Текст книги "Одна отвергнутая ночь (ЛП)"

Автор книги: Джоди Эллен Малпас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

– Почему ты хочешь видеть меня в этой одежде?

Услышав его вопрос, смотрю ему прямо в глаза. Я знаю ответ, но не могу объяснить так, чтобы он понял. Он не поймет, а я лишь рискую разозлить его.

– Потому что… я… – путаюсь в словах под его пытливым взглядом. – Я…

– Я не стану носить эту одежду, если причина только в том, что от этого ты будешь чувствовать себя лучше относительно нас или если ты думаешь, что это меня изменит. – Он кладет руку мне на предплечье и успокаивающе поглаживает мои напряженные мышцы. – Я не стану носить все это, потому что ты думаешь, что это заставит людей прекратить вмешиваться… смотреть… бросать колкие комментарии. – Другая его рука опускается мне на второе предплечье, руки сильные, он наклоняет голову так, что наши глаза теперь на одном уровне. – Здесь только я не достоин, Оливия. И мне помогаешь ты. Не одежда. Почему ты этого не видишь?

– Я…

– Я не закончил, – он меня прерывает, усиливая давление рук и впиваясь в меня предупреждающим взглядом. Глупо было бы спорить. Костюма нет, но вся эта простая одежда не стерла его влияние или исходящую от него силу. И я рада. Я нуждаюсь в этом. – Оливия, прими меня таким, какой я есть.

– Я принимаю. – Меня переполняет чувство вины.

– Тогда позволь мне надеть свой костюм. – Он умоляет меня своими поглощающими синевой глазами, и впервые за все время я понимаю, что костюмы Миллера это не просто маска, это его броня. Они нужны ему. В них он чувствует безопасность. Контроль. Его идеальные костюмы – это часть его совершенного мира и идеальное добавление к моему совершенному Миллеру. Я хочу, чтобы он их оставил. Не думаю, что, заставив его носить джинсы и футболки, помогу его хоть сколько-нибудь успокоиться, сама же задаюсь вопросом, хочу ли я вообще, чтобы он потерял свой строгий внешний вид. Я его понимаю. И не важно, как он ведет себя в обществе, для меня он переполнен преклонением. Любимый, мой педантичный красивый Миллер. Это я здесь ходячая проблема. Мои «пунктики». Нужно взять себя в руки.

Кивнув, хватаю край его футболки и тяну ему через голову, когда он с большим желанием поднимает руки. Гора крепких, рельефных мышц обнажена, привлекая еще больше внимания покупателей неподалеку, даже мужчин, я протягиваю скомканную футболку девушке – консультанту, не отводя от Миллера полный раскаяния взгляд.

– Она не подходит, – бормочу я. Миллер улыбается мне полной благодарности улыбкой, которая больно ударяет меня в эгоистичное влюбленное сердце.

– Спасибо, – говорит он ласково, обнимая меня и прижимая к своему обнаженному торсу. Щекой касаюсь к его груди и вздыхаю, проведя руками по его бокам и крепко обняв.

– Никогда не говори этого.

– Я всегда буду тебе благодарен, Оливия Тейлор, – он повторяет мои слова и целует в лоб. – Всегда.

– А я тебе.

– Рад, что мы это выяснили. Теперь, не желаешь снять с меня джинсы?

Позволяю себе опустить глаза к его бедрам, глупый поступок, потому как только напомнила себе, насколько потрясающе Миллер смотрится в джинсах.

– Нет, иди, – толкаю его к примерочной, силясь отвести глаза от потрясающего зрелища, особенно сейчас, когда стало очевидным то, что больше я такого не увижу. – Я подожду здесь.

Довольная собой, занимаю место, чувствуя на себе миллионы глаз. Отовсюду. Но я не отвечаю ни одному из зевак, вместо этого достаю телефон из сумки… два пропущенных звонка и сообщение от Уильяма. Сутулюсь, издав отчаянный стон. Встретиться с заинтересованными взглядами теперь кажется весьма привлекательным.

Ты бесишься, Оливия. Сегодня вечером я пошлю за тобой машину. 19.00. Полагаю, ты будешь у Жозефины. Уильям.

Шея дергается, как будто если я уберу глаза подальше от экрана, это изменит то, что там написано. Не изменилось. Меня накрывает злость, большой палец автоматически стучит по сенсорному экрану.

Я занята.

Вот. Он отправит машину? Черта с два, и я, в любом случае, не собираюсь там быть. Что побуждает меня отправить еще одно сообщение.

Меня там не будет.

Мне совсем не нужно шпионство Нан за занавесами и ее пытливый нос у окна. Она слетит с катушек, если узнает Уильяма. Ответ от него приходит мгновенно.

Не вынуждай меня, Оливия. Нам нужно поговорить о твоей тени.

Я выдыхаю, вспомнив его клятву, когда он уходил вчера из квартиры Миллера. Как он узнал? Верчу в руках телефон, думая о том, что это, возможно, информация, которая нужна ему, чтобы исполнить свои угрозы. Я не соглашаюсь, несмотря на отчаянную потребность понять, откуда он узнал. Как только я прихожу к такому решению, телефон в руках начинает звонить. Замираю и автоматически сбрасываю звонок, прежде чем отправить ему сообщение, сказав, что перезвоню позже, в надежде выиграть хоть сколько-нибудь времени. Звоню Нан и говорю, что мой телефон садится, и я перезвоню ей от Миллера, заработав ворчание о бесполезности мобильных телефонов. А потом я отключаю телефон.

– Оливия?

Поднимаю взгляд, и вся злость и паника покидают мое тело при виде Миллера, вернувшегося к нормальному, идеальному, облаченному в костюм себе.

– Телефон разрядился, – говорю ему, небрежно бросив его в сумку, и встаю. – Ланч?

– Да, давай поедим, – он накрывает ладонью мою шею, и мы тут же уходим, оставив позади повседневную одежду, которую я люблю, и кучу женщин, восхищающихся Миллером теперь, когда он стал собой. Им по-прежнему нравится то, что они видят, и это написано на их лицах. – Итак, полчаса нашей жизни вместе, которые мы никогда уже не вернем.

Мурлычу согласно, не позволяя себе тонуть в своих мыслях слишком глубоко, и продолжаю думать о том, что Уильям Андерсон никуда не исчезнет, особенно зная о моем преследователе, неважно, как долго я буду умолять.

– Хорошо, что мы больше не ограничены одной ночью.

Выдыхаю и поворачиваю голову, глядя на него. Он безучастно смотрит вперед, на лице ни капли иронии.

– Я хочу больше часов, – шепчу и вижу, как он смотрит на меня своими синими, полными осознания, глазами.

Он наклоняется и оставляет на кончике носа легкий поцелуй, выпрямляется и идет дальше.

– Моя сладкая девочка, в твоем распоряжении целая жизнь.

Меня охватывает счастье, я обнимаю его за талию и чувствую, как его рука прижимается к моему позвоночнику, так что он продолжает вести меня и при этом удовлетворяет мою потребность в близости. Меня больше не заботит суета Харродс. Ничто, кроме воспоминаний о предложении одной ночи и всех тех событий, что привели нас сюда. Мое влюбленное сердце счастливо колотится в груди.

Глава 21

Я достаю флисовое одеяло и расстилаю его на траве, проверяю, чтобы каждый уголок лежал как можно ровнее, пытаясь избежать любого недостатка, который заставил бы Миллера все переделывать.

– Садись, – командую, попутно указывая рукой.

–Чем был плох ресторан? – спрашивает он, ставя бумажный пакет с логотипом «M&S»¹³ на землю.

– Нельзя устраивать пикник в ресторане, – смотрю, как он неуклюже опускается на одеяло и, сев на полы пиджака, выдергивает его из-под себя. – Сними пиджак.

Он впивается в меня синими глазами, в которых плещется шок:

– Зачем?

– Тебе будет удобнее, – опускаюсь на колени и тяну пиджак с его плеч, побуждая вытащить руки из рукавов. Он не сопротивляется и не возражает, только с беспокойством смотрит на то, как я аккуратно, насколько могу, сворачиваю пиджак и кладу его на край одеяла. – Так лучше, – подытоживаю, взяв пакет. Я игнорирую едва заметную дрожь, исходящую от Миллера. Нет нужды реагировать, потому что спустя минуту он уже будет складывать пиджак по-своему, не имеет значения, обращу я на это внимание или нет. Я могла бы отпарить пиджак, и по-прежнему было бы не так. – Ты хочешь с креветками или с цыпленком? – поднимаю два контейнера с салатами, краем глаза уловив, как он поспешно отводит взгляд от пиджака.

Он изо всех сил старается выглядеть спокойным и безразличным, бросив на меня скучающий взгляд, а потом махнув рукой в сторону двух контейнеров.

– Мне правда без разницы.

– Я люблю с цыпленком.

– Значит, я буду с креветками.

Вижу, как взгляд синих глаз становится напряженным, встречаясь с пиджаком перед собой, когда я передаю ему салат.

– Вилка под крышкой, – открываю крышку своего контейнера и опускаюсь на пятую точку, наблюдая за тем, как он изучает свой контейнер.

– Пластиковая?

– Да, пластиковая! – смеюсь, ставлю свой контейнер на одеяло и забираю у Миллера. Открываю крышку, отрываю вилку и погружаю ее в смесь салата и креветок. – Наслаждайся.

Он забирает у меня контейнер и, поглубже воткнув вилку, осторожно наполняет рот, а затем медленно пережевывает. Какой-то научный эксперимент. Потребность следить за его действиями просто непреодолима. Как и он, я принимаюсь за свой салат, отправляя в рот полную вилку. Все это делается на автомате, желания продолжать свои всепоглощающие наблюдения за Миллером слишком велики, чтобы отказаться. Готова поклясться, Миллер Харт ни разу в жизни не сидел на земле в Гайд-парке. Готова поклясться, что он никогда не ел салат из пластикового контейнера, и я готова поклясться, что он никогда даже мысли не допускал об использовании одноразовой посуды. Все это очень пленительно – всегда было и, вероятно, всегда будет.

– Надеюсь, ты не слишком много обдумываешь.

Заявление Миллера вырывает меня из раздумий так резко, что я роняю на колени кусочек цыпленка.

– Блин, – ругаюсь, подбирая его.

– Видишь, – говорит Миллер самодовольным тоном, – этого бы не случилось, будь ты в ресторане с салфеткой. – Он набирает полную вилку листьев салата и отправляет в рот, с удовольствием пережевывая.

Смотрю на него, ни капли не удивляясь, беру сумку и достаю оттуда упаковку одноразовых салфеток. Расчетливо и довольно хмыкая, стираю с платья каплю майонеза.

– Проблема решена, – сминаю салфетку и бросаю в сторону.

– А официант мог бы убрать за нами беспорядок.

– Миллер, – вздыхаю. – Каждый должен устраивать пикник в Гайд-парке.

– Почему?

– Потому! – указываю на него вилкой. – Прекрати во всем искать причины.

Он фыркает, отставляя в сторону контейнер с салатом, и молча тянется за своим пиджаком.

– Я не ищу. Они вполне очевидны, и нет надобности искать. – Он берет пиджак и складывает его по-своему, после чего осторожно кладет на одеяло. – Приправа?

– Что?

– Приправа, – Оо садится обратно и снова берет свой салат. – Что, если бы мне понадобилось немного приправы к этому, – он с сомнением смотрит на свой контейнер, – блюду.

Ставлю свой салат и с раздражением падаю на спину. Небо чистое, голубое, и обычно его вид захватил бы меня, только сейчас этот заманчивый вид смешивается с беспорядочными, раздражающими мыслями. Пикник. И все.

– Что не так, сладкая? – Перед глазами появляется, нависнув надо мной, его лицо.

– Ты! – обвиняю я. – Приятно провести вместе время, так ты сказал, и так могло бы быть, если бы ты перестал быть снобом и наслаждался видом, едой и компанией.

– Я люблю компанию, – он обрушивается на мой рот и ослепляет меня своими обожающими, мягкими губами. – Я просто высказался о минусах пикника, и самый большой из них – это невозможность тебя боготворить.

– В ресторане ты бы тоже не смог этого делать.

– С этим я готов поспорить, – двусмысленно приподнимает, глядя на меня, бровь.

– Для такого «джентльмена» твои сексуальные манеры иногда вызывают вопросы. – Вздрагиваю от своих беспечных слов, но Миллер не обращает на них внимания, предпочтя раздвинуть мои бедра и устроиться между ними. Потрясающе. Теперь он весь изомнется.

Он берет в ладони мои щеки и трется носом о мой нос.

– Для сладкой девочки иногда твоя сладость вызывает вопросы. Дай мне мое.

– Ты весь помнешься.

– Я прошу только раз.

Улыбаюсь и, не теряя больше времени, тут же заключаю в объятия спонтанность Миллера и его тело. Впитывая его тяжесть, я вдыхаю свежий воздух, разбавленный его ароматом. Закрываю глаза и наслаждаюсь, наконец, погрузившись в приятное совместное времяпрепровождение, которое мне обещали. Он теплый, успокаивающий и весь мой. И, как только я начинаю выпадать из реальности, вся суета Гайд-парка превращается в отдаленный шум, мысли начинают раздражать нервные окончания моего довольного сознания – раздражать за долю секунды до того, как что-то настолько глупо-очевидное врывается в мой мозг, не оставляя пространства для довольства и заставляя меня напрячься всем телом. Он чувствует это, потому что всего за один стук сердца его взгляд на мне становится сосредоточенным.

– Поделись со мной, – говорит он просто, убирая с моего лица волосы.

Качаю в его руках головой, надеясь стряхнуть нежеланные мысли.

Не выходит.

Лицо Миллера близко, но все, что я вижу, это грязный, потерянный маленький мальчик. Нельзя сказать, что тот мальчик с фотографии ел как король, и я точно знаю, на его молодом теле не было дорогих вещей, скорее тряпье.

– Оливия? – улавливаю в его голосе заботу. – Пожалуйста, поделись со мной своими тревогами. – Нет шанса убежать, особенно когда он поднимается на колени и тянет меня за собой, вынуждая подняться. Мы как зеркальное отражение друг друга, наши руки, переплетаясь, лежат на его коленях, и он большими пальцами ласково рисует круги на моей коже. – Оливия?

Мне важно удержать его взгляд, когда я начинаю говорить, ища хоть какой-то реакции на свой вопрос:

– Пожалуйста, скажи мне, почему все должно быть таким идеальным.

Ничего. Ни нахмуренности, ни выражения или говорящего взгляда. Он совершенно собран.

– Мы уже обсуждали это, и я думал, пришли к решению, что этот вопрос закрыт.

– Нет, это ты сказал мне, что вопрос закрыт. – Совсем не закрыт, и теперь ужасные мысли в голове крутятся вокруг моих собственных выводов. Он стыдится своего происхождения. Он хочет вырвать его из своей памяти. Хочет спрятать его.

– Имея на то веские причины, – он отпускает мои руки и отводит взгляд, ища что-то, за что можно зацепиться и не встречаться лицом к лицу со мной и моими настойчивыми вопросами. Он останавливается на своем пиджаке, разглаживая и без того идеально сложенную ткань.

– И что это за причины? – Сердце разбивается, когда он искоса смотрит на меня, и его красивое лицо омрачается предостережением. – Миллер, что это за причины? – Придвигаюсь к нему не спеша, как будто к напуганному животному, и ладонью накрываю его руку. Он смотрит вниз, замерев и явно запутавшись. Терплю. Я уже пришла к собственным выводам, хотя и не могу ими с ним поделиться. Он поймет, что я разнюхивала, а я хочу, чтобы он сам рассказал о своем прошлом. Разделил его со мной.

Проходит всего несколько секунд, хотя, кажется, целая вечность, прежде чем оживает и встает, отчего моя рука падает на одеяло, а я смотрю на него снизу вверх. Он берет свой пиджак, надевает его и быстро застегивает, после приступив к рукавам.

– Потому что вопрос закрыт, – говорит он, оскорбляя меня своей жалкой отмашкой. – Мне надо в «Ice».

– Верно, – вздыхаю и принимаюсь собирать остатки нашего непродолжительного пикника, бросая мусор в пакет. – Как ни странно, нет. – Отбрасываю пакет в сторону и поднимаюсь, врываясь в личное пространство Миллера. Я, должно быть, выгляжу крошечной и уязвимой рядом с ним, только моя решительность огромна. Он то и дело требует, чтобы я делилась своими тревогами, а сам рад нести свои в одиночку. – Я не поеду в «Ice», – говорю, прожигая в нем дыры, понимая, что без меня он не поедет. Не после сегодняшнего утра. Он хочет, чтобы я была рядом, что меня устраивает, только не в «Ice».

– Готов поспорить, – утверждает он, но в голосе нет обычной уверенности, и в попытке показать, что подразумевает сделку, он берет меня за шею и пытается развернуть.

– Миллер, я сказала, нет! – сбрасываю с себя его руку, переполненная злостью и чувством досады, и смотрю на него обжигающе решительным взглядом. – Я не поеду, – сажусь обратно на одеяло, скидываю свои вьетнамки и ложусь на спину, сменяя синеву глаз Миллера перед собой на синеву неба. – Я буду наслаждаться тишиной парка. А ты можешь один отправляться в «Ice». – Я буду драться и визжать, если он попытается поднять меня.

Закинув руки за голову, продолжаю любоваться небом, чувствуя, как он мнется неподалеку. Не знает, что делать. Он любит мою дерзость, казалось бы. Не сейчас, могу поклясться. Я ерзаю, устраиваясь поудобнее, полная решимости не двигаться, и понимаю, что мысли мои возвращаются к тому, что изначально заставило вылезти наружу мою уродливую наглость. Миллер и его совершенный мир. Мой вывод прост, и нечего его стыдиться. У него бедное происхождение, с лохмотьями вместо одежды, и теперь он одержим целью одеваться в самые изысканные тряпки, какие сможет купить.

То, как он заработал деньги, чтобы покупать миллионы дорогих костюмов, к делу не относится. Вроде того. Не совсем. Мои выводы ведут к еще большему количеству вопросов – вопросов, которые я не рискну задать, не из страха его расстроить, из страха того, каким может быть ответ. Как он оказался в «этом мире»? Том дом был приютом для мальчиков. Миллер говорил, что у него нет родителей, только он один. Он сирота. Мой придирчивый, красивый, совершенный Миллер всегда был один. Сердце разрывается от этой мысли.

Я так потерялась в своих тягостных мыслях, что вздрагиваю, ощутив, как теплые, твердые мышцы вдруг прижимаются к моему боку. Поворачиваю голову и вижу его глаза. Он прижимается ко мне и, оставив на моей щеке нежный поцелуй, кладет голову мне на плечо, а рукой накрывает мой живот.

– Я хочу быть с тобой, – шепчет он. От его действий и слов мои руки сами собой перестают служить подушкой моей голове и обвивают его, где только могут. – Каждую минуту каждого дня хочу быть с тобой.

Моя улыбка грустная, потому что, достигнув собственных умозаключений, я понимаю, что у Миллера раньше никого не было.

– Мы, – подтверждаю я, сильнее прижимаясь к нему, пытаясь вселить в него хоть сколько-нибудь комфорта. – Люблю тебя до мозга костей, Миллер Харт.

– И я глубоко вами очарован, Оливия Тейлор.

Обнимаю его сильнее. Мы лежим на флисовом одеяле целую вечность, Миллер мурлычет и кончиками пальцев рисует что-то на моем животе, я же просто чувствую его, слушаю его, вдыхаю его, и даю ему его. Это спокойное время вместе, самое спокойное, которое только можно представить.

– А это становится милым, – бормочет он, приподнимаясь и опираясь на локоть, кладет щетинистый подбородок на ладонь. Он продолжает выводить на моем животе невесомые линии, задумчиво следя за своими движениями. Я счастлива за ним наблюдать. Невероятно приятно, абсолютное блаженство. Мы заперты в своем маленьком личном мирке, в окружении просторов Гайд-парка и отдаленного шума повседневности Лондона. И все же абсолютно одни. – Замерзла? – Он смотрит мне в глаза, а потом его взгляд медленно опускается по моему коротенькому цветочному платью. На город опускается вечер, и поднимается легкий ветерок. Смотрю на небо и замечаю несколько проплывающих мимо серых туч.

– Я в порядке, только, похоже, вот-вот пойдет дождь.

Миллер следит за моим взглядом и, посмотрев на небо, вздыхает:

– И Лондон бросает свои черные тени, – бормочет себе под нос, так тихо, что я почти его не слышу. И все же слышу, и знаю, что в этом заявлении скрыт гораздо более глубокий смысл. Делаю вдох, собираясь заговорить, но останавливаюсь, обдумывая слова, да и, в любом случае, он поднимается на ноги прежде, чем я успела бы спросить. – Дай руку.

Следую его просьбе и позволяю поднять себя без всяких усилий. Одежда на нем чертовски сильно помялась, но его, очевидно, это не сильно волнует.

– Мы можем это как-нибудь повторить? – спрашиваю, поднимая наши недоеденные салаты и убирая их в пакет.

Миллер складывает одеяло в крошечный комочек:

– Конечно, – соглашается он без намека на недовольство. Ему действительно понравилось, и это мысль греет сердце. – Мне на самом деле нужно заехать в клуб. – Мои плечи тут же поникли, и Миллер это замечает. – Я быстро, – уверяет он, подходя ко мне и легко касаясь моих губ своими. – Обещаю.

Отказываясь дать чему-то еще возможность и дальше портить наше время вместе, я переплетаю наши пальцы и позволяю ему вести меня по траве, пока мы не ступаем на тротуар.

– Можно мне сегодня остаться с тобой? – Я чувствую себя виноватой за постоянное отсутствие дома, но точно знаю, что Нан нисколько не возражает, и я позвоню ей, как только мы доберемся до дома Миллера.

– Ливи, ты можешь оставаться со мной, когда пожелаешь. Не нужно спрашивать.

– Мне не стоит оставлять бабушку одну.

Он хмыкает, отчего я перевожу глаза от его груди к лицу.

– Твоя бабушка заставила бы устыдиться самую свирепую сторожевую собаку.

Я разделяю его веселье и кладу голову ему на предплечье, пока мы идем:

– Согласна.

Сильная рука обвивает мои плечи и прижимает к себе:

– Если хочешь, чтобы я отвез тебя домой, я отвезу.

– Хочу остаться с тобой.

– И я с удовольствием отведу тебя в свою постель.

– Я позвоню бабуле, как только мы будем у тебя, – сообщаю, напоминая себе спросить при случае, не возражает ли она, хотя знаю наверняка, что она не против.

– Ладно, – соглашается он с улыбкой.

– Вон там мусорка, – шуршу пакетами в руке и направляюсь к урне, но мои шаги останавливаются, как только я замечаю жалобного мужчину на скамейке неподалеку. Он кажется измученным, грязным и безучастным – один из многих бездомных на улицах Лондона. Шаги к мусорке замедляются, когда я замечаю, что его трясет, и понимаю, что причиной послужили наркотики или алкоголь. Человеческая природа пробивает меня чувством сострадания, а когда он обращает ко мне свой пустой взгляд, я вообще останавливаюсь. Я смотрю на мужчину, который, вероятно, и мужчина то едва ли – двадцать с небольшим, может, но жизнь на улицах дает свои результаты. Кожа пожелтела, губы высохли.

– Не дадите мелочи, мисс? – обращается он ко мне, сильнее сжимая мое сердце. Такой вопрос вполне обычное дело, и я, как правило, спокойно прохожу мимо, особенно после того, как бабушка напомнила мне, что, набив свои карманы деньгами, они, скорее всего, достают себе наркотики или выпивку. Но этот потрепанный парень в грязной, рваной одежде и рваных тапках напоминает мне о чем-то, и я как будто не могу заставить свои ноги передвигаться.

Спустя долгие минуты, проведенные глядя на него и его раскрытую, протянутую мне ладонь, я вырываюсь из грустных мыслей и образов потерянного мальчика.

– Мисс? – повторяет он.

– Простите, – качаю головой и продолжаю идти, но как только поднимаю пакет, намереваясь выбросить, теплая рука хватает меня за запястье и крепко его удерживает.

– Подожди. – Низкий тембр Миллера ласкает кожу и притягивает мой взгляд. Не сказав больше ни слова, он открывает пакет, достает недоеденные салаты, и, выбросив пакет в урну, разворачивается и подходит в бездомному парню. В ужасающей тишине я смотрю, как он подходит к нему и кладет ему на колени контейнеры, а вслед за ними флисовое одеяло. Трясущимися руками парень берет предложенное Миллером и кивает в знак благодарности. Мои глаза наполняются слезами, и те скатываются при виде того, как мой идеальный временами джентльмен кладет ладонь на колено парню и по-дружески похлопывает по грязным джинсам. Движения Миллера осторожные, заботливые и знающие. Движения того, кто понимает. Он не торопясь рассказывает мне свое прошлое, но не словами. Они не нужны. Его действия говорят громко и четко, и я ими потрясена, хотя, по большей части, расстроена.

Тот потерянный маленький мальчик все также был потерян.

Пока я его не нашла.

Я внимательно смотрю на то, как Миллер выпрямляется, прячет руки в карманы своих дорогих брюк, а потом медленно поворачивается в мою сторону. Он просто стоит там, глядя на меня настороженно, и я прихожу к еще одному болезненному выводу. Сирота? Бездомный? До боли кусаю губу, все что угодно, лишь бы предотвратить ужасающих поток слез при виде моего прекрасного сломленного мужчины.

– Не плачь, – шепчет он, сокращая расстояние между нами.

Качаю головой, чувствуя себя идиоткой:

– Прости.

Когда он оказывается достаточно близко, я лбом прижимаюсь к местечку под его подбородком, он удерживает меня, смущенную, окутывая своей безопасностью.

– Дай ему деньги, и он охотно потратит их на наркотики, алкоголь или сигареты, – говорит он тихо. – Дай ему еду и одеяло, и он утолит свой голод и согреется. – Он целует меня в макушку и отстраняет от себя, быстро вытерев слезы, бегущие по моим щекам. – Ты хоть знаешь, как много потерявшихся детей ошивается на улицах Лондона, Оливия?

Кротко качаю головой.

– Не все так роскошно и величественно. Этот город красив, но пропитан темной преисподней.

Я впитываю его тихие слова, чувствую себя невежественной и невероятно виноватой. Знаю, что он говорит правду. Знаю не только потому, что сама балансировала на краю, но и потому что Миллер тонул в той темноте всю свою жизнь.

Его взгляд по-прежнему прикован ко мне, между нами миллионы сообщений. Он мне их посылает. А я понимаю.

– Это был замечательный день, спасибо, – он большим пальцем разглаживает складку у меня между бровей и целует меня в лоб.

– Согласна.

Он улыбается и уже привычно берет меня за шею, разворачивая меня и ведя к выходу из Гайд-парка.

– Мы попадем под ливень, если не поторопимся, – говорит он, глядя на небо.

Следуя за его взглядом, вижу, что серые тучи теперь уже стали черными, а потом огромная капля, упав мне на щеку, доказывает правоту Миллера.

– Нам лучше поторопиться, – говорю я тихо. Костюм Миллера и так уже мятое тряпье. Промокшая ткань приведет его в бешенство.

Как только это приходит мне в голову, на землю обрушивается ливень.

– Вот блин! – выдыхаю я, охваченная вдруг ледяными, гигантскими каплями дождя. – Господи Боже! – Ливень беспощадный, с оглушительным шумом ударяясь о землю, омывает наши ноги.

– Бежим! – кричит Миллер, но я настолько шокирована неожиданным холодом, что не могу понять, встревожен он или смеется. Но я бегу. Быстро. Миллер хватает меня за руку и тянет за собой, а я смотрю сквозь мокрые волосы и вижу его темные пряди, рассыпавшиеся по голове, воду, ручейками стекающую с его лица и подчеркивающую длинные, темные ресницы.

Этот вид заставляет меня остановиться, как вкопанную, а Миллера ослабить хватку на моей мокрой руке, наша кожа разделяется. Он замирает и оборачивается, обращая ко мне свои невероятной синевы глаза:

– Оливия, идем же, – он промок насквозь, абсолютно. Он выглядит до неприличия милым, хотя и немного паникующим.

– Поцелуй меня, – требую, продолжая стоять, несмотря на ледяной дождь, от которого мое тело уже немеет.

Он потрясенно хмурится. Это заставляет меня улыбнуться:

– Что?

– Я сказала, поцелуй меня! – перекрикиваю шум дождя, задаваясь вопросом, на самом ли деле он меня не услышал.

Он усмехается, распахнув глаза, озирается по сторонам и заметно расслабляется. Я смотрю только на него. Ничто не заставит меня отвести глаза. Жду, пока Миллер оценит окружающую нас обстановку, меня уже не заботит беспощадный дождь.

Проходит всего пара секунд, и синие глаза снова смотрят на меня.

– Не заставляй меня просить снова, – предупреждаю, а потом делаю глубокий вдох, когда он подходит ко мне, его гипнотизирующие глаза источают уверенность и тонну искренней, дикой любви. Он поднимает меня, вжимает в свой мокрый костюм и резко целует. Его ладонь ложится мне на затылок, удерживая меня на месте, и я ногами обхватываю его за талию. Это беспощадный, страстный поцелуй, полный желания, похоти, обожания и комфорта, – отражение всего, что я чувствую к Миллеру Харту.

Наши мокрые губы с легкостью ловят друг друга, языки дико, но ласково сражаются, ладонями я глажу его шею, прижимаясь к нему всем телом. Я могла бы целую вечность вот так его целовать. Холод сменился жаром наших пылающих тел, не оставив места для дискомфорта, лишь километры пространства для чистоты.

Я узнаю эту безмятежность и знаю, что Миллер тоже.

– Под дождем твой вкус еще лучше, – говорит он между поцелуями, не готовый остановиться. – Боже, гребаные небеса.

– Мммм. – Я бы никогда не смогла подобрать слов, чтобы описать то, что он заставляет меня чувствовать прямо сейчас. Их просто нет. Так что я показываю ему, углубляя поцелуй и сильнее вжимаясь в него.

– Не спеши, – бормочет он слабо. Я снова мычу, и он замедляет наш поцелуй, пока наши языки почти не прекращают свой танец. – Выходит так, что я могу наслаждаться тобой в Гайд-парке, – он целует меня и убирает с моего лица мокрые волосы.

– Не в полной мере, – по-прежнему обвиваю его своим телом. Я еще не готова его отпустить.

– Согласен, – он разворачивается и не спеша идет из парка, а ливень никак не прекращается. – Так что мне просто необходимо закончить в клубе и отвезти тебя домой, чтобы продемонстрировать себя в полной мере.

Киваю и прячу лицо в изгибе его шеи, позволяя ему нести меня к машине.

Если и есть совершенство за пределами идеального мира Миллера, то это оно.

***

Хлюпаю на кожаном сиденье, чувствуя возрастающую озабоченность относительно своего плачевного состояния в его роскошной машине. Дисплей с двойным температурным режимом показывает шестнадцать градусов, подходящая цифра, чтобы Миллер оставался спокойным, но неправильная, учитывая, насколько чертовски сильно мне холодно. Умираю, как хочу включить более теплый режим, но помню, что и так уже перешла черту дозволенного Миллером – мокрый костюм, пикник в Гайд-парке, неожиданная сцена в магазине. Переключатель может стать последней каплей в чаше терпения. Меня трясет, и я сильнее вжимаюсь в сиденье, краешком глаза уловив, как Миллер убирает со лба свои мокрые волосы.

Трейси Чепмен воркует о быстрых машинах¹⁴, и это заставляет меня улыбнуться просто потому, что Миллер сейчас ведет машину невероятно медленно. Спокойный и чистый воздух между нашими промокшими телами осязаем. Никто не произносит ни слова, да они и не нужны. Сегодня было лучше, чем я когда-либо могла себе представить, за исключением небольшого недоразумения. Миллер разрешил несколько сложных ситуаций, и это не только вызвало во мне чувство гордости, но и умножило чувства, которые я испытываю к Миллеру. Но самое приятное заключается в том, что он выбрался из своего совершенного кокона, и ему понравилось то, где он оказался. И то, что я сижу в его роскошной машине и мерзну, не смея трогать регулятор температуры, становится неважным.

– Замерзла? – мое внимание привлекает не заботливый тон Миллера, а его вопрос. Он ведь не собирается подарить мне тепло, так же как пикник, почти повседневный вид и поцелуй под дождем?

– Порядок, – лгу, заставляя себя перестать дрожать.

– Оливия, ты далеко не в порядке, – он тянется и поворачивает регуляторы, убедившись, чтобы они были на одном уровне, приближая температуру в машине к желанным двадцати пяти градусам.