Текст книги " Октавия "
Автор книги: Джилли Купер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 54 страниц)
При виде этого послания лицо миссис Боттомли захлопнулось, как стальной капкан. У Гэрриет – хоть она и умирала от любопытства – хватило ума не задавать вопросов. Она надеялась, что миссис Боттомли сама не выдержит и заговорит с ней о загадочных семейных отношениях своего хозяина. И ее надежды довольно скоро оправдались.
Однажды в конце февраля они вдвоем сидели перед ужином в маленькой уютной каморке при столовой. Над камином висел большой портрет обнаженной Ноэль Белфор. Какая красавица, подумала Гэрриет. Наверное, при виде ее в каждом мужчине просыпается желание.
– Кто это писал? – спросила она.
Миссис Боттомли негодующе фыркнула и даже покраснела от возмущения, но желание посплетничать было сильнее ее.
– Мастер Кит писал, кто же еще. Но лучше бы он этого не делал.
– Кто такой мастер Кит?
– Младший брат мистера Кори. – Миссис Боттомли по старинке называла “мастером” младшего сына в семье.
– Брат? – удивилась Гэрриет. – Ни за что бы не подумала. У него получился потрясающий портрет.
– Еще бы! – Миссис Боттомли неприязненно покосилась на роскошное, праздное тело Ноэль Белфор. – Он ведь долгонько над ним трудился. Помню, мистер Кори только-только уехал за границу, и тут же заявляется мастер Кит и спокойненько так мне говорит: я, говорит, миссис Боссис – это он так меня зовет – пейзажи писать приехал, – а у самого глаза уж блестят не по-хорошему. Я сразу догадалась, что это за пейзажи такие.
– Какой он из себя? – спросила Гэрриет. – Похож на мистера Кори?
– Нисколечко. – Миссис Боттомли подлила себе хересу из бутылки. – Мастер Кит, он, конечно, красавец – высокий, крепкий, золотоголовый, что твой подсолнух, – но с ним всегда жди беды. Помню, бедная их матушка вечно с ума сходила от беспокойства. Пейзажи, как же! Все его пейзажи кончились в спальне у миссис Эрскин. Она, представь, лежит себе перед ним в чем мать родила, отопление в доме работает на всю катушку, жара, как в июле. В общем, понятно, что у них там были за пейзажи.
– А мистер Эрскин? Что он сказал, когда вернулся? – поинтересовалась Гэрриет. – Наверное, дома был грандиозный скандал?
– Да уж, – хмыкнула миссис Боттомли. – Надо было их обоих видеть. Мистер Кори весь холодный и презрительный, просто лед с ядом, а она бьется в истерике и кричит на весь дом: “Ну и что, ты же сам хотел, чтобы все оставалось в семье!..”
Помолчав немного, миссис Боттомли доверительно продолжала:
– Все дело в том, что мастер Кит был у нее не первый, далеко не первый. Как наш Джон родился, так с тех пор и потянулось: то у нее один, то другой…
– Как же мистер Эрскин такое терпит? – спросила Гэрриет. – Разве у него такой уж мягкий нрав? Я что-то не заметила.
– Я тоже не замечаю. – Миссис Боттомли угрюмо поджала губы. – Иногда он бывает ой-ой как крут, но с ней – безобиднее овечки. Что поделаешь, любовь.
– И все же они разводятся – значит, он нашел в себе силы?
Миссис Боттомли пожала пухлыми плечами.
– Кто их знает, может, и не разведутся. Она вроде уже совсем собралась выходить за какого-то там Ронни Акленда, но боюсь, в конце концов мистер Кори примет ее обратно. Очень уж ей за ним хорошо: у него и имя, и зарабатывает он вон как. А она, знаешь ли, привыкла ко всему лучшему. А главное, ей приятно чувствовать свою власть над ним, знать, что он всегда у нее под каблуком.
***
Гэрриет понимала Кори Эрскина, как никто другой. Теперь, когда уже не нужно было каждый день ломать голову, чем кормить ребенка, все ее мысли были о Саймоне.
Шло время, но тоска по Саймону не убывала. Она грызла ее день и ночь и выматывала всю душу, оставляя лишь боль да пустоту. Пытаясь заполнить эту пустоту, Гэрриет хваталась за любую работу, а по вечерам до одури пялилась в телевизор или читала, пока совсем не слипались глаза – ничто не помогало. Боль не утихала, одиночество казалось беспросветным, словно ее одну замуровали в бетонной камере без окон и дверей. В тот же вечер, вскоре после того, как миссис Боттомли ушла спать, зазвонил телефон. Гэрриет сняла трубку.
– Звонит мистер Эрскин из Дублина, – равнодушно сообщила телефонистка. – Будете говорить?
– Да, – сказала Гэрриет, пытаясь сообразить, как Кори Эрскин мог оказаться в Ирландии.
– Кори? Алло! Пожалуйста, пригласите к телефону Кори, – послышался в трубке мужской голос – бархатистый, чарующе-медленный, словно ленивый.
– Его нет, – ответила Гэрриет.
– Жаль. Я надеялся его застать, – сказал голос. – А где он?
– Он улетел в Антибы. Может, я могу вам чем-нибудь помочь?
– Вряд ли – разве что согласитесь дать мне взаймы пару тысчонок. Я нашел для Кори роскошную лошадь, он наверняка захочет ее купить.
– Если хотите, можете ему позвонить, – сказала Гэрриет. – Он оставил номер. Скажите мне только, кто вы.
В трубке раздался оглушительный смех.
– Кит Эрскин, паршивая овца семейства Эрскинов, к вашим услугам. Думаю, миссис Боссис наверняка успела вам кое-что обо мне порассказать, верно?
– Нет, ничего такого. – Гэрриет покраснела и порадовалась, что собеседник на другом конце провода не может ее видеть.
– Знаю, что успела. Но вы не верьте ни единому слову. Клянусь, я чист, как стеклышко.
Гэрриет прыснула, прикрывая трубку рукой.
– А вы, вероятно, Гэрриет? – продолжал он. – Несчастная жертва обмана?
– Простите? – Гэрриет тут же внутренне ощетинилась. – Кто вам такое сказал?
– Кори. Точнее, не сказал, а зачитал мне длинный-предлинный ультиматум по поводу того, что он со мной сделает, если я посмею на вас покуситься. Это не ваш малыш там так разрывается?
– У него режутся зубки, – сказала Гэрриет.
– Я бы на его месте сходил к дантисту, так ему и передайте. От Ноэль ничего нет?
Гэрриет рассказала ему об открытке с футболистами – что было, пожалуй, не очень корректно, но это она сообразила слишком поздно.
Кит на своем конце провода лениво рассмеялся.
– Мне нравится, как она держит Кори на поводке – да и меня, впрочем, тоже. В иные времена у нее этих поводков скапливалось по стольку, что даже странно, как у нее до сих пор одна рука не стала длиннее другой. Знаете, чем теперь занимаются все наши знакомые? Заключают между собой пари: разведется с ней Кори или нет.
– Извините, но мне нужно подойти к ребенку. – Гэрриет вдруг осознала, что сплетничать о своем хозяине нехорошо.
– Постойте, не уходите, – попросил Кит. – У вас просто потрясающий голос. Наверное, вы и сама такая же? Ну-ка, признайтесь, какая вы?
– Бледная и худая, как жердь, – сказала Гэрриет.
– Прекрасно, как раз то, что я люблю. В следующем месяце я должен писать в ваших краях один портрет, так что приеду, сам разберусь. Смотрите, не крутите там без меня с местными кавалерами!..
Как все это грустно и мило, думала потом Гэрриет. Грустно, потому что своей легкой, немного театральной непосредственностью он отчаянно напомнил ей Саймона; мило – потому что так приятно снова пококетничать с кем-то просто так, хотя бы по телефону.
А еще позже Амброзий, вернее, Амброзия, решила окотиться в огромной – четырехспальной, как мысленно называла ее Гэрриет, – супружеской кровати Эрскинов. К шести часам утра, устроив усталую, но довольную роженицу с пятью котятами в кухне на чистой подстилке, Гэрриет наконец-то добралась до собственной постели.
Однако очень скоро – кажется, через несколько минут – ее разбудил весьма ехидный голос Шатти, сообщавший, что уже половина десятого.
– О Боже! – Гэрриет кубарем скатилась с кровати. – Сегодня же у миссис Боттомли выходной!
Плюнув на умывание и на ходу натягивая на себя что попало, она бросилась вниз, сунула Джону и Шатти по куску хлеба с джемом, побросала Джону в чемодан все, что нужно на неделю, схватила переносную колыбельку с голодным и сердитым Уильямом и помчалась к машине развозить детей по школам.
Ночью подморозило, и колеса проскальзывали, как по катку. Гэрриет изо всех сил старалась сосредоточиться на дороге, но мешал Джон, игравший с дверной ручкой. Неожиданно его рука соскользнула, дверца подалась, и его чуть не вышвырнуло из машины. Крутанув руль и чудом избежав столкновения со встречным автомобилем, Гэрриет втащила Джона обратно, захлопнула дверцу и звонко шлепнула его по голой коленке.
– Чтобы больше такого не было! – в сердцах крикнула она.
Джон смолчал и даже не повернул в ее сторону головы, но кровь отхлынула от его щек. На голой коленке проступило красное пятно.
Шатти, разумеется, ликовала.
– Гадкий, гадкий Джон! – радостно повторяла она.
– А ну замолчи! – рявкнула на нее Гэрриет, заезжая в ворота школы.
Едва они остановились, Джон схватил свой чемоданчик и выскочил из машины.
– Пока, заяц, – сказала Гэрриет. К этому времени она уже перекипела. – В пятницу вечером заеду за тобой.
Джон побелел.
– Я тебе не заяц, – дрожащим от гнева голосом сказал он. – Я тебя ненавижу. Слышишь, ненавижу! Лучше бы ты к нам не приезжала! Я скажу папе, пусть он тебя выгонит!
Борясь со слезами, Гэрриет высадила Шатти у дверей начальной школы. Всю дорогу домой голодный Уильям орал благим матом.
– Уильям! – умоляла она. – Потерпи, уже скоро.
Дома, пока подогревалось молоко, она успела постирать кое-что для Уильяма и сунуть белье в центрифугу.
Неожиданно зазвонил телефон. В тот же миг Уильям взвыл с удвоенной силой, молоко убежало, а когда Гэрриет бросилась снимать его с плиты, выяснилось, что она забыла подставить под центрифугу ведро.
– Да черт возьми! – истерически взвизгнула она, уворачиваясь от мыльных брызг, хлещущих по ногам. – Заткнись, Уильям! Слышишь, заткнись!
– У вас, кажется, проблемы, – произнес бесстрастный голос у нее за спиной.
Гэрриет, холодея, обернулась. На пороге стоял Кори Эрскин.
Он действовал быстро и точно. В одну секунду, пока Гэрриет глядела на него с открытым ртом, он выключил центрифугу и отставил в сторону кипящее молоко.
– На одну бутылку хватит, – сказал он. – Переливайте, я сниму трубку.
Боже, пронеслось у Гэрриет в голове, и надо же ему было вернуться в такой жуткий момент!
– Это Джон, – сообщил Кори. – Требует вас.
– Откуда он звонит?
– Из автомата. Возьмите трубку наверху. Когда он выговорится, намекните ему, что неплохо было бы вернуться в школу. Ребенка давайте сюда, я покормлю.
Джон звонил, чтобы извиниться. Его голос звенел от волнения.
– Я просто хотел сказать… Гэрриет, ты не уезжай, ладно? Я не буду жаловаться на тебя папе. И вообще, прости меня.
У Гэрриет комок встал в горле.
– Все в порядке, заяц, – сказала она. – Спасибо, что позвонил. И ты тоже меня прости.
Когда она вернулась на кухню, Уильям уже спал. Бутылка с недопитым молоком лежала рядом. Его наоравшийся ротик был слегка приоткрыт, длинные ресницы лежали на щеках.
– Красивый малыш, – сказал Кори, передавая ей Уильяма. – Что там у Джона?
– Мы с ним поссорились сегодня утром. Он звонил извиниться. Кори усмехнулся.
– У этого парня манеры гораздо лучше, чем у его родителей. Интересно, в кого бы это? Что Шатти?
– В полном порядке, – ответила Гэрриет. – Мне страшно неловко, что мы с Уильямом вас так встретили. Просто сегодня мы проспали, и все с самого утра пошло наперекосяк. Позавтракаете?
Кори покачал головой.
– Лучше я последую примеру Уильяма, пойду спать. Всю ночь сегодня провел за рулем.
Это заметно, подумала Гэрриет: бледный, как смерть, небритый, глаза покраснели, и ввалились. Тут у нее мелькнула новая ужасная мысль.
– Простите… но вам придется еще немного подождать. Ночью Амброзия окотилась на вашей кровати, и я еще не успела переменить постель.
Боже, как ему все это должно быть противно, думала она, перестилая простыни на огромной кровати, которую он еще недавно делил с Ноэль Белфор. Эта сугубо женская спальня была насквозь пронизана эротикой, и все здесь – толстые белые ковры, розы на обоях, кровать под балдахином, туалетный столик в пене розовых кружев – должно было мучительно напоминать мужчине о ее хозяйке.
Но, если что и мучило Кори, по его виду это было незаметно.
– Кажется, будет снег, – сказал он, выглядывая в окно.
Когда раскрасневшаяся Гэрриет меняла вторую наволочку, она вдруг заметила, что Кори Эрскин следит за ней, и вспомнила, что сегодня утром не успела умыться и что на ней надет старый, застиранный донельзя красный свитер.
– Вы стали лучше выглядеть, – неожиданно сказал он. – Поправились.
– Миссис Боттомли держит меня на калорийной диете, – вспыхнув, пробормотала Гэрриет.
***
Около семи вечера Кори наконец пробудился ото сна и вышел на кухню. В одной руке у него был стакан с виски, на другой висела Шатти с полутораметровым надувным тигром в обнимку.
– Смотри, что мне папа привез, – сказала она и повернулась к Кори. – А Гэрриет сегодня проспала! Я из-за нее опоздала на музыку, и мне дали треугольник вместо табмурины.
– Во-первых, тамбурины, – сказал Кори. – А во-вторых, не ябедничай.
Шатти подбежала к окну.
– Смотри, какой снег глубокий. Можно, я сегодня попозже лягу?
– Нет, – сказал Кори. – Можешь показать мне Амброзию с котятами, а потом спать, и без разговоров. Кстати, как в школе дела? – спросил он. – У тебя уже есть лучшая подружка?
– Все девочки хотят быть моей лучшей подружкой, – сообщила Шатти. – Но все не могут. Наверное, им придется меня делить.
В кухню вплыла миссис Боттомли, груженная двумя большими сумками. Она только что вернулась после выходного, и на ее бордовом пальто и фетровой шляпке с кокетливой птичкой из перьев еще лежали пушистые снежинки.
– Мистер Кори! – закудахтала она. – Какая неожиданность! Что же вы нас не предупредили? Знай я, что вы приедете, отперла бы для вас парадное. Ну да все равно, я вам очень, очень рада!
Он ей не меньше, подумала Гэрриет. Забирая у миссис Боттомли сумки, он поинтересовался, все ли местные магазины она успела скупить, и тут же справился про ее ревматизм.
– Грех жаловаться, – ответила миссис Боттомли. – Как Гэрриет приехала, так вроде и ревматизм стал меньше донимать: работы-то поубавилось. Все-таки пара молодых ног в доме – это совсем другое дело.
Кори взглянул на ноги Гэрриет.
– Вы, значит, ею довольны?
– Бывает, конечно, что она иногда замечтается, – проронила миссис Боттомли, снимая шляпку. – Но, в общем-то, мы с ней нашли общий язык. Да и работница она дай Бог – не то что те расфуфыренные барышни, которых вы присылали раньше. А как ваши Антибы? – спросила она, делая ударение на последнем слоге, так что получилось: Анти-Бы.
Кори переглянулся с Гэрриет и с самым серьезным видом ответил:
– Анти-Бы чуть меня не доконали.
– То-то вы так осунулись, словно всю дорогу пешком шли. Все от плохого питания. Там небось одни лягушки да деликатесы французские? Но ничего, мы вас тут быстро откормим.
Желая хоть немного оправдаться в глазах Кори за утренний прием, Гэрриет решила приготовить ему сегодня шикарный ужин, однако воплотить свои планы в жизнь ей не удалось. Выйдя в сад, чтобы стряхнуть воду с салата, она вдруг застыла как завороженная. Сосны стояли белые, как яблони в цвету, урны, полные снега, отбрасывали на лужайку голубоватые тени, снежинки легкими перышками порхали над головой.
Воспоминания о первой встрече с Саймоном нахлынули на нее с прежней остротой. Господи, в отчаянии думала она, суждено ли нам встретиться вновь? Бежали минуты – пять? десять? – но она стояла, не замечая времени, и очнулась лишь тогда, когда поняла, что замерзает. Вернувшись на кухню, она испуганно вскрикнула: Лабрадор Тритон занимался на полу куском мяса, Амброзия сидела на столе, где только что были креветки, и невозмутимо облизывала полосатую морду, соус на плите безнадежно свернулся.
На шум явился Кори.
– Господи, что тут у вас еще такое?
Гэрриет дрожащей рукой указала на Тритона и Амброзию.
– Я засмотрелась на снег в саду и забыла, что оставила мясо с креветками на столе!..
Кори опять ее удивил: он рассмеялся, впервые на ее памяти. Наконец, не выдержав, она тоже прыснула.
– Да, тут совсем пусто, – сообщил он, заглянув в холодильник. – Придется ехать куда-нибудь ужинать.
– Простите меня, ради Бога…
– Сколько можно извиняться? Лучше идите, приведите себя в порядок.
– Но… я же не могу ехать ужинать вместе с вами.
– Почему нет? Миссис Боттомли присмотрит за Шатти и Уильямом.
– Но… Но… – Гэрриет опять принялась за извинения.
– Послушайте, – прервал ее Кори. – Я готов стерпеть истерики, я как-нибудь обойдусь без вашего ужина, но бессмысленных пререканий я просто не выношу. Ступайте к себе и собирайтесь.
Ресторан, куда он ее привез, находился у въезда в долину. Потрясенная ценами в меню, Гэрриет выбрала омлет.
– Не говорите ерунды, – буркнул он. – Заказывайте что вам хочется.
– Но тут все так дорого.
– Посмотрели бы вы на парижские цены!.. Впрочем, можете вообще о них не думать. Я только что получил большой аванс – и разрешаю вам этим воспользоваться.
Сначала Кори рассказывал ей о том, как съездил во Францию, о черной кобыле Пифии, купленной с подачи Кита, – на той неделе ее уже должны переправить самолетом в Лидс, сказал он.
– Если это и правда стоящая лошадь, мы с ней, возможно, еще успеем подготовиться к апрельским скачкам.
К тому времени, как принесли кофе, выпитое мало-помалу начало действовать, и Гэрриет уже чувствовала себя гораздо свободнее.
– Ну так что, – сказал Кори, подливая ей вина. – Как вам работается у нас “на отшибе”? Нравится смотреть за детьми?
Гэрриет торопливо улыбнулась.
– Да, очень. У меня наконец-то все хорошо, я тут по-настоящему счастлива.
Он не ответил на ее улыбку.
– Я слежу за вами уже два часа. У вас все еще такой вид, будто вы каждый вечер засыпаете в слезах.
– Вам кофе со сливками или без? – спросила она.
– Без, благодарю вас, но не пытайтесь увести разговор в сторону. Разумеется, у вас все хорошо – по сравнению с тем, что было. Вы округлились, на щеках появился какой-никакой румянец – но взгляд такой же затравленный, как и раньше. И дергаетесь от всякого пустяка. Скажите, например, зачем вы изорвали в клочья эту бумажную салфетку?
– Нет-нет, у меня все в порядке, – торопливо проговорила она и чуть погодя спросила:
– Но, если я правильно поняла, вы хотите отказаться от моих услуг?
Голос ее заметно дрожал.
Будь у нее силы поднять в этот миг глаза, она бы увидела мелькнувшую на его губах улыбку.
– Вы еще слишком плохо меня знаете, – мягко сказал он. – Если бы я решил с вами распрощаться, я сказал бы вам об этом прямо. Завтра же вы встретитесь с моим врачом, он выпишет вам успокаивающее и снотворное. Думаю, что это ненадолго, но несколько недель придется попить. Иначе, боюсь, силы ваши скоро иссякнут. И еще один личный вопрос, хотя догадываюсь, что вы сейчас предпочли бы поговорить о чем-нибудь постороннем. Как вы познакомились с Саймоном Вильерсом?
От неожиданности Гэрриет чуть не поперхнулась кофе. Но, в конце концов, ей так надо было с кем-нибудь поговорить.
Она пожала плечами.
– В тот день был такой же снегопад, как сегодня. Я ехала на велосипеде, а Саймон на машине выехал мне навстречу и случайно меня сбил. Конечно, я его сразу узнала – Саймона и его компанию знает весь Оксфорд: у них самые лучшие машины, у них фотомодели из Лондона и музыка до утра. Я тогда отделалась легкими ушибами, но он сказал, что чувствует себя виноватым, и уговорил меня заехать в нему домой. У него оказался полон дом гостей, но в конце концов он их всех выставил за дверь. Когда на следующее утро мы с ним проснулись, он спросил, как меня зовут. Я вас шокировала?
Кори закурил сигару.
– Так, в меру.
– До него у меня не было мужчин. Я вдруг словно очутилась в раю. – Она разглядывала свои руки. – Казалось, что так будет продолжаться вечно. А потом, как-то утром, за кофе, он сказал, что мне пора выметаться, потому что возвращается его постоянная подружка. Для меня это был страшный удар. Скоро я узнала, что беременна, но даже это казалось пустяком яо сравнению с потерей Саймона. – Огромные темно-серые глаза тревожно смотрели прямо на Кори.
Он улыбнулся.
– Как вы думаете, Джону нравится в школе?
Слава Богу, он почувствовал, что она больше не хочет говорить о себе.
Глава 12
Возвращение Кори Эрскина значительно облегчило Гэрриет жизнь. Теперь в доме появился мужчина. Он мог принимать решения, мог, когда надо, взять на себя ответственность и мог цыкнуть на детей, если они слишком расходились. Но главное, теперь ей было с кем поговорить.
Конечно, имелись и свои издержки: у Кори случались приступы раздражительности, и тогда он становился нестерпимо властным и придирчивым. Но в хорошие минуты Гэрриет находила в нем остроумного собеседника, который к тому же никогда не кичился своим интеллектуальным превосходством, и вдохновенного слушателя. Прошло несколько недель, Гэрриет постепенно привыкла называть его по имени и без “мистера”, но все же понимала, что знает его не лучше, чем в первый день знакомства.
Он был совершенно непредсказуем. То он начинал засыпать ее вопросами, что она думает о том-то и как бы отнеслась к тому-то; то бродил по дому, погруженный в собственные мысли, и вовсе ее не замечал, то, вдруг потеряв интерес к разговору, мог встать и уйти посередине фразы, и Гэрриет какое-то время беззвучно открывала рот, как рыба в аквариуме.
Иногда он работал ночи напролет. Часто, вставая к Уильяму, Гэрриет слышала приглушенный треск пишущей машинки под музыкальное сопровождение Вагнера или Верди. Утром в таких случаях он являлся на кухню страшнее смерти, молча читал газету, выпивал несколько чашек черного кофе, после чего часа на два отправлялся на верховую прогулку по пустынным окрестностям.
Потом, урвав несколько часов сна на диване в своем кабинете – вероятно, думала Гэрриет, ему слишком тоскливо одному в огромной супружеской постели, – он появлялся к чаю голодный как волк и в минуту уминал все детские бутерброды.
Он много пил, и каждое утро миссис Боттомли, укоризненно поджимая губы, выносила из его комнаты очередную пустую бутылку.
Едва ли виски делало его счастливее: выпитое накануне в качестве лекарства от тоски наутро оборачивалось черной депрессией, и он делался капризным и раздражительным. Он совершенно не выносил, когда его отрывали от работы, и Гэрриет все время приходилось быть начеку, чтобы к нему не прорвался кто-то из детей. Телефон в доме трезвонил не переставая, и Кори свирепел, если Гэрриет не успевала снять трубку после третьего или четвертого звонка. Звонили, разумеется, ему, и Гэрриет приходилось говорить всем одно и то же: “Простите, мистер Эрскин сейчас работает. Оставьте, пожалуйста, ваш номер, я попрошу его вам перезвонить”. Мистер Эрскин почти никому не перезванивал, и его абоненты – особенно абонентки, – звоня по второму и третьему разу, обрушивались на Гэрриет с упреками: они были уверены, что она ничего ему не передавала. Отдельное неудобство составляла его привычка записывать приходившие ему на ум мысли на чем попало, от клочка бумаги до телефонного справочника. Однажды Гэрриет пришлось перетрясти четыре мусорных контейнера в поисках старого журнала, на обложке которого Кори набросал несколько строк Для сценария. После этого она зареклась выбрасывать что бы то ни было без его ведома.
Как-то в начале марта Кори сидел на кухне и, рассеянно таская изюмины из пакета, листал книжку Джона с комиксами. Была середина дня. Уильям, обложенный подушками и подушечками, важно восседал на красном коврике посреди пола. Блаженно гукая, он колотил деревянной ложкой по какой-то посудине и таращил глаза на сверкающие медные кастрюли, развешанные по стене. Гэрриет, только сегодня утром прочитавшая в журнале статью о том, как опасно держать детей на одних консервах, без особого энтузиазма протирала сквозь сито вареную капусту с морковкой, когда зазвонил телефон. Радуясь возможности ненадолго оторваться от нудного занятия, Гэрриет поспешила к телефону, но после трех звонков телефон замолчал. Не успела она вернуться к своей морковке, как телефон опять дал три звонка и умолк, потом зазвонил снова, на этот раз, не переставая.
Вздохнув, Гэрриет отложила сито.
– Не подходи, – резко сказал Кори, почему-то очень бледный. – Это кто-то просто развлекается.
Телефон умолк, потом выдал в той же последовательности три звонка – молчание, три звонка – молчание, потом опять звонил не умолкая три минуты.
Кори вцепился в книжку с комиксами так, что у него побелели пальцы.
– Я ухожу, – сказал он наконец. – Не снимай трубку.
Телефон звонил и звонил. Вероятно, чей-то тайный код, думала Гэрриет, а Кори не хочет говорить с этим человеком. Трезвон наконец начал действовать ей на нервы. В доме вышел весь хлеб, и она решила взять коляску и прогуляться с Уильямом до деревни. Ей нравилось бывать в деревенских магазинах: при виде Уильяма почти все продавцы и покупатели начинали сюсюкать и улыбаться, так что Гэрриет со многими уже успела перезнакомиться.
День был холодный и бесцветный. Унылое однообразие нарушали лишь красно-бурые листья папоротников, тянувшихся по обе стороны от дороги, да и те были наполовину завалены снегом. Деревенская улица была почти безлюдна, лишь изредка дорогу перебегали закутанные в шарфы женщины с красными от мороза лицами. Грея руки о горячий французский батон, Гэрриет вышла из булочной и направилась в супермаркет напротив. Здесь ее внимание сразу же привлекла незнакомая покупательница – девушка в изумрудно-зеленом пальто с манжетами и воротником из искусственного меха и в зеленых сапогах на шпильке. У девушки были пламенно-рыжие кудри и огромные темные очки. Она брала с полок банки и пакеты и, не сходя с места, пыталась забросить их в проволочную корзину, установленную посреди прохода.
– Любит, – пробормотала она, когда банка с лимонной начинкой для пирога благополучно опустилась в корзину. – Не любит, – когда пакет с чечевицей шлепнулся мимо. – А, черт! Опять не любит. – И банка собачьих консервов покатилась по полу.
Рядом голубоглазый мальчик, стриженный под горшок, воровато озираясь, горстями рассовывал жвачку по карманам синей курточки. Хозяин магазина, искавший в этот момент порошок для посудомоечной машины, поглядывал на обоих крайне неодобрительно.
Неожиданно девушка в темных очках заметила Гэрриет.
– Привет, – сказала она. – Ты, наверное, новая няня Кори Эрскина? А я Самми Сатклифф. Я работаю у Элизабет Пембертон – это тут же, в долине, неподалеку. Тоже смотрю за детьми. Кстати, они примерно того же возраста, что Шатти и Джон, надо будет как-нибудь свести их вместе.
– Это было бы здорово, – оживилась Гэрриет. В конце концов, она и сама уже целую вечность не общалась с ровесниками.
– Знаешь, почему мы с тобой до сих пор не сталкивались? – спросила девушка. – Мы уезжали кататься на лыжах.
– Поэтому ты такая загорелая, – сказала Гэрриет.
– Ага, загорелая, – фыркнула Самми. – Только по шейку. Раздетая я сейчас на спичку похожа.
Сняв очки, она предъявила Гэрриет большие зеленые глаза с покрасневшими веками и черной бахромой густо накрашенных ресниц.
– Очки – это не от солнца, а от похмелья, – пояснила она. – Чтобы не видно было мешков под глазами. А солнца в этой дыре вообще не бывает.
Заменив лопнувший пакет чечевицы на новый, она двинулась к кассе.
– А ты, мелкий изверг, вытаскивай все из карманов и клади на место! – прикрикнула она на мальчугана, который теперь переключился на трубочки цветного шоколадного горошка “Смартиз”. – Хуже бродячего кота, ей-Богу! Джорджи у нас не упустит, если что где плохо лежит, – добавила она, оборачиваясь к Гэрриет. – Копия папаша, только тот все больше ударяет по части юбок, а этот пока по конфеткам.
На улице она немного посюсюкала с Уильямом.
– У, какой карапуз, – сказала она. – Но все равно, смотреть за всеми тремя – это, наверное, убийство. Слушай, бери завтра Шатти, Уильяма – и приходите ко мне пить чай, а? Я выложу тебе все местные сплетни.
– Правда? Спасибо, приду обязательно, – просияла Гэрриет.
– Наш дом на Скиптон-роуд, сразу же за деревней, – сказала Самми. – Немного не доходя до реки. Там не заблудишься: как услышишь, где сыплются осколки, сворачивай и иди прямо на звук. Не волнуйся, это просто моя хозяйка швыряет фарфоровые тарелки в своего муженька. Кстати, твой Кори, кажется, сегодня у нас ужинает. Хозяйка от него без ума. Впрочем, я ее понимаю, он и правда шикарный мужик. Как взглянет, прямо мороз по коже. Точно.
***
Кори вернулся около восьми часов, в совершенно жутком виде. Просидел весь день в баре, вздохнула Гэрриет и начала отчитываться по списку телефонных звонков.
– Звонила миссис Кент-Райт. Спрашивала, не можете ли вы поучаствовать в открытии их майского фестиваля или, в крайнем случае, попросить кого-нибудь из знакомых, кто работает в кино.
– Нет, – сказал Кори. – Не могу.
– “Ежемесячник для женщин” хочет подъехать в семь часов в следующую среду и взять у вас интервью.
– Нет, – сказал Кори. – Перезвони им и скажи, что мне некогда.
– И еще звонила Элизабет Пембертон: сказала, что сегодня они в вечерних туалетах.
– А, черт! – Он вскочил и стремительно направился к лестнице. – Совсем вылетело из головы. Пожалуйста, принеси мне наверх чего-нибудь выпить, ладно?
Через двадцать минут он ушел, предварительно окатив водой ванную комнату со всеми пятью полотенцами и оставив в раковине следы своего обеда.
Сквозь туман, навеянный двумя таблетками могадона, Гэрриет мерещились какие-то нескончаемые звонки. Это тайный код, говорила она себе, не снимай трубку. Она натянула одеяло на голову, но звонки не прекращались. Звонили, оказывается, в дверь. Кто бы это в такой час? У Кори наверняка есть ключ. Грабители, с замиранием сердца подумала она, но тут же поняла, что грабители вряд ли станут поднимать такой шум. Тогда кто же? Какой-нибудь маньяк-насильник? Включая по дороге свет, Гэрриет, в одной куцей красной ночнушке, сбежала вниз и на цыпочках подкралась к двери. Из кухни явился заспанный, с выпученными глазами, Тритон и, усевшись перед дверью, стал колотить хвостом по полу.
– Молодец, Тритончик. Охранять, – сказала Гэрриет.
Звонки не прекращались.
Накинув цепочку, Гэрриет наконец рискнула приоткрыть дверь.
– Кто там? – встревоженно спросила она, всматриваясь в узкий просвет в двери.
– Это я, Кори.
– О Господи! – Гэрриет торопливо отстегнула цепочку. – Простите, я думала, вы с ключом…
Кори покачивался в проеме, взъерошенный и бледный, лоб рассекал уже подсохший рубец, галстук съехал набок. Было видно, что он изо всех сил старается сфокусировать взгляд, но глаза разъезжались, и он косил, как сиамский кот.
– Что с вами? – спросила Гэрриет, глядя на его лоб. В голову ей почему-то упрямо лезли летающие тарелки Элизабет Пембертон. – Вам плохо?
– Мне хорошо, – не очень внятно пробормотал Кори. – А моей машине еще лучше. Она уже утиль. Он нетвердыми шагами направился в гостиную.
– Боже мой. – Стряхнув оцепенение, Гэрриет засеменила за ним. – Вы еле держитесь на ногах.
