Текст книги "Одна отвергнутая ночь (ЛП)"

Автор книги: Джоди Эллен Малпас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

Глава 13

Спортивно-оздоровительный центр переполнен. Найдя свободное местечко на одной из скамеек в женской раздевалке, я поспешно переодеваюсь в спортивную одежду, сумку вешаю в шкафчик, после чего сбегаю из помещения, переполненного утренней радостной болтовней, и выхожу в коридор, уже чувствуя себя уставшей. Бегло осматриваю коридор, но не вижу Миллера, так что направляюсь в конец коридора, где, как я помню, должен быть тренажерный зал. Я прохожу мимо многочисленных стеклянных дверей, занятия там в самом разгаре. Остановившись перед последней дверью, вижу, как десятки женщин скачут напротив огромного зеркала, каждая из них выглядит невероятно подтянутой и красивой, и, несмотря на нагрузку, все с идеальным выражением лица. Поднимаю руку и дотрагиваюсь до небрежно закрученного пучка на голове, собственное лицо в отражении привлекает мое внимание. Ни грамма макияжа, не то чтобы я всегда так выгляжу. Такое чувство, будто даже тренажерный зал не является уважительной причиной для сдержанного внешнего вида.

– Оу! – выдыхаю, у самого уха чувствуя горячие губы.

– Не туда, – шепчет он, рукой обвивает мою талию и отрывает от пола. – Нам в этот зал. – Он без вопросов несет меня в том направлении, откуда я только что пришла, и заходит в тот самый зал, где я тайно за ним наблюдала. Дверь за нами закрывается, а Миллер продолжает прижимать меня спиной к своему торсу, и вскоре он разворачивает меня, прижимая к себе. Моя первая реакция, когда я вижу, что он надел футболку, это негодование, а потом оно улетучивается, когда Миллер накидывается на мой рот, ослепляя меня невероятно искусными движениями своих губ. Это своего рода пытка.

– Ты мог держать меня в своей постели и целовать, – бормочу, чувствуя напротив своих губ его улыбку. Все эти его улыбки и расслабленное состояние, особенно вне постели, выводят меня из равновесия. Я люблю их, но это так ново.

– Я могу целовать тебя, где мне заблагорассудится, – он позволяет мне сползти по двери и отходит на шаг, оставляя меня раздосадованной неожиданным расстоянием между нами.

Так что я уничтожаю его, обнимаю его талию, носом зарываясь в ткань его футболки.

– Давай просто получим свое.

– Мы здесь, чтобы хорошенько поработать, – он говорит с толикой веселья в голосе, сжимает мои запястья у себя за спиной и отрывает меня от себя.

– Так много всего я могла бы сказать на это, – рычу я.

– Моя сладкая девочка выпускает свои дерзкие коготки? – его брови изгибаются, он хватается за край своей футболки и медленно начинает тянуть ее вверх по своей фигуре, один за другим обнажая свои кубики, пока я не слепну от восхищения.

– Ты как ребенок, – обвиняю его, слегка прищурив глаза. – Зачем тебе это?

– Что?

– Это, – машу рукой вверх и вниз, очерчивая контуры его торса, его непослушная прядка падает на лоб. – Надень обратно свою футболку.

– Но мне будет жарко.

– Я не смогу сосредоточиться, Миллер, – потребность поколотить грушу с песком очень быстро вернулась, но это раздражение уже другого рода. Мой педантичный, зацикленный Миллер Харт ведет свою игру, и пусть очень мило видеть его таким расслабленным, тактика раздражает меня до чертиков.

– Не повезло, – он складывает футболку и аккуратно убирает ее в сторону, а потом, беря меня за руку, подводит к огромному мату, над которым качается набитая песком груша, подвешенная к металлической балке. – С твоей концентрацией все будет в порядке, доверься мне. – Глядя вниз на мои ноги, он хмурится. – Что ты обула?

Следую за его взглядом и шевелю пальцами в конверсах, замечая, что сам он босиком. Даже его ноги и пальцы на ногах совершенны.

– Обувь.

– Снимай, – командует он, окончательно выходя из себя.

– Зачем?

– Ты будешь босиком. Эти штуки не помогут, – он одаривает их взглядом, полным отвращения и повторяет свой приказ. – Снимай.

Начинаю шипеть себе под нос, скидывая их, так что теперь я стою босая, с Миллером на пару.

– Ты не наденешь свою футболку? – босые ноги, голый торс. Это будет пыткой.

– Нет, – он отходит к скамейке, вытаскивает из кармана свой айфон, а потом наклоняется, бросая его на сиденье. Целая вечность проходит, прежде чем он заявляет: «Идеально». Просторный зал заполняют звуки «Rabbit Heart» в исполнении Florence + The Machine.

Удивленно наклоняю голову, когда Миллер с решительным выражением лица возвращается ко мне, и я позволяю ему поставить меня туда, куда он хочет. Мысленно ругаю его идеальный зад и стараюсь не давать своим глазам слишком много пялиться. Невозможно.

– Что ты делаешь? – спрашиваю, когда вижу, как он, взяв длинную бинтовую ткань, разглаживает ее между пальцами и так же аккуратно ее складывает.

– Спарринг, – он берет мою руку и начинает осторожно ее бинтовать, пока я, хмурясь, смотрю в его сосредоточенное лицо. – Ты нападаешь.

– Что? – в ужасе быстро выдергиваю руку. – Я не хочу бить тебя.

– Нет, хочешь, – он почти смеется, снова беря мою руку и продолжая ее бинтовать.

– Нет, не хочу, – утверждаю, и мне совсем не смешно. – Я не хочу делать тебе больно.

– Ты не можешь сделать мне больно, Оливия, – он отпускает мою руку и берет вторую. – Нет, ты можешь, но только не кулаками.

– О чем ты?

– Я о том, – он вздыхает, как будто мне уже должно быть это известно, и не отрывается от своего занятия. – Что физическую боль ты можешь причинить только моему сердцу.

Мое замешательство тут же перерастает в удовлетворение.

– Но оно очень быстро оправляется.

– Только не та его часть, где есть ты, – он бросает на меня мимолетный взгляд синих глаз. – Но ты уже знаешь об этом, так ведь?

Прячу довольную улыбку, сгибая забинтованные руки в кулаки:

– У меня жесткий удар, – напоминаю ему, правильно это или нет. Мне не особо нравятся напоминания о той ночи, но его самоуверенность просто бесит. Я неплохо поколотила грушу в тот раз. Хорошенько тогда поработала, и сейчас просто руки чешутся, как хочу доказать это.

– Согласен, – говорит он с тенью сарказма, снимает с крючка перчатки и надевает их мне на руки.

– Для чего перебинтовывать под перчатки?

– По большей части, для поддержки, ну и чтобы не разбить костяшки пальцев.

Жар подступает к моим щекам, я и правда любитель.

– Ладно.

– Готово, – он кулаками ударяет по верхней части перчаток, так что мои руки резко опускаются. – Сопротивление, Оливия.

– Ты отвлек меня!

– Всегда будь начеку. Это правило номер один.

– Я всегда начеку там, где твои руки.

Он ударяет по верхней части перчаток снова, толкая их вниз… снова. А потом он усмехается:

– В самом деле?

– Принято, – бормочу, безуспешно пытаясь убрать с лица выбившуюся прядь волос: ничего не выходит.

– Вот. Давай я.

Позволяю ему заправить непослушные волосы мне за ухо, изо всех сил сопротивляясь желанию щекой прижаться к его ладони… или посмотреть на его пресс… или вдохнуть его аромат… или…

– Продолжим? – отталкиваю его, руки в перчатках прижимаю к подбородку, я готова бороться.

– Как пожелаешь, – он самоуверен.

– Так ты хочешь, чтобы я тебе врезала?

– Имеешь в виду, ударила?

– Вырубила.

Его лицо светится весельем.

– Ты меня не вырубишь меня, Оливия.

– Могла бы, – теперь я говорю самоуверенно, в глубине души понимаю, что пожалею об этом.

– Люблю твою дерзость, – произносит он, качая головой. – Используй свой лучший удар.

– Как пожелаешь, – быстро заношу руку назад и выбрасываю ее вперед, целясь точно ему в челюсть, но он бесшумно отклоняется, отчего сила удара уносит меня вперед. Прежде чем я понимаю, что происходит, я уже прижимаюсь спиной к его груди.

– Хорошая попытка, сладкая девочка, – он кусает меня за мочку уха и пахом трется о мою поясницу, с моих губ срывается вздох – смесь удивления и желания. Прижимаюсь к нему, абсолютно дезориентированная, а потом разворачиваюсь, вырываясь из его уверенной хватки. – В следующий раз повезет.

От его наглого поведения меня переполняет раздражение, и я снова нападаю, надеясь застать его врасплох, и… терплю неудачу.

– Ой! – кричу, поняв, что прижата к его крепкому торсу, его пах толкается в меня, а щека касается моей щеки.

– Милая, – его дыхание щекочет мне ухо, я зажмуриваюсь, ища остатки самообладания, которое мне необходимо для того, чтобы с ним сразиться. – Тобой управляет отчаяние. Плохой стимул.

Стимул?

– О чем ты? – выдыхаю я.

Отпуская, он возвращает меня на исходную позицию и подносит мои кулаки к моему лицу.

– Отчаяние заставит тебя потерять контроль. Всегда сохраняй контроль.

От его заявления мои глаза распахиваются. Не помню, чтобы видела хоть толику контроля, пока свистели кулаки Миллера. Подвергаюсь мимолетному взгляду, который омрачил его лицо: он тоже только что об этом подумал.

– Ты не помогаешь, – говорит он тихо, вытягивая руки по сторонам. – Еще раз.

Обдумывая его слова, я пытаюсь подумать о чем-то спокойном и призвать внутренний контроль, но он очень глубоко и, прежде чем успеваю найти его, руки сами импульсивно летят вперед, добиваясь не более чем паники, физической и эмоциональной.

– Проклятье! – ругаюсь, подталкивая назад свою пятую точку, когда чувствую, как он бедрами снова ко мне прижимается. В этом тоже нет ничего подконтрольного, тело само реагирует на контакт с ним. – Я смогу это сделать! – кричу, злясь, вырываюсь из его рук прежде, чем поддамся искушению и развернусь, срывая с него шорты. – Дай мне минутку. – Сделав несколько глубоких успокаивающих вдохов, поднимаю кулаки к лицу и смотрю Миллеру в глаза. Он глядит на меня задумчиво. – Что? – спрашиваю резко.

– Просто думаю, как мило ты смотришься в боксерских перчатках, вся потная и озлобленная.

– Я не злюсь.

– Готов поклясться в обратном, – он невозмутим, ноги на ширине плеч. – По твоей команде.

Его спокойствие только подогревает мое раздражение.

– Зачем ты это делаешь? – спрашиваю, понимая, что мне нужно выплеснуть это сдерживаемое отчаяние и злость прежде, чем взорвусь. Одиночное посещение зала приносило гораздо больше удовлетворения, даже если рядом не было крепкого тела Миллера, чтобы сконцентрироваться.

– Я уже говорил, что мне нравится видеть, как ты из-за меня раздражаешься.

– Ты всегда меня раздражаешь, – бормочу, выбрасывая руку и, в который раз, заканчиваю тем, что ощущаю разгоряченное тело Миллера. – Проклятье!

– Отчаялась, Оливия? – шепчет он, языком проводя вдоль моего уха. Мои глаза закрыты, дыхание замедляется до резких вдохов, что никак не помогает снять напряжение. Его зубы несильно прикусывает мочку моего уха, и искры желания взрываются внизу живота, заставляя меня сжимать бедра.

– Какой в этом смысл? – выдыхаю.

– Ты моя, а я дорожу тем, что принадлежит мне. В том числе, я делаю все возможное, чтобы защитить свое.

Слова довольно безличны, но их произнес мой эмоционально разрушенный мужчина, и хотя это странный способ выражать свои чувства, я принимаю этот его способ.

– Тебе это помогает? – я обретаю способность задать вопрос в своем лихорадочном состоянии, которое быстро разбавляется тревогой. У него есть обозленные недоброжелатели.

– Чрезвычайно, – подтверждает он, но не объясняет, вместо этого, обостряя мою дрожь, поднимает меня и несет к стене. Я хмурюсь, но не потому, что хотела бы получить объяснения, хоть он подтвердил мои подозрения, а потому, что смотрю на разноцветные наросты, хаотично разбросанные по поверхности стены – начиная снизу и уходя под самый потолок.

– Для чего они? – спрашиваю, когда он толкает меня к той части стены, где нет этих странных глыб.

– Это, – он тянется ко мне, берет за руки, снимает перчатки и медленно распутывает бинты, – скалодром. Держись, – Миллер кладет мои руки на два выступа. Цепляюсь крепко, а потом выдыхаю, когда он, взяв меня за бедра, делает шаг назад. – Удобно?

Я не могу говорить. Весь затаенный, полученный от тренировки стресс разжигает во мне чувство предвкушения. Так что я просто киваю.

– Вежливо отвечать тому, кто задал тебе вопрос, Ливи. Ты ведь знаешь, – он отодвигает в сторону мои шорты, вместе с трусиками.

– Миллер, – выдыхаю, слегка взволнованная нашим местоположением, чувствую, как его пальцы скользят вдоль внутренней стороны бедер. – Мы не можем, не здесь.

– Этот зал забронирован мною ежедневно с шести до восьми. Никто нас не побеспокоит.

– Но стекло…

– Нас не видно, – он проталкивает в меня палец, и я на срывающемся вдохе лбом прижимаюсь к стене. – Я задал тебе вопрос.

– Мне удобно, – отвечаю я неохотно. Мне удобно в таком положении, но не в таком месте.

– Готов поклясться в обратном, – он погружает палец глубоко в меня, отчего мы оба стонем. – Ты напряжена.

Толчок.

– Боже.

– Расслабься, – он осторожно скользит в меня, на этот раз уже двумя пальцами, и его ласковые движения забирают мою скованность, смягчая каждую клеточку тела. – Лучше.

Это и есть лучше. Непрекращающиеся движения его пальцев во мне толкают меня в состояние восторга, в голове уже нет беспокойства относительно нашего местоположения. Слишком сильно меня переполняет желание. Меня накрывает мелкая дрожь. Я… я… я…

– Миллер!

– Шшш, – шепчет он ласково и убирает пальцы, осторожно, но крепко удерживая меня за бедра. Эта пустота приводит меня к безумию, и я, освободив одну руку, ударяю стену.

– Нет, прошу!

– Я ведь говорил, что доведу тебя до безумия от желания в наших рутинных занятиях?

– Да!

– И довел?

– Да!

– И ты знаешь, что мне это нравится, так?

– Черт побери! Да!

Он утвердительно рычит и проводит головкой по моей плоти. А потом с долгим шипением входит в меня.

– Ооо, – тело плавится, и мне нужно, чтобы Миллер меня держал.

– Держись, – выдыхает он, обвивая рукой мою талию и поддерживая обмякшее тело. Голова безвольно опускается. – Мы, кажется, сбились с курса, – он толкается в меня бедрами. Чем глубже он входит, тем больше я хочу, пока он не прижимается ко мне и не замирает. В своей темноте я ничего не вижу, но потеря одного из чувств не проходит бесследно. Я чувствую его запах, слышу его рваное дыхание, чувствую его, а когда его рука движется по мне, останавливаясь на моих губах, я еще могу и лизнуть его, пробуя на вкус. – Хочешь, чтобы я двигался? – его голос звучит дико, переполненный горячим желанием.

Мой рот занят, исследуя его пальцы, так что я нахожу в себе силы прочно встать на ноги и попой толкаюсь к его бедрам. Он делает резкий вдох. Кусаю его за палец.

– Оливия? – он хочет получить ответ.

Ослабляю укус и с трудом произношу:

– Двигайся. Прошу, двигайся.

– Боже, – его рука на моих волосах, он оттягивает мой хвост, прежде чем пропустить локоны сквозь сильные пальцы, позволяя им свободно струиться. А потом его ладонь накрывает мою шею и тянет до тех пор, пока я затылком не прижимаюсь к его плечу. Приоткрываю губы и крепко зажмуриваю глаза, лицо направлено в потолок. Он все еще не двигается, а мое тело уже непрестанно содрогается от лавины всеобъемлющих ощущений, сходя с ума от наслаждения, когда он начинает входить в меня. Я уже балансирую на грани, а твердый, уверенный член Миллера вызывает спазм внутренних мышц. Тяжелое дыхание заполняет мои уши.

– Я так счастлив, что ты моя кто-то, Оливия Тейлор.

– А я счастлива быть твоей привычкой, – бормочу, легко найдя слова среди тумана в голове.

– Рад, что мы это выяснили, – он опускает лицо в изгиб моей шеи и начинает плавно двигать бедрами, с удовлетворенным вздохом высасывая из моих легких весь воздух.

Улыбаюсь сквозь переполняющее меня наслаждение и чувствую, как он улыбается мне в шею, ласково целуя и продолжая двигаться во мне, ладонью удерживая мою шею.

– Божественна на вкус, – шепчет он резко.

– Божественен на ощущения.

– Ты сжимаешь меня, сладкая девочка.

– Я уже близко, – чувствую, как обостряются все мои ощущения – напряженность, пульсация, тяжесть. – Боже!

– Шшш, Ливи, – успокаивает он, его бедра как будто живут собственной жизнью, делая резкие движения, прежде чем он зубами впивается мне в шею и глубоко вдыхает. Замирает.

У меня на лбу выступают капельки пота. Жар от губ Миллера на коже разливается по моему покрытому испариной телу, обжигая самое естество.

– Насколько? – задыхаясь, произносит он. – Насколько ты близко, Ливи?

– Близко!

Его бедра, кажется, начинают вибрировать, явный признак того, что он пытается сдерживать желание и дальше резко входить в меня.

– Блин! – стону, когда он толкается в меня быстро, но осторожно, костяшки моих пальцев побелели от отчаянной хватки. Он снова отодвигается, прежде чем осторожно толкнуться. В легких не осталось воздуха, а частота сердцебиения приближается к опасной. Я чувствую слабость. – Миллер, – задыхаюсь, руками упираясь в стену. Я дрожу, не в силах себя контролировать, от такой степени наслаждения мысли плавятся. Я не знаю, что сделать, чтобы совладать с этим. Ничто не меняется, и я надеюсь, не изменится. – Миллер, прошу, пожалуйста, пожалуйста, – я уже готова сорваться с края, но он сдерживает меня, мучая. Он абсолютно точно знает, что делает.

– Проси, – рычит он, мучая меня еще одним резким толчком. – Умоляй об этом.

– Ты специально это делаешь! – кричу, двигаясь навстречу ему в попытке поймать его давление и дать волю взрыву, и получаю дикий рык Миллера и собственный шокированный вскрик. Поворачиваю к нему лицо, а он поглощает меня, и этот наш поцелуй приближает надвигающийся оргазм.

– Умоляй, – повторяет он мне в рот. – Умоляй меня посвятить тебе остаток жизни, Оливия. Дай мне увидеть, что ты хочешь нас так же сильно, как хочу я.

– Хочу.

– Умоляй, – он прикусывает мою губу и позволяет ей осторожно проскользнуть сквозь зубы, прежде чем его синие глаза впиваются в меня, прожигая душу. – Не отвергай меня.

– Прошу тебя, – взглядом удерживаю его взгляд, впитывая потребность, что плещется в его глазах. Потребность во мне. Это обнадеживает. Мы отчаянно нуждаемся друг в друге.

– И я прошу тебя, —движения его бедер возобновляются, напоминая мне о моем ранее взрывоопасном состоянии. Он целует меня в губы, находя в свой ритм, погружаясь глубоко в меня и неспешно отодвигаясь, парализуя меня своим первоклассным преклонением. – Умоляю тебя любить меня вечно.

Прижимаюсь лицом в изгиб его шеи и вдыхаю.

– Тебе не нужно меня умолять, – шепчу я. – Для меня нет ничего более естественного, чем любить тебя, Миллер Харт.

– Спасибо.

– Теперь ты можешь прекратить сводить меня с ума? – мой оргазм все еще в заточении. И он вопит об освобождении.

– Боже, да, – Миллер решительно толкается в меня и замирает глубоко внутри, крутя бедрами. Я с криком кончаю, и невероятной силы давление высвобождается из меня, от чего я плавлюсь и становлюсь беспомощной в его руках. – Блять, блять, блять!

– Не отпускай меня! – я вся дрожу, мотая головой.

– Никогда.

– Ох… – выдыхаю, эти ощущения как будто никогда не ослабнут, так что я прислоняюсь к нему. Мой мир составляет дымка неясных звуков и размытых образов, когда я после столь сильного оргазма пытаюсь совладать с собой. Я не чувствую ни ног, ни рук, только легкий укус Миллера за щеку и его пульсацию внутри себя. В голове мелькают кадры – яркие вспышки, на всех я и Миллер, некоторые из прошлого, другие из недавнего настоящего, а на некоторых мы в будущем. Я нашла своего кого-то – кого-то поврежденного, кого-то, кто выражает свои эмоции весьма необычным способом и держит себя под таким контролем, что это порой пугает. Но он мой кто-то поврежденный. Я его понимаю. Знаю, как помочь ему расслабиться, как с ним совладать, и самое важное, я знаю, как его любить. Несмотря на свое намерение всю жизнь отвергать возможность чувствовать и заботиться о ком-то, он позволил мне пробиться сквозь его напускную резкость и холодность, – помог мне в этом, в какой-то мере – и я позволила ему сделать со мной тоже самое. То, как я чувствую себя сейчас, защищенной, желанной, любимой, стоило каждой крупицы той боли, что нам довелось испытать. Он принимает меня и мое прошлое. Мы как небо и земля, но при этом идеально друг другу подходим. Издалека он красив и так же красив вблизи. А за всей его внешней красотой скрывается красота еще большая. Она уходит внутрь, и чем глубже я заглядываю, тем большую красоту вижу. Я единственный человек, кто это видит, и это лишь потому, что Миллер позволяет увидеть это только мне. Только мне. Он мой. Целиком. Каждая его прекрасная частичка.

Зубы Миллера, впивающиеся в мое плечо, и его член все также глубоко во мне, возвращают меня к действительности, в которой я смотрю в потолок, пальцы онемели от слишком крепкого захвата выступов на стене. Я измотана, но полна энергии, слаба, но при этом сильна.

– Я наблюдала за тобой однажды, – шепчу я. Не уверена, почему решила сказать ему об этом.

Он посасывает мою кожу и оставляет на ней едва заметный след от зубов, прежде чем взять в кулак мои волосы и развернуть к себе мое лицо.

– Знаю.

Он не спрашивает, что я имею в виду, или где я за ним наблюдала. Ему все это известно.

– Откуда?

– Кожу покалывало.

Улыбаюсь смущенно, заглядывая в его глаза в поисках чего-то большего, чем три этих уверенных слова. Я вижу искренность и абсолютную веру в сказанное им.

– Твою кожу покалывало?

– Да, как будто крошечные фейерверки взрывались под кожей, – выражение его лица остается спокойным.

– Фейерверки?

Он губами касается моего лба и двигает бедрами, выходя из меня. Трусики и шорты оказываются на прежнем месте, от этой потери приходит чувство досады и горечи. Он осторожно разворачивает меня в своих руках, ласково убирает мне волосы на одну сторону, и я руками скольжу по его обнаженным плечам. Он влажный и теплый, кожа блестит в ярком свете зала. Мой обиженное тело и чувство потери Миллера внутри забываются, когда мой взгляд и мозг фокусируются на резких чертах его торса – тугие соски, гладкая кожа и рельефные мышцы. Поистине захватывающее зрелище.

Я вижу, как он смотрит на стену за моей спиной, после чего передвигает меня немного влево, а потом одним ловким движением блокирует меня, прижимая к холоду стены, каждая клеточка его полуобнаженного тела накрывает меня. Указательным пальцем касается кожи под подбородком и приподнимает мое лицо к своему.

– Вот так, – он улыбается и целует меня в щеку. – Поделись со мной своими ощущениями.

– Ощущениями? – замешательство в голосе очевидно. Я понятия не имею, о чем он говорит. – Не уверена, что ты имеешь в виду.

Он дарит мне ту улыбку с ямочкой, милую и почти застенчивую.

– Когда ты рядом, даже в зоне недосягаемости, моя кожа вспыхивает. Как искры. Каждую клеточку моей плоти приятно покалывает. Это мои ощущения, – ладонью он накрывает мою щеку, подушечкой большого пальца очерчивает контур моих губ. – Так я понимаю, что ты рядом. Мне не обязательно видеть тебя. Я тебя чувствую, а когда мы прикасаемся друг к другу физически, – он неторопливо моргает и делает глубокий, успокаивающий вдох, – эти искры взрываются. Они ошеломляют меня. Прекрасные, яркие и всепоглощающие. – Миллер наклоняется и целует меня в кончик носа. – Они олицетворяют тебя.

Приоткрываю губы, перемещая руки к его затылку. Несколько секунд просто впитываю в себя его взгляд и ощущения его тела, тесно ко мне прижимающегося. Впитываю его слова. В его заявлении нет ничего поразительного. Теперь я совершенно ясно понимаю, о чем он говорит, только мои ощущения немного отличаются.

– Я тоже чувствую фейерверки, – целую подушечку его пальца, и поглаживания моей нижней губы прекращаются, теперь он тихо смотрит на меня. – Только мои взрываются глубоко внутри.

– Звучит опасно, – шепчет он, опуская глаза на мои губы. Я игнорирую предостережения Уильяма о том, когда «волосы на затылке встают дыбом», уверенная, что воображение слишком разыгралось, наверное, из-за путаницы в голове и потери Миллера. Или это могла быть часть моих ощущений.

– Это и есть опасно, – признаюсь я.

– Почему?

– Потому что каждый раз, когда я тебя вижу, ощущаю или просто чувствую, эти фейерверки, взрываясь, бьют прямо в сердце, – чувствую, как эмоции сдавливают меня со всех сторон, когда смотрю, как его взгляд блуждает по моему лицу, пока не останавливается на моих глазах. – Каждый раз, когда это случается, я влюбляюсь в тебя чуточку больше.

Он, понимая меня, медленно кивает. Почти невидимо.

– Мы будем очень много видеть и касаться друг друга, – шепчет он. – И ты будешь безумно в меня влюблена.

– Уже, – закрываю глаза, когда он убирает большой палец, и на смену ему приходят его губы. И от этого я влюбляюсь чуточку больше. Наши губы движутся в унисон, осторожно, намеренно медленно. На смену дикой страсти приходят осторожные движения и невероятно мучительная нежность. Он говорит все своим поцелуем. Выражает свое понимание. Он чувствует то же самое, только называет это увлеченностью.

– До мозга костей? – спрашивает в губы, заставляя меня улыбнуться.

– Глубже.

– И я каждый день буду молить о продолжении этой любви.

– Уже даровано.

– Ничто в этом мире не даруется, Оливия.

– Неправда, – спорю, отстраняясь от его губ, прежнее чувство удовлетворения растворяется. Он смотрит на меня пристально, пока я пытаюсь сформулировать свои следующие слова. Не уверена, как еще это выразить. – Почему ты это просто не примешь?

– Сложно принять то, чего быть не должно, – он ладонью пробирается к моему затылку и путается в моих волосах. – Я просто не достоин твоей любви.

– Нет, достоин, – чувствую, как к щекам на смену послеоргазменного румянца приливает жар злости.

– Мы придем к согласию не соглашаться.

– Нет, не придем, – тело тут же реагирует на его слепоту, руки сами прижимаются к его груди и осторожно отталкивают. – Я хочу, чтобы ты это принял. Не просто сказал это, чтобы сделать меня счастливой, а по-настоящему принял.

– Ладно, – он, не колеблясь, соглашается, только вот уверенности нет.

Плечи опускаются, я чувствую поражение, слепая надежда, которая горела с нашего воссоединения, слишком быстро гаснет.

– Что сделало тебя таким негативно настроенным?

– Реальность, – его голос монотонный и безжизненный, так что я тут же закрываю рот. Отпора на это у меня нет – нет слов или чувств ободрения. По крайней мере, не так спонтанно. Дайте мне несколько минут, и я придумаю что-то, удостоверюсь, что это обоснованно и логично. Но поток моих мыслей прерывается на середине, когда дверь в зал распахивается.

Мы оба поворачиваемся в ту сторону, и я тут же ощетиниваюсь.

– Время вышло, – приторный голос Кэсси раздражает меня еще больше, вид идеальной фигуры, облаченной в лайкру, совсем не помогает. Ее глаза полны обиды, более того, со смесью страха. Она шокирована увидеть меня здесь, и это нравится мне слишком сильно.

– Мы как раз уходим, – Миллер бросает резко, кладет руку мне на затылок и ведет забрать свой телефон, а потом к выходу из зала.

Сузив глаза, смотрю, как гордо она вышагивает по залу, бесстыдно наклоняется, потянувшись к носочкам, растягиваясь, после чего скользит вниз и с самоуверенной улыбкой садится на шпагат. Бриллианты, как всегда сверкающие на ее прекрасной шее, касаются пола.

– Пилатес, – мурлычет она, – просто чудо для развития гибкости. Так ведь, Миллер?

Смотрю на него, распахнув глаза, и надеюсь, что неправильно истолковала ее слова. Он ничего не говорит мне, и даже не смотрит уверенным взглядом.

– Достаточно, Кэсси, – выплевывает он, открывая дверь и осторожно меня подталкивая.

– Хорошего дня! – смеясь, кричит она нараспев.

Как только за нами закрывается дверь, я отстраняюсь от руки Миллера и разворачиваюсь к нему лицом, волосы хлещут меня по лицу.

– Что она здесь делает?

– Она арендует зал с восьми до десяти.

Я взрываюсь:

– Ты с ней спал?

– Нет, – ответ быстрый и решительный. – Никогда.

– Тогда, о чем постоянно твердит ее пронырливая задница?

– Пронырливая задница? – один уголок его рта приподнимается в скрытой усмешке. Только мое настроение не улучшается.

– Я знаю, что она шлюха, Миллер. Видела ее на приеме со старым, жирным, богатым мужиком.

Все признаки веселья тут же исчезают с его лица.

– Я в курсе, – говорит он просто, как будто это не важно.

– В курсе?

– Что еще, ты хочешь, чтобы я сказал? Она в эскорте.

Моя дерзость иссякла. Я не знаю, что хочу от него услышать.

– Мне надо на работу, – я разворачиваюсь, направляясь в женскую раздевалку, чувствуя жаркую влагу между ног. Проклятье!

– Оливия.

Игнорирую его и прохожу через двери. Чувство собственности, бегущее по моим горящим венам, шокирует, вернувшаяся дерзость превратилась во… что-то еще. Я не совсем понимаю, что это за чувство, но оно опасно. Я очень хорошо это осознаю. Плюхаюсь на скамейку и руками закрываю лицо. Она никуда не исчезнет. Она смелая и, очевидно, испытывает ко мне отвращение. Смогу ли я с этим справиться?

– Эй, – теплые ладони скользят вверх по моим бедрам, и я выглядываю сквозь растопыренные пальцы, чтобы увидеть Миллера, опустившегося передо мной на колени. Быстрый взгляд на раздевалку говорит мне о том, что мы здесь не одни. В другом конце примерочной две девушки в одних полотенцах, смотрят с интересом, но ни одну из них не заботит отсутствие одежды.

– Миллер, ты что делаешь? – снова смотрю на него, стоящего на коленях, и вижу бесстрастное выражение лица, только в глазах сочувствие.

– То, что делает мужчина, когда видит обожаемую им женщину разбитой.

Обожаемую? Не интересующую? Даже сейчас, когда я изо всех сил пытаюсь вести себя разумно, это слово вызывает во мне дрожь.

– Она мне не нравится.

– И мне порой.

– Только порой?

– Ты ее не так поняла.

– Не думаю, что как-то не так ее поняла. Я ей не нравлюсь.

– Потому что ты нравишься мне. Очень сильно.

Заинтересован. Обожаемая. Нравлюсь.

– Она тебя хочет?

– Она хочет все усложнять.

– Почему?

Он вздыхает, глубоко и долго, ладонями накрывает обе мои щеки, оказываясь со мной нос к носу.

– Она не видит дальше того, что ей уже знакомо.

Не видит дальше секса и гламура? Качаю головой, немного сбитая с толку, но больше всего раздраженная. Так она думает, что и Миллер должен придерживаться того же?

– Я хочу сбежать, – шепчу, ноги уже дергаются, готовые уносить меня от жесткой правды Миллера и его прошлого. Все и повсюду – постоянное напоминание. Не уверена, что могу пройти через это. – С тобой, – поясняю, когда волна беспокойства накрывает его лицо. – Все эти люди позволят нам быть?

– Сладкая девочка, я готов уничтожить все, что преградит мне путь к свободе, – он тянется и целует меня в лоб – жест такой ласковый, но полыхающий уверенностью. Или должен быть таким. Его глаза источали неуверенность, прежде чем он спрятал ее за закрытыми глазами. – Я тебя умоляю, не давай чужим оскорбительным словам встать между нами.

– Это тяжело, – позволяю ему покрыть поцелуями каждый миллиметр моего лица, после чего он отстраняется. Он взял неуверенность под контроль. Теперь его синие глаза умоляют. Он думает, что я позволю другим людям – Кэсси и кому бы то ни было еще, потому что я знаю, будут и другие – отпугнуть меня. Они не смогут. Ничто не сможет. – Я люблю тебя.