. Так, как вас сегодня вызвали ко мне.

– И вы увидели, что все это только слухи, – немного освоившись, решился подхватить Абрамов. Чего хочет от него Павличенко? «Боже, у меня на руках жена и две дочери! Зачем я встречался с этой американкой? О чем я только думал?.. Хотя тогда это казалось совсем не плохой идеей».

– Нет, я увидел, что это действительно так. – Павличенко казался приятным и умным собеседником, что выгодно отличало его от грубых и невежественных людей, которые до него управляли советской службой госбезопасности. – Я впервые вошел сюда в полночь. Именно в это время Берия предпочитал созывать совещания. В кабинет меня провел один из его секретарей. Мы вошли в большой дубовый шкаф, стоящий у стены, секретарь протянул в темноте руку и нажал на кнопку. Задняя стенка шкафа открылась, мы оказались в кабинете. У Берии была мания преследования. Ну, а спустя какое-то время этот кабинет занял я. И был очень разочарован, когда увидел, что Юрий Андропов приказал убрать шкаф и заменить его обычными дверями.

– А я не разочарован, товарищ Павличенко.

Хозяин кабинета подошел к простому письменному столу из красного дерева и опустился в кресло. Абрамов, нервно озираясь, тоже уселся. Легендарный офис председателя КГБ оказался даже шикарнее, чем он ожидал увидеть. Это была большая комната, богато обставленная, с полом, покрытым огромным азиатским ковром, стенами, отделанными блестящими панелями из красного дерева, и шелковыми портьерами цвета слоновой кости. На стене висел портрет основателя советской тайной полиции Ф. Э. Дзержинского, вдоль стен стояли белые парчовые диваны и маленькие столики из красного дерева. В целом комната напоминала библиотеку в баронском особняке.

Присмотревшись, Абрамов увидел, что Павличенко вовсе не так уж и красив. Лицо у него было простое, с тяжелой челюстью и большим подбородком. И все же он выглядел очень впечатляюще в отличном английском костюме. По Москве, особенно среди завистников председателя КГБ, ходила шутка, что Андрей Павличенко выглядит как кинозвезда… но только сзади.

Абрамов знал, что Павличенко обладает очень острым умом и способностью молниеносно оценивать обстановку и видеть общую картину там, где другие замечали лишь детали. Он был политиком Божьей милостью и имел талант находить верных союзников, которые и вывели его на вершину власти. Так, во всяком случае, о нем говорили.

Но нельзя было бы сказать, что личность нового председателя КГБ – а он занял эту должность меньше года назад – не была невероятно впечатляюща и сама по себе. В комитете трудно было бы найти человека, который не слышал бы легенд о подвигах Павличенко. В отличие от большинства его предшественников нынешний председатель КГБ долгое время работал на Западе, совершая официальные поездки в Лондон, Париж, Вашингтон. В середине пятидесятых он стал связным с советником королевы Англии Энтони Блантом, который был одновременно и четвертым звеном шпионского кольца Берджес-Маклин-Филби-Блант. Под руководством Павличенко был проведен ряд сфабрикованных переходов нескольких офицеров КГБ на сторону США. Эти операции существенно испортили воду в колодце ЦРУ. Абрамов чувствовал благоговейный трепет, разговаривая с таким человеком.

– Я прочел ваш отчет, – сказал наконец Павличенко.

Абрамов облегченно вздохнул. Слава Богу, дело все-таки в этом.

– И?..

– На меня произвело большое впечатление то, что вы по собственной инициативе исследовали образцы бомб с мест недавних террористических актов. Вы провели огромную работу. И я бы хотел, чтобы у нас было как можно больше таких работников, как вы. Но, к сожалению, их очень мало.

– Спасибо, товарищ Павличенко.

– Хочу вам сообщить, что это уже не первый отчет, информирующий о том, что ЦРУ снабжает террористов материалами.

– Что вы говорите!

– Скажите, товарищ Абрамов, а что заставило вас заняться этой работой? Возможно, вас не удовлетворяет положение дел в следственном отделе? Мне необходимо знать об этом.

Абрамов не мог сказать Павличенко правду. Ведь началось-то все со звонка Харпер. Поэтому он пробормотал:

– Да, знаете ли, просто теория, инстинкт, так сказать.

Павличенко откинулся на спинку кресла. Его лицо вдруг стало усталым.

– Мне кажется, что вы один из лучших работников отдела.

– Я не думаю, товарищ Павличенко.

– Ну, как бы там ни было, я бы хотел, чтобы за это дело отвечали лично вы. И чтобы занимались им именно вы. Вы один. Если вам понадобятся помощники, но только в случае крайней необходимости, я хочу, чтобы вы все же оставались руководителем этой программы. А отчитываться будете лично передо мной.

– Но, товарищ…

– Не беспокойтесь о субординации. Я об этом уже позаботился. Я отлично знаком с советской бюрократией. И мне известны случаи, когда правительства оказываются в кризисном положении из-за того, что простой служащий проспит однажды утром. Я не могу рассказать вам о том, какое расследование КГБ сейчас проводится, но могу сказать одно: то, что делается, может иметь очень значительные последствия… Думаю, вам никогда в жизни не придется заниматься более серьезным и важным делом. Вы все поняли?

Потрясенный Абрамов судорожно сглотнул слюну.

– Конечно, товарищ Павличенко.

– Я боюсь, нас ждут неприятности, если мы не выявим источник террора, товарищ Абрамов, – произнес председатель КГБ, вставая с кресла и давая понять, что аудиенция закончена.