Текст книги " Октавия "
Автор книги: Джилли Купер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 54 страниц)
?Мой дорогой, дорогой Ласло, – каждое слово жгло ей душу. – Господи, как мне надоел этот фильм… режиссер, продюсер, первый ассистент, все без конца меня дергают. А парень, что в главной роли, тот дергает первого ассистента – вот такое кино. Режиссер к тому же решил снимать сцену, где я полностью раздеваюсь, но пока что я сопротивляюсь, берегу себя для тебя, дорогой.
Я пыталась тебе звонить, но ответа не было. Съемки должны закончиться к двенадцатому, – то есть, сегодня, оторопев, подумала Белла, – и я собираюсь вылететь тринадцатого. Надеюсь, тебе удалось наконец отбить Беллу у Руперта. Тебе, должно быть, не составило труда перевести ее благосклонность на себя, но мне-то каково пришлось.
И все же я сделаю это для тебя еще десять тысяч раз, когда мы увидимся. С любовью и нетерпением, Ангора?.
Белла начала тихо плакать. Так вот, стало быть, в чем все дело. Как она все время боялась, Ласло уделял ей столько внимания, чтобы влюбить ее в себя, направил на нее, как луч прожектора, всю свою пресловутую мужскую привлекательность – и все это для того, чтобы быть уверенным, что она не вернется к Руперту. Что ж, он добился всего, чего хотел. Она влюбилась в него, она больше не сможет вернуться к Руперту. Тот остается с Крисси, как того и хотел Ласло. И теперь, достигнув цели, он может вернуться к Ангоре, которая принадлежит к его кругу.
Размышляя так, она вспомнила семейный девиз Энрикесов, которым Ласло уколол ее при первой встрече: ?Оцарапай Энрикеса – и прольешь собственную кровь?.
Куда ей теперь податься? Где скрыться? Она вдруг решила вернуться в Нейлсуорт, в трущобы, где родилась. Быть может, там ей удастся найти покой.
Роджер и Сабина явно участвовали в этой игре. Она быстро нацарапала записку для Ласло:
?Дорогой Ласло, боюсь, я сунулась не в свое дело, открыв это письмо Ангоры. Оно все отлично объясняет. Сожалею, что доставила вам всем столько хлопот. У меня при себе нет денег, потому я взяла в долг пятьдесят фунтов. Спасибо за то, что вызволил меня. С любовью, Белла?.
Запихнув в сумочку пятифунтовые бумажки, она позаимствовала там же темные очки и на цыпочках вышла из квартиры.
Позднее, дрожа от отчаяния, холода и усталости, она вошла в пустой вагон и проплакала всю дорогу, пока поезд не въехал в вокзал Лидса.
Глава двадцать пятая
Цветы на могилах были забрызганы грязью и согнуты резким, холодным ветром. Белла в своем черно-зеленом восточном платье стучала зубами, дождь лил ей за ворот. Она стояла перед замшелым могильным камнем своей матери, надпись на котором гласила: ?Бриджит Фигги, скончалась в 1969 г., святая и горячо любимая?.
Она была настоящая стерва, подумала Белла, и вовсе не горячо любимая. И все же она могла бы быть другой, если бы не вышла за моего никчемного отца. И тут она начала думать о Ласло. Потом из-под темных кладбищенских тиссов Белла посмотрела на серые дома, серые каменные заборы и серые лица прохожих. ?Это моя родина, – подумала она, – и мне она совсем не нравится. Я возвращаюсь в Лондон?.
Сев в поезд, она сразу же направилась в бар. Вокруг нее коммивояжеры и мужчины в твидовых костюмах пытались донести до рта виндзорский суп. Только после четвертого двойного джина с тоником до нее дошло, что с ночи она ни разу как следует не ела. Но теперь начинать было уже поздно. Она заказала себе еще выпивку. Было забавно видеть собственное лицо с короткими торчащими волосами и испуганными глазами на первых страницах всех газет.
?Десять дней ужаса взяли свою дань?, – объявлял один из заголовков. ?Белла потеряла самообладание во время пресс-конференции, она полностью отрицает любовную историю?, – сообщал другой.
Белла, продолжая прятаться за своими темными очками, сделала глоток джина и снова вернулась к мыслям о Ласло. Его поведение с ней никогда даже отдаленно не напоминало влюбленность. По большей части оно было совершенно отвратительным, и все же, и все же – она постоянно возвращалась к тому вечеру, когда он, выдав себя за Стива, едва не овладел ею в темноте. Чтобы так целовать ее, он должен был что-то к ней чувствовать. И к тому же он так раскис, когда получил по почте ее волосы.
Ей вдруг показалось, что все очень просто. Как только она вернется в Лондон, то сразу разыщет Ласло и все с ним выяснит.
Сходя с поезда, она была очень пьяна. Спотыкаясь шла она по платформе, обходя носильщиков и едущие навстречу тележки с багажом. С большим трудом ей удалось найти телефонную будку.
В квартире Ласло на Мэйд-Вейл после первого же звонка сняли трубку. Но это был не Ласло, а кто-то, похожий по голосу на полицейского.
– Он в конторе, – сказал голос, – а кто это говорит? – Белла не отвечала. – Кто говорит? – повторил голос с некоторой настойчивостью.
Белла положила трубку и набрала номер конторы Ласло, где ей сказали, что он на совещании и спросили, кто звонит. И тоже довольно настойчиво. Белла положила трубку.
Тот факт, что Ласло находится где-то в Лондоне, уже значил многое. ?Я до него доберусь?, – решила она.
В такси она попыталась немного поработать над своей внешностью. Ее платье было все еще мокрым от дождя, щеки пылали огнем, глаза сверкали. Ей удалось наложить тени на один глаз, но потом ей это надоело, и она кончила тем, что вылила на себя остававшиеся во флаконе духи и стала репетировать, что ему скажет.
Такси трижды сбивалось с пути, но наконец остановилось у большого и высокого серого здания. Над морем котелков Белла прочитала надпись ?Братья Энрикесы?.
– Эврика! – крикнула она, выскочив из машины и вбежав через парадные двери в здание.
Красивая рыжеволосая секретарша посмотрела на нее с ужасом.
– Вы кого-то ищете? – спросила она, приходя в себя.
– Только Ласло Энрикеса, – ответила Белла, одергивая намокший подол.
– У вас назначена встреча?
– Нет, но мне страшно важно его увидеть, – Белла старалась не выдать голосом нарастающего отчаяния.
Секретарша, впервые уловив испарения джина, скользнула своими холодными голубыми глазами по животу Беллы.
– Ах, черт возьми, я не беременна, и ни капли – если вы это имели в виду.
Из лифта вышел мужчина в униформе швейцара. Секретарша кивнула ему.
– Эта… м-м-м… особа настаивает на том, что ей надо видеть мистера Ласло.
Швейцар посмотрел на Беллу и заволновался. – Господи, это же мисс Паркинсон, не так ли?
– Да, да. Мне надо его видеть, вы не можете меня выставить, – голос ее истерически зазвенел.
Вдруг открылась соседняя дверь, и из нее вышел краснолицый мужчина, который сказал:
– Ты можешь прекратить эти пререкания, Хейвуд?
– Сэр, это мисс Паркинсон, – сказал швейцар.
Белла кинулась к краснолицему и, потеряв самообладание, всхлипнула:
– Пожалуйста, пожалуйста. Мне надо видеть Ласло. Вы должны мне помочь.
Потом сквозь сигаретный дым она увидела за его плечом в глубине помещения длинный полированный стол и два ряда розовых, почтенного вида лиц, а в конце одно – бледное. Сердце едва не выпрыгнуло у нее из груди. Это был Ласло.
– Белла, – загремел он, вставая и направляясь к ней. – Где тебя носило? Тебя половина Лондона ищет.
– Я уехала в Йоркшир, но там лил дождь, и я вернулась..
Она почувствовала слабость и пошатнулась. Ласло поддержал ее.
– Ты пьяна, – сказал он обвинительным тоном.
–Ужасно, ужасно пьяна и ужасно, ужасно тебя люблю, – пробормотала она и упала ему на руки.
Глава двадцать шестая
Первое, что она увидела проснувшись, были ярко-алые обои. Она вздрогнула, зажмурилась и снова открыла глаза, увидела строй щеток для волос и ряды костюмов в гардеробе. Ни у кого в мире не было столько костюмов. Она снова в старой квартире Ласло.
Поднявшись с постели и чувствуя слабость, она встала на ворсистый ковер. На ней была черная пижама, чересчур для нее большая. Она поспешила в гостиную. Ласло сидел в кресле, потягивая шампанское, и смотрел по телевизору скачки. Он посмотрел на нее и улыбнулся.
– Я чувствую себя отвратительно, – сказала она и смущенно замялась.
Он встал, заглушил звук телевизора и что-то налил ей в стакан.
– О, я ничего не могу пить.
– Помолчи и выпей.
Она послушалась, а потом, пробормотав, что ей надо почистить зубы, бросилась в ванную.
Когда боль в голове немного утихла, она стала вспоминать, что произошло вчера. Вернувшись в гостиную, она тихо сказала:
– Мне очень жаль.
– О чем это ты?
Так вломиться к тебе в кабинет… Я сделала что-нибудь ужасное?
– Ты перед всем советом директоров объявила о своей страстной любви ко мне, а потом погасла как свечка.
– О, Боже! Они были шокированы?
– Онемели от удивления. Со времени перехода на метрическую систему такого потрясения они не переживали.
– А п-п-потом что было?
–Потом я привез тебя сюда.
–Который теперь час? – пробормотала она.
– Минут десять четвертого. Я как раз собирался смотреть забег в три пятнадцать.
– Мне очень жаль, что я оказалась в твоей постели и… все прочее. А куда делась моя одежда? Я имею в виду, мы с тобой?.. – она сделалась пунцовой. – Ну, мы с тобой?..
– Нет. Ты была мертва для всего света, а у меня никогда не было склонности к некрофилии.
Он уже над ней смеялся.
– Я этого не перенесу, – удрученно проговорила она, шаркая по ковру. – Я не собиралась так скверно себя вести или влюбляться в тебя. Это совершенно не входило в мои планы. Особенно, когда ты, наверняка, только и думал, как от меня избавиться и поскорее укатить в Париж на свидание с Ангорой. Вся моя любовь и все надежды – все это оказалось бредом собачьим.
Ласло расхохотался.
– Белла, дорогая, тебе надо отучиться заглядывать в чужие письма. Это было письмо Ангоры ко мне, а не мое к ней.
Он встал, подошел к ней и обнял ее, потом наклонил ее голову и очень нежно поцеловал. Во рту у него ощущался прохладный вкус шампанского. Белла стала целовать его в ответ, и они уже не могли удержаться. Потом он сказал:
– Ну, ты все еще думаешь, что мне не терпится в Париж к Ангоре?
Белла сказала, что уже так не думает и снова поцеловала его.
Ласло сел на диван, усадил ее на колени и сказал:
– Господи, да мне хотелось этого с той самой ночи, когда мы играли в убийство.
– Тогда почему ты этого не сделал?
– Не мог. Я был в скверном положении. Я сыграл с тобой подлую шутку, чтобы соблазнить тебя, прикинувшись Стивом. Я знал, что ты меня ненавидишь, и не мог ничего с этим поделать. Один неосторожный шаг, и ты снова могла бы убежать к Стиву. Но охотник сам попал в свои же силки. Мне надо было видеть тебя не для того, чтобы отбить тебя у Руперта, а просто потому, что не видеть тебя я уже не мог.
– Но после того как похитили Крисси, ты ко мне не приходил и даже не звонил.
– Это совсем другое дело. Как только Хуан узнал, что я в тебя влюбился, стало ясно, что он до тебя доберется, что и случилось. Поэтому я и держался от тебя на расстоянии, но из вида тебя не упускал. За тобой все это время следили. К несчастью, в ту ночь, когда тебя схватили, человек, который был у тебя на хвосте, отлучился в кафе за сигаретами. Когда он спохватился, было уже поздно. Он только увидел, как тебя затолкали в машину и увезли. Даже не успел заметить номер. Дорогая, если бы ты только знала, что я пережил за эти пять дней, когда не знал, где ты. Мне было страшно подумать, что они тебя убьют, а я даже не смогу сказать тебе о своей любви. Для меня это стало настоящим наваждением. Я очень беспокоился за Крисси, но страх потерять тебя был мучительным.
– То же и у меня, – сказала Белла. – Я там все время думала о тебе. Только это меня и поддерживало. Я все время представляла себе, что будет, когда я оттуда выберусь и мы каким-то чудом снова будем рядом. Я без конца репетировала сцену освобождения и слова, которые скажу тебе.
Ласло взял ее руку и приложил к своей щеке.
– И я то же самое, – сказал он со вздохом. – А потом началась эта жуткая стрельба, и я подумал, что тебя, должно быть, убили. А потом вдруг вы с Крисси вышли. И тут я растерялся. Я не смог сказать тебе, что люблю тебя перед этими толпами народа. Ты могла оказаться к этому не готовой, могла все еще меня ненавидеть.
– А как насчет проклятой Ангоры и этого ее письма?
Ласло грустно усмехнулся.
– Признаю, что вначале я собирался тебя соблазнить потому, что не хотел, чтобы ты выходила замуж за Руперта – теперь-то я понимаю, что делал это просто потому, что ты была нужна мне самому. Я подослал Ангору к Стиву и обещал провести с ней выходные в Париже, если ты порвешь с Рупертом. В общем, я не против того, чтобы заплатить за два дня Ангоры в Париже, но ей придется провести их с кем-нибудь другим.
Белла покраснела.
– Как Крисси?
– Отлично, сегодня выходит из больницы, Руперт ее от себя не отпустит.
– Итак, все твои планы осуществились, – сказала Белла, не сумев скрыть легкого раздражения.
– Не совсем. – Ласло легонько снял ее с колен, подошел к телевизору и выключил его. – Думаю, на этот раз я пропущу забег в три пятнадцать.
Белла нервничала, не зная, что сказать.
– Я уверена, что Руперт и Крисси будут очень счастливы.
– А мы? Как ты думаешь, ты со мной будешь счастлива? – он обнял ее.
– Я знаю, что кажусь сексуально опытной,– промямлила она в панике, – но это совсем не так.
– Ты не кажешься такой опытной, как думаешь, – мягко сказал он, – но мы прямо теперь можем провести первое занятие.
– О, дорогой, не шути над этим, – и она уронила голову ему на плечо.
?Осторожно, – сказала она себе, – осторожно. Не отдавайся ему сразу. О, мне не надо было так легко уступать ему?, – последнее, о чем она подумала.
?Вот я в его постели, – думала Белла спустя часа два, – и должна чувствовать себя на седьмом небе. Почему же я чувствую себя так, что мне жизнь не мила?.
– В чем дело? – спросил Ласло.
Она потупилась.
– Я думаю, что теперь, когда ты добился своего, ты больше меня не захочешь, – тихо проговорила она.
– Белла, до чего же ты недоверчива.
– Пожалуйста, не сердись. Я хочу верить, что ты меня любишь, но у тебя было миллион женщин.
– Я рад, что ты относишь это к прошедшему времени. – Он зажег сигарету, глубоко затянулся и передал ей. Потом сказал: – Послушай, а почему бы нам не пожениться?
Белла поперхнулась дымом. Она лежала, не шелохнувшись и не решаясь что-нибудь сказать. Он шутит, наверняка шутит.
– Не вижу особого энтузиазма, – заметил он.
– Я думала, ты не очень-то предрасположен к женитьбе.
– В общем, да. Раньше я и не думал жениться. Никогда не предполагал, что это для меня – каждый вечер отправляться ужинать с одной и той же женщиной. Но с тобой почему-то складывается совсем по-другому. Я твердо решил больше не отпускать тебя от себя.
– А как же Мария Родригес?
– Это была юношеская история, вроде Ромео и Джульетты. Она бы долго не продлилась. Меня вывело из равновесия то, что ей плеснули в лицо кислотой, и ее самоубийство. Я люблю тебя, сумасбродный малыш. Он взял ее голову в ладони. – Ты меня всего перевернула. Я никогда ни в кого так не влюблялся после случая с капитаном крикетной команды в Итоне.
Белла хихикнула и увидела, что хотя он и улыбался, его черные как смоль глаза полны нежностью. У нее закружилась голова.
– Пожалуйста. Если ты всерьез про женитьбу, то я совсем не против. А можно это сделать поскорее?
– Завтра я выправлю бумаги. Я твердо верю в то, что когда лошадь действительно в стойле, его надо запирать. А Роджера я попрошу дать тебе отпуск, так что, когда мы поженимся, я смогу взять тебя в долгое свадебное путешествие, и мы сможем покончить с кошмарами и забыть про Хуана.
– О, Господи, – Белла всхлипнула и кинулась ему на шею. – Чтобы такое заслужить, я, наверное, совершила в своей прошлой жизни что-нибудь необыкновенно хорошее.
– Ты совершила кое-что необыкновенно хорошее в последние два часа.
И он снова поцеловал ее.
– Еще что приятно, – добавил он немного погодя, – тетя Констанс помешается от злости.
Белла опять хихикнула, потом вдруг увидела в огромном зеркале над камином свое отражение в объятиях Ласло.
?Мы красиво смотримся, – подумала она, – но что-то здесь не так?.
– Ты не будешь против, если я снова стану блондинкой?
Джилли КУПЕР
ГАРРИЕТ
Перевод с английского И. Гюббенет и Н. Калошиной
Анонс
Яркая и короткая, как вспышка молнии, любовь, от которой она еще не успела опомниться, предательство, которого не успела осознать, и крошечный сын на руках – вот весь багаж Гэрриет Пул, когда она, не ожидая от судьбы никаких подарков, звонит в дверь чужого дома.
Но дверь открывается новой страницей жизни, и сердце, не успев отболеть своей болью, принимает в себя и чужие заботы и бьется все сильнее, потому что в двадцать лет жизнь только начинается…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Снег пошел, когда Гэрриет дописывала последний абзац. В раздумье она подняла глаза, взглянула в окно и увидела мелькание снежинок, которые сыпались из свинцово-серого неба и, кружась и перегоняя друг друга, неслись в причудливые объятия деревьев. Ахнув, она бросила ручку и подскочила к окну. Снежинки, сначала маленькие и неприметные, все нахальнее цеплялись на лету друг за друга, и скоро оксфордские башни скрылись в снежной кутерьме, словно кто-то вдруг тряхнул стеклянный шарик с зимней картинкой.
Она вернулась к столу и быстро переписала набело последние два предложения своего очерка. “Гэрриет Пул”, – вывела она на первой странице, старательно дописывая последние буквы: откуда-то ей запомнилось, что вялые, сползающие книзу концы слов выдают слабость натуры.
Гэрриет встала сегодня в шесть, чтобы закончить очерк, на который угрохала целую неделю. Она готова была вовсе не ложиться – лишь бы избежать позора прошлой субботы. Ее университетский преподаватель Тео Даттон, заядлый курильщик и желчный критик, славился на весь университет своими беспощадными разносами. На последней консультации, когда она дочитала ему свою работу, он задал три коротких вопроса, разрушивших в один миг все ее беспомощные доводы, после чего, ухватившись длинными никотиново-желтыми пальцами за край ее сочинения, порвал его пополам.
– Чушь собачья, – холодно констатировал он, бросая обрывки в корзину. – Вы просто с разной степенью точности переписали чужие мысли. Читайте Шекспира, а не книги о нем. Читайте, прислушивайтесь к себе – и пишите. И кстати, не надо так напрягаться, не надо лезть из кожи. Любите или не любите Шекспира, дело ваше, но не умерщвляйте его своими опусами.
У Гэрриет на глаза навернулись слезы. Она так старалась написать хороший очерк.
– Э-э, разве можно быть такой чувствительной? Надо поднимать болевой порог. Придется, видно, давать вам хорошую взбучку каждую неделю, пока не выработается иммунитет.
Тео улыбнулся – то ли дружески, то ли насмешливо, Гэрриет не поняла, – и его желтые глаза блеснули за стеклами очков. У нее всегда было смутное ощущение, что он смотрит на нее как мужчина, и от этого она смущалась еще больше.
– Итак, – заторопился он, – к следующему занятию напишите о том, кого из героев Шекспира вы считаете лучшим партнером в постели и почему.
Гэрриет покраснела до корней волос.
– Но я не могу… – начала она и осеклась.
– Не можете писать из собственного опыта? Так подключите воображение. Шекспир ведь тоже не был ни мавром, ни принцем Датским, верно?
– Ну, из Гамлета, я думаю, партнер вышел бы так себе, – пробормотала Гэрриет. – Он бы слишком много говорил, медлил и тянул бы до последнего, когда уже все перегорело.
Тео хрипловато рассмеялся.
– Вот это уже ближе! Пишите так, чтобы мне было интересно читать.
И она написала. Целую неделю она читала только Шекспира и думала только о сексе, и теперь – от переутомления, сознания завершенной работы и снегопада за окном – у нее слегка звенело в ушах.
К тому же она умирала от голода. В доме еще все спали: хозяйка с мужем по субботам вставали поздно. Из почты, сваленной на полу у входной двери, Гэрриет выудила письмо от своего приятеля, Джеффри, и, читая его на ходу, побрела на кухню.
“Дорогая Гэрриет! – писал Джеффри на конторской бумаге. – Если бы ты знала, как мне все тут осточертело. В эти выходные опять придется корпеть над отчетом – в понедельник я должен сдать его заместителю директора”.
Дальше шли разглагольствования о том, что от работы никуда не денешься, что в нынешней неустойчивой экономической ситуации он просто обязан – ради них обоих – использовать все возможности. Письмо заканчивалось так:
“Я ужасно рад, что ты наконец-то села на таблетки. (Гэрриет тут же представила, как она отчаянно балансирует, пытаясь усидеть на тоненьком столбике из сложенных друг на друга таблеток.) Хватит уже выставлять меня на ночь за дверь, как цветы из больничной палаты. Милая, я так хочу тебя! Я знаю, тебе со мной будет хорошо. Выберусь только на той неделе, в пятницу вечером, так что потерпи еще немного. Обнимаю, целую и проч. Любящий тебя Джеффри”.
Гэрриет ощутила огромное облегчение и вслед за ним укол совести. Глупо отдавать свою невинность тому, кто пишет тебе, что не приедет, а у тебя будто гора с плеч. Такое событие, как потеря невинности, должно быть праздником – а что толку ждать праздника от Джеффри, когда у него на уме только упорство да настойчивость?
Теперь, когда выяснилось, что его сегодня не будет, можно было немного расслабиться и не думать ни о каких диетах, хотя бы до понедельника. Гэрриет немедленно вскрыла банку бобов и сунула ломоть хлеба в духовку. Прямо от Тео она поедет в библиотеку и выберет там несколько дешевых романчиков – она заслужила отдых после всей этой шекспириады, – потом в кино, на новый фильм с Робертом Редфордом, на два сеанса подряд, потом купит себе шоколадный батончик с вафлями, а может, и мороженое. Суббота и воскресенье ослепительно сияли перед ней, как припорошенная снегом лужайка за окном.
Расправившись с бобами, Гэрриет почувствовала себя приятно насытившейся и решила вымыть голову в честь Тео Даттона. Смесителя в ванной не было, так что ей предоставлялся выбор: либо ошпаривать себя кипятком из горячего крана, либо дрожать под холодной струей, которая с приходом зимы стала еще холоднее.
Попеременно ошпариваясь и дрожа, Гэрриет вернулась к размышлениям о своей невинности. Все ее подруги давно уже спали с парнями, и будь она по-настоящему влюблена в Джеффри, он, вероятно, добился бы своего еще несколько месяцев назад. Если бы, к примеру, Роберт Редфорд приехал в Оксфорд и случайно заметил ее возле кинотеатра или на какой-нибудь вечеринке, она отдалась бы ему в два счета. Она чувствовала в себе целую прорву любви. Однако ввиду ее собственной малопривлекательности достойный претендент на эту прорву никак не находился. После мытья Гэрриет хотела ополоснуть волосы бальзамом, но раздумала: кого ей прельщать, Тео Даттона, что ли?
Оставляя в коридоре след из капель, она вернулась к себе и окинула взглядом книги и бумаги, разбросанные по всему полу. Увы, она не относилась к тем счастливицам, которые обладают способностью создавать уют везде, где бы они ии находились. Однако и в таком, неуютном виде, эта комната все же нравилась Гэрриет. Вообще жизнь в Оксфорде, даже лишенная великой романтической любви, была, если разобраться, не так уж безотрадна. В конце концов, был Тео Даттон, который отнюдь не всегда изводил ее своими насмешками, а недавно даже представил ее коллеге-преподавателю, заглянувшему к нему за книгой, как свою лучшую ученицу; и было смутное понимание важности той мыслительной работы, которую она делает, и музыки, звучавшей для нее теперь по-новому, и будущих – ее собственных – книг, и коротенькой рецензии, которая появится однажды в литературном приложении к “Таймс”: “Первый роман мисс Гэрриет Пул отмечен редким сочетанием душевной тонкости и зрелости, неожиданной для молодого автора”.
Снежные хлопья без устали сыпались на красные крыши домов и на лужайку за окном. Двое ребятишек, повизгивая от восторга, уже сгребали пушистые пласты с капота автомобиля и самозабвенно лепили снежки. На подоконнике валялся сонный мотылек. Осторожно – она читала, что наши руки жгут лапки насекомых раскаленными угольями, – Гэр-риет смахнула его к себе на ладонь. Решив, что выпускать его на улицу в такой холод жестоко, она выбежала на лестницу и положила своего подопечного в хозяйскую кадку с папоротником. Тут он хотя бы найдет, чем подкрепиться, когда очухается. Ее вечно тревожила судьба каких-нибудь несчастных: бездомных собак, лошадей, отправляемых на бойню, или приютских детей. А уж о том, что будет, когда ее самой коснется настоящее несчастье – скажем, смерть кого-нибудь из родителей, – она боялась и думать.
Снег уже почти засыпал белые подснежники, храбро пробившиеся под ее окном посреди зимы. Снег под снегом, подумала Гэрриет. Пожалуй, из этого может получиться стихотворение. Присев на корточки возле газовой плиты, она начала писать.
Через час оказалось, что волосы уже давно высохли и что она уже опаздывает на консультацию. Она натянула на себя красный свитер, надеясь, что он оживит бледное от бессонной ночи лицо, потом красные колготки и серую юбку, сидевшую довольно мешковато. Давно уже следовало купить себе что-нибудь поновее и поприличнее, но стипендии на это никогда не хватало.
Она попробовала надеть на свитер ремень, но тут же сняла: он только подчеркивал ее и без того заметный животик. И зачем было так набрасываться на эти дурацкие бобы? Наверное, во всем виноваты противозачаточные таблетки, которые она начала принимать неделю назад. На колготках поехала петля – правда, под черными сапогами ее было не видно. У теплого пальто не хватало двух пуговиц. Зима, как и жизнь, опять застала ее врасплох.
Вспомнив про письмо Джеффри, она сунула его вместе с очерком в голубую папку: вдруг захочется еще раз перечитать.
На улице у нее перехватило дыхание от обжигающе-ледяного ветра. Ее облезлый красный велосипед стоял одиноко прислоненный к увитой плющом стене. Снег, глубиной уже по щиколотку, ослеплял девственной белизной, только вокруг переднего колеса, где задрала лапу пробежавшая собачка, расплывалось желтое пятно.
В каштановой аллее парка снег сыпался в чашечки палых листьев и развилки деревьев. На церковном кладбище каменные ангелы смотрели вслед велосипедистке из-под трогательно-белоснежных чепчиков. Вчерашние лужи промерзли насквозь и не трескались под колесами. На подъезде к Банберри-роуд снегопад обрушился на Гэрриет с удвоенной силой и окончательно залепил стекла очков.
Борясь с ветром и упрямо нажимая на педали, она размышляла о письме Джеффри. Он, видите ли, рад, что она “села на таблетки”, – но ведь впереди еще целая неделя. А вдруг сегодня ночью грядет конец света?
Когда она завернула за угол, из переулка навстречу ей вынырнул синий автомобиль. Неожиданно он странно вильнул, как-то косо заскользил по дороге и зацепил колесо ее велосипеда. Не успев даже ничего сообразить, Гэрриет вылетела из седла и приземлилась на обочине, а очки и все ее вещи веером рассыпались по заснеженной траве. Послышался скрежет тормозов, и водитель машины выскочил на дорогу. Сквозь пелену перед глазами Гэрриет разглядела его золотисто поблескивающие волосы и лицо, белое как снег.
– Простите, ради Бога, – заговорил он. – Мне надо было лучше смотреть на дорогу. Как вы, в порядке?
Оглушенная, Гэрриет попыталась определить, в порядке она или нет. Сидеть было нестерпимо больно – видимо, она сильно ударилась копчиком. Юбка задралась, ноги в красных колготках неуклюже, как у жеребенка, разъехались в разные стороны, волосы темными космами упали на лицо.
– Все нормально, – наконец выдохнула она. – Сама виновата, надо было протереть очки от снега, а я ехала вслепую, вот и получила. Пожалуйста, простите меня.
Все это произнеслось на одном дыхании. Гэрриет часто замечала, что собственные слова лучше всего помогают ей унять дрожь.
– По этой дороге обычно никто не ездит, – сказал он.
– Я хотела сократить путь – торопилась на консультацию… Где мои очки?
– Вот они. – Молодой человек поднял их и протер стекла. – С вами правда все в порядке? Вы такая бледная. Идти-то можете?
Он потянул ее за руки и помог подняться, а когда она качнулась, поддержал за талию. Надев очки, Гэрриет подняла глаза – и только тут узнала стоящего перед ней Саймона Вильерса.
– Где мой очерк? – заливаясь краской, пробормотала она.
Он нагнулся и извлек ее голубую папку из какой-то ямы на обочине.
– Жалко, что он в папке! Без нее чернила бы уже расплылись, и у вас был бы замечательный предлог, чтобы его не сдавать. Послушайте, давайте я вас все-таки отвезу в больницу.
– Нет-нет, мне надо ехать на консультацию.
Саймон оглядел велосипед с покореженными колесами.
– Ну, на этом вы далеко не уедете, – сочувственно заметил он. – Я скажу механику в гараже, чтобы его забрали и отремонтировали.
Снег уже успел припорошить его золотистые волосы.
– Вам сейчас нужна не консультация, а глоток хорошего бренди. Кстати, у меня дома наверняка что-нибудь найдется. Поехали, а я позвоню вашему преподавателю и скажу, что вы заболели.
Он помог ей забраться в машину.
– Спасибо, но мне неловко, что вы так беспокоитесь.
– Плевал я на вашу неловкость, – спокойно отозвался он. – Вы, женщины, вечно суетитесь из-за пустяков.
Усевшись, он прикурил сигарету и передал ей. Гэрриет была неважная курильщица, но жест Саймона так ее заворожил, что она не смогла отказаться. Сигарета оказалась крепкой, и Гэрриет тут же закашлялась. В машине работал приемник и обогреватель – и тот и другой на полную мощность.
– Ну так что, едем ко мне? – спросил он.
Пробуксовывая, машина медленно тронулась с места.
Гэрриет отрицательно помотала головой.
– Ладно, называйте адрес.
– Галлертон-стрит, сорок четыре.
– О, вы занимаетесь у Тео Даттона?
– Откуда вы его знаете?
– Он вел меня на первом курсе, пока не убедился, что я совершенно безнадежен. Кстати, меня не удивляет, что вы попали именно к нему: он всегда питал слабость к хорошеньким студенткам.
Саймон Вильерс сидел рядом с ней, лениво развалившись на сиденье. На нем были темно-серые брюки, черная рубашка и бледно-голубая, как у Питера-кролика из ее любимой сказки, вельветовая куртка. Держа руль одной рукой, он поглядывал на Гэрриет с задумчивым, несколько снисходительным интересом.
– Мне больше нравится, когда вы без очков, – заметил он. – Такие глаза, как у вас, грех прятать. Забавное начало для знакомства, ничего не скажешь!.. Но все же я рад, что встретил вас. Вы из какого колледжа?
– Из Сент-Хилдаз.
Гэрриет заметила, что он не представился: видимо, был уверен, что его и так все знают.
– Интересно, почему я вас до сих пор ни разу не видел?
– Я в основном сижу в библиотеке.
– Что, Тео гоняет?
Тут машину снова слегка занесло, и у Гэрриет от страха душа ушла в пятки.
Саймон рассмеялся.
– Пожалуй, мне лучше смотреть на дорогу, а не на вас. Не возражаете, если мы заедем заправиться?
