Текст книги "Московский клуб"

Автор книги: Джозеф Файндер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц)

19
Бостон

Проведя за рулем более девяти утомительных часов и сделав только одну остановку, Стоун вернулся в Бостон.

Элфрид Стоун, полностью одетый, сидел на стуле в больничной палате. Кровать была заправлена.

Когда вошел Чарли, отец вздрогнул и сказал с упреком:

– Это ты? Я звонил тебе в Нью-Йорк, даже… даже по рабочему телефону. Где ты пропадал, черт побери?

– Извини.

– Я уже собирался вызвать такси. Сегодня утром они вдруг решили меня выписать. Ты не мог бы отвезти меня домой? – Он с отвращением обвел взглядом палату. – Я уже по горло сыт этой больницей.

Было начало десятого вечера.

Несколькими часами раньше по ступеням маленького желто-коричневого домика поднялись хорошо одетые мужчина и женщина средних лет. Подойдя к двери, они позвонили. Прошла минута, две, три… Казалось, они стоят у двери уже целую вечность. Но они точно знали, что хозяйка дома. Все было подготовлено очень тщательно: таков был стиль работы нанявших их людей. Оба они точно знали, что в это время старуха спит в своей маленькой, трогательно обставленной спальне на втором этаже. Для того, чтобы спуститься вниз, ей потребуется немало времени.

Со стороны они казались респектабельной супружеской парой. Мужу было около сорока. Это был лысеющий, немного полноватый, но явно очень сильный мужчина. Остатки его темных с проседью волос были коротко подстрижены. Он был одет в синий костюм в тонкую полоску, голубую рубашку и пестрый галстук. Поверх костюма было накинуто верблюжье пальто.

Жена была на пару лет моложе. Это была крепкая, невысокая женщина. Она была далеко не красива, но явно тщательно занималась своей внешностью. Большие карие глаза были слишком сильно накрашены, на лоб падала прямая и ровная челка. На ней было надето строгое платье с воротником а-ля Питер Пэн.

За дверью послышался шорох, женщина и мужчина быстро обменялись взглядами.

Они говорили на безукоризненном английском языке с легким среднезападным акцентом. Скромным источником их существования была небольшая дизайнерская фирма, которой они совместно владели и управляли. Заказчиков у них было немного. Женщина получила художественное образование в Ленинграде, в Академии художеств СССР, затем училась в Москве.

Дверь приоткрылась, из-за нее выглянула старуха.

– Вам кого? – спросила она.

Бедняжка была даже дряхлее, чем они ожидали.

– Айрин? – молодая женщина мило улыбнулась, глядя на старушку доверчивыми глазами.

– Да… – Теперь она была еще подозрительнее и глядела на них, сжимая в сухоньком кулачке свою металлическую палку.

– Айрин, я Элен Стивенс, а это Боб. Мы добровольцы службы социальной помощи старикам нашего города. – Темноволосая женщина опять улыбнулась и добавила: – Нам рассказала о вас Руфь Боуэр.

Так звали соседку старушки, время от времени приходящую к ней помочь по хозяйству. Их проинструктировали об этом перед визитом.

Напряжение и подозрительность исчезли из глаз хозяйки дома.

– О, пожалуйста, проходите.

Пока они проходили в дом, гостья болтала не переставая.

– Я не знаю, говорила ли вам Руфь о том, что наша служба посылает нас помогать кое в чем старым людям. Ну, сходить за них в магазин, переставить что-нибудь в доме… что скажете. – Дверь за ними захлопнулась.

Анна Зиновьева медленно ковыляла через маленькую гостиную к обитой коричневым твидом софе в прозрачном клеенчатом чехле.

– О, спасибо, спасибо вам большое, – ответила она.

– Послушайте, Айрин, – усаживаясь на стул рядом с софой, вмешался мужчина, – к вам сегодня утром кто-нибудь приходил? Это очень важно для нас. – Он смотрел на нее пристально и сразу заметил промелькнувший в глазах старухи ужас, который сам по себе был положительным ответом.

– Нет, – пробормотала она, кусая губы.

Да. Она с кем-то говорила.

– Чего он от вас хотел? – спросила его жена.

– Сюда никто не приходил, – уже в ужасе проговорила Зиновьева. – Умоляю вас, я не…

Женщина перебила ее, перейдя на русский язык и называя старуху уже ее настоящим именем.

– Нет, – выдохнула Зиновьева. Опять! Они пришли опять! Она не могла поверить своим глазам. Они знали ее имя, которым ее никто не называл уже много десятков лет.

– Пожалуйста, оставьте меня в покое, – тихо плача, проговорила Зиновьева. Она вся дрожала крупной дрожью, не в силах сдержать охвативший ее ужас. – Что вы хотите узнать? Что вы хотите узнать от меня?

– Очень немного, – мягким, приятным голосом ответил мужчина. – Только то, о чем расспрашивал человек, посетивший вас сегодня утром.

В конце концов старуха рассказала все.

Женщина перевернула тело и, завернув халат на бедре, сделала небольшой надрез ножом. Немного раньше они сломали бедняжке тщедушную шею. Сначала артериальная кровь била вверх струей, затем потекла медленным красным потоком. Очень скоро иссяк и он.

– Готово, – сказала женщина.

Ее муж натянул резиновые перчатки и достал из принесенного с собой чемоданчика стеклянный пузырек и длинный ватный тампон.

– Это опасно? – спросила она, кивком указывая на жидкость, впитывающуюся в надрез.

– Я бы никому не советовал до этого дотрагиваться, – ответил он. – Это клостридиум волчий. Страшная вещь, но незаменимая в работе.

Это был препарат, ускоряющий естественное разложение тела. Когда старуху обнаружат, она будет выглядеть так, будто умерла уже несколько недель назад. Все будет указывать на то, что она поскользнулась и упала с лестницы, ударившись головой. Такое иногда случается со старыми одинокими людьми.

Будь у них время, они бы могли остаться и увидеть действие препарата. Через несколько дней от тела останется лишь скелет, сухожилия и кашеобразная лужица. Опознать труп будет совершенно невозможно. Не будет ничего, только кучка пузырящихся органических тканей.

Мужчина вытащил тампон из раны и встал.

– Готово, – сообщил он.

Чарли въехал в темный гараж отцовского дома. Подъезжая, он напряженно глядел по сторонам, но делал это так осторожно, что отец, сидящий рядом с ним, ничего не заметил.

Вокруг никого не было видно. Чарли вышел из машины, подхватив чемодан и небольшую сумку отца, и подошел к двери. Элфрид Стоун нетвердой походкой последовал за ним.

Чарли отключил сигнализацию и отпер дверь. Дом был погружен в темноту, матово отсвечивала старинная мебель, пахло лимоном, персидские ковры с ровной бахромой были тщательно вычищены пылесосом.

– Ну, вот я и дома, – провозгласил Элфрид. – Надеюсь, на моей кровати наверху есть простыни.

– Ты сможешь подняться наверх? – спросил Чарли.

– Я чувствую себя намного лучше, чем выгляжу.

– Давай-ка я отнесу к тебе твои вещи. А потом схожу за Пири к соседям. Ты ведь, вероятно, захочешь сегодня лечь спать пораньше.

Он поднялся с сумками наверх и через несколько минут услышал, что отец зовет его.

Чарли оставил вещи в комнате и быстро подошел к краю лестницы.

– Что случилось?

Взглянув вниз, он увидел, что его отец держит в руке конверт от письма Сола Энсбэча, который Чарли оставил в кармане своего пальто. В другой руке у него была глянцевая фотография размером 8 на 10 сантиметров.

Сердце Чарли сильно забилось.

– Я хотел повесить твое пальто, – сказал Элфрид, – а это выпало из кармана. – Его глаза расширились, он страшно побледнел. – Где ты это взял? И зачем?

В это же время в нескольких милях на юг от дома старого Стоуна, в самой бедной части Бостона, известной под названием «Комбат зоун», в одном из убогих кинотеатров сидел человек в черной кожаной куртке. Эти несколько районов города были известны сексшопами, борделями, порнокинотеатрами, наркоманами и проститутками. Было еще не поздно, поэтому народу в кинотеатре было немного. Все сидели как можно дальше друг от друга. На экране блондинка с огромной грудью занималась любовью с чернокожим мужчиной, тоже щедро наделенным природой. Несколько стариков в зале откровенно мастурбировали.

– Добрый вечер, – услышал мужчина в черной куртке. Говорили на русском языке. Он обернулся. Рядом сидел бородатый человек в очках, одетый в синюю ветровку.

– Добрый вечер, товарищ, – ответил он тоже по-русски.

Два русских эмигранта посидели несколько минут молча. Потом, убедившись, что за ними никто не наблюдает, встали и один за другим вышли из кинотеатра.

– Это та женщина, с которой ты тогда встречался, да? – спросил Чарли. – Это Соня Кунецкая?

Отец был потрясен.

– Да, – ответил он.

– Она жива?

Элфрид Стоун пожал плечами, как бы показывая, что его это совершенно не интересует, хотя его глаза выражали обратное.

– Что тебе известно об этой женщине? – возбужденно спросил Чарли. – Могла ли она быть связной с московским агентом, которого контролировал Леман?

– Зачем ты спрашиваешь меня обо всем этом?

– Извини. Мне не следовало заводить разговор именно сейчас. Ты слишком устал. Тебе надо отдохнуть. Поговорим в другое время.

– Нет, Чарли, мы должны поговорить сейчас. Я хочу знать, что тебе удалось разузнать.

– Пожалуйста, папа, давай отложим этот разговор.

– Нет, мы поговорим сейчас, – потребовал отец.

Стараясь по возможности смягчать свой рассказ, Чарли выложил все, начиная с предположений Сола Энсбэча и заканчивая тем, о чем ему поведала старушка в Нью-Джерси. Об убийстве Сола Энсбэча он умолчал: не хотел слишком сильно расстраивать старика.

Элфрид слушал, слегка приоткрыв рот.

– Ну что ж, раз так… у меня тоже есть что тебе рассказать, – произнес он наконец.

Белый фургон выехал из «Комбат зоун» и по Вашингтон-стрит направился к Кэмбриджу. В машине сидели двое: за рулем – бородатый в синей ветровке, а на заднем сиденье – крупный мужчина со старомодными бакенбардами, явно родом из Балтимора.

Машина была «додж» выпуска 1985 года, специально оборудованная умельцем из тюрьмы штата Пенсильвания, отбывавшим десятилетний срок за вооруженное ограбление. Он считал, что делает фургон для перевозки обычных заключенных. Но он знал достаточно, чтобы осознавать: от этой работы зависело не только то, как он будет жить дальше. От нее зависело, останется ли он в живых. И он соорудил настоящий танк. Изнутри были напаяны стальные пластины; над водительским местом с целью защитить водителя от выстрелов был приделан наклонный стальной козырек с прорезью для наблюдения за дорогой. В нескольких местах были бойницы для винтовок. Этому фургону не была страшна никакая атака. Остановить его мог разве что гранатомет «базука».

Машина была оснащена пистолетами системы «Магнум» сорок четвертого калибра и автоматами «Томпсон».

Но в этот вечер люди, едущие в фургоне, не собирались пользоваться всем этим. Задание было ерундовым.

Сидящий за рулем был, как большинство русских эмигрантов, таксистом. Он жил в Бостоне уже три года. За полгода до отъезда из Москвы его отобрали для работы в ультрасекретной организации. Сейчас он жил один в бедном пригороде Бостона и старался не общаться с другими людьми. Это было нормально для эмигрантской среды.

Его, как и человека в кожаной куртке, с которым он прежде не был знаком, забросили в Америку для секретной работы. Платили им очень хорошо, так как они обладали очень редким талантом: выполняли приказы беспрекословно и в случае надобности запросто могли убить.

Они проехали вверх по Массачусетс-авеню, пересекли Гарвардскую площадь и отыскали небольшую улочку Брэтти-стрит.

– Неплохо, – по-русски произнес мужчина с бакенбардами, с восхищением глядя на большой дом на Хиллард-стрит.

– Ну, откуда мне знать о секретных операциях? – протестующе говорил Элфрид Стоун. Чарли уже сходил к соседям и привел Пири. Теперь они сидели на кухне и разговаривали. – Я никогда не вмешивался в подобные дела.

Отец сидел, двигая солонку и перечницу по пластиковому кухонному столу, описывая геометрические фигуры вокруг стакана с водой и пластмассового пузырька с таблетками.

– Ты был помощником Лемана. Ты был советником Трумэна по вопросам национальной безопасности.

– О Боже… Мы занимались делами типа Инчхона, проблемами с Макартуром и китайскими коммунистами. Вот такими делами.

– И ты никогда не слышал о попытке спровоцировать переворот в Москве?

– Переворот? – Элфрид рассмеялся. – О, это заветная мечта Фостера Даллеса. Врага надо знать, иначе с ним трудно бороться. Это из «Гамлета», по-моему: «Мириться лучше с незнакомым злом, чем бегством ко знакомому стремиться».

– Значит, ты ничего не слышал о перевороте? Абсолютно ничего? Ни сплетен, ни мимолетных упоминаний в документах?

– Я не говорю, что не было никаких попыток. – Отец открутил крышечку с пузырька, вытряхнул таблетку индерола, бросил ее в рот и запил большим глотком воды.

– Да, я знаю, – сказал Чарли. – Мы, американцы, пару раз пытались сместить Сталина; затем, после Кубинского ракетного кризиса, мы хотели избавиться и от Хрущева. Конечно, я помню.

– Чарли, – сердито перебил его отец, – если ты хочешь сказать, что считаешь, что Уинтроп Леман, постоянный сотрудник Белого дома со времен Рузвельта, принимал участие в секретной работе по организации антисталинского переворота, то я не вижу в этом ничего странного. Я также не вижу в этом и ничего плохого. Сталин был опаснейшим тираном, это всем было известно.

– Вот именно, – сказал Чарли. – Ну, что плохого в заговоре с целью свержения самого страшного тирана двадцатого века?

– Правильно.

– Да, если бы дело было только в этом. Но за этим явно стояло что-то другое.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что подобную операцию не было бы необходимости держать сейчас в таком строжайшем секрете. Просто не было бы смысла. Хотя бы потому, что главные виновники уже давно мертвы.

– Ну, а каковы же твои соображения?

– Я считаю, что-то происходит именно сейчас. И происходящее настолько серьезно и секретно, что людей убивают только за то, что им известны жалкие крохи информации. – С минуту он посидел молча, глядя прямо перед собой, размышляя, не слишком ли много он сказал отцу. – А сейчас я хочу, чтобы ты мне кое о чем рассказал. Ты говорил, что поехал в Москву по просьбе Лемана… Но что же еще стояло за этим? Зачем ты поехал на самом деле? Ведь было же что-то еще, верно?

Элфрид Стоун сидел молча, его пальцы странно, как будто сами по себе, двигались по пластиковому кухонному столу.

– Почему ты испортил свою жизнь ради Уинтропа Лемана?

Отец улыбнулся странной улыбкой.

– У всех есть свои секреты, Чарли. Слушай, я хочу попросить тебя об одном одолжении. Ты расследуешь это все из-за меня. Я даже не могу выразить, что это для меня значит, – Чарли показалось, что в глазах старика блеснули слезы. – Но сейчас я хочу, чтобы ты оставил все это.

– Я не могу.

– Чарли, игра не стоит свеч.

– Это не игра.

– Да, черт побери, это не игра. Но почему ты настаиваешь? Зачем ты все это затеял?

– Я начал это дело потому, что мне поручили его в «Парнасе». Меня попросили разузнать все о завещании Ленина. Я и сейчас не знаю, почему они выбрали для этого именно меня.

– Ладно, раз уж ты так настаиваешь, я могу подсказать тебе, у кого ты мог бы получить информацию по этому делу. Тебе сможет помочь один из моих бывших студентов. Если кто-то об этом и знает, то это он. И если тебе нужен союзник, он сделает для тебя все возможное. Он из Совета по национальной безопасности и занимается сейчас примерно тем же, чем когда-то занимался я.

– Спасибо.

– Бывшие студенты очень любят делать одолжения своим старым учителям. Даже те, которые сделали себе карьеру не самым благородным путем. Это приносит им внутреннее удовлетворение их собственной персоной, – Элфрид сложил ладони домиком, сцепил пальцы и вывернул руки. Суставы затрещали. Вдруг он продолжил: – Слушай, Чарли, давай поедем на эти выходные в Мэн. Не думаю, чтобы поездка слишком утомила меня. А там я мог бы выздороветь в более приятной обстановке.

– В Мэн? – удивился Чарли. Отец говорил об их охотничьем домике на юге штата Мэн. Долгие годы, пока Чарли был ребенком, они обычно проводили там летние каникулы. Охотничий домик – это, конечно, слишком громкое название для такой развалюхи. Это было одним из самых любимых мест Чарли. Он вспомнил запах горящей древесины, которым пропахли все одеяла в хижине. Бывало, они проводили долгие часы за разговорами, ходили рыбачить, охотиться на уток. Днем, пока отец дремал в гамаке, Чарли любил носиться на моторке по озеру. А иногда он уходил один в горы неподалеку от домика и занимался своим любимым альпинизмом. В течение года отец был обычно замкнутым и неразговорчивым, а там, в сторожке, его как бы прорывало.

– Это было бы прекрасно, – сказал Чарли. – И там ты мне все расскажешь.

– Да.

– Все, что знаешь об этом деле?

– Да.

– Не держи это все в себе…

– Не буду. Дай мне только несколько дней. Я держал это все в себе столько лет, что несколько дней уже ничего не изменят.

– Ну, хотя бы намекни.

– Это касается тебя и меня… Нашего прошлого. Чарли, ты ведь знаешь, чем отличаются лис и гончая?

– Очередная метафора?

– Я тебе не говорил об этом раньше? Понимаешь, гончая бежит, чтобы заработать себе обед, а лис – чтобы спасти свою жизнь. Сейчас ты – гончий пес, но смотри, Чарли, не становись лисом. Обещаешь быть осторожным ради меня?

– Я не могу этого обещать, папа.

– Можешь. Не превращайся в лиса. Ты владеешь информацией, и в случае необходимости ты сможешь использовать ее. Ради меня, Чарли. Брось это ради меня, ладно? Позже ты поймешь, почему я так настаивал.

Чарли молчал. Прошло пять секунд, десять, двадцать. Затем он вздохнул и медленно сказал:

– Не нравится мне все это. Ну, ладно, обещаю бросить это дело.

– Спасибо. А сейчас мне нужна твоя помощь. Помоги мне найти этого негодного пса. – Он подошел к кухонной двери, ведущей в сад, и, открыв ее, позвал Пири. – Он почему-то любит оставаться вечером на улице. Это странно, большинство собак предпочитают быть в доме.

Двое мужчин, отец и сын, стояли на заднем крыльце.

– Все, что я делал, – тихо произнес Чарли, – я делал ради тебя, папа.

Мелодично позвякивая ошейником, подбежал Пири.

– Я знаю… – Элфрид Стоун почесал собаку за ухом. – Это… я не… – В его голосе послышались слезы, и он, устыдившись, наклонился еще ниже. Минутку спустя, когда старик был уже в состоянии говорить, он произнес: – Я очень высоко это ценю, Чарли.

В начале второго ночи русский в кожаной куртке, каждые пять минут выходивший на Хиллард-стрит, увидел, что в доме Элфрида Стоуна погасили свет.

– Давай быстрее, – по-русски сказал он напарнику, сидевшему в кабине бронированного фургона. – Пора.

Бородатый вылез из машины, подошел к задней двери и достал оттуда небольшую сумку, в которой среди прочих инструментов лежали большие кусачки, тяжелые черные кожаные перчатки и стеклорез. Они обошли дом с тыла и уверенной походкой, как будто они были жителями Кэмбриджа, идущими домой после затянувшейся вечеринки, подошли к нему.

Электрический распределительный щит находился именно в том месте, которое указывалось в инструкции, сразу за углом. Бородатый, надев кожаные перчатки, ослабил три болта и вытащил кабель, отключив этим электричество во всем доме. Затем он кусачками перерезал телефонный провод.

Тем временем его напарник попробовал открыть кухонное окно, но оно оказалось заперто. Тогда он приклеил присоску к стеклу и очертил стеклорезом круг. Затем он быстро, но сильно постучал по окну, и круг вывалился, но не упал на пол кухни, поддерживаемый присоской. Вынув его, русский просунул руку в дыру и, отперев изнутри защелку, распахнул окно.

Спустя три минуты двое мужчин практически бесшумно проникли в дом.

Чарли долго не мог заснуть. Он вдруг понял, что просто никак не может оставить это дело, слишком много вопросов осталось без ответа.

Он лежал в кровати без сна, глядя на паутинообразные трещины на потолке, которые много раз рассматривал ребенком. Вдруг до него донесся глухой стук. Откуда это? Снизу? Или что-то упало на улице? Ночью звуки очень обманчивы. Может, это стукнуло ставней?

Затем послышался лай Пири. Это было странно – он никогда не лаял по ночам.

Стоун перевернулся в постели, чтобы посмотреть на табло электронных часов. Сначала ему показалось, что их нет на месте, но потом он понял, что они там, на столе. Просто циферблат почему-то не светится. Может, он случайно отключил их? Чарли сел на кровати и нажал кнопку настольной лампы. Она не зажглась. Должно быть, отключили электроэнергию.

Телефон стоял в холле. Чарли вышел из спальни и пошел к старому бежевому телефонному аппарату. Надо позвонить в компанию по электрообеспечению. Видимо, где-то на линии поломка. Иногда бывает, что машина врежется в столб, провод порвется – и все. Чарли поднял трубку. Никаких гудков.

Тут Стоун услышал странный, нечеловеческий звук и понял, что то скулит собака.

Внизу явно кто-то был.

Он медленно повернулся, чтобы вернуться в спальню за шлепанцами и затем спуститься вниз, посмотреть, что там происходит.

И тут…

На его дороге стоял какой-то крупный бородатый мужчина, он медленно шел на Чарли. И что-то в нем показалось Стоуну удивительно знакомым, отчего кровь застыла в его жилах.

Он резко повернулся к незнакомцу лицом.

– Какого черта! – вскричал он и, одним прыжком подскочив к непрошеному гостю, схватил его за руку и сильно дернул вверх. Тот снизу ударил Чарли в живот. Стоун – он был выше – хотел повалить бородатого на пол, но тот оказался сильнее, чем ожидал Чарли. Сделав резкий выпад, он сильно ударил Стоуна кулаком по лицу, отчего тот отлетел назад. Налетев спиной на стену, он вдруг заметил под курткой у незнакомца пистолет в кобуре. Чарли опять бросился на взломщика. Он был в своем доме, он защищал себя и отца, поэтому Чарли почувствовал в себе огромную силу. Он уперся ладонью в подбородок бородатого и с огромной силой оттолкнул его назад. Тот влетел в высокое зеркало, висевшее в холле. На пол с грохотом и звоном каскадом посыпались осколки. Чарли опять бросился на него и тут почувствовал, как что-то острое вонзилось ему в спину.

Он повернулся. Позади него стоял еще один человек. Силы стали неравными. Поворачиваясь, Чарли увидел, чем был сделан укол: в руке у мужчины был шприц для внутривенных впрыскиваний.

В конце коридора послышался крик. Открыв дверь своей спальни, отец хриплым голосом в ужасе звал Чарли.

– Уходи! – закричал ему сын. – Запрись в спальне! – Он опять повернулся к бородатому и, нанося следующий удар, почувствовал, что его обволакивает туман, руки перестают слушаться. Кулаки разжались, и Чарли потерял равновесие. Ему показалось, что он падал целую вечность, а затем все померкло…

Звонок. Первое, что услышал Стоун, был длинный и назойливый, невероятно громкий и резкий звонок. Голова раскалывалась, казалось, она распухла. Чарли ощутил под щекой что-то жесткое и шершавое. Ковер. Он лежал на полу, на восточном ковре в отцовском кабинете. Свет был ослепительно ярким. Уже наступило утро.

Звонили в дверь. Звук был какой-то сердитый. Чарли попытался подняться, но почувствовал страшную тошноту и головокружение. Это было мучительно, но он должен был прекратить этот ужасный звон.

Стоун ухватился за край письменного стола и, держась за него, медленно подтянулся.

Он смотрел и не верил своим глазам. Кровь остановилась в жилах, сердце взорвалось.

Это был его отец.

Этого не может быть… Этого не может быть… Это какой-то страшный, невероятный бред. Я все еще сплю, мне снится что-то ужасное, нереальнее.

Кровь была повсюду: липкие застывшие лужи человеческой крови на столе, на бумаге, на книгах. Похожая на пролитую красную краску кровь покрывала пижаму отца. Все его тело было исполосовано глубокими порезами и ранами от кинжала: грудь, горло, голова, лицо.

– Нет, нет, нет, – простонал Стоун. – О Боже, нет… О Боже, нет, – он стонал, остолбенев от ужаса.

Его отец был убит. Зарезан. Элфрид Стоун лежал, раскинувшись в кресле у письменного стола. Изуродованное лицо было закинуто назад. Боже, он весь изрезан! Он стал жертвой нападения какого-то сумасшедшего.

Тут Чарли заметил, что в одной из ран в боку отца торчит длинный нож с черной рукояткой. Это был кухонный нож из кухни отца; один из тех, которые Чарли наточил только накануне вечером.

Стоун с трудом приблизился к телу, из его горла вырвался страшный низкий крик горя. О нет, он спасет его! Он воскресит его! Это еще возможно, еще не все потеряно… Это возможно! Он спасет, он оживит…

– О Боже, о Боже, – хрипел Чарли. Задыхаясь, он схватился за руку отца.

Звонок в дверь прекратился, но через минуту послышался какой-то страшный глухой удар.

Но смотреть, что там был за шум, времени не было. Ему надо спасать жизнь отца. Он должен, он обязан спасти его.

Где-то внизу, уже в доме, послышались голоса. Какие-то люди что-то кричали. Чарли услышал, что его зовут, но он не мог откликнуться сейчас. У него не было времени. Совершенно не было времени.

Он взял в руки безжизненную изуродованную голову отца, который, казалось, хотел закричать, сказать сыну: «Нет, нет, оставь меня в покое, не трогай меня».

Но его голосовые связки не могли больше издать ни звука.

Сквозь шторы отцовского кабинета Чарли заметил мелькание синих ламп. Полиция. Их надо бы впустить, но у него нет времени.

«У меня нет времени! – хотел крикнуть он. – Я должен спасти его!»

– Откройте, полиция! – послышался за дверью громкий голос.

«Они пришли сюда не для того, чтобы помочь тебе, – сработало что-то в мозгу Чарли. – Уходи. Они пришли не для того, чтобы спасти твоего отца. Убегай отсюда».

Он должен спастись. Он должен спастись ради отца. Он просто обязан спастись.