Текст книги " Октавия "
Автор книги: Джилли Купер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 54 страниц)
Позади него послышался неодобрительный кашель. Ники обратил к мисс Наджент ослепительную улыбку.
– Вы, должно быть, босс Имоджин. Много о вас слышал.
Он так любезен со всеми, подумала Имоджин, представив его. Теперь мисс Наджент поправляла свои угловатые локоны и жеманно улыбалась, как школьница. Даже мисс Хакни отложила в сторону свой список покупок. Глория так раскалилась, что в любой момент готова была заполыхать огнем.
– Не хотели бы чашку чая? – спросила она.
– Мне надо в клуб, – ответил он, покачав головой.
За вертящейся дверью он еще раз поцеловал Имоджин.
– Это были очень долгие три недели, – признался он. – Рад, что ты еще носишь мой браслет.
Забавно, думал он, катя вниз по Хай-стрит, как он рад был ее увидеть. Если бы Пэйнтер не дразнил его насчет их пари, он бы так и не удосужился заглянуть к ней. А теперь он был рад, что сделал это. Он испытал удовлетворение, которое чувствует собака, у которой в саду зарыто множество костей и которая, выкопав неожиданно одну из них, вдруг находит, что та созрела лучше, чем можно было ожидать.
Он был бы не прочь сразу же увезти ее в торфяники и там сделать дело, но ему не очень хотелось перед интервью запачкать свой новый костюм травяными пятнами. В любом случае этой ночью будет сколько угодно времени, и гораздо увлекательнее натянуть ее под носом у старого викария.
***
Вымыться с головы до ног жестким мылом и вытереться полотенцем для лица в дамском туалете библиотеки было настоящим достижением, но Имоджин на него сподобилась. Кроме того, она перебежала улицу и купила себе новые черные брюки, которые плотно ее обтягивали. А теперь она сидела в ?Собаке и утке?, окутанная облаком пожертвованных Глорией духов ?Малютка?. На нее глазели туземцы Пайкли, она пила с Ники шампанское и спрашивала себя, была ли она когда-нибудь в жизни счастливее.
– Первый раз в этом году пью шампанское, – призналась она.
– Тогда надо загадать желание, – сказал Ники.
Он засмеялся и поцеловал ее в щеку.
– Если сыграешь правильно, выиграешь меня.
– Как ты узнал мое желание?
– По тебе сразу все видно. Это мне в тебе и нравится.
– Ты не считаешь, что Глория хорошенькая? – тоскливо спросила она.
– Кто такая?
– Та, что в желтых шортах. Она предложила тебе чашку чая. Такая сексуальная.
– Я на нее не обратил внимания, я ведь смотрел только на тебя.
Он наполнил ее бокал. Пока они опорожняли бутылку, он рассказывал ей про Рим и Париж, но ей так хотелось, так хотелось, чтобы он опять обнял ее, и в то же время было так страшно от мысли, к чему это приведет, что она с трудом могла сосредоточиться.
– А ты чем занималась? – спросил он, заказав вторую бутылку.
– Да ничем особенным.
Она рассказала ему о том, как Джульетте пришлось десять раз переписывать двадцать третий псалом за то, что она произнесла слово ?педик?. Но она не думала, что ему было бы интересно слушать про ларек с подержанными книгами, который ей предстояло организовывать для церковного праздника с целью сбора средств на обновление шпиля, и даже сами эти шпили представлялись ей в этот момент весьма фаллическими.
– Как твой дорогой папаша? По-прежнему на стреме? – спросил Ники.
Имоджин хихикнула и тут же подумала, что не стоило.
– Ну что ты, милая, ты же знаешь, что он свин.
– Только со мной, – сказала Имоджин. Ники вылил остатки из первой бутылки в ее бокал.
– Кто сегодня вечером дома? – осторожно спросил он.
– Никого, – ответила Имоджин, не задумываясь. – Джульетта остается на ночь у подруги, а мама с папой отвозят ребят и остановятся на ужин у викария в Лонг Престоне.
Инки взял непочатую бутылку шампанского.
– Тогда пошли.
Снаружи лил дождь, отражения уличных фонарей прыгали по мокрой булыжной мостовой. Народ жался у подъезда рыбной лавки. До них донесся запах подгоревшего жира.
– Есть хочешь? – спросил Ники.
– Нет.
Мощные фары его машины осветили прибитые ливнем стебли коровьей петрушки. Дождь барабанил по ветровому стеклу. В свете приборного щитка она могла видеть профиль Ники.
– Я подошел к этому турниру в хорошей форме, – говорил он. – Начал верно рассчитывать длину удара и снова подружился с мячом.
На заднем сиденье были рассыпаны нераспечатанные письма и телеграммы.
– Господи, сколько тебе пишут, – удивилась Имоджин.
– Почта от болельщиков за последнюю неделю, – пояснил Ники.
Когда они выехали на дорогу в сторону дома викария, он положил руку на ее бедро и стал гладить через плотную ткань. Она слегка приподняла над сиденьем ноги, чтобы они казались потоньше.
Дом был темен и пуст, если не считать Гомера, который восторженно их приветствовал, кинулся наверх и, вернувшись со старыми серыми брюками, которые Имоджин надевала вчера, положил их у ног Ники.
– Интересные брюки, – заметил Ники, – не твои?
– Господи, конечно, нет, – солгала Имоджин, – вероятно, из кучи старья.
– Похоже, их носила твоя бабушка, – сказал Ники. – Принеси пару стаканов, моя радость.
Выбрасывая оскорбительные брюки в мусорный бак, она услышала, как хлопнула пробка. Она почувствовала что-то похожее на вспышку газа, который долго держали незажженным – рука Ники могла стать той горящей спичкой, от которой он заполыхает мощным голубым пламенем, что опалит все кругом, включая брови Гомера.
Они пили, сидя на диване. Ники всюду погасил свет, кроме одной лампы в углу. У нее опять началась нервная дрожь, она не могла смотреть ему в глаза.
– Последние недели была страшно сырая погода, – сообщила Имоджин.
– За границей было страшно сухо, – сказал Ники, берясь за бутылку.
– Не надо, – пролепетала Имоджин, закрывая рукой свой бокал.
– Перестань, – сказан Ники, и шампанское заструилось между ее пальцами и ледяным холодом пролилось ей в рукав, где встретилось с бегущими с другой стороны ручейками пота. Не зная, что делать, она осушила бокал и почувствована легкое головокружение.
– Перейдем к делу, – сказал Ники и обнял ее, – я тебе нравлюсь?
– Да, с тех пор, как мы встретились, я ни минуты ни о чем другом не думала.
Она до боли чувствовала его близость, его губы, его руки на своих волосах.
– Пойдем наверх, – прошептал он, – там намного удобнее. У нас есть несколько часов. Если кто-нибудь придет, Гомер залает.
– На папу с мамой он лаять не станет.
– Они еще не начинали ужинать.
Имоджин смотрела на Ники огромными от беспокойства глазами.
– Это убьет отца.
– Отлично, – сказал Ники, – я приеду и стану продавать билеты на его похороны.
Имоджин хотела изобразить возмущение, но у нее не получилось. Он обнял ее за талию. Она прильнула к нему, растворяясь в нем. Он запустил ей руку под свитер и нашел ее грудь. Имоджин стала сопротивляться.
– Будет так ужасно, если я забеременею, – прошептала она.
– Ты без тампона? – резко спросил он. – Когда у тебя дела?
Имоджин стерпела, хотя никогда не говорила о таких вещах с мужчинами.
– Завтра или послезавтра.
– Никаких проблем, – сказал Ники с облегчением и снова идя в наступление.
– Поэтому у тебя сейчас такие обалденные титьки.
Она была рада, что может скрыть свое смущение, спрятав лицо у него на плече. Она почувствовала его руку у себя на спине. Ни у кого не было таких теплых рук. В следующий момент эта рука скользнула ей под джинсы и стала гладить низ живота.
– Постой, – задыхаясь сказала Имоджин, когда он снова толкнул ее на диван и снял с нее свитер, – у меня никогда раньше ни с кем этого не было.
– Но я не просто кто-то, – возразил Ники. – Да и ты сама, моя радость, как и я, не сможешь остановиться.
Что же это со мной происходит, подумала Имоджин. Но тут же похолодела от ужаса, потому что открылась наружная дверь и из нее за порог с шумом выпрыгнул Гомер.
– Эй, – послышался голос, – в доме есть кто-нибудь?
– Ах ты, черт! – вырвалось у Ники, но вслед за этим он с невероятным самообладанием схватил свитер Имоджин, вывернул его на лицо и натянул ей на голову.
– Спокойно, – прошептал он, засовывая ее лифчик под диван и застегивая на себе рубашку.
– Здесь мы, – отозвался он.
– Привет, Ники, – сказала мать Имоджин, входя в комнату с большим кабачком. – Привет, дорогая, какая пакостная ночь! Подумать только, бедная миссис Уэстли где-то подхватила лишай. Они пробовали нам звонить, но уже нас не застали. Мы не остались на ужин и сразу поехали домой. Они нам дали в дорогу вот это, – она показала на кабачок. – Папа ставит машину в гараж.
– Примите немного шампанского для бодрости, – предложил Ники.
Имоджин бросилась вон из комнаты за дополнительными бокалами. Сердце у нее колотилось, она с ужасом думала, что случилось бы, если бы отец застал ее с Ники на полу. На нее накатывался истерический смех. Слава Богу, что первой вошла мать.
Вернувшись в гостиную, она услышала, как мать спрашивает Ники:
– Вы полагаете, есть надежда, что Вирджиния Вулф выиграет Уимблдон?
Визит Ники закончился безрадостно. Все рано отправились ко сну, и Ники на лестнице прошептал Имоджин:
– Courage ma brave . Как только все стихнет, я проберусь к тебе в комнату.
***
Увы, викарий, страдавший от очередного приступа бессонницы, решил спать – или, вернее, не спать – в своей гардеробной, находившейся на равном расстоянии между спальней Имоджин и комнатой для гостей. Он лежал там с зажженным светом и распахнутой настежь дверью, делая вид, будто читает проповеди Донна, а на самом деле, вспоминая о прежней славе, о строе серебряных кубков на комоде и вставленных в рамки фотографиях мускулистых мужчин, висящих по стенам.
Имоджин дрожала в постели от страха. И всякий раз, когда Ники пытался прокрасться в коридор, викарий, у которого был чуткий слух, громко спрашивал: ?Это ты, дорогая?? И Ники приходилось запираться в туалете. К часу ночи, сообразив, что так он рискует подорвать свои шансы на успех в открытом чемпионате Шотландии, он сдался и проспал ночь без сновидений. Имоджин, которая не спала вовсе, утром с трудом могла смотреть на его угрюмое лицо.
– Ну что, будем считать это пробным шаром? – сказал он, садясь в машину. Глаза Имоджин наполнились слезами. Явно это было прощание навсегда. Но, заметив лиловые тени под ее глазами, Ники смягчился. Это случилось не по ее вине. Если бы не неожиданное возвращение викария, она бы упала ему в руки как спелая слива. – Ты ничего не могла изменить. Когда закончится открытое первенство Америки, у меня будет намного больше свободного времени. Твои родители отпустят тебя из дома на выходные?
Имоджин покачала головой.
– Сомневаюсь.
– У тебя в этом году будет отпуск?
– Две недели в сентябре.
– Есть какие-нибудь планы?
– Нет, ничего определенного.
Как мало девушек признали бы это, подумал Ники. Она прозрачная и здоровая, как мыло ?Пирс?.
– Ну тогда единственное решение – провести отпуск вдвоем.
Дверь в рай приоткрылась.
– Он, как здорово! – выпалила Имоджин. Но тут же эта дверь опять закрылась. – Но отец ни за что не разрешит.
– Хм… ну это мы еще посмотрим.
Глава четвертая
Через полмесяца, во время уимблдонской недели Ники выпивал на Флит-стрит со своим другом Мэтью О’Коннором. Он уже много лет знал О’Коннора как облупленного. Они сталкивались друг с другом за границей – Ники играл в турнирах, О’Коннор искал приключений. Им довелось вместе выпивать и быть выставленными из большего числа иностранных ночных клубов, чем они могли запомнить.
– В этом году едешь во Францию? – спросил Ники.
– В сентябре. А что?
– В машине место будет?
Крупный ирландец посмотрел на него с хитрецой.
– Зависит от того, с кем ты хочешь поехать.
Ники ухмыльнулся.
– Познакомился с одной пташкой в Йоркшире.
– Как выглядит?
– Пара таких буферов, что можно в них потеряться.
– Что еще?
– Ну, хороша, как кукла. Хочется взять и без конца тискать. Но страшно наивна. Папаша – викарий и дикий варвар – вроде мистера Барнета с Уолпол-стрит.
– А себя ты считаешь Робертом Браунингом? – усмехнулся О’Коннор.
– Ну, что-то вроде того. Во всяком случае, в домашних условиях она вне пределов досягаемости.
– Зелен виноград? И ты подумываешь о том, как устроиться на выезде?
– Именно об этом я и думаю.
О’Коннор заказал очередную порцию выпивки.
– Я всегда считал, что если пташка стоит хлопот, то хлопотать надо как следует. Но две недели – это черт знает как много. Ты не думаешь, что сперва лучше было бы вывезти ее на выходные?
– У меня ближайшие два месяца все выходные заняты турнирами. К тому же, сомневаюсь, что старик-викарий ее отпустит.
– Но похоже, что он вряд ли отпустит ее и в отпуск?
– Может, и отпустит. Я скажу, что собирается большая компания. У родителей, кажется, есть совершенно ошибочное представление, что большая численность гарантирует безопасность.
– С Кейбл она драться не будет? – спросил О’Коннор.
– Ты никогда не позволял мне встречаться с Кейбл.
– Я и сам себе не позволял. Сегодня вечером приходи с нами выпить.
На другой день Ники написал родителям Имоджин. Он сообщал, что собирается в сентябре поехать на две недели во Францию с парой друзей, которые помолвлены. В компании предполагалась еще одна замужняя чета с собственным автомобилем. В последний раз, когда он останавливался у них, ему показалось, что Имоджин выглядела утомленной. Она нуждается в отдыхе. Не могла бы она присоединиться к их компании?
К радости и удивлению Имоджин, родители согласились. Даже мать заметила, в каком она подавленном состоянии, а отец, планировавший провести три недели в сентябре в северном райдинге, временно поменявшись местами с тамошним викарием (там отличный гольф), не имел желания наблюдать, как его старшая дочь будет слоняться там с февральским лицом и портить ему все удовольствие.
?Теперь я никогда, никогда не буду несчастной? – ликовала Имоджин. Она набрала номер Ники в Лондоне, чтобы сообщить ему хорошую новость.
***
При всем том это было скверное лето. Когда начался Уимблдонский турнир, Имоджин и Глория следили за ним по транзистору или тайком с помощью биноклей с экрана телевизора в магазине проката радиотоваров напротив библиотеки. Ники был в блестящей форме и в одиночных встречах дошел до четвертьфинала, где был выбит только после марафонской борьбы, и до полуфинала в парных вместе с Чарли Пэйнтером. Все отмечали, что он усилил игру. Всякий раз, когда он появлялся на телеэкране в белом теннисном костюме, во всем своем невероятном великолепии, когда он раскручивался подобно удару хлыста при подаче или прыгал с ноги на ногу, словно, корт был раскален докрасна под его ногами, – собираясь отбить удар, он казался божеством, для Имоджин бесконечно недоступным.
Она видела его и на трибуне игроков, смеющимся в окружении самых красивых женщин. Не могла она не заметить и того, что теннисная клока, состоявшая из нахальных девиц со змеевидными бедрами и жадными глазами, превращала каждую встречу с его участием в поединок с явно неравными условиями для противников. Они сопровождали воплями одобрения каждый его удачный удар, бурно ликовали при двойных ошибках его соперника, окружали его толпой, когда он уходил с корта. Да мог ли он быть тем самым мужчиной, что ел макароны с сыром, приготовленные ее матерью, и занимался с нею вольной борьбой на диване?
После Уимблдона он отправился по разным фешенебельным местам по всему миру, а Имоджин обнаружила, что диета из почти неграмотных открыток и случайных телефонных звонков недостаточна, чтобы поддержать ее. ?О, маловерная?, – сурово выговаривала она самой себе, но все больше и больше страдала or дурного настроения, отчего безнадежно стыдилась самой себя.
Еще хуже было то, что на работе все успели бросить взгляд на Ники и узнали, что они собираются вместе провести отпуск, и в результате вся история стала предметом постоянного обсуждения. Не проходило и дня, чтобы кто-нибудь не спросил у нее, что нового слышно про Ники или сколько еще времени осталось у нее до отпуска, или как у него идут дела в Инднанаполисе. Поведение Глории тоже было двойственным. С одной стороны, на людях она любила хвастать, что ее лучшая подруга Имоджин завела роман с теннисной звездой, и рассыпать крошки теннисных сплетен, услышанных от Имоджин. В то же время она дико ревновала, особенно, когда слух распространился по округе и некоторые из местных ?волков? стали приходить в библиотеку и просить Имоджин о свидании.
– Надо приделать перед входом рядом с крючками для собак крючок для волков, – говорила Глория с легким раздражением, – тогда они не стали бы донимать тебя здесь.
Уколотая меткими стрелами Глории (?Нет смысла класть все яйца в одну корзину. Держу пари, Ники забавляется со всеми этими иностранными штучками?), Имоджин стиснула зубы и решилась принять приглашение одного-двух волков. Но к концу вечера, вспоминая красивый кривящийся рот Ники, его умелые ласки, она даже не могла им позволить поцеловать себя, а потом, когда они, разозленные, уносились в ночь, чувствовала себя скверно.
К тому же погода была отвратительная. Весь июль, август и сентябрь лило без перерыва. Река Дарроу затопила заливные луга и теннисные корты, поставила под угрозу существование нескольких овечьих стад. Волосы Имоджин уныло курчавились, и не было никаких шансов перед отпуском хотя бы немного загореть. А викарий, у которого почти смыло сад и лужайку для гольфа, находился постоянно в дурном настроении и гнев свой изливал по большей части на Имоджин.
***
Наконец сентябрь наступил. Зажимая каждое пенни, ей удалось сэкономить сотню фунтов. Ники сказал ей, чтобы она не думала о деньгах, что он позаботится обо всем, но она знала, что во Франции все страшно дорого, и ей хотелось поехать на свои. Так как большая часть ее жалованья уходила на домашнее хозяйство, на одежду оставалось немного.
– Как мне быть с пляжными костюмами? – спрашивала она.
– В небольшой рыбацкой деревушке тебе многого не понадобится, – уверяла ее мать. – Я вспомнила, что леди Джасинта отправила на распродажу прелестный купальник красного цвета. В этом году ведь мода на красное? Он в отличном состоянии, только сзади немного тронут молью.
Барахолка избавилась также от двух клешеных хлопчатобумажных брюк той же леди Джасинты, которые сидели не совсем хорошо, но Имоджин предполагала носить их, прикрыв длинным свитером. Мать купила ей на распродаже в Лидсе два халата.
***
– Этот разговорник никуда не годится, – сказала Джульетта накануне отъезда Имоджин, развалясь на ее постели. – ?Моего кучера ударило молнией?. ?Пожалуйста, попросите горничную принести еще свечей?. Видишь?
Имоджин ее не слушала. Она в сотый раз примеряла красный купальник леди Джасинты, чтобы убедиться, что он подойдет.
– Тебе нужно раздобыть бикини. Спорю, что там ходят без верха, – сказала Джульетта. – Мама с папой такие смешные.
– Почему? – спросила Имоджин, складывая одежду.
– Думают, что ты уцелеешь, если тебя в компании будет сопровождать супружеская пара. Ха-ха! Скорей наоборот. Надеюсь, ты принимаешь таблетки.
– Что ты имеешь в виду? – выпалила Имоджин.
– Ну ты же не сможешь держать на расстоянии такого мужчину как Ники, раз он взял тебя с собой во Францию.
– Не смеши меня, – отрезала Имоджин и бросилась вон из комнаты.
Дело доходило до грани неприличного. Последнее письмо от Ники – единственное, которое он отправил в конверте – кончалось так: ?… и ради Бога, дорогая, приготовься как следует, чтобы нам не портить все две недели страхом, что ты забеременеешь?.
Весь последний месяц Имоджин ходила мимо приемной доктора Мидоуза и трусила зайти туда. Доктор Мидоуз был одним из самых старых друзей отца, и ему было далеко за шестьдесят. Как она сможет попросить его?
Под конец по очередному наущению Глории она поехала в центр планирования семьи в Лидсе под предлогом покупки одежды для отпуска. К несчастью, ее братья Майкл и Сэм, которые были все еще дома на каникулах, увязались с ней в надежде попасть на матч кубка Джилет в Хедингли. Как и следовало ожидать, матч из-за дождя не состоялся, и Имоджпн стоило большого труда избавиться от них хотя бы на пару часов.
– Мне надо купить кучу всяких вещей вроде белья, – сказала она.
– Мы тоже пойдем, – заявил Сэм, который в свои четырнадцать только недавно начал интересоваться девочками. – Может быть, сумеем заглянуть там в примерочные.
– Я не люблю, чтобы рядом околачивались, когда я покупаю белье, – быстро отрезала Имоджин, – меня это с толку сбивает. Вот вам пятерка. Можете пойти посмотреть нового Джеймса Бонда. Встретимся у входа в пять часов. – И, сильно покраснев, она направилась к стеклянным дверям универмага ?Браун и Мафф?. Она стремительно прошла его весь и, выйдя с другой стороны, повернула в направлении клиники.
– Куда все-таки пошла старуха Имоджин? – спросил Сэм, когда они двинулись к кинотеатру.
– Центр планирования семьи, – ответил Майкл, упорно пытавшийся зажечь под дождем сигарету.
– Иди ты, она что, беременная?
– Конечно, нет. Просто готовится к отпуску.
– Откуда ты знаешь?
– У нее в спальне лежал адрес. – Он закашлялся. Сигарета выскочила изо рта.
– Дай Бог, чтобы папа его не нашел, – сказал Сэм. – Думаешь, старуха Имоджин наконец занялась сексом?
– Просто принимает меры предосторожности. Эти теннисисты – страшные трахальщики, хуже регбистов. – Сигарета Майкла, теперь уже намокшая, упорно отказывалась зажигаться. – Надеюсь, с ней будет все в порядке, то есть никакого вреда не последует. – Он швырнул сигарету в урну.
Сэм уставился на двух хихикающих машинисток, которые шли вдвоем под одним зонтом, покачиваясь на высоких каблуках, в сторону пивной.
– Слушай, а что если Джеймса Бонда побоку, а заместо этого пойти и выпить?
– Нам ни за что не подадут.
– А там темно, ты запросто сойдешь за восемнадцатилетнего. Чудно, старая Им села на таблетки.
***
– Купила что-нибудь подходящее? – невинно спросил Сэм, когда Имоджин подлетела к входу на перрон всего за несколько минут до отхода поезда.
– Я забыла, что распродажи уже давно начались. Ничего хорошего не осталось, – пробормотала Имоджин, стараясь не смотреть в глаза братьям.
– Где твой билет? – спросил Майкл, помахивая своим. – Нам лучше зайти, а то двери закроют.
– О, Господи, – забеспокоилась Имоджин,– где же он у меня?
И она нервными дрожащими руками стала рыться у себя в сумке, и все ее содержимое, включая шестимесячный запас таблеток, высыпалось на платформу.
– Интересно, ?красны девицы? – это их так называют потому, что они все время краснеют? – спросил Сэм, нагибаясь, чтобы помочь Имоджин все подобрать.
***
Теперь, накануне отпуска лиловатые коробочки с таблетками были надежно упрятаны в кармане ее старого школьного пальто, висевшего в глубине ее гардероба. Она принимала их уже неделю и все время чувствовала себя нехорошо, но не знала наверняка, то ли это побочное действие пилюль, то ли нервное перевозбуждение от мыслей о Ники. Со дня их последней встречи прошло столько времени, что она чувствовала себя почти перегоревшей от желания. Потом ее стал беспокоить вопрос секса. Она начала украдкой заглядывать в ?Радости секса?, когда в библиотеке было малолюдно. Все показалось ей страшно сложным. Надо ли прекращать всякие разговоры во время самого дела, как во время теннисного матча? Не сочтет ли Ники, который привык к гибким, красивым теннисисткам, что она чересчур толстая?
Она уперлась горячим лбом в окно ванной комнаты. Ей было видно, как в саду отец что-то втолковывал коту и подвязывал желтые георгины, поваленные дождем и ветром.
?Вот что нужно и мне, – с грустью подумала она, – я никогда как следует не расцвету, если меня не подвязать к прочной опоре?.
Она задумалась, мог ли Ники стать такой опорой. Отец вернулся в дом. Он выглядел усталым. Ему пришлось полдня провозиться с овцами своего стада. Она вернулась в спальню и застала там Гомера, который уныло тащил из чемодана ее белье. Он терпеть не мог, когда кто-то уезжал из дома.
– Я скоро вернусь, – сказала она, обнимая его.
Она уложила в чемодан стопку книг, прочитать которые у нее никогда не хватало времени: ?Даниель Деронда?, ?Жаворонок?, Скотт Фитцджеральд и ?Тристрам Шенди? . На постели лежали пакет бумажных салфеток (у них во Франции, сказана ей мисс Хокни, нет такой туалетной бумаги, которой можно снять косметику), целлофановый мешок с ватными рулонами и дешевый косметический набор, который она выиграла в праздничной церковной лотерее. Как средство красоты он смотрелся не очень впечатляюще. Она представила себе других подружек Ники, имеющих в своем распоряжении полный выбор изделий Елены Рубинштейн.
***
В дверь постучали. То была мать.
– Привет, дорогая, как дела? Папа хочет немного с тобой поговорить перед тем, как пойти на заседание комитета по ценам на распродаже.
Войдя в кабинет викария, Имоджин задрожала. Он сидел за огромным письменным столом и зажигал трубку. Несколько капель дождя еще блестело на его густых седеющих волосах. По всем стенам стояли шкафы с греческими и богословскими книгами, в которые викарий никогда не заглядывал, и трудами по садоводству и спорту, которые перелистывались гораздо чаще. На полке были аккуратно выставлены тома ?Церковного вестника? и приходского журнала. На стене викарий позволил себе повесить единственную собственную скромную фотографию, где он был в окружении сборной команды Англии. На столе стояла большая чернильница. Он обходился без авторучек.
Викарий смотрел на нее поверх очков. Объяснялся ли его желчный взгляд тем, что она всю неделю носила одни и те же юбку и свитер, чтобы сохранить свежими лучшие туалеты для Франции? А может быть, он вспоминал, какое бессчетное число раз вызывал ее сюда, чтобы прочитать наставление по поводу постыдных толков или недостойного поведения дома?
– Сядь, – сказал он, – собираешься в отпуск?
– Да.
– Жаль, что я в твоем возрасте не мог себе позволить укатить поваляться под солнцем, – издалека начал он, – но тогда были другие времена.
Боже, подумала Имоджин, неужели он начнет теперь про это?
Но он встал и начал расхаживать по комнате.
– Не думаю, что мы с матерью были тебе чересчур строгими родителями. Мы всегда старались воспитывать тебя примером, а не принуждением. – Он изобразил сухую механическую улыбку, которую использовал, чтобы держать своих прихожан на расстоянии. Улыбка ?отвали?, как называли ее Майкл и Джульетта.
– Но я не могу отпустить тебя, не давши некоторых советов. Ты едешь за границу – там будут искушения. Полагаю, ты внимательно меня слушаешь, Имоджин?
– Да, – прошептала она.
– Мы тебя отпускаем, потому что верим в тебя. Мы знаем, что Ники привлекательный молодой человек и знаменитость, живет так, как ему заблагорассудится, и все же мы тебе доверяем.
Остановившись у окна, он рассеянно начал обрывать желтые листы с герани на подоконнике и проверять, не пересохла ли в горшке земля.
– Сегодня был трудный день, – продолжил он. – Здесь у меня больше часа провели Молли Бейтс с дочерью Дженнифер. Бедняжка Молли. Дженнифер неожиданно объявила, что она на третьем месяце беременности, а имеющий к этому отношение молодой человек исчез. Конечно, будет сделано все, чтобы его разыскать и убедить жениться на девушке. Если же не удастся, то ей предстоит провести следующие несколько месяцев в одном из домов для незамужних матерей – не самое привлекательное место для жизни. Но Молли Бейтс, как член приходского церковного совета, считает, что Дженнифер не может рожать дома. При любом исходе жизнь девицы загублена. Теперь она товар, бывший в употреблении.
Бедняжка Дженнифер, подумала Имоджин, возможно, ее отправят на дешевую распродажу.
– Когда будешь на юге Франции, – продолжал отец, – помни о судьбе бедной Дженнифер Бейтс и не забывай, что ты дочь священника и, как жена Цезаря, должна быть вне подозрений.
Имоджин вдруг представила себе, что коробочки с лиловыми таблетками в этот самый момент прожигают дыру в кармане ее старого пальто, а оскорбительные слова отца – как солнце, отраженное в стекло. К счастью, он истолковал малиновый цвет ее щек как признак смущения от темы разговора, а не вины.
Он сел и передвинул на столе чернильницу.
– Запомни слова Мильтона, – произнес он погребальным голосом, – ?Та, что обладает целомудрием, вся закована в сталь?.
Тут Имоджин увидела себя бряцающей стальными доспехами по пляжам юга Франции. Отец, решила она, должно быть, очень похож на Мильтона. Еще она заподозрила, что он репетирует будущую воскресную проповедь. У нее появилось жуткое предчувствие, что он сейчас велит ей встать на колени и прочтет над ней молитву.
– Ты вступаешь в школу жизни, – сказал он, драматически понижая голос. – Все, что я могу сделать, – это денно и нощно молиться за тебя. Теперь же возвращайся к своим чемоданам, и приятного тебе отдыха под солнцем. Мне надо идти на заседание комитета по ценам на распродаже.
Противопоставление ее бестолкового сибаритского существования его скромному, самоотверженному служению было слишком очевидно. Имоджин вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь. Она поднялась к себе в безнадежно угнетенном состоянии. Отцу блестяще удалось лишить ее отпуск самого интересного. Секс с Ники теперь больше, чем когда-либо прежде, станет полем нравственного сражения. Как бы она ни поступила, отец будет незримо стоять у ее постели и грозить ей пальцем.
О черт, надо было как раз принимать таблетку, лежавшую в маленькой капсуле, похожей на лампочки вокруг зеркала актрисы. Она чувствовала себя подобно Персефоне, собирающейся взять гранатовые семечки и быть осужденной за это на вечные муки в аду.
Закрыв дверь своей спальни, она стала на-ощупь искать в глубине полупустого гардероба плотный твид своего старого пальто. И не могла его найти. Она отодвинула в сторону остальную одежду: пальто не было ни на вешалке, ни на дне шкафа. Быстро перерыв лестничный чулан, она кинулась вниз. Мать чистила картошку, одновременно читая какой-то роман.
– Мое старое школьное пальто пропало, – выдохнула Имоджин.
– Но ты же не собираешься брать его с собой во Францию? – сказала мать.
– Нет, но где оно?
– Я отдала его на распродажу, дорогая. Раз мы взяли оттуда купальник и эти брюки леди Джасинты, я решила, что это будет самое меньшее, что мы можем сделать.
Имоджин выскочила из дома со скоростью ракеты. Скатываясь по садовым дорожкам, проносясь по мокрой мостовой, потом по дороге через торфяники, она не обращала внимания на бьющие по ее ногам кусты папоротника и царапавшие лицо ветки.
На пальто была метка с ее именем, в кармане лежали таблетки и последнее письмо Ники – то самое, где говорилось насчет того, что надо как следует подготовиться, и самым откровенным образом обещались всякие наслаждения, которые он доставит ей ио Франции. В голове ее пронеслись мысли о том, что сделает отец, если узнает. Он может ее не отпустить. Допустив на мгновение, что она больше не увидит Ники, она почувствовала такой ужас, что ей чуть не стало плохо. У нее перехватило дыхание.
