Текст книги "Одна отвергнутая ночь (ЛП)"

Автор книги: Джоди Эллен Малпас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

– Харт, – слышу суровый голос Уильяма. А потом дверца с моей стороны открывается, и Уильям смотрит на меня, протягивая руку и ожидая, что я ее приму. Хочу заорать на него за такую подлость. Сейчас он угрожает, а я видела, как Миллер поступает с теми, кто угрожает. Это приводит в ужас.

Закрыв глаза и сделав глубокий, придающий уверенности вдох, я отклоняю предложение Уильяма и выбираюсь из машины, медленно выпрямляюсь до тех пор, пока меня не засасывает ледяной воздух, и он никак не связан с погодными условиями. Потом я поворачиваюсь и вижу его. Синие глаза распахнуты, челюсть напряжена, но он остается спокойным, пока Уильям провожает меня к нему. Миллер, как всегда, неправдоподобно красив в темно-сером костюме-тройке, бледно-голубой рубашке – идеально завязанный галстук – дорогих туфлях. По мере того, как я подхожу, в его глазах, несмотря на шок, появляется блеск, темные волосы взъерошены, осанка прямая. Как только я оказываюсь рядом, он стреляет в Уильяма холодным взглядом, а потом снова смотрит на меня, ладонью накрывает мой затылок, подталкивая вперед. Воздух по-прежнему ледяной, но теперь он смешан с приятным теплом, которое врывается в меня от нашего соприкосновения. Наклонившись так, чтобы его глаза были на одном уровне с моими, он дарит мне кроткую улыбку. Это напоминает мне, что у Миллера самая красивая улыбка и что я уже очень долгое время ее не видела.

Он медленно моргает, еще одна из его милых привычек, и ласково накрывает мои губы своими. Знаю, что Уильям позади меня дернулся, только ничто не остановит меня от впитывания вкуса Миллера. Даже я сама.

– Ты заставляешь идеал прятаться в тени, моя прекрасная девочка, – он оставляет на моих губах еще один быстрый поцелуй, а потом отстраняется, чтобы заглянуть в мои глаза. – Спасибо, что пришла.

Чувствую себя невероятно глупо из-за Уильяма, разыгрывающего из себя моего телохранителя, так что я поворачиваюсь и вижу его, пристально нас разглядывающего.

– Ты уже можешь идти, – чувствую, как рука Миллера обвивает мою талию, и он прижимает меня к своей груди. Он полностью проигнорировал мою просьбу не прикасаться и не целовать, и я ничего не сделала, чтобы его остановить. Он метит свою территорию.

Высокий, статный седовласый мужчина медленно отступает, не отводя глаз от Миллера, пока не оказывается у своей машины.

– Я знаю, что с моральными принципами ты не в ладах, Миллер, но я по-хорошему прошу тебя поступить сейчас правильно, – Уильям, может, и просит по-хорошему, только его голос пропитан угрозой.

– Не взывайте к моим принципам, когда дело касается Оливии Тейлор, мистер Андерсон, – рука Миллера на мне сжимается. – Никогда.

Враждебность между двумя этими сильными мужчинами отравляет. В голове полно вопросов об их общении и сталкивающихся мирах, и все они на первом месте в списке, который я подготовила для Миллера.

– Поступи правильно, – говорит Уильям, а потом обращает ко мне взгляд серых глаз. – Ты мне позвонишь, – непринужденно садится в машину, не дожидаясь моего ответа, и быстро отъезжает, оставляет меня на тротуаре, напряженную и собирающуюся с силами, чтобы выдать Миллеру все свои вопросы.

Спустя несколько долгих секунд он заговаривает, и когда он это делает, реакция оказывается совсем не той, к которой я себя готовила.

– Ну, это было неожиданно, – шепчет он тихо, от чего я хмурюсь. – Как ты дошла до того, что оказалась в компании Уильяма Андерсона?

Я абсолютно сбита с толку:

– Он был сутенером моей матери, – напоминаю ему, утаив подробности, которые сама только что узнала. И я знаю, что Миллер не оценит упоминание о встрече с Уильямом в безрассудное для меня время, так что я упускаю и эту часть. – И раз уж мы об этом заговорили, – взрываюсь, разворачиваясь в его руках, и отступаю на шаг. – Как я докатилась до того, что оказалась в твоей компании?

Он смотрит на меня слегка озадаченно:

– Ты уже нарушила свои правила с прикосновениями и поцелуями, – он наклоняется и нахально целует меня. И, черт меня подери, я не отстраняюсь. – Глупо было бы снова их устанавливать, – его взгляд искрится, на лице невысказанное торжество. Глупо, учитывая, что я провалюсь, или глупо, учитывая, где я окажусь, стоит мне сдаться. Очевидно, в постели Миллера, боготворимая им.

– Совсем даже не глупо, – заявляю со всей наглостью. Хотя преклонение в стиле Миллера – единственный способ убежать от моих проблем, я должна сопротивляться, неважно, насколько сильно хочу, чтобы он доставил мне удовольствие и забрал в свой крышесносный мир наслаждений. – Мы ужинать будем?

– Да, – он указывает на другую сторону дороги и, когда я оборачиваюсь, вижу его машину. – После тебя.

Хмурюсь, и вместо этого направляюсь в сторону ресторана. Уйти удается недалеко.

– Не туда, – просто говорит он и, беря меня за заднюю часть шеи и едва уловимо поглаживая ее, ведет к своей машине.

– Ужин и разговор, – напоминаю ему. – Ты согласился встретиться ради ужина и разговора.

– Да, я согласился встретиться с тобой у ресторана. Ты ни разу не упомянула, что ужин и разговор должны проходить здесь.

Нервно смеюсь, задаваясь вопросом, где же он собирается разговаривать и ужинать.

– Ты не можешь искажать смысл моих слов.

– Я ничего и не искажаю, – он с легкостью переводит меня через дорогу и усаживает в свою машину. – Мы поужинаем у меня дома, – дверца за мной закрывается, срабатывает блокировка.

Теперь я в бешенстве. Быть у Миллера – плохая, плохая идея. Пытаюсь открыть дверцу, хоть и не знаю, зачем. Я ведь слышала звук блокировки. А потом я снова его слышу и дергаю ручку, но ничего не выходит. Он садится рядом со мной.

– Это похищение! – возмущаюсь я. – Я не хочу к тебе домой.

– Почему? – спрашивает он, заводя машину и пристегиваясь.

– Потому что… я… потому что… это будет…

– Естественно для нас заняться любовью? – он медленно переводит на меня взгляд. Серьезный взгляд.

Это были просто слова, а мой пульс уже сошел с ума. Чувствую себя сексуальной, похотливой и беспомощной, а с Миллером Хартом это опасная комбинация.

– Разговор, – слабо шепчу.

Он ерзает на сиденье и упирается локтями в руль. Видит мое похотливое состояние. Я не могу дышать.

– Я ведь не раз обещал, что никогда не заставлю тебя делать что-то против твоего желания. Разве не так?

Киваю.

Он едва заметно улыбается и, протянув руку, поправляет мои непослушные светлые локоны.

– Ты хоть понимаешь, как тяжело мне заставить себя не касаться тебя, особенно зная, что ты этого хочешь?

– Я хочу поговорить, – заявляю, найдя в себе крупицы силы, чтобы высказать свое требование, загнав поглубже свою слабость, которая могла бы позволить ему проигнорировать мою просьбу.

– И я хочу объясниться, но сделать это в спокойной атмосфере своего дома, – он больше ничего не говорит, и, обратив все внимание на дорогу, отъезжает от тротуара. Нет разговоров или взглядов, направленных на меня. Единственное, на чем я могу сосредоточиться, за исключением обрывистых мыслей, это слова песни «Glory box»⁵ в исполнении Portishead, эхом разносящиеся в закрытом пространстве между нами.

Они просачиваются в голову, заставляя мысли кружиться, а потом я слышу два коротких слова Миллера, брошенные самому себе, так тихо, что я едва их расслышала:

– Я обещаю.

Глава 10

Уже жалею о том, что настояла на правиле не прикасаться и не целовать. Поднимаюсь с ним в его пентхаус, и к девятому этажу я готова просто рухнуть на пол, а понимающий взгляд Миллера – явное свидетельство того, что ему известно о моих сожалениях. Но мое пылающее лицо и ноющая боль в ногах напоминают мне еще и о том, какой вопрос я хотела задать первым.

Он открывает свою черную отполированную дверь и отходит в сторону, придерживая ее для меня и открывая вид на внутреннюю обстановку своей роскошной квартиры. Меня одолевает острое желание убежать.

– Мне не разрешается убеждать тебя физически, так что я очень прошу, не убегай от меня.

Я поворачиваюсь к нему и вижу синие глаза, полные мольбы. Сейчас он тот уважительный, любящий мужчина, которого я люблю больше всех его многочисленных индивидуальностей.

– Я не убегу, – обещая, переступаю порог и нерешительно обхожу стол посреди коридора. Входная дверь закрывается у меня за спиной, и дорогие ботинки Миллера постукивают по мраморному полу, когда он подходит ко мне.

– Хочешь вина? – спрашивает он, снимая пиджак и аккуратно вешая его на спинку стула.

– Воду, пожалуйста, – во рту сухо после марафона по лестницам, и мне нужна ясная голова.

– Как пожелаешь, – говорит он и исчезает в кухне, быстро возвращается с бутылкой родниковой воды и стаканом. Он проходит к шкафчику с напитками, на два пальца наполняет бокал виски, поворачивается ко мне и неспешно подносит бокал к губам; мне приходится отводить взгляд от такого приятного зрелища. Он знает, что делают со мной эти губы, и нагло этим пользуется. – Не надо прятать от меня свое личико, Оливия.

– Не надо прятать от меня свое уважение, – тихо возражаю.

Ему нечего на это ответить, так что вместо ответа он говорит:

– Присаживайся, – подходит ко мне с водой.

– Я думала, мы будем ужинать?

Он замирает на полпути:

– Так и есть.

– В гостиной? – спрашиваю тоном, пропитанным сарказмом. Я знаю Миллера Харта и его одержимый совершенством мир, и нет ни единого чертова шанса, что он станет есть не за столом.

– Нет нужды…

– Нет, есть, – я вздыхаю. – Я настаиваю, мы будем ужинать на кухне. – Забираю предложенную им воду и ухожу, оставляя Миллера следовать за мной на кухню, но с тихим вздохом застываю в дверях.

– Ты не оставила мне шанса нанести последние штрихи, – бормочет он мне в спину. – Свечи, музыка.

Аромат чего-то потрясающе вкусного пропитал комнату, стол накрыт в стиле Миллера – идеально. Я будто по ошибке попала в отель «Ritz».

– Это… идеально, – выдыхаю я.

– Далеко не идеально, – говорит он тихо, проходя мимо меня. Ставит на стол свой бокал, передвигает его, потом зажигает свечи, украшающие центр стола. Он проходит по кухне, кладет на полку свой айфон и включает его несколькими нажатиями кнопок. Я просто смотрю на него, когда из динамиков начинает литься композиция «Explosions»⁶ Элли Голдинг, а потом он поворачивается ко мне. – Все еще не идеально, – говорит он, медленно приближаясь. Неуверенно поднимает руку и смотрит на меня, ожидая разрешения. Я киваю, позволяя ему ласково взять мою руку, и следую за ним. Стул с одной стороны стола отодвинут, Миллер отпускает мою руку, предлагая мне сесть. Следую его просьбе и позволяю ему пододвинуть за мной стул. – Теперь идеально, – шепчет он мне на ухо, мимолетно прикусывает мочку и оставляет меня изнывать от желания. Каждая клеточка моего тела напряжена, и ему это известно. Удостоверившись в том, что я получила несколько невыносимо приятных моментов от его горячего дыхания, он неспеша отодвигает от меня свои рельефные формы.

– Вина? – спрашивает он.

На секунду закрываю глаза, собирая остатки сил.

– Нет, спасибо.

– Трезвая голова не пресытит твоего желания ко мне, Оливия.

Кладет мне на колени салфетку, после чего занимает место по другую сторону стола. Он прав, конечно, но отказ от алкоголя может помочь мне мыслить яснее.

– Расстояние приемлемо? – интересуется он, взмахом руки указывая на пространство между нами.

Нет, не приемлемо, он кажется таким далеким, но глупо было бы ему об этом говорить. Не то что бы мне нужно было что-то говорить. Он все прекрасно понимает. Я киваю и рассматриваю стол перед собой, внутри все клокочет так, как клокочет обычно, когда я за одним столом с Миллером.

– Чем ты будешь меня кормить?

Сдерживая улыбку, он наливает в один из бокалов, в тот, что пошире, красное вино.

– Я ничем не могу тебя накормить, сидя здесь.

Кусаю губу и сдерживаю порыв взять вилку и покрутить ее, понимая, что ни за что не смогу вернуть прибор на правильное место.

– Нравится, когда я тебя кормлю? – спрашивает он, поэтому я отрываю взгляд от идеального стола и смотрю на его идеальное лицо.

– Ты знаешь ответ на этот вопрос, – в голове мелькают картинки клубники и капель темного шоколада.

– Знаю, – соглашается он. – И мне нет нужды говорить тебе, как сильно я люблю тебя кормить.

Я понимающе киваю, вспоминая чувство удовлетворения на его лице.

– И боготворить тебя.

Ерзаю на стуле, пытаясь предотвратить нарастающую между ног пульсацию. Неважно, какую маску он надевает, каждый раз я сдаюсь его власти.

– Предполагалось, что мы поговорим, – замечаю, стремясь избежать мыслей о преклонении, клубники в горячем шоколаде и магнетизме Миллера в целом.

– Мы разговариваем.

– Почему ты так боишься лифтов? – я становлюсь беспощадной, а потом мгновенно приходит чувство вины при виде того, как мрачнеет его лицо, совсем ненадолго. Он очень быстро берет себя в руки.

– У меня фобия закрытых пространств, – глядя на меня, Миллер задумчиво взбалтывает вино в бокале. – Именно поэтому ты никогда не убедишь меня спрятаться в шкафу.

От его признания чувство вины только усиливается, особенно когда я вспоминаю тот случай в моей спальне.

– Я не знала, – шепчу, вспоминая и тот ужас на его лице, когда я отказалась выходить из лифта. Я выяснила это, убегая из отеля, и использовала против него.

– Конечно, не знала. Я тебе не говорил.

– С чем она связана?

Он едва заметно пожимает плечами, глядя в сторону, избегает моего взгляда.

– Не знаю. У многих людей есть разные фобии, и нет объяснений.

– И тем не менее, у тебя оно есть, так ведь? – давлю на него.

Он на меня не смотрит.

– Вежливо смотреть на человека, с которым разговариваешь, и вежливо отвечать, когда кто-то задает тебе вопрос.

Полные раздражения синие глаза находят мои.

– Рассуждаешь сверх меры, Оливия. У меня фобия закрытых пространств, и на этом вопрос закрыт.

– Что насчет твоей безумной чистоплотности?

– Я просто ценю то, что принадлежит мне. Это не делает меня безумным.

– Это гораздо больше, – отвечаю я. – У тебя обсессивно-компульсивное расстройство.

У Миллера на секунду отвисает челюсть:

– Просто потому, что я люблю определенный порядок в вещах, у меня расстройство?

Недоверчиво вздыхаю и как раз вовремя останавливаю себя от того, чтобы поставить локти на его стол. Он не признает свою безумную одержимость, и вполне очевидно, что я ничего не услышу относительно клаустрофобии. Но это пустяки в масштабах происходящего. Есть вещи поважнее.

– Газета. Почему изменился заголовок?

– Я осознаю, как это выглядело. Но это для твоего же блага.

– Каким образом?

Его губы сжимаются в тонкую линию.

– Для твоей защиты. Поверь мне.

– Поверить тебе? – я сдерживаю острое желание рассмеяться ему в лицо. – Я доверилась тебе во всем! Как долго ты носишь статус самого скандально известного в Лондоне мужского эскорта? – слова, как кислота, обжигают язык, когда я их произношу.

– Уверена, что не хочешь вина? – он поднимает со стола бутылку и смотрит на меня с надеждой. Жалкая попытка избежать вопроса.

– Нет, спасибо. Ответа будет достаточно.

– Может, закуски? – он встает и, не дожидаясь моего ответа, подходит к холодильнику. Я не в состоянии есть, когда желудок скрутился в тугой узел, в голове полно вопросов и нет ответов. Сомневаюсь, что аппетит появится, когда я, наконец, добьюсь от этого мужчины ответов.

Он открывает огромную, с зеркальной поверхностью, дверцу холодильника и достает оттуда какое-то блюдо. Потом он закрывает дверцу, но не возвращается к столу, вместо этого возится с чем-то на подносе, разрезая и смешивая. Он пытается выиграть время, а когда настороженно смотрит в зеркало, видит в отражении, что я внимательно за ним наблюдаю. Понимает, что я раскусила его игру.

– Ты сказал, что готов ответить на мои вопросы, – напоминаю ему, решительно удерживая в зеркале его взгляд.

На секунду он опускает взгляд к подносу, а потом медленно разворачивается и, сделав глубокий вдох, возвращается к столу, небрежно откидывая со лба темную прядь. Мне становится почти смешно, когда предельно аккуратно поставленное на стол блюдо оказывается полно устриц.

– Угощайся, – Миллер жестом указывает на серебряные приборы, после чего садится.

Игнорирую его предложение, меня раздражает его изначальный выбор, так что я просто повторяю свой вопрос.

– Как долго?

Подняв свою тарелку, он берет три устрицы и аккуратно выкладывает их.

– Я работаю в эскорте десять лет, – говорит он, решая при этом не смотреть на меня.

Хочу выдохнуть шокировано, но сдерживаюсь, вместо этого беру стакан воды, смачивая вдруг пересохшие губы.

– Почему скандальный?

– Из-за моей безжалостности.

Теперь уже я выдыхаю и ненавижу себя за это. Это не должно быть для меня новостью. Я ведь испытала на себе его безжалостность.

Он замечает мою борьбу, но продолжает.

– Потому что в спальне я жестокий, не любящий, ничего не чувствующий, и меня все это не заботит. Женщины не могут мной насытиться, а мужчины не могут понять, почему.

– Они платят тебе за…

– За то, чтобы быть отраханными по высшему классу, – заканчивает он за меня. – И платят баснословные суммы за неразглашение.

– Я не понимаю, – качаю головой, глазами бегая по всему его идеальному столу. – Ты не позволяешь им целовать тебя или касаться.

– Когда я обнажен, нет. Когда мы наедине, нет. Я идеальный джентльмен на свиданиях, Оливия. Они могут дотронуться до меня сквозь одежду, потешить свое самолюбие и насладиться моим вниманием. На этом их контроль заканчивается. Для них я идеальный микс мужских качеств. Высокомерный… внимательный… талантливый.

Вздрагиваю каждой клеточкой:

– Ты что-то от этого получаешь?

– Да, – признает он. – В спальне у меня полный контроль, и я каждый раз кончаю.

Вздрагиваю от его настолько искренних слов, отвожу глаза, с ощущением тошноты и уязвимости.

– Точно.

– Не прячь от меня свое лицо, – просит он, не раздумывая, и я на автомате поднимаю голову, вижу ласковый взгляд, пришедший на смену холодному, ледяному. – Но ничто даже близко не сравнится с тем наслаждением, что я получаю, преклоняясь перед тобой.

– Теперь я с трудом вижу того мужчину, – говорю, и от моих слов нежность в его глазах превращается в страдание. – Так бы хотела, чтобы ты никогда не делал меня одной из них.

– Не больше, чем я, – шепчет он, прислоняясь к спинке стула. – Скажи, что надежда есть.

Все, что я вижу, – это Миллер в том номере отеля. Мое желание и потребность в нем все еще здесь, но из-за нашего короткого разговора на меня обрушилась жестокая действительность его жизни. У меня нет силы, достаточной, чтобы с этим справиться. Если я снова его впущу, для меня откроется жизнь боли и возможных сожалений. Ничто не заставит меня забыть того безжалостного любовника. Все, что я увижу, когда он мной завладеет, – красная пелена боли. Моя жизнь и без того достаточно сложна. Не могу сделать ее еще сложнее.

– Я задал тебе вопрос, – говорит он тихо. Его тон говорит мне о том, что он впал в то резкое, надменное настроение, возможно, потому, что он увидел мою внезапную подавленность; посмотрев на него, я еще и вижу это высокомерие. Просто так он не сдастся.

– Женщина в Мадриде?

– Я с ней не спал.

– Зачем тогда поехал?

– Прежнее обязательство, – он безучастный и резкий, и все же странно, но я ему верю. Только от этого совладать со всей ситуацией проще не становится.

– Могу я воспользоваться твоей ванной? – спрашиваю, поднимаясь из-за стола, сопровождаемая его пристальным взглядом.

– Сразу после того, как ответишь на мой вопрос. Есть надежда?

– У меня еще нет ответа, – вру, кладя салфетку на свой стул.

– Думаешь, он у тебя появится после того, как посетишь мою ванную?

– Не знаю.

– Не рассуждай сверх меры, Оливия.

– Я бы сказала, это невозможно, после всего, что ты мне поведал, ты не согласен? – я оказалась на распутье, желая послушаться Уильяма, ведь он определенно прав, и, желая послушать свое сердце, потому что возможно, только возможно, я смогу помочь Миллеру. Но «определенно» всегда должно быть сильнее «возможно». Конфликт слишком силен. И это разрывает меня на части.

Миллер смотрит на меня внимательно. Встревоженно.

– Ты уходишь, так ведь?

– Я задала свои вопросы. И никогда не говорила, что останусь после того, как получу ответы. Никогда не говорила, что они мне понравятся, или я приму их. Определенно побеждает. Уильям побеждает. Поспешно покидаю кухню, сбегая от той настойчивости, что он излучает.

– Оливия!

Распахнув входную дверь, выбегаю из квартиры, понимая, что он никогда не отпустит меня без боя. Спутанные мысли дают мне единственное безопасное для меня решение. Бегу прямиком к лифту. Сердце стучит, дыхание срывается и замирает, когда я колочу по кнопке.

– Оливия, не заходи в лифт, прошу! – его быстрые шаги заставляют меня снова и снова колотить по металлической кнопке. Тихо матерясь, жду уже вечность, когда дверцы лифта открываются. – Блять! Оливия!

Забегаю, жму кнопку первого этажа и забиваюсь в дальний угол. Я поступаю жестко, но отчаяние съедает чувство вины за то, что использую эту слабость против него.

Я изначально знала, что он так поступит, и все же подпрыгиваю, когда его рука останавливает закрывающиеся дверцы, вынуждая их открыться. На лбу испарина, распахнутые глаза полны страха. – Выходи! – кричит он, широкие плечи тяжело поднимаются и опускаются.

Качаю головой:

– Нет.

Его челюсть, кажется, вот-вот треснет от силы, с которой он ее сжимает.

– Выметайся из чертова лифта!

Остаюсь тихой, только сильнее вжимаясь в стену. Он невероятно, даже пугающе зол.

– Что мне сделать? – кричит он, заставляя дверцы открыться, когда они делают попытку сомкнуться. – Что?

– Я не могу быть с тобой, Миллер, – мой голос едва слышен за его хаотичным дыханием и моим колотящимся сердцем.

– Ливи, умоляю, не поступай так со мной снова, – его начинает трясти, глаза мечутся между мной и замкнутым пространством лифта.

– Не смогу забыть того мужчину, – я протягиваю руку и снова жму на кнопку.

– Блять! – он отпускает дверцы, и они начинают закрываться. – Я отказываюсь сдаваться, Оливия! – взгляд синих глаз успокаивается, выражение лица становится бесстрастным. – Я не потеряю.

– Ты уже потерял, – бормочу я, когда его лицо исчезает.