Текст книги "Дети судьбы"

Автор книги: Джеффри Арчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

14

Ещё до того как Нат прибыл в Сайгон, на двери его крошечного кабинета в штабе командования по оказанию военной помощи Южному Вьетнаму появилась надпись: «Лейтенант Нат Картрайт», сделанная по трафарету. Нату сразу стало ясно, что всё время службы он будет занят кабинетной работой и даже не узнает, где проходит линия фронта. По прибытии он не был отправлен на фронт, но ему поручили работать в отделе службы обеспечения боеготовности. Распоряжение полковника Тремлетта явно прибыло в Сайгон гораздо раньше него.

В ежедневной декларации Нат был назван квартирмейстером: это позволяло вышестоящим начальникам заваливать его бумагами, а подчинённым – без особой спешки выполнять его распоряжения. Но все они как будто были замешаны в своего рода заговоре, заключавшемся в том, чтобы заставить Ната проводить свои рабочие часы, заполняя бланки по поставке боевым частям чего угодно – от печёных бобов до вертолётов. Каждую неделю в Сайгон по воздуху прибывало семьсот двадцать две тонны товаров, и обязанность Ната заключалась в том, чтобы всё это доставлялось на линию фронта. Каждый месяц он отправлял примерно девять тысяч наименований. На фронт поступало всё, за исключением его самого. Он даже переспал с секретаршей своего командира, но ничего не добился, кроме того, что высоко оценил её опыт ведения рукопашного боя без оружия.

Каждый вечер Нат уходил с работы всё позже и позже и даже стал сомневаться, за границей ли он. Если ты получаешь сэндвич «большой мак» и кока-колу на обед, а «кентуккийского жареного цыплёнка» с пивом «будвайзер» на ужин, а по вечерам в офицерской казарме смотришь по телевизору новости программы «Эй-Би-Си», где доказательство, что ты не уехал из Соединённых Штатов?

Нат сделал несколько хитроумных попыток попасть на фронт, но очень скоро понял, что везде ощущалось влияние полковника Тремлетта; все его ходатайства возвращались к нему на стол со штампом: «Отказано; подать повторное прошение через месяц».

Когда бы Нат ни просился на приём к старшему офицеру, чтобы обсудить свою проблему, он ни разу не дошёл выше штабного майора. Каждый раз его пытались убедить, что он делает важное и полезное дело. Папка с его делом была самой тонкой во всём Сайгоне.

Нат начал понимать, что его принципиальная позиция совершенно бессмысленна. Через месяц его друг Том пойдёт на второй курс в Йеле, а чем он мог похвастаться, кроме как короткой стрижкой и доскональным знанием того, сколько скрепок требуется армии во Вьетнаме каждый месяц?

Всё это изменилось в тот день, когда Нат сидел в своём кабинете, готовя приём партии новобранцев, которая должна была прибыть в следующий понедельник.

Весь день до вечера он занимался жилищем, обмундированием и путевыми документами. На нескольких из них был штамп «Срочно»; а командир всегда требовал подробного отчёта о квалификации каждого нового набора ещё до того, как те приземлятся в Сайгоне. Нат не заметил, сколько времени заняла эта работа, и когда он заполнил последний бланк, то решил оставить бумаги на столе адъютанта, прежде чем пойти перекусить в офицерской столовой.

Когда он проходил через отдел боевого состава, то испытал приступ раздражения: всё его обучение в Форт-Диксе и в Форт-Беннинге пошло псу под хвост. Хотя было уже восемь часов вечера, в комнате всё ещё сидело несколько офицеров (иных из них он узнал), которые говорили по телефону или вносили последние изменения диспозиции в большую оперативную карту Северного Вьетнама.

Возвращаясь от адъютанта, Нат снова заглянул в комнату боевого состава посмотреть, нет ли там кого-нибудь, кто свободен от работы и может составить ему компанию за ужином. Там он случайно услышал донесения о продвижении войск 2-го батальона 503-го парашютно-десантного полка. Нат, наверно, ушёл бы и поужинал один, если бы это не был его собственный полк. 2-й батальон подвергался ожесточённому миномётному обстрелу со стороны Вьетконга и засел на противоположном берегу реки Дьинь, защищаясь от наступления противника. Красный телефон на столе перед Натом непрерывно звонил. Нат не двинулся с места.

– Не стойте, как столб, лейтенант, поднимите трубку и узнайте, чего они хотят, – приказал офицер по оперативным вопросам. Нат немедленно выполнил приказ.

– SOS, говорит капитан Тайлер, вы меня слышите?

– Слышу, капитан. Я – лейтенант Картрайт. Чем я могу вам помочь, сэр?

– Мой взвод попал в засаду в пункте Виктор Чарли у реки Дьинь, координаты – SE42 NNE71. Мне нужно звено вертолётов с полным медицинским оборудованием. У меня было девяносто шесть солдат, но трое убиты, восемь ранены.

– Как я могу связаться со службой экстренной помощи? – спросил Нат.

– Свяжитесь с базой Дрозд на аэродроме Эйзенхауэра. Позвоните по белому телефону и дайте дежурному офицеру полученные координаты.

Нат схватил трубку белого телефона, и ему ответил чей-то заспанный голос.

– Говорит лейтенант Картрайт. К нам поступил призыв о помощи. Два взвода попали в засаду на севере у реки Дьинь, координаты – SE42 NNE71. Их окружили, им нужна экстренная помощь.

– Скажите им, что мы поднимемся в воздух через пять минут, – ответил голос, теперь уже полностью проснувшийся.

– Могу я полететь с вами? – спросил Нат, ожидая немедленного отказа.

– У вас есть разрешение летать на вертолёте?

– Есть, – солгал Нат.

– Опыт прыжков с парашютом?

– Обучался в Форт-Беннинге, – ответил Нат. – Шестнадцать прыжков с шестисот метров с S-123, и в любом случае, это – мой полк.

– Что ж, если вы успеете к нам вовремя, лейтенант, будьте моим гостем.

Нат повесил трубку белого телефона и вернулся к красному.

– Звено вертолётов вылетает к вам, капитан, – сказал он.

Нат выскочил из комнаты личного состава и помчался на стоянку. Дежурный капрал дремал за рулём джипа. Нат уселся рядом с ним, нажал ладонью на клаксон и крикнул:

– На базу Дрозд за пять минут.

– Но до неё – четыре мили, – сказал водитель.

– Ну, так двигайтесь, капрал, – крикнул Нат.

Капрал включил мотор и выехал со стоянки, включив дальний свет и держа одну руку на клаксоне, а другую – на руле.

– Быстрее, быстрее! – повторял Нат; все, кто ещё был на сайгонской улице после комендантского часа, а заодно несколько кур прянули в разные стороны. Через три минуты Нат увидел впереди на аэродроме дюжину вертолётов. У одного из них уже вращались лопасти.

– Дайте газ! – крикнул Нат.

– Да я уже нажал до отказа, – заметил капрал. Нат снова посчитал: теперь лопасти вращались у семи вертолётов.

– Чёрт! – воскликнул он, когда первый из них взмыл в воздух.

Джип резко затормозил у ворот, и часовой попросил показать ему удостоверение.

– Я через минуту должен быть на одном из этих вертолётов, – закричал Нат, предъявляя своё удостоверение. – Нельзя ли побыстрее?

– Я выполняю свою работу, – сказал часовой, проверяя бумаги Ната и капрала.

Едва часовой вернул им бумаги, Нат указал на один из вертолётов, лопасти которого ещё не вращались, и капрал направил джип прямо к нему. Джип остановился перед открытой дверью, как раз когда лопасти начали вращаться.

Пилот взглянул на Ната и ухмыльнулся.

– Вы поспели в последний момент, лейтенант, – сказал он. – Залезайте.

Нат ещё не успел застегнуть ремень безопасности, а вертолёт уже был в воздухе.

– Хотите сначала услышать плохие новости или хорошие? – спросил пилот.

– Испытайте меня.

– Правила при любой экстренной операции – одни и те же. Кто последним сел в вертолёт, первым выскакивает из него на вражеской территории.

– А хорошие новости?

* * *

– Ты выйдешь за меня замуж? – спросил Джимми.

Джоанна повернулась и посмотрела на человека, который принёс ей за последний год больше счастья, чем она могла желать.

– Если ты задашь мне тот же вопрос, когда окончишь университет, салага-первокурсник, я отвечу: «да», но теперь мой ответ всё ещё «нет».

– Но почему? Что изменится через год или два?

– Ты будешь старше и, возможно, чуть-чуть умнее, – с улыбкой ответила Джоанна. – Мне двадцать пять, а тебе ещё нет двадцати.

– Какая разница, если мы хотим прожить всю жизнь вместе?

– Разница такая, что ты, возможно, не будешь чувствовать то же самое, когда мне будет пятьдесят, а тебе – сорок пять.

– Ты всё путаешь, – сказал Джимми. – В пятьдесят ты будешь в самом расцвете, а я буду потасканный старый хрен. Так что лучше хватай меня, пока я ещё на что-то способен.

Джоанна засмеялась.

– Не забудь, салага: то, что мы испытали за последние недели, может повлиять на твоё суждение.

– Нет, я думаю, что этот опыт только укрепил наши чувства.

– Возможно, – сказала Джоанна. – Но в долгосрочной перспективе никогда нельзя принимать необратимых решений в результате хороших или плохих новостей, потому что, возможно, один из нас вовсе не будет чувствовать то, что он чувствует теперь.

– Ты сейчас чувствуешь иначе? – тихо спросил Джимми.

– Нет, – твёрдо ответила Джоанна. – Но мои родители женаты почти тридцать лет, а мои дедушка и бабушка недавно отпраздновали свою золотую свадьбу, так что я хочу выйти замуж на всю жизнь.

– Это – лишняя причина пожениться как можно скорее, – сказал Джимми. – Ведь мне и так нужно будет дожить до семидесяти лет, если мы хотим отпраздновать нашу золотую свадьбу.

– Бьюсь об заклад, – засмеялась она, – что твой друг Флетчер со мной согласился бы.

– Возможно, ты права, но ты выходишь замуж не за Флетчера. Во всяком случае, я уверен, что он и моя сестра будут вместе по крайней мере лет пятьдесят.

– Салага, я не могла бы любить тебя больше, даже если бы хотела, но помни, что будущей осенью я буду в Колумбийском университете, а ты всё ещё останешься в Йеле.

– Но ты можешь передумать и не идти работать в Колумбийский университет.

– Нет; комиссия по вопросам морали отменила своё решение только под влиянием общественного мнения. Если бы ты видел, какой у них был вид, когда они отменяли своё решение, ты бы понял, что они ждут не дождутся, чтобы меня тут не было. Мы доказали свою правоту, салага, так что, по-моему, для всех будет лучше, если я уйду.

– Не для всех, – ответил Джимми.

– Потому что если я не буду мозолить им глаза, им будет легче изменить правила, – сказала Джоанна, не ответив на его замечание. – Лет через двадцать студенты даже не поверят, что такое нелепое правило могло существовать.

– Значит, мне придётся купить сезонный билет в Нью-Йорк, потому что я не собираюсь выпускать тебя из виду.

– Я буду встречать тебя на вокзале, салага, но пока меня здесь не будет, я надеюсь, ты будешь встречаться с другими женщинами. Тогда, если после окончания университета ты будешь настроен так же, как сейчас, я охотно скажу тебе «да», – добавила она; в этот момент зазвонил будильник.

– Чёрт! – воскликнул Джимми, выпрыгивая из кровати. – Можно мне первым пойти под душ? У меня в девять часов – лекция, а я даже не знаю, на какую тему.

– «Наполеон и его влияние на американскую юриспруденцию», – сказала Джоанна.

– Мне кажется, ты нам говорила, что на американскую юриспруденцию больше повлияло римское и английское право, чем право любой другой страны.

– Полбалла тебе прибавят, салага, но тебе всё же следует пойти на девятичасовую лекцию, чтобы узнать, при чём тут наполеоновский кодекс. Кстати, ты можешь сделать для меня две вещи?

– Только две? – спросил Джимми, включая душ.

– Можешь ты перестать смотреть на меня, как потерявшаяся собачка, когда я читаю лекцию?

– Нет, – ответил Джимми, высовывая голову из ванной и глядя на Джоанну, пока она снимала ночную рубашку. – Какая вторая вещь?

– Можешь ты проявлять какой-то интерес к тому, что я говорю, и хоть иногда что-то конспектировать?

– Зачем мне конспектировать, если ты же будешь ставить мне отметку?

– Потому что тебе не понравится та отметка, которую я тебе поставила за твою последнюю работу, – ответила Джоанна, становясь рядом с ним под душ.

– О, а я-то надеялся, что получу отметку «А» за мой последний шедевр, – сказал Джимми, начиная намыливать её грудь.

– Ты помнишь, что ты написал о том, кто оказал самое сильное влияние на Наполеона?

– Жозефина, [30]30
  Жозефина де Богарне (1763–1814) – жена Наполеона Бонапарта (1769–1821).


[Закрыть]– не раздумывая, сказал Джимми.

– Это, может быть, правильный ответ, но в своём реферате ты написал не это.

Джимми вышел из душа и начал обтираться полотенцем.

– Что же я написал? – спросил он, поворачиваясь к ней.

– Джоанна.

* * *

Через несколько минут все двенадцать вертолётов летели в боевом порядке V. Нат надел наушники и стал слушать, что говорит капитан.

– Мы вылетаем из нашего воздушного пространства через четыре минуты, и я предполагаю оказание первой медицинской помощи в двадцать один ноль-ноль.

Нат взглянул в окно на звёзды, которые нельзя увидеть на американском континенте. Он чувствовал, как в нём нарастает возбуждение по мере приближения к вражескому воздушному пространству. Наконец-то он примет участие в войне. Его удивляло, что он не ощущал никакого страха. Наверно, это придёт позднее.

– Мы подлетаем к неприятельской территории, – сказал пилот. – Вы меня слышите на земле?

– Слышу, Дрозд один, каково ваше расположение? – ответил чей-то голос сквозь треск на линии.

Нат узнал южный акцент капитана Дика Тайлера.

– Мы примерно в пятидесяти милях южнее вас.

– Понял. Встретимся через пятнадцать минут.

– Вас понял. Вы увидите нас лишь в последний момент, потому что мы выключили внешние огни.

– Понял, – ответил тот же голос.

– Вы обозначили место возможной посадки?

– Здесь маленький кусочек защищённой земли как раз подо мной, – ответил Тайлер, – но на нём может приземлиться за один раз лишь один вертолёт. Идёт дождь, и тут грязь, так что посадка будет чертовски трудная.

– Какова ваша нынешняя позиция?

– Всё на тех же координатах к северу от реки Дьинь. Я почти уверен, что вьетконговцы начали переправу.

– Сколько у вас людей?

– Семьдесят восемь. – Нат знал, что полный состав двух взводов – девяносто шесть. – А сколько убитых? – Пилот спрашивал так тихо, как если бы он хотел узнать, сколько яиц капитан хочет на завтрак.

– Восемнадцать.

– Ладно. Будьте готовы погружать по шесть человек и два трупа в каждый вертолёт и готовьтесь садиться в вертолёт, как только нас увидите.

– Будем готовы, – сказал капитан. – Какое время сейчас на ваших часах?

– Двадцать тридцать три, – ответил лейтенант.

– Тогда в двадцать сорок восемь я запущу красную ракету.

– Двадцать сорок восемь, – повторил лейтенант. – Вас понял. Отбой.

На Ната произвело впечатление то, как спокоен был лейтенант, учитывая, что он, второй пилот и оба стрелка хвостовой пушечной установки могли погибнуть через двадцать минут. Но, как не раз повторял ему полковник Тремлетт, спокойные люди спасают больше жизней, чем храбрецы. Следующие пятнадцать минут все молчали. Нат думал о том, правильно ли он поступил: он ведь тоже может погибнуть через двадцать минут.

Пока соблюдалось радиомолчание, Нат пережил самые долгие пятнадцать минут в своей жизни, глядя вниз на джунгли, освещённые полумесяцем луны. Он посмотрел на стрелков. Оба они прильнули к своим пушечным установкам, держа пальцы на спусковом крючке, готовые к любому повороту событий. Нат смотрел в боковое окно, когда вдруг в небо взвилась красная сигнальная ракета. Он подумал, что в этот момент он мог бы пить кофе в офицерской кантине.

– Я – Дрозд Один: приказ звену, – сказал пилот, нарушив радиомолчание. – Не включайте нижние огни, пока не будете в тридцати секундах от приземления, и помните: я приземляюсь первым.

Зелёная змейка трассирующих выстрелов сверкнула перед кабиной пилота, и стрелки сразу же открыли ответный огонь.

– Вьетконг нас засёк, – коротко сказал пилот. Он наклонил вертолёт направо, и Нат впервые увидел противника вблизи. В нескольких сотнях ярдов вьетконговцы поднимались на холм – как раз там, где вертолёты собирались сесть.

* * *

Флетчер ещё раз перечитан статью в «Вашингтон Пост». Она рассказывала о поразившем воображение американцев героическом эпизоде войны, о которой никто не хотел ничего знать. Группа из семидесяти восьми пехотинцев, окружённая в северовьетнамских джунглях превосходящими силами Вьетконга, была спасена подразделением вертолётов, которые под неприятельским огнём пролетели над опасной территорией, не имея возможности приземлиться. Флетчер рассмотрел подробную диаграмму на противоположной странице. Пилот вертолёта Чак Филипс первым опустился вниз и спас полдюжины окружённых солдат. Пока шла спасательная операция, он висел в нескольких футах над землёй. Он не заметил, что другой офицер, лейтенант Картрайт, спрыгнул на землю из вертолёта как раз перед тем, как вертолёт Филипса взмыл вверх, чтобы освободить место для другого вертолёта.

Среди тел, погружённых в третий вертолёт, был труп офицера Дика Тайлера. Лейтенант Картрайт сразу принял командование и возглавил контратаку, одновременно организуя спасение остальных солдат. Он позже всех оставил поле боя и сел на последний спасательный вертолёт. Все двенадцать вертолётов вылетели обратно в Сайгон, но на аэродроме Эйзенхауэра приземлились лишь одиннадцать.

Бригадный генерал Хейворд немедленно отправил поисковую воздушную экспедицию, и те же одиннадцать пилотов и экипажи их вертолётов добровольно вызвались отправиться на розыски невернувшегося вертолёта; но, несмотря на несколько повторных вылетов на неприятельскую территорию, они не смогли его обнаружить. Позднее Хейворд охарактеризовал лейтенанта Ната Картрайта – срочнослужащего, ушедшего в армию с первого курса Коннектикутского университета, – как американца, который, выражаясь словами президента Линкольна, «показал пример крайней преданности своей родине». «Живого или мёртвого, мы его найдём», – поклялся Хейворд.

Прочтя краткую биографию Ната Картрайта, Флетчер узнал, что тот родился с ним в один и тот же день, в одном и том же городе и в одной и той же больнице. После этого он просмотрел все газеты в поисках заметки о Картрайте.

* * *

Нат выпрыгнул из первого вертолёта, когда тот висел в нескольких футах над землёй. Он помог капитану Тайлеру погрузить группу солдат на этот вертолёт, в то время как вокруг свистели пули.

– Примите командование здесь, – сказал Тайлер, – пока я вернусь и соберу своих солдат. Я буду отправлять их на посадку группами по шесть человек.

– Идите, – крикнул Нат, когда первый вертолёт качнулся на левый борт перед подъёмом.

Когда второй вертолёт опустился, несмотря на постоянный огонь, Нат спокойно отправил на него следующую группу. Он взглянул вниз и увидел, что капитан Тайлер ведёт арьергардный бой, в то же время приказывая следующей группе бежать к Нату. Когда Нат обернулся, над крошечной площадкой болотистой почвы висел уже третий вертолёт и на него взбирались штаб-сержант и пятеро солдат.

– Чёрт! – воскликнул штаб-сержант, оглянувшись, – капитана ранило.

Нат обернулся и увидел, что Тайлер лежит лицом в грязь, а два солдата его поднимают. Они быстро понесли его к ожидавшему вертолёту.

– Примите командование, сержант, – крикнул Нат и кинулся вниз по склону. Он схватил автомат капитана и начал стрелять по наступавшим вьетконговцам. Он сумел отобрать ещё шесть человек, которые побежали вверх по склону к четвёртому вертолёту. Он пробыл на склоне около двадцати минут, пытаясь отразить атаку наступавших вьетконговцев, а его группа поддержки постепенно редела, так как он посылал всё новые группы наверх к снижавшимся вертолётам.

Последние шесть человек на склоне не отступили, пока не увидели, что над землёй повис двенадцатый вертолёт. Когда Нат наконец побежал вверх по склону, ему в ногу попала пуля. Он знал, что должен почувствовать боль, но продолжал бежать вверх, как никогда не бегал раньше. Когда он добежал до открытой двери вертолёта, на бегу отстреливаясь, то услышал голос штаб-сержанта:

– Мать вашу за ногу, сэр, сюда, скорее!

Когда штаб-сержант втянул его наверх, вертолёт, взмывая в воздух, накренился на правый борт, и Ната швырнуло на пол.

– Вы в порядке? – спросил пилот.

– Кажется, да, – ответил Нат, обнаружив, что он лежит поперёк тела какого-то рядового солдата.

– Типично для войны: не знаешь, мёртвый он или живой. Ну, если повезёт и Бог пошлёт хвостовой ветер, мы вернёмся как раз к завтраку.

Нат взглянул на труп лежащего под ним солдата, который всего минуту назад стоял с ним рядом. Его семья теперь сможет его по-человечески похоронить, вместо того чтобы получить известие, что он был беспощадно убит в беспощадной стране.

– Чёрт побери! – вдруг выругался пилот.

– Что случилось?

– Мы быстро теряем топливо: подлюги прострелили мой бензобак.

– Я думал, у этого вертолёта – два бензобака, – сказал Нат.

– Да. А на каком бензобаке, по-вашему, я летел с базы? – спросил пилот.

Пилот постучал пальцем по бензиномеру, затем проверил свой прибор для измерения пролёта. Мигающий красный огонёк показывал, что меньше, чем через тридцать миль, вертолёт будет вынужден сесть. Он обернулся к Нату, который всё ещё лежал на трупе.

– Придётся искать, где можно приземлиться.

Нат взглянул на открытую дверь, но увидел внизу только бесконечные густые джунгли. Пилот погасил все огни, ища свободное место среди деревьев, и Нат почувствовал, что вертолёт весь дрожит.

– Снижаемся, – сказал пилот так же спокойно, как и во время всей операции. – Пожалуй, завтрак придётся отложить.

– Вон там, справа, – закричал Нат, увидев прогалину в лесу.

– Вижу, – ответил пилот, пытаясь направить вертолёт на прогалину, но трёхтонный левиафан плохо слушался управления. – Садимся, хотим мы того или нет.

Нат подумал о своей матери и выругал себя за то, что не ответил на её последнее письмо, а затем о своём отце, который, он знал, будет им гордиться; он подумал о Томе и о его триумфе – избрании в студенческий совет Йельского университета (может быть, со временем он станет его председателем?). И о Ребекке, которую всё ещё любил и, наверно, всегда будет любить; он вдруг почувствовал, как он ещё молод: в конце концов, ему всего девятнадцать лет. Позднее он узнал, что пилот этого вертолёта был всего на год старше его.

Когда лопасти вертолёта перестали вращаться и вертолёт начал падать прямо на деревья, штаб-сержант сказал:

– На случай, если мы больше не увидимся, сэр, меня зовут Спек Форман; для меня было честью познакомиться с вами.

Они пожали друг другу руки, как теннисисты по окончании сета.

* * *

Флетчер взглянул на фотографию Ната на первой странице газеты «Нью-Йорк Таймс» под заголовком «Американский герой». Это был человек, который записался в армию, как только получил повестку, хотя у него было по крайней мере три причины просить отсрочку. Он был повышен до чина лейтенанта и стал офицером в отделе снабжения, но принял командование операцией по спасению окружённого подразделения на северовьетнамской стороне реки Дьинь. Никто, кажется, не мог объяснить, почему офицер из отдела снабжения оказался в вертолёте во время операции на линии фронта.

Флетчер знал, что всю свою жизнь он будет думать, какое решение он принял бы, если бы получил призывную повестку; на этот вопрос мог ответить только тот, кто оказался в подобной ситуации. Но даже Джимми признал, что лейтенант Картрайт, должно быть, – замечательный человек.

– Если бы это произошло за неделю до голосования, ты бы побил Тома Рассела: всё это – вопрос выбора времени, – сказал он.

– Нет, не побил бы, – ответил Флетчер.

– Почему?

– Это-то – самое невероятное, – ответил Флетчер. – Оказывается, Том Рассел – лучший друг этого самого Картрайта.

* * *

Эскадрилья из одиннадцати вертолётов несколько раз вылетала на поиски пропавших солдат, но через неделю они обнаружили только остатки вертолёта, который, похоже, взорвался в тот момент, когда опустился на деревья. Были обнаружены три трупа, в том числе труп лейтенанта авиации Карла Моулда, но тщательные поиски вокруг этого места не обнаружили следов лейтенанта Картрайта или штаб-сержанта Спека Формана.

Генри Киссинджер, советник президента по национальной безопасности, обратился к американцам с призывом оплакать и почтить людей, которые были примером мужества для каждого солдата на фронте.

– Он не должен был сказать «оплакать», – заметил Флетчер.

– Почему? – спросил Джимми.

– Потому что Картрайт всё ещё жив.

– Почему ты так в этом уверен?

– Не знаю, почему, – ответил Флетчер, – но говорю тебе: он всё ещё жив.

* * *

Нат не помнил, как его выбросило из вертолёта. Когда он в конце концов очнулся, лицо обжигало слепящее солнце. Он лежал, размышляя, где он, пока память не вернулась к недавним драматическим событиям.

Несколько мгновений человек, который даже не был уверен в существовании Бога, молился. Потом он поднял правую руку. Она поднялась, как положено руке, и тогда он пошевелил всеми пятью пальцами. Он опустил правую руку и поднял левую. Она тоже повиновалась приказанию его мозга, и он опять пошевелил пальцами. Он опустил левую руку и подождал. Он поднял правую ногу и пошевелил её пальцами. Затем он поднял другую ногу и тут – почувствовал боль.

Он повертел головой и положил обе ладони на землю. Затем снова помолился и попытался приподняться на ладонях. Подождав несколько мгновений в надежде, что деревья перестанут вращаться, он попытался встать. Встав на ноги, он поставил одну ногу перед другой, как сделал бы ребёнок, и, поняв, что не падает, подвинул другую ногу в том же направлении. Да, да, да, благодарю тебя, да – и тут он снова почувствовал боль, как будто проходило воздействие наркоза.

Он опустился на колени и ощупал икру своей левой ноги, где пуля пронзила её навылет. По ране ползали муравьи, словно не понимая, что этот человек всё ещё жив. Нат постепенно удалил их по одному и затем перевязал ногу рукавом рубашки. Он поднял голову и увидел, что солнце исчезает за холмами. У него оставалось совсем мало времени, чтобы выяснить, остался ли в живых кто-нибудь из вертолёта.

Нат встал и проделал полный круг, остановившись, когда заметил над лесом дымок. Он заковылял в ту сторону и увидел обгоревшее тело молодого пилота, имени которого он не знал. Его стошнило. По погонам он понял, что это – лейтенант. Он похоронит его позже, но сейчас, пока светло, ему нужно спешить. В этот момент он услышал стон.

– Где вы? – прокричал Нат.

Стон стал громче. Нат обернулся и увидел штаб-сержанта Формана, застрявшего на дереве в нескольких футах над обгоревшим вертолётом. Когда он дотронулся до сержанта, тот застонал ещё громче.

– Вы меня слышите? – спросил Нат.

Нат опустил сержанта на землю; тот открыл и закрыл глаза. Нат сказал:

– Не волнуйтесь, я доставлю вас домой.

Он достал из-за пояса сержанта компас и взглянул на солнце, и тут заметил среди сучьев какой-то тёмный предмет. Находка обрадовала бы его, если бы он мог придумать, как до неё добраться. Он доковылял до основания дерева и, подпрыгнув на одной ноге, схватил сук, надеясь, что тёмный предмет упадёт, но предмет только сдвинулся на дюйм. Нат потянул сук сильнее, и потом ещё раз, и неожиданно предмет, ломая ветки, свалился вниз.

Нат с минуту отдохнул, потом медленно поднял сержанта и положил его на носилки. Затем сел на землю и смотрел, как солнце исчезает за деревьями, выполнив свой дневной долг в этой стране.

Нат вспомнил, что он где-то читал, как мать поддерживала жизнь своего ребёнка после автомобильной аварии, всю ночь разговаривая с ним. Нат всю ночь разговаривал с сержантом.

* * *

Не веря своим глазам, Флетчер прочёл, как с помощью местных крестьян лейтенант Нат Картрайт семнадцать дней волок носилки с сержантом от одной деревни до другой, волок двести одиннадцать миль, пока не добрался до окрестностей Сайгона, где обоих сразу же отправили в местный полевой госпиталь.

Через три дня штаб-сержант Форман умер, так и не узнав фамилии лейтенанта, который спас его и которого теперь пытались спасти врачи.

Флетчер читал о лейтенанте Картрайте все новости, какие мог найти, и был уверен, что Картрайт выживет.

Через неделю Ната перевезли в лагерь Дзама в Японии, где сделали операцию по сохранению ноги. В следующем месяце его отправили в медицинский центр имени Уолтера Рида в Вашингтоне для полного выздоровления.

Затем Флетчер увидел фотографию Ната Картрайта на первой странице газеты «Нью-Йорк Таймс». Нату пожимал руку президент Никсон в Розарии при Белом доме. Нат получил орден Почёта.