Текст книги "Одна отвергнутая ночь (ЛП)"
Автор книги: Джоди Эллен Малпас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)
Он кивает.
– Значит, со мной нет ничего особенного, – говорю обиженно. Мне обидно.
– Готов поклясться в обратном, – возражает он, и я уже хочу поспорить, но он закрывает мне рот своими потрясающими губами, лениво лаская языком. Мысли спутались, и я напрочь забываю, что собиралась сказать. – С тобой есть что-то очень особенное, Оливия.
– Что? – спрашиваю, наслаждаясь его вниманием.
– Ты вызываешь во мне те же невероятные чувства, что я, уверен, вызываю в тебе – что-то, что никогда никому не удавалось и никогда не удастся. У меня был секс с женщинами. Но ни одна встреча не заставляла сердце биться так быстро.
– Ты сказал, это было приятно, – напоминаю, оставаясь приклеенной к нему. – Я не получила ни грамма удовольствия, когда ты обладал мной вот так. А ты? – я абсолютно точно помню, что он кончил.
– Я не чувствовал ничего, кроме стыда до, во время и после.
– Почему?
– Потому что, клянусь собственной жизнью, я бы никогда не запачкал тебя своими грязными прикосновениями.
– Тогда почему ты не остановился?
– Какое-то помутнение сознания, – он отстраняется от моих губ и ерзает, чувствуя себя неуютно. – Когда включается эта лампочка, я не вижу ничего, кроме собственной цели.
– Как от такого женщины получают удовлетворение?
– Они меня желают, а я недоступен. Каждый человек хочет то, что получить не может. – он смотрит на меня внимательно, почти опасливо.
Я разрываю наш зрительный контакт, пытаясь все это осмыслить, но Миллер прерывает ход моих мыслей:
– Тебе известна статистика женских оргазмов, полученных во время вагинального секса?
Поднимаю глаза:
– Нет.
– Это случается безумно редко. Все женщины, которых я трахаю, кончают, когда я внутри них. Мне даже не приходится стараться. Это делает меня талантливым. И востребованным.
Я зависла в тишине, пораженная его прямотой. Он выкладывает все это так, как будто тяжкий груз. Может, так и есть. А еще это изнуряет. Мое бедное невинное сознание сходит с ума и останавливается только на одной маленькой детали. Мой оргазм в номере отеля. Я этого не искала. Меня как будто вырвали из собственного тела. Оно жило собственной жизнью… а потом в потоке мыслей мелькнуло еще кое-что.
– Тебе тогда пришлось мне помочь, – выдыхаю, вспоминая ощущения такой беспомощности и потерянности. – Ты использовал пальцы.
Он хмурится:
– Это делает тебя еще более особенной.
– Я подпортила твою безупречную репутацию.
Он улыбается мне, заставляя тем самым и меня улыбнуться. Это смешно, разделять его веселье, только выбор невелик.
– Высокомерие действительно уродливая эмоция, – шепчет он.
Мои глаза распахиваются:
– Это ты мне говоришь? – усмехаюсь я.
Он пожимает плечами.
– Я могла бы продать историю, – заявляю серьезно и вижу, как его едва заметная улыбка перерастает в редкую, широкую, которую так обожаю. – Самый скандально известный мужской эскорт Лондона раздаривает свое прикосновение, – остаюсь серьезной, наблюдая, как в его глазах продолжают плясать искорки, а губы подрагивают.
– Во сколько мне обойдется твое молчание? – спрашивает он.
Смотрю в потолок и хмурюсь, делая вид, что старательно что-то подсчитываю, хотя на самом деле точно знаю, что собираюсь сказать.
– Пожизненное преклонение.
– Надеюсь, ты подразумеваешь преклонение от меня, – наши губы соприкасаются.
– Исключительно. Ты задолжал мне тысячу фунтов, – бормочу ему в губы, отчего он отстраняется, нахмурив брови. – Я заплатила за товар, который мне не понравился. Хочу назад свои деньги.
– Хочешь получить возврат? – он улыбается секунду, а потом улыбка сходит на нет, и появляется беспокойство. – Я оставил твои деньги на столе.
– Ох, – я поднимаюсь и сажусь на него верхом, совсем не разделяя его озабоченности. Я совсем не хочу тех денег, как и тех тысяч, что остались лежать на том банковском счете, откуда были сняты эти. – Я угостила тебя ужином, – пожимаю плечами.
– Ливи, устрицы и вино не стоят тысячу фунтов.
– Значит, я угостила ужином и оставила очень щедрые чаевые.
Его губы сжимаются в тонкую линию, очевидная попытка сдержать веселье.
– Теперь ты ведешь себя просто глупо.
– А ты ведешь себя нервно.
– Я умоляю, прости!
– Уймись! – падаю ему на грудь и прижимаюсь к нему носом.
Он смеется над моим проигрышем, но крепко меня обнимает:
– Ваша просьба учтена, мисс Тейлор.
Улыбаюсь, чувствуя безмерное счастье:
– Очень хорошо, мистер Харт.
– Нахалка.
– Ты любишь мою дерзость.
Он шумно вздыхает и щекой прижимается к моей макушке.
– Люблю, – шепчет он. – Если ты дерзкая со мной, то люблю это. Большую часть времени.
Его двоякое заявление зависает в голове. Я окончательно и бесповоротно люблю Миллера Харта. Он отклеивает меня от своего тела и снова устраивает спиной к своей груди. Головой лежу на его предплечье, беру его руку, и наши пальцы переплетаются в молчаливом послании.
Никогда не отпущу.
– Недоступный, – шепчу я со вздохом.
– Я совершенно доступен для тебя, Оливия Тейлор, – он уверяет меня, делая глубокий вдох, после чего нежно целует в затылок. – Я никогда в своей жизни не занимался любовью, – я едва слышу его слова. – Только с тобой.
Его спокойное признание оседает глубоко во мне, шокируя.
– Почему я? – тихо задаю вопрос, сдерживаясь от того, чтобы развернуться и заглянуть ему в глаза. Мне не стоит воспринимать это как что-то важное, даже если это охренеть как важно.
Он носом зарывается в мои волосы и вдыхает меня.
– Потому что когда я смотрю в эти бездонные сияющие сапфиры, я вижу свободу.
Я расслабляюсь с довольным вздохом. Я и подумать не могла, что смогу оторвать взгляд от потрясающего вида с потрепанного диванчика Миллера. Но когда вслед за его проникновенными словами следует его фирменное мурлыканье, я убеждаюсь в собственной неправоте. Лондон перед глазами медленно исчезает, и ужасающие картинки, которые я так долго безуспешно пыталась выгнать из своей головы, исчезают вместе с ним.
Глава 12
Я медленно просыпаюсь, чувствуя себя довольной и в безопасности, к спине прижимается рельефный пресс Миллера, его руки крепко меня обнимают, лицом он уютно прижимается к моей шее. Улыбаясь, придвигаюсь к нему к нему еще ближе, уничтожая любое пространство между нами, сжимая наши руки на своей талии. Еще рано, восход сквозь окно дарит блеклый свет, мне тепло и уютно, но очень хочется пить. Нестерпимо.
Оторваться от крепких объятий Миллера, кажется, почти невозможно, но я ведь смогу вернуться обратно, как только попью. Так что я осторожно встаю, убирая с себя его руки, и сдвигаюсь к самому краю дивана, стараясь не побеспокоить мужчину рядом со мной. А потом я тихонечко стою и наблюдаю за ним какое-то время. Волосы взлохматились, глаза прикрыты темными густыми ресницами, а полные губы слегка приоткрыты. Он словно ангел, очаровательно запутавшийся в одеялах. Мой эмоционально поврежденный, временами джентльмен.
Я могла бы вот так стоять здесь целую вечность, просто смотреть на него, спокойно спящего. Он выглядит умиротворенным. И я чувствую то же самое. Воздух вокруг нас такой спокойный.
С довольным выдохом заставляю себя голышом выйти в коридор и иду, пока не останавливаюсь перед одной из работ Миллера. Лондонский мост. Наклоняю голову, и, надувшись, размышляю над его восприятием окружающего, после нескольких секунд пристального взгляда от размытых красок глазам становится больно, но мост теперь отчетливо виден. А потом я хмурюсь, отвожу глаза и снова смотрю на картину, которая теперь представляет собой идеальное месиво масляных красок. Он взял прекрасный вид Лондона и сделал его практически неприглядным – как будто хочет, чтобы люди не смогли разглядеть его настоящую красоту, и в эту секунду в голове вспыхивает вопрос, а что, если Миллер Харт все в своей жизни видит таким искаженным и нечетким? Весь мир для него так испорчен? Опускаю голову, когда еще одна теория резко оказывается в моей голово. Себя он видит в такой же испорченной манере? Издалека картины выглядят идеально, но вблизи, под всем этим лоском, становятся очевидными изъяны. Множество цветов – что-то ужасающее и сбивающее с толку. Думаю, он видит себя таким, и думаю, что он делает все возможное, чтобы блекнуть перед людьми. Эта отрезвляющая мысль больно ударяет, но в той же мере и раздражает. Он красив снаружи и внутри. Но я, возможно, единственный человек на планете, кто знает это наверняка.
Резкий звонок заставляет меня подпрыгнуть и вырывает из мрачных мыслей, с силой прижимаю руку к груди, в попытке унять бешеный стук сердца.
– Господи! – ругаюсь, следуя за звуком, пока не оказываюсь у своей сумки в поисках нового телефона. Смотрю на экран и вижу, что сейчас только пять пятнадцать, а Нан уже звонит. – Вот блин! – тут же отвечаю. – Бабуля!
– Оливия, слава Богу, где ты? – судя по голосу, она вне себя, так что мое лицо искажает чувство вины, с примесью легкого страха. – Я встала, чтобы сходить в туалет, и проверила твою комнату. Ты не в постели!
– Ну, очевидно, – вздрагиваю и голышом опускаюсь на стул, в попытке прикрыться свободной рукой закрываю лицо. Слышу вдох в трубке. И это вдох осознания. Радостный вдох.
– Оливия, милая, ты с Миллером? – знаю, что сейчас она молча вымаливает положительный ответ.
Мои обнаженные плечи достают до ушей:
– Да, – пищу я, морщась еще сильнее. Я должна извиниться, за то, что доставила ей столько беспокойства, но слишком занята ожиданием ее реакции, поэтому кусаю нижнюю губу.
Нан кашляет в явной попытке скрыть радостный писк.
– Понимаю, – ее попытка казаться равнодушной с треском проваливается. – Ну, эм, в таком случае, мм, извини, что отвлекаю тебя. – Она снова кашляет. – Да, я тогда лучше пойду.
– Бабуля, – закатываю глаза, краснея от смущения. – Прости, я должна была позвонить…
– О нет! – она просто оглушает меня своим криком. – Все хорошо. Так невероятно хорошо!
Я знала, что так и будет:
– Я заеду домой переодеться к работе.
– Ладно! – она, должно быть, перебудила всю улицу. – Джордж повезет меня по магазинам с самого утра. Так что, меня, вероятно, не будет.
– Тогда увидимся после работы.
– Ооох, ты будешь с Миллером? Я приготовлю ужин! Биф Веллингтон7! Он говорил, что лучше моего в жизни не пробовал!
Я потираю лоб и прислоняюсь к спинке стула. Этого следовало ожидать.
– Может быть, в другой раз.
– Оо, ну моя жизнь не может вращаться вокруг вас двоих, – может и будет. – Узнай, какой день ему подойдет.
– Узнаю. Увидимся позже.
– Да, увидимся, – она кажется обиженной, а ее голос сердитым. Меня в скором времени ждет допрос с пристрастием.
– Пока, – собираюсь положить трубку.
– Ой, Ливи?
– Да?
– Потискай за меня его булки.
– Бабушка! – выдохнув, слышу, как она хихикает, сбрасывая звонок, оставляя меня поражаться ее наглому комментарию. Грязная распутница! Только я собираюсь недовольно бросить телефон на стол, как взгляд привлекает значок конвертика, что говорит входящем сообщении. Я уже знаю, от кого оно. Открываю его, отчаянно желая и этот телефон бросить в стену.
С удовольствием выслушаю рассказ о событиях прошлого вечера. Уильям
Он хочет, чтобы я отчиталась? Скалюсь на телефон, а потом швыряю его на стол. Не скажу ему ничего, не важно, насколько настойчивым будет требование. Так же, как не позволю ему себя отговаривать. Или удержать от этого. Никогда. Решительно и уверенно, я поднимаюсь, горя желанием вернуться к Миллеру. Спешу к шкафчику, хватаю стакан и наполняю его из крана, не готовая задерживаться дольше и искать минеральную воду. Выпиваю все залпом, осторожно ставлю стакан в посудомоечную машину, а потом возвращаюсь в студию к Миллеру и неожиданно застываю при виде моего небрежно валяющегося на полу платья. Или все еще валяющегося на полу. Он не поднял его, не сложил аккуратно и не убрал в нижний ящик комода? Хмурюсь, глядя на мятое платье, поднимаю его, не в силах сдержаться и, встряхнув, складываю. Задумчиво стою несколько минут, прежде чем понимаю, что я в студии пялюсь на его повсюду разбросанные вещи. Знаю, что в пространстве его студии всегда царит бардак, но его костюм не должен быть здесь на полу. Все это неправильно.
В спешке собираю его одежду, удерживая локтем, а потом бегу в его комнату, по дороге изо всех сил стараясь все разгладить и свернуть. Подхожу к его гардеробу, удостоверяясь, чтобы все было на своих местах – костюм, брюки и жилетка на вешалках, рубашка, носки и боксеры в корзине для белья, галстук на стеллаже с галстуками. А потом убираю свое платье и туфли в нижний ящик комода в его спальне. Собираюсь уже уходить, когда замечаю, что постель тоже в жутком беспорядке, так что добрых десять минут провожу в борьбе с простынями, пытаясь привести постель в ее первоначальное совершенное состояние. Он проспал всю ночь без мучающих его мыслей или снов относительно ненадлежащего порядка. Я не хочу, чтобы он впал в панику, все это исправляя. Тихонько крадусь обратно в студию, забираюсь под одеяла, осторожно устраиваюсь так, чтобы его не побеспокоить… и визжу, когда Миллер хватает меня за талию и перетаскивает прямо на себя. Нет ни секунды, чтобы сориентироваться. Он поднимает меня и несет в спальню, кидает на постель, нисколько не заботясь о том, что я только что привела ее в идеальное состояние. Ну, или не совсем идеальное по стандартам Миллера.
– Миллер! – он нависает надо мной, крепко держа за запястья, я абсолютно дезориентирована, нос щекочут его темные пряди. – Ты что творишь? – я слишком шокирована нехарактерным ему поведением, чтобы смеяться.
– Задержи эту мысль, – шепчет он мне в шею, раздвигая мои ноги и устраиваясь между ними. Кожу на шее вдруг обдает жаром и влагой, тому виной его язык. – Как себя чувствуешь с утра? – он кусает и посасывает кожу вдоль горла, отчего я онемеваю, прижимаясь к его бедрам.
– Идеально, – отвечаю тихо, потому что так и есть. Руки сами находят его плечи и сильно сжимают их, пока он, кажется, вечность боготворит мою шею. Не хочу идти на работу. Хочу поступить так, как однажды предлагал Миллер: запереть дверь и остаться с ним здесь навсегда. Он в исключительно хорошем расположении духа, резкого мужчины нет в поле зрения. Я именно там, где должна быть, и Миллер тоже, телом и душой.
Перед глазами появляется его лицо, и от этого взгляда, пока он несколько секунд пристально изучает меня, еще глубже тону в спокойной безмятежности.
– Я рад, что ты здесь, – он быстро целует меня в губы. – Рад, что нашел тебя, рад, что ты моя привычка, и рад, что мы бесповоротно друг другом очарованы.
– Я тоже, – шепчу.
В его глазах виден блеск, губы дергаются в улыбке, и эта очаровательная ямочка вот-вот появится.
– Это хорошо, потому что у тебя, на самом деле, нет выбора.
– Я не хочу выбирать.
– Тогда это бесполезный разговор, согласна?
– Да, – отвечаю, решительно кивая, отчего губы Миллера еще больше расползаются в улыбке. Я хочу увидеть эту полную, красивую улыбку и ямочку, так что медленно провожу ладонями вниз по его спине, ощущая каждую его клеточку, а он смотрит на меня с интересом до тех пор, пока не дотягиваюсь до его прелестной задницы. Его брови с любопытством взлетают, я же проделываю то же самое.
– Что ты задумала? – спрашивает он, демонстративно сдерживаясь от еще более яркой улыбки.
Надуваю губки, едва заметно пожимая плечами.
– Ничего.
– Готов поклясться в обратном.
С крошечной улыбкой, ногтями впиваюсь в его упругую задницу. Он хмурится.
– Это от бабули.
– Прости? – он давится кашлем, поднимаясь на руках.
Теперь уже я открыто улыбаюсь:
– Она велела потискать твои булки, – снова вонзаю ногти, и Миллер прыскает со смеху. По-настоящему. Ямочка на щеке выразительная, моя улыбка тут же гаснет, когда я вижу его опущенную голову и подрагивающие плечи. Знаю, что хотела увидеть улыбку, но не была готова к такому. Не знаю, как себя вести. Он разбит, и с отсутствием моей естественной реакции мне не остается ничего другого, кроме как лежать тут, пойманной под его подрагивающим телом, и ждать, пока он успокоится. Но он даже близко не становится серьезным.
– Все в порядке? – спрашиваю, все еще пребывая в шоке, по-прежнему хмурясь.
– Оливия Тейлор, твоя бабушка настоящее сокровище, – усмехается он, прижимаясь ко мне губами. – Золотое сокровище в восемнадцать карат.
– Заноза в королевской заднице, вот кто она.
– Не говори так о близких, – он возвращается к уже знакомому бесстрастному выражению лица, весь смех и радость исчезли, как будто их никогда и не было. Резкая перемена в его настроении дает мне понять, насколько бесчувственно прозвучали мои слова. У Миллера никого нет. Ни души.
– Прости, – под его осуждающим взглядом чувствую себя эгоистичной и виноватой. – Я не подумала.
– Она особенная, Оливия.
– Я знаю, – тихо возражаю. Я просто пошутила, хотя стоило подумать сначала, учитывая, что Миллер далеко не шутник. – Я не имела это в виду.
Он уходит в мысли, взгляд синих глаз блуждает по моему лицу, после чего снова останавливается на моих глазах. Смягчается.
– Я слишком остро отреагировал. Извини.
– Нет, в этом нет необходимости, – со вздохом качаю головой, теряясь в синеве его глаз. – У тебя есть кто-то, Миллер.
– Кто-то? – он хмурит красивые брови.
– Да, – начинаю я с энтузиазмом. – Я.
– Ты?
– Я твой кто-то. У каждого человека есть кто-то. Я твой кто-то, так же, как ты мой.
– Ты мой кто-то?
– Да, – резко киваю, наблюдая за тем, как он обдумывает мое заявление.
– И я твой кто-то?
– Верно, – он согласно кивает головой. – Оливия Тейлор – мой кто-то?
Пожимаю плечами:
– Или привычка.
Он мгновенно прекращает кивать, и я с удовольствием замечаю, как возвращается его улыбка:
– И то, и другое?
– Конечно, – соглашаюсь я. Я буду всем, что он захочет.
– У тебя нет выбора, – незаметная улыбка превращается в открытую, практически ослепляя меня.
– Я его и не хочу.
– Тогда это…
– Бесполезный спор, да, я согласна, – тяну его обратно к себе, ногами обвивая его талию, руками плечи. А потом что-то в этом моменте заставляет меня произнести вслух и четко – без всяких кодовых слов или действий. – Я люблю твои кости, Миллер Харт.
Он прекращает целовать мою шею и отстраняется, чтобы взглянуть на меня. Собираюсь с силами, для чего, я не знаю. Он в курсе, что я чувствую. Он раздумывает секунду, прежде чем сделать вдох.
– Возьму на себя смелость обоснованно предположить, ты хочешь сказать, что любишь меня до мозга костей.
– Верно, – смеюсь, прижимаясь к его губам, когда он наклоняется, возвращаясь к моей шее.
– Отлично, – он целует меня неустанно, прокладывая дорожку вверх по моей скуле, затем щеке, прямо к губам. – Я тоже до глубины души тобой очарован.
Я не буду возмущаться. Это все, что мне нужно. Таков его способ. Это Миллер Харт, эмоционально закрытый псевдо джентльмен, выражающий свои чувства словами – забавными словами, но я их понимаю. Понимаю его.
Позволяю ему целовать себя, колючей щетине царапать лицо, и я наслаждаюсь каждой секундой, недовольно зарычав, когда он отстраняется.
– Я сегодня собираюсь в тренажерный зал перед работой, – он поднимается на колени и усаживает меня к себе. – Хочешь пойти?
– Ох? – не уверена, что сейчас мне это нужно. Вся моя злость и стресс исчезли, благодаря Миллеру и его фокусам с преклонением. До смерти забивать грушу с песком больше нет необходимости. – У меня нет членства ни в одном из залов, – вру, полагая, что также мне нет необходимости видеть Миллера, до смерти забивающего грушу с песком. Сцены из тренажерного зала и перед входом в «Ice» не относятся к числу тех, что я хотела бы освежить в своей памяти.
– Ты будешь моей гостьей, – он быстро целует меня и поднимает с постели. – Одевайся.
– Мне нужен душ, – говорю, глядя, как его спина исчезает за дверью гардероба. Запах секса острый, и он окутывает меня всю. – Это займет две минуты, – направляюсь к его ванной, но вздыхаю, когда он меня хватает и отрывает от пола.
– Ошибка, – говорит он безапелляционно, на руках перетаскивая меня обратно к постели. – Нет времени.
– Но я вся… липкая, – говорю с досадой, когда он ставит меня на ноги, и вижу Миллера полуодетым, только в своих шортах, а его обнаженный торс для меня как красная тряпка для быка. Не могу отвести от него свой взгляд, пока он становится ближе и ближе, пока я почти не касаюсь его носом.
– Оливия, прием, Земля на связи, – его бархатистый голос выводит меня из транса, я отступаю и поднимаю глаза, чтобы увидеть его самодовольную улыбку.
Улыбаюсь в ответ:
– Господь был чрезмерно внимателен, когда тебя создавал.
Его брови взлетают, а улыбка становится шире:
– И он создал тебя для меня.
– Верно.
– Рад, что мы это выяснили, – кивком головы он указывает на кровать. – Хочешь помочь мне заправить постель?
– Нет! – восклицаю, не раздумывая, ведь и так слишком много энергии потратила впустую, сражаясь с его любимой кроватью, и вспоминая последний раз, когда я создала из нее шедевр. Он едва мог сдерживать свое желание сорвать простыни и все переделать. Что, в конце концов, и сделал. – Сам заправляй, – только он сможет сделать все правильно, так что для меня это будет абсолютно пустой тратой времени.
– Как пожелаешь, – говорит он, согласно кивая. – Одевайся.
Не спорю, оставляя Миллера заправлять постель, сама же достаю свою одежду из нижнего ящика комода.
– У меня нет одежды для тренировок.
– Я завезу тебя домой, – Искусно расправляет одеяло, и то ложится чертовски идеально, но он не останавливается, подтягивая и расправляя уголки. – А потом я отвезу тебя на работу. Во сколько ты должна там быть?
– В девять.
– Превосходно. У нас три с половиной часа, – он раскладывает подушки, делает шаг назад, оценивая свою работу, после чего оборачивается ко мне и видит, что я за ним наблюдаю. – Пошевеливайся.
Улыбаясь, натягиваю свое платье и обуваю туфли.
– Зубы? – я могу обойтись без душа, раз уж он настаивает, но мне необходимо освежить рот.
– Почистим вместе, – он вытягивает руку, предлагая мне идти перед ним, что я и делаю с улыбкой на лице. Он все еще напряжен, но вокруг него витает спокойствие, и мне известно, что источником этой гармонии являюсь я.
