Текст книги "Одна отвергнутая ночь (ЛП)"

Автор книги: Джоди Эллен Малпас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

Глава 4

Возвращаясь с работы следующим вечером, по пути делаю пару остановок, чтобы увидеть свои любимые места. Как всегда отвлечение помогает, но когда я останавливаюсь у уличного ларька, чтобы купить бутылку воды, фотография на обложке газеты возвращает меня к самому началу страданий. Он дал это интервью недели назад. Почему его напечатали только сейчас? Пульс учащается по мере того, как я впитываю фотографию красивого мужчины, украшающую обложку газеты. И вот, когда я читаю заголовок, он уже безжалостно грохочет:

«Самый завидный лондонский холостяк открывает

самый эксклюзивный ночной клуб Лондона».

Я осторожно беру газету и пялюсь на слова, а в голове вспыхивают воспоминания того счастливого момента, когда он признал свои чувства и, казалось, был готов перестать избегать их. Он ведь сказал той наглой журналистке подобрать другой заголовок. Она, должно быть, наслаждалась новостью о том, что Миллер Харт практически холостяк. Боль внутри сейчас слишком сильная, а чтение статьи только распалит ее, так что я заставляю себя вернуть газету на прилавок, забыв купить воду, из-за которой остановилась.

Он все так же повсюду. Я бесцельно рассматриваю тротуар, пытаясь понять, куда идти дальше. В своем забытьи выхожу на дорогу, мне просигналил проезжающий мимо автомобиль, только я даже не вздрагиваю. Если бы та машина меня сбила, я бы ничего не почувствовала.

Она замедляется и останавливается в нескольких шагах от меня. «Лексус» незнаком, чего нельзя сказать о номерах автомобиля. Две буквы. Всего две.

У.А.

Дверца со стороны водителя открывается, и из машины, салютуя мне шляпой, выходит незнакомый мужчина, поспешно обходит лексус и открывает заднюю дверцу, удерживая ее и жестом приглашая меня в машину. Отказаться было бы глупо. Он найдет меня, неважно, где я буду скрываться, так что я осторожно подхожу и сажусь в машину, опустив взгляд и изо всех сил стараясь сдержать слезы. Нет нужды огладываться, проверяя, одна ли я. Знаю, что нет. Я почувствовала силу, которую он источает, еще снаружи. Теперь, когда я в зоне его досягаемости, она осязаема.

– Здравствуй, Оливия, – голос Уильяма звучит именно так, каким я его запомнила. Мягкий. Успокаивающий.

Опускаю голову. Я к этому не готова.

– Ты могла бы быть, по крайней мере, достаточно вежливой, посмотреть на меня и на этот раз поздороваться. Той ночью в отеле ты чертовски спешила.

Медленно перевожу взгляд и впитываю каждую утонченную черту Уильяма Андерсона, что пробуждает далекие воспоминания, которые я годами прятала на задворках сознания.

– Как же насчет твоего поведения и манер? – бросаю коротко, смотря прямо в его искрящиеся серые глаза. Они, кажется, стали еще более сияющими, голова, полная седых волос, сделала его глаза похожими на расплавленный металл.

Он улыбается и тянется, сжимая в своей лапе мою маленькую руку.

– Я был бы разочарован, если б ты не бросила в мою сторону какую-нибудь маленькую колкость.

Его прикосновение такое же успокаивающее, как и дружелюбное лицо. Не хочу, чтобы так было, но так есть.

– А я ненавижу тебя разочаровывать, – вздыхаю. Дверца рядом со мной захлопывается, и водитель оказывается на своем месте, отъезжая от тротуара. – Куда ты меня везешь?

– На ужин, Оливия. Кажется, нам есть о чем поговорить, – он тянет мою руку, поднося ко рту, и целует костяшки пальцев, прежде чем вернуть ее обратно на мои колени. – Сходства невероятны, – говорит он тихо.

– Не смей, – рычу я, отворачиваясь к окну. – Если это все, о чем ты хочешь поговорить, я лучше деликатно отклоню твое приглашение на ужин.

– Хотел бы я, чтобы это было единственной темой для разговора, – отвечает он серьезно. – Но определенный богатый молодой джентльмен стоит выше в списке причин моей озабоченности, Оливия.

Я медленно закрываю глаза, и, если бы это было возможно, закрыла бы и уши. Не хочу слышать то, что должен сказать Уильям.

– Твое беспокойство необязательно.

– Это решать только мне. Я не стану молча сидеть и смотреть, как тебя затягивают в мир, которому ты не принадлежишь. Я долго и упорно боролся за то, чтобы оградить тебя от него, Оливия, – он тянется и костяшками пальцев проводит по моей щеке, пристально меня разглядывая. – Я этого не допущу.

– Ты ничего не сможешь сделать, – меня уже тошнит от людей, думающих, будто они знают, что для меня лучше. Я хозяйка своей судьбы, рассуждаю как идиотка. Берусь за ручку дверцы, когда машина останавливается на красный свет, готовая выскочить и бежать. Только действую не слишком быстро. Дверца не подчиняется, и Уильям уже крепко держит меня за руку.

– Ты остаешься в машине, Оливия, – заверят Уильям строго, когда машина трогается с места. – Сегодня я не в настроении для твоих выходок. Ты совершенно точно дочь своей матери.

Я сбрасываю его руку и откидываюсь на мягкую кожу сиденья.

– Пожалуйста, не говори о ней.

– Значит, отвращение не прошло?

Бросаю голодный взгляд на бывшего сутенера своей матери.

– С чего бы? Она предпочла твой мрачный мир своей дочери.

– Ты хочешь выбрать еще более мрачный, – констатирует он.

Я закрываю рот, сердце теперь стучит в два раза быстрее.

– Я ничего не выбираю, – шепчу. – Никогда больше с ним не увижусь.

Он тепло мне улыбается, едва заметно качая головой:

– Кого ты пытаешься убедить? – спрашивает, и возможно, не зря. Я слышала себя. В словах нет уверенности. – Я здесь, чтобы помочь тебе, Оливия.

– Мне не нужна твоя помощь.

– Уверяю тебя, нужна. Больше, чем семь лет назад, – говорит он резко, почти холодно, заставляя меня ощутить холод. Я помню мрачный мир Уильяма. Вряд ли сейчас его помощь нужнее, чем тогда.

Он отворачивается от меня, достает из внутреннего кармана телефон, нажимает несколько кнопок, после чего подносит его к уху.

– Отмени все встречи до конца вечера, – распоряжается он, а потом разъединяется и убирает телефон обратно в пиджак. Остаток пути он смотрит прямо перед собой, оставив меня мучиться вопросом, что же будет после ужина. Знаю, что услышу вещи, о которых слышать не хочу, и понимаю: я не в силах ничего сделать, чтобы это прекратить.

Водитель останавливается у небольшого ресторанчика и открывает для меня дверцу. Уильям кивает, давая молчаливый знак выходить, и я слушаюсь без промедления, потому что знаю: протесты меня ни к чему не приведут. Улыбаясь водителю, я жду, когда Уильям присоединится ко мне, а потом смотрю, как он застегивает пуговицы пиджака, после чего кладет руку мне на спину, направляя вперед. Двери ресторана открываются перед нами, и Уильям приветствует практически каждого, мимо кого мы проходим. Его влияние на других посетителей и обслуживающий персонал велико. Он улыбается и кивает все время, пока мы не оказываемся за уединенным столиком в конце зала, вдали от любопытных глаз и ушей. Сообразительный официант передает мне карту вин, и я благодарно улыбаюсь, занимая место.

– Она будет воду, – распоряжается Уильям. – И как обычно для меня, – ни пожалуйста, ни спасибо тебе. – Рекомендую ризотто, – улыбается мне мужчина напротив.

– Я не голодна, – желудок сжался в узел, коктейль нервов и злости. Я, наверное, не смогу есть.

– Ты на грани истощения, Оливия. Прошу, доставь мне удовольствие наблюдать, как ты ешь потрясающую еду.

– Мне хватает бабушки, зудящей по поводу моего веса. Твои занудства мне не нужны, – я кладу на стол меню и беру только что наполненный водой стакан.

– Как поживает неподражаемая Жозефина? – принимая от официанта бокал с темной жидкостью, спрашивает он.

Она не была такой неподражаемой, когда Уильям отослал меня обратно к ней. Я пару раз упоминала о ней во времена своих безрассудных припадков, но была слишком ослеплена поисками прошлого, чтобы вдаваться в подробности их знакомства.

– Ты знал ее? – ну вот, теперь я снова любопытничаю, а я ненавижу быть любопытной.

Он смеется, и этот звук приятен – ровный и светлый.

– Я никогда ее не забуду. Она всегда звонила в первую очередь мне, когда Грейси выделывала этот свой трюк с исчезновением.

При упоминании имени моей матери желчь разливается внутри, но услышав про бабушку, внутри я улыбаюсь. Она бесстрашная, ни капли никого не боится, и я точно знаю, Уильям не стал бы исключением. Его изумленный тон в разговоре о Нан тому подтверждение.

– Она в порядке, – отвечаю я.

– Все такая же пылкая? – спрашивает он с легкой улыбкой на губах.

– Больше, чем когда-либо, – отвечаю я. – Но ей не было так же хорошо, когда ты привез меня домой в ту ночь семь лет назад.

– Знаю, – понимающе кивает он. – Ты была нужна ей.

Сожаление накатывает, и я рассыпаюсь под его тяжестью; хотела бы я изменить свою реакцию на мамин дневник и бабушкино горе.

– Мы через это прошли. И она по-прежнему сильная.

Он улыбается. Открыто.

– Никто никогда не заставлял меня дрожать от страха, Оливия. Только твоя бабушка. – Мысль о Уильяме, дрожащем от страха, просто нелепа. – Но глубоко внутри она понимала, что я был не в силах контролировать Грейси больше, чем она или твой дедушка.

Уильям откидывается на спинку стула и заказывает два ризотто, как только официант появляется у столика.

– Почему? – спрашиваю я, как только официант вновь убегает. Вопрос, который мне следовало задать годы тому. Тогда мне стоило задать много вопросов.

– Почему что?

– Почему моя мама была такой? Почему ее нельзя было контролировать?

Уильям заметно ерзает на стуле, явно ощутив от моего вопроса дискомфорт, и взгляд серых глаз избегает меня.

– Я старался, Оливия.

Хмурюсь на него через стол, странно видеть столь преуспевающего мужчину таким неуверенным в себе.

– Что?

Он вздыхает и ставит локти на стол.

– Мне следовало быстрее отослать ее. Так же, как я поступил, когда понял, кто ты.

– С чего бы тебе было ее отсылать?

– Потому что она любила меня, – он следит со своего места за моей реакцией, только многого ему не увидеть, потому что шок погружает меня в темноту. Мама любила своего сутенера? Тогда какого дьявола она пропустила через себя весь город? Почему… Осознание приходит быстро, останавливая внутри поток вопросов.

– Ты ее не любил, – шепчу я.

– Я любил твою маму как сумасшедший, Оливия.

– Тогда, почему… – прижимаюсь к спинке стула. – Она тебя наказывала.

– Изо дня в день, – вздыхает он. – Каждый гребаный день.

Не этого я ожидала. Вообще ничего не понимаю.

– Если вы любили друг друга, тогда почему не были вместе?

– Она хотела, чтобы я делал вещи, которые делать просто не мог.

– Или не хотел.

– Нет, не мог. У меня были обязательства. Я не мог просто бросить своих девочек и позволить им попасть в руки какого-нибудь аморального ублюдка.

– Поэтому ты бросил мою маму.

– И позволил ей попасть в руки аморального ублюдка.

Я выдыхаю, глазами пробегаюсь по слабоосвещенному залу ресторана, пытаясь осмыслить только что услышанное.

– Ты знал. Я искала ответы, а ты все это время знал?

Его губы поджимаются, а ноздри раздуваются:

– Тебе не нужны были гадкие подробности. Ты ведь была молоденькой девочкой.

– Как ты мог позволить ей вот так уйти?

– Я держал ее рядом с собой годами, Оливия. Позволить ей потеряться в моем мире было чудовищной ошибкой. Я просто был рядом и смотрел, как мужчины утопают в ее красоте и душе, падают к ее ногам. Каждый гребаный день эта картина вырывала мне сердце, и она знала об этом. Я больше не мог этого выносить.

– И поэтому ты ее выгнал.

– Как бы я хотел не делать этого…

Проглатываю ком в горле. Все, что сейчас сказал Уильям, может заполнить огромную дыру в моем прошлом, но не заполнит дыру в сердце. Несмотря на его рассказ о ее мучительной любви, она все же бросила свою дочь. Что бы он ни сказал, этот поступок правильным не станет. Смотрю на зрелого, приятного мужчину, которого любила моя мать, и, с ума сойти, я могу это оценить. Еще более невероятно то, что я последовала за мамой, пытаясь понять ее мысли. Забрала ее дневник и отыскивала тех мужчин, о которых она писала, отчаянно пытаясь понять, что она нашла такого привлекательного. А вместо этого я нашла утешение в ее сутенере. За то короткое время, что я провела с Уильямом, я видела отзывчивого, заботливого мужчину, которого быстро полюбила, мужчину, который обо мне заботился. Не было ни желания, ни физического влечения, но я точно могу утверждать, что чувствовала любовь к этому мужчине.

– Как ты мог не понять, кто я? – задаю я вопрос. Я выживала целую неделю, пока Уильям не выяснил это. Помню его лицо, это осознание… Злость. Я знаю, что пугающе похожа на свою мать. Как же он этого не увидел?

Он делает глубокий, почти срывающийся вдох.

– Когда ты появилась, прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как я видел Грейси. Сходство было поразительным, я был так ослеплен этим, что не прекращал просчитывать вероятность. Когда же прекратил, сроки не сходились, – его брови взлетают в обвиняющем жесте. – Не то имя, не тот возраст.

Отвожу взгляд, пристыженная. Кое-чему лучше оставаться в прошлом, и маме в том числе.

– Спасибо, – шепчу тихо, когда на столе появляется наше ризотто.

Уильям позволяет официанту посуетиться пару секунд, прежде чем махнуть рукой, молчаливо приказывая исчезнуть.

– За что?

– За то, что отправил меня обратно к Нан, – я смотрю на него, а он тянется через стол и берет мою руку. – За то, что помог мне и ничего не рассказал бабушке, – так все и сработало. Угроза Миллера нанести визит бабуле пугала меня, как ничто другое, потому что это бы ее довело. Она была в ужасно темном месте. Как только дело коснулось Нан, я убежала, скрываясь от жестокой реальности, которую представлял дневник мамы. Не могла добавить себя в список ее горестей. Не после того, через что ей пришлось пройти со своей дочерью, а потом и мужем. – Но я читала ее дневник, – позволяю словам сорваться с губ в секунду недоумения. – Именно так я тебя тогда нашла.

– Маленькая черная книжка в кожаном переплете? – спрашивает он с чувством обиды в голосе.

– Да, – меня волнует то, что он понимает, о чем я говорю. – Ты знаешь о нем?

– Конечно, знаю, – челюсть Уильяма заметно напрягается, заставляя меня вжаться в стул. – Она была достаточно добра, оставив его на моем столе, я прочел его однажды ночью.

– О-о-о, – я беру вилку и начинаю ковырять ею рисовое блюдо, хотя и не голодна – что угодно, лишь бы избежать той невероятной горечи, которую источает Уильям.

– Твоя мать могла быть жестокой, Оливия.

Киваю, цель маленькой черной книжки вдруг становится очень ясной. Она и правда испытывала удовольствие, исписывая все те страницы, описывая многочисленные встречи с невероятным количеством мужчин, в мельчайших подробностях. Но не потому что ей нравилось это делать. А может и нравилось. Кто знает? Главной целью было помучить Уильяма. Удовольствие ей доставляло знание о той боли и злости, которую она причиняла мужчине, которого любила.

– В любом случае, – вздыхает он, – все это в прошлом…

Мне смешно от его обиды:

– Для тебя, возможно! Для меня это вопрос каждого дня, почему она меня бросила.

– Не мучай себя, Оливия.

– Ну, этим я и занимаюсь! – меня бесит от того, как он может переступать через мою потерю с такой легкостью. Пыталась убедить себя, что не было обстоятельств, в которых ей было бы легче просто исчезнуть, чем встретиться лицом к лицу с жестокой реальностью. История мучительной любви не делает ситуацию лучше, ровно как не заставляет меня понять.

– Успокойся, – Уильям наклоняется и успокаивающе поглаживает мою руку, но я ее убираю. Меня бесит так много всего в моей жизни, и я чувствую, что все это мне неподвластно.

– Я спокойна! – кричу, отчего Уильям отстраняется на стуле с выражением злобы на своем дружелюбном лице. – Я спокойна, – опять начинаю ковыряться в ризотто. – Думаешь, она жива?

Резкий вздох мужчины передо мной полон боли.

– Я… – он ерзает на стуле, избегая моего взгляда. – Я…

– Просто скажи мне, – продолжаю спокойно, а в голове вопрос, почему мне вообще есть до этого дело. Она в любом случае мертва для меня.

– Я не знаю, – Уильям берет вилку и ковыряется в своей тарелке. – Грейси с ее способностью сводить мужчин с ума от ярости и похоти могла довести кого-то и до убийства. Поверь мне, я знаю, – он бросает вилку, разговор явно отбил у него весь аппетит. Я вторю ему и делаю то же самое.

– Кажется, она была еще той головной болью, – говорю, потому что просто не знаю, что еще сказать.

– Ты даже не представляешь, – отвечает он с улыбкой, как будто задумавшись. – Как бы то ни было, вернемся в теме нашего разговора, – он быстро отключает воспоминания и возвращает свою деловитость, так что я представляю себе, как именно все происходило годы назад с моей матерью. Даже разговоры о ней вызывают чувство беззащитности в этом безжалостном, сильном мужчине. – Миллер Харт.

– Что с ним? – выпячиваю подбородок с таким видом, как будто он не важен.

– Откуда ты его знаешь?

– Откуда ты его знаешь? – у меня есть предположения, но мне еще более любопытно после туманных объяснений Миллера. Все эти предупреждения и забота. К чему?

– Он испорчен.

– Это не ответ на мой вопрос.

Уильям наклоняется вперед, и я отстраняюсь, осмотрительно.

– Этот мужчина живет в мрачном мире, Оливия. Мрачнее, чем мой. Он играет с дьяволом.

Я с трудом сглатываю, боль пропитывает сердце. Слова не идут, и даже если бы пришли, я б не произнесла их онемевшими губами.

– Я знаю, чем он занимается, и как он этим занимается, – продолжает Уильям, – он не зря прослыл самым скандально известным мужским эскортом Лондона, Оливия. Я слишком сильно старался держать тебя подальше от своих дел, а теперь наблюдаю, как ты слепо ныряешь в мрачный мир Миллера Харта. Я живу в этом мире уже очень долгое время. Осталось не так много вещей, мне неизвестных, если они вообще остались, и я знаю, что… – он замолкает, оставляя между ними нежеланную, затянувшуюся тишину. – Он сломает тебя.

Вздрагиваю от его холодного заявления. Я отчаянно хочу сказать ему, что Миллер не давал мне ничего, кроме нежности… До той ночи в отеле. Ночи, когда Уильям увидел меня, убегающей оттуда, где Миллер привязал меня к перекладине балдахина и обращался со мной, как с любой из своих клиенток. До сих пор я не была уверена, что хуже – его холодное безразличие той ночью или то, как его умелые пальцы и язык заставили меня кончать в тонкой агонии.

– Благодарю за краткое экстренное предупреждение, – единственные слова, которые я смогла протолкнуть через боль.

– Ты дочь своей матери, Оливия.

– Не смей так говорить! – кричу, заставляя Уильяма дернуться. И все же, он не отвечает тем же. Он просто делает глоток своего напитка и ждет, когда я успокоюсь. – Я нисколько не похожа на маму. Она бросила свою дочь ради мужчины, который ее не хотел.

Он наклоняется вперед, взгляд серых глаз пылает:

– Отношения между мной и Грейси Тейлор были невозможны. Ты даже на секунду не задумалась, не пытался ли я сделать так, как было лучше для нее. Или для тебя.

Меня застает врасплох несвойственное Уильяму проявление злости. Я никогда не видела от него ничего, кроме идеальной собранности.

Он делает еще один глоток перед тем, как продолжить:

– И отношения между тобой и Миллером Хартом также невозможны.

– Я знаю, – шепчу, чувствуя, как на глаза наворачиваются эти проклятые слезы. – Уже знаю.

– Я рад, но знать о том, что для тебя плохо, не значит перестать желать это. Гнаться за ним. Я был плохим вариантом для Грейс, и все же она не сдавалась.

– Ты перестанешь нас с ней сравнивать, Уильям? – качаю головой, не в силах больше слушать леденящую, жестокую правду. – Мне правда пора домой. Бабушка будет волноваться.

– Так позвони ей, – он кивает на мою сумку. – Я наслаждаюсь компанией, и мы еще не заказали десерт и кофе.

– Телефон сломан, – идеальное оправдание для побега. Заставляю себя встать, поднимая с пола позади себя сумку. – Спасибо за ужин.

– Не слышу благодарности в твоем голосе, Оливия. Как же мне за тобой присматривать?

Его вопрос меня беспокоит:

– С чего бы это?

– Удостовериться в твоей безопасности.

– От чего?

– От Миллера Харта.

Закатываю глаза, забыв в который раз, с кем я имею дело.

– Я просто прекрасно справлялась без твоего надсмотра, Уильям. Думаю, у меня все хорошо, – отворачиваюсь и ухожу от него, молясь, чтобы это была последняя наша встреча. Прошедший ужин, хоть и поучительный, вернул слишком сильную боль. Попадая в мое уже кровоточащее сердце, она может оказаться последним гвоздем в крышку моего гроба.

– Ты не выживешь с Миллером Хартом в твоей жизни, Оливия.

Торможу конверсами, его заявление льдом покрывает мои вены. Силюсь не смотреть на него, боясь того выражения лица, с которым могу столкнуться. Его нет в моей жизни, говорю сама себе, слышу звук отодвигаемого стула и медленных шагов, но продолжаю смотреть вперед до тех пор, пока Уильям не обходит меня и не смотрит вниз на мой жалостливый силуэт.

– Я с первого взгляда вижу, когда девушка попалась в сети мужчины, Оливия. Видел это в твоей матери и вижу в тебе, – он кладет палец мне на подбородок и приподнимает мое лицо. Тень понимания есть в его серых глазах. – Я вижу, что тебе больно, и ты злишься, а эти две составляющие могут привести тебя к глупым поступкам. То, как он ведет дела, сомнительно, в лучшем случае. И тебе следует знать, что он уехал в Мадрид на пару дней, – Уильям одаривает меня красноречивым взглядом, побуждая задать вопрос. Мне это не нужно. Он с клиенткой.

– Я благоразумная девушка, – бормочу сухо. Слышу в собственном голосе неуверенность. Верю в свои силы меньше, чем Уильям, хотя знаю, что все сказанное – холодная, жестокая правда. Он справедливо волнуется. – Я в состоянии о себе позаботиться.

Он прижимается губами к моему лбу и вздыхает сквозь нежный поцелуй.

– Тебе нужно больше, чем просто слова, Оливия, – Уильям снимает с моего плеча сумку и ведет меня прочь из ресторана. – Я отвезу тебя домой.

– Я хочу прогуляться, – возражаю, высвобождаясь из его рук.

– Будь благоразумной, Оливия, уже поздно и темно, – он направляет меня увереннее, чем прежде. – В любом случае, мы остановимся у магазина и заменим твой телефон.

– Я сама могу купить себе телефон, – артачусь я.

– Может и так, но я хотел бы купить его тебе в качестве подарка. – Он предостерегающе изгибает брови, серые глаза темнеют, как только я открываю рот, чтобы возразить. – Подарка, который ты примешь.

Я больше не спорю. Хочу просто поехать домой и попытаться переварить то, что сказал и не сказал Уильям, так что я позволяю ему увести себя из ресторана, усадить в свою машину, не сказав при этом ни слова.

После остановки у магазина и покупки мне айфона последней модели водитель Уильяма отвозит меня домой, учтя мою просьбу остановиться за углом так, чтобы Нан не могла увидеть незнакомую машину и меня, выходящей из автомобиля.

– Убедись, что зарядила его, – распоряжается Уильям, закрывая коробку крышкой. – У меня есть номер, и я забил в него свой.

– С какой целью? – спрашиваю я, раздраженная его посягательством на мою жизнь.

– Банальное успокоение души, – он передает мне коробку и кивком головы указывает на дверь, приказывая убираться. – Я бы сказал тебе передать Жозефине мои наилучшие пожелания, но сомневаюсь, что она их оценит.

– Без сомнений, – я выбираюсь из машины и поворачиваюсь, чтобы захлопнуть дверцу. Окошко опускается, и мне приходится снова лицезреть Уильяма. Блеск в серых глазах, крупная фигура расслаблена, выделяя торс. Он несомненно походит на сорокалетнего мужчину. – Бабуля, наверное, ударила бы по твоей шикарной машине бейсбольной битой.

Он запрокидывает голову от смеха, заставляя и меня саму едва заметно улыбнуться.

– Могу себе представить. Я искренне рад, что она вернулась к себе прежней, – Уильям удерживает улыбку на какие-то секунды, после чего она угасает, заставляя погаснуть и мою. – Просто запомни одно, Оливия.

Я почти не хочу спрашивать, что именно, да мне это и не нужно, потому что он делает вдох, чтобы продолжить, очевидно, заметив мою неуверенность. Он скажет, хочу я это слышать, или нет.

– Твое тело инстинктивно узнает опасность. Если почувствуешь, как волосы встают дыбом, плечи напрягаются, или просто дрожь внутри – беги, – окошко закрывается, и серьезное выражение Уильяма исчезает из виду, оставляя меня палиться на тротуар, ощутив поразительный эффект от этих ледяных слов.