Текст книги "Дети судьбы"

Автор книги: Джеффри Арчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц)

4

Сьюзен держала Ната на руках, не зная, как скрыть свою боль. Её утомили друзья и родственники, которые твердили, что она должна благодарить Бога за то, что один из её близнецов выжил. Как они не понимали, что Питер умер, что она потеряла сына? Майкл надеялся, что Сьюзен оправится, когда вернётся домой. Но этого не случилось. Она без конца говорила о другом своём сыне и держала на ночном столике фотографию обоих младенцев.

Мисс Никол увидела эту фотографию в газете «Хартфорд Курант». Она облегчённо вздохнула, заметив, что хотя оба мальчика унаследовали квадратную челюсть своего отца, у Эндрью Флетчера – светлые курчавые волосы, а у Ната – прямые и тёмные. Но окончательно спас положение Джозия Престон, который всё время твердил, что его внук унаследовал его нос и высокий лоб – в традициях семьи Престонов. Мисс Никол постоянно повторяла эти утверждения раболепным родственникам и льстивым подчинённым, неизменно предваряя это словами: «Как часто замечает мистер Престон…»

Через две недели после своего возвращения домой Рут была снова назначена председателем больничного треста и немедленно занялась выполнением обещания своего мужа построить новое родильное отделение больницы «Сент-Патрик».

Тем временем мисс Никол бралась за любую работу, даже самую чёрную, чтобы позволить Рут возобновить свою деятельность. Она стала для ребёнка няней, ментором, стражем и гувернанткой. Но не проходило дня, чтобы она не боялась, что обман в конце концов раскроется.

Первая опасность возникла, когда позвонила миссис Картрайт и сказала, что устраивает вечеринку по случаю первого дня рождения своего сына, и поскольку Флетчер Эндрью родился в тот же самый день, она хотела бы его пригласить.

– Большое спасибо, – ответила мисс Никол, – но мы тоже устраиваем вечеринку по случаю дня рождения Эндрью, и как жаль, что на ней не будет Натаниэля.

– Пожалуйста, передайте миссис Давенпорт мои наилучшие пожелания и поблагодарите её за то, что нас пригласили на открытие нового родильного отделения в будущем месяце.

Это приглашение мисс Никол не могла отменить.

Как только миссис Давенпорт вечером вернулась домой, мисс Никол предложила ей устроить вечеринку по случаю первого дня рождения Эндрью. Рут решила, что это – отличная идея, и была только рада предоставить мисс Никол всю организацию вечеринки – в том числе и составление списка приглашённых. Но одно дело – организовать вечеринку, а совсем другое – постараться, чтобы её работодатель и миссис Картрайт не встретились на открытии нового родильного отделения.

Фактически познакомил двух женщин доктор Гринвуд, когда повёл гостей осматривать новое отделение. Он не мог поверить, что никто не заметил, насколько дети похожи друг на друга. Мисс Никол отвернулась, когда он на неё взглянул. Она быстро надела детский чепчик на голову Флетчера Эндрью, отчего он стал больше похож на девочку, – ещё до того, как Рут заметила:

– Становится холодно, как бы Эндрью не простудился.

– Когда вы выйдете на пенсию, вы останетесь в Хартфорде, доктор Гринвуд? – спросила миссис Картрайт.

– Нет, мы с женой собираемся жить в нашем семейном доме в Огайо, – ответил доктор, – но, конечно, время от времени мы будем наведываться в Хартфорд.

Мисс Никол издала бы вздох облегчения, если б в это момент доктор не взглянул прямо на неё. Однако, узнав, что доктор Гринвуд не будет жить в Хартфорде, мисс Никол почувствовала большую уверенность, что её тайна не будет раскрыта.

С тех пор, когда бы Эндрью ни приглашали принять участие в каком-нибудь мероприятии, вступить в какую-нибудь группу, заняться каким-нибудь видом спорта или просто отправиться на какой-нибудь летний праздник, первой заботой мисс Никол всегда было обеспечить, чтобы её воспитанник не встретился с кем-либо из семьи Картрайтов. Она добивалась этого с неизменным успехом, не возбуждая никаких подозрений у мистера или миссис Давенпорт.

* * *

В то утро, когда семья Давенпортов получила по почте два письма, мисс Никол окончательно уверилась, что больше ей нечего опасаться. Первое было адресовано мистеру Давенпорту: оно извещало, что Эндрью зачислен в Хочкисскую школу – старейшую частную школу штата Коннектикут. Второе, отправленное из Огайо, вскрыла Рут.

– Как грустно! – заметила она. – Такой милый человек!

– Кто это? – спросил Роберт, оторвавшись от чтения медицинского журнала.

– Доктор Гринвуд. Его жена пишет, что он скончался в минувшую пятницу; ему было семьдесят четыре года.

– Да, он был очень милый человек, – повторил Роберт слова жены. – Наверно, тебе следовало бы поехать на похороны.

– Конечно, я поеду, – сказала Рут. – И Хезер могла бы поехать вместе со мной. В конце концов, она же с ним работала.

– Конечно, – отозвалась мисс Никол, надеясь, что выглядит достаточно удручённой.

* * *

Огорчённая Сьюзен перечитала письмо во второй раз. Она вспомнила, как близко к сердцу доктор Гринвуд принял смерть Питера, как будто он сам был каким-то образом за это ответственен. Наверно, подумала она, ей следует поехать на похороны. Она уже была готова поделиться этой новостью с Майклом, как он вдруг воскликнул:

– Молодец Нат!

– В чём дело? – спросила Сьюзен, удивлённая столь буйным восторгом мужа.

– Нат получил направление-стипендию в школу имени Тафта, – сказал Майкл, размахивая письмом.

Сьюзен не разделяла радости своего мужа от того, что Нату в таком юном возрасте предстоит отправиться в школу-интернат, где учатся дети родителей из совсем другого мира. Как может четырнадцатилетний ребёнок понять, почему его семья не в состоянии позволить себе многое из того, что его школьные товарищи воспринимают как должное? Она давно думала, что Нат должен поступить в среднюю школу имени Джефферсона, которую окончил его отец. Если ей пристало в этой школе преподавать, почему её ребёнку не пристало в ней учиться?

Нат сидел на кровати, перечитывая свою любимую книжку, когда услышал радостное восклицание отца. Он дошёл до той главы, где кит снова ускользал. Мальчик нехотя спрыгнул с кровати и просунул голову в дверь гостиной, чтобы узнать, из-за чего шум. Его родители оживлённо обсуждали (они никогда не ссорились, если не считать старого инцидента с мороженым), в какую школу сыну следует поступить. Нат услышал, как его отец сказал:

– Такая удача бывает раз в жизни. Нат будет учиться с детьми, которые в конечном итоге станут лидерами в самых разных сферах, и это повлияет на всю его жизнь.

– А если он поступит в школу имени Джефферсона, он будет учиться с детьми, для которых онможет стать лидером и повлиять на ихжизнь.

– Но он получил стипендию, так что нам не нужно будет ничего платить.

– И нам не нужно будет платить, если он поступит в школу имени Джефферсона.

– Но мы должны думать о будущем Ната. После школы имени Тафта он сможет поступить в Гарвард или в Йель.

– Но из школы имени Джефферсона некоторые ученики тоже поступили в Гарвард или в Йель.

– Если бы мне пришлось взять страховку на то, из какой школы больше вероятности…

– Я готова пойти на этот риск.

– А я – нет, – сказал Майкл. – Как-никак, я каждый день по должности занимаюсь оценкой риска.

Нат слушал, как его отец и мать продолжают спорить, ни разу не повышая голоса и не выходя из себя.

– Я бы предпочла, чтобы мой сын кончил эгалитарную [2]2
  Эгалитарный (от франц. – уравнительный) – основанный на уравнительности.


[Закрыть]школу, а не патрицианскую, – пылко возразила Сьюзен.

– Почему эти понятия – взаимоисключающие? – спросил Майкл.

Нат ушёл в свою комнату, не дожидаясь, что ответит мать. Она всегда говорила, что он должен немедленно посмотреть в словаре значение любого слова, которого раньше не слышал; в конце концов, ведь именно лексикограф из Коннектикута составил лучший в мире словарь. Найдя эти непонятные слова в словаре Уэбстера, Нат решил, что его мать – в большей степени эгалитаристка, чем его отец, но что оба они – не патриции. Он не был уверен, что хочет быть патрицием.

Дочитав главу, Нат снова вышел из своей комнаты. Атмосфера уже не казалась такой накалённой, так что он решился подойти к родителям.

– Может быть, предоставим решение Нату? – сказала Сьюзен.

– Я уже решил, – сказал Нат и сел между родителями. – Ведь вы сами меня учили, что, прежде чем принять решение, нужно выслушать обе стороны.

Пока Нат разворачивал вечернюю газету, родители молчали, поняв, что он подслушал их разговор.

– Ну, и что же ты решил? – спросила Сьюзен.

– Я предпочёл бы поступить в школу имени Тафта, а не Джефферсона, – быстро ответил Нат.

– А можно узнать, почему ты так решил? – спросил Майкл.

Нат, понимая, какие у него заинтересованные слушатели, не торопился отвечать.

– «Моби Дик», – наконец объявил он, разглядывая спортивную страницу.

Он ждал, кто из родителей первым его переспросит.

– «Моби Дик»? – повторили они в один голос.

– Да, – ответил он. – В конце концов, все добрые люди Коннектикута считали, что великий кит – это патриций моря.

5

– Каждый вершок – ученик Хочкиса, – сказала мисс Никол, оглядывая Эндрью в зеркале. Белая рубашка, синий пиджак и коричневые вельветовые брюки. Мисс Никол поправила на нём белый галстук с синими полосками и сняла пылинку с рубашки.

– Каждый вершок, – повторила она.

Эндрью хотел сказать, что ростом он всего пять футов и три дюйма, но тут в комнату вошёл его отец. Эндрью поправил часы – подарок деда с материнской стороны, всё ещё увольнявшего людей за опоздания на работу.

– Я уже положил твои чемоданы в машину, – сказал отец, тронув сына за плечо.

Это замечание напомнило Эндрью, что он уезжает из дома.

– До дня благодарения – меньше трёх месяцев, – добавил отец.

Три месяца – это четверть года – весьма значительный кусок твоей жизни, если тебе всего четырнадцать лет.

Эндрью вышел во двор, не оглядываясь на дом, который он любил и который он не увидит четверть года. Дойдя до машины, он открыл дверцу для матери. Затем пожал руку мисс Никол, как если бы они были старые друзья, и сказал, что будет рад её увидеть в день благодарения. Ему показалось, что она плакала. Он отвернулся, помахал рукой экономке и повару и сел в машину.

Когда они ехали по улицам Фармингтона, он смотрел на знакомые дома, которые до сих пор считал центром вселенной.

– Пиши домой каждую неделю, – сказала ему мать.

Он не ответил, потому что мисс Никол уже повторяла это по два раза в день в течение последнего месяца.

– И если тебе понадобятся дополнительные деньги, позвони мне, – добавил отец.

Отец явно не читал брошюру о правилах школы. Эндрью не стал напоминать ему, что ученикам Хочкиса позволялось в течение первого года иметь лишь десять долларов в семестр. Это было написано на седьмой странице, и мисс Никол подчеркнула это правило красным карандашом.

Во время короткой поездки никто не сказал больше ни слова. Отец остановил машину перед вокзалом и вышел. Эндрью оставался сидеть, пока мать не открыла дверцу с его стороны. Тогда он быстро вышел, не желая показать, насколько нервничает. Мать попыталась взять его за руку, но он быстро обежал машину, чтобы помочь отцу достать вещи из багажника.

К ним подошёл носильщик в синей фуражке. Погрузив чемоданы на тележку, он повёз её на перрон и остановился около восьмого вагона. Пока носильщик погружал чемоданы в вагон, Эндрью обернулся, чтобы попрощаться с отцом. Он настоял на том, чтобы с ним в поезде в Лейквилл ехал только один из родителей, и, так как его отец когда-то окончил школу имени Тафта, с ним поехала мать. Теперь он жалел о своей настойчивости.

– Счастливого пути! – сказал отец, пожимая ему руку. («Какие глупости родители говорят на вокзале», – подумал Эндрью; гораздо важнее было сказать, чтобы он хорошо учился.) – И не забывай писать!

Эндрью сел в поезд вместе с матерью, и, когда поезд тронулся, он даже не взглянул в окно на отца, полагая, что так будет выглядеть более взрослым.

– Хочешь позавтракать? – спросила мать, когда носильщик поставил его чемоданы на верхнюю полку.

– Да, пожалуйста, – ответил Эндрью, приободрившись впервые за утро.

Другой человек в железнодорожной форме провёл их к их столику в вагоне-ресторане. Эндрью просмотрел меню и спросил мать:

– А что, если я закажу полный завтрак?

– Заказывай, что хочешь, – ответила она, как бы читая его мысли.

Эндрью улыбнулся, когда подошёл официант.

– Яичницу из двух яиц с сосисками и беконом, и тост, – сказал Эндрью.

– А для вас, мадам? – спросил официант.

– Только кофе с тостом, спасибо.

– Первый школьный день вашего сына? – спросил официант.

Миссис Давенпорт улыбнулась и кивнула.

– Откуда он знает? – удивился Эндрью.

Эндрью нервно проглотил завтрак, не зная, придётся ли ему снова сегодня есть. В брошюре не было упоминания об обеде, и дед сказал ему, что учеников Хочкиса кормят только один раз в день. Мать всё время повторяла, что, когда он ест, он должен класть нож и вилку на стол.

– Нож и вилка – это не самолёты, им незачем оставаться в воздухе дольше, чем необходимо, – говорила она. Он не знал, что она нервничает не меньше его.

Когда мимо их стола проходил мальчик, одетый так же, как он, Эндрью отворачивался к окну, надеясь, что его не заметят, потому что ни у кого из них не было такой новой формы, как у него. Когда поезд подошёл к станции, его мать допивала третью чашку кофе.

– Приехали, – объявила она, хотя это и так было ясно.

Эндрью посмотрел на надпись «Лейквилл»; несколько мальчиков выпрыгнули из поезда, пожимая друг другу руки и обмениваясь приветствиями:

– Ну, как прошли твои каникулы?

– Рад снова тебя видеть!

Эндрью взглянул на мать и мысленно пожелал ей раствориться в клубах дыма. Мать была ещё одним свидетельством того, что он – новичок.

Два высоких мальчика в синих двубортных пиджаках и серых брюках начали направлять учеников к ожидавшему их автобусу. Эндрью молился, чтобы родителей в автобус не пускали, иначе все поймут, что он – новенький.

– Фамилия? – спросил один из мальчиков, когда Эндрью вышел из поезда.

– Давенпорт, сэр, – ответил Эндрью, оглядывая мальчика. Станет ли он когда-нибудь таким же высоким?

Мальчик улыбнулся.

– Не называй меня «сэр». Я – не учитель, я – только старший проктор. [3]3
  Проктор – выборная должность в английских и американских университетах, равная куратору.


[Закрыть]

Эндрью опустил голову. Он произнёс первое слово – и сразу же остался в дураках.

– Твой багаж уже в автобусе, Флетчер?

«Флетчер?» – подумал Эндрью. Конечно, ведь его полное имя – Флетчер Эндрью Давенпорт; он не поправил высокого мальчика, боясь сделать ещё одну ошибку.

– Да, – ответил он.

Мальчик обратился к матери Эндрью.

– Благодарю вас, миссис Давенпорт, – сказал он, сверившись со своим списком. – Желаю вам приятной поездки обратно в Фармингтон. С Флетчером всё будет в порядке.

Эндрью протянул руку, стремясь предотвратить материнские объятия. Если бы только матери могли читать мысли своих детей! Он содрогнулся, когда она его обняла. Но где ему было понять, что она чувствовала? Когда она его наконец отпустила, он быстро юркнул в толпу детей, садившихся в автобус. Он заметил мальчика ещё ниже ростом, который сидел один и смотрел в окно, и быстро сел рядом.

– Меня зовут Флетчер, – сказал он, называя имя, которым окрестил его проктор. – А тебя?

– Джеймс, – ответил мальчик, – но друзья зовут меня Джимми.

– Ты – новенький? – спросил Флетчер.

– Да, – сказал Джимми, не отрывая глаз от окна.

– Я тоже, – сказал Флетчер.

Джимми вынул платок и сделал вид, что сморкается; потом он наконец повернулся к своему новому товарищу.

– Откуда ты? – спросил он.

– Из Фармингтона.

– Где это?

– Около Хартфорда.

– Мой отец работает в Хартфорде, – сказал Джимми, – он – государственный служащий. А твой отец что делает?

– Он продает лекарства, – ответил Флетчер.

– Ты любишь футбол? – спросил Джимми.

– Да, – ответил Флетчер – не потому, что он любил футбол, а потому, что знал, что Хочкинс был победителем футбольных чемпионатов в последние четыре года, – миссис Никол это тоже подчеркнула в брошюре школьных правил.

Дальнейший разговор состоял из серии вопросов, на которые каждый из них редко знал, что ответить. Это было странное начало того, что впоследствии стало дружбой на всю жизнь.

6

– Без сучка без задоринки, – сказал мистер Картрайт, оглядывая сына в зеркале. Он поправил на сыне синий галстук и снял волосинку с его пиджака.

– Безукоризненно, – сказал он.

Пять долларов за пару вельветовых брюк – это всё, о чём Натаниэль думал, хотя его отец настаивал, что они полностью стоят этих денег.

– Сьюзен, поторопись, а то мы опоздаем, – позвал отец, глядя на лестницу.

Но до того как Сьюзен наконец появилась, чтобы пожелать сыну удачи в его первый школьный день, Майкл успел положить чемодан сына в машину и вывести машину из гаража на дорожку. Она обняла сына, и он подумал, что, слава Богу, этого не видел никто из учеников школы имени Тафта. Он надеялся, что его мать уже преодолела своё разочарование из-за того, что он не выбрал среднюю школу имени Джефферсона, потому что он уже и сам об этом сожалел. В конце концов, поступи он в школу имени Джефферсона, он мог бы каждый вечер бывать дома.

Натаниэль сел в машину рядом с отцом и взглянул на часы на щитке управления. Было почти семь часов.

– Поехали, папа, – сказал он, опасаясь опоздать в школу в первый же день.

Когда они выбрались на шоссе, Майкл выехал на левую полосу и довёл скорость до шестидесяти пяти миль в час – на пять миль выше разрешённой, – посчитав, что вряд ли в такой ранний час его остановит полиция. Хотя Натаниэль был уже раньше в школе на собеседовании, он всё ещё боялся того момента, когда отец проведёт свой старый «студебеккер» через огромные чугунные ворота и медленно поедет по подъездной дорожке длиной в целую милю. Он почувствовал облегчение, увидев, что за ними пристроились ещё две или три машины, хотя и не знал, едут в них новички или нет. Отец повёл машину следом за «кадиллаками» и «бьюиками» на стоянку, не зная, где ему следует припарковать машину: он, как-никак, был отец-новичок. Натаниэль выпрыгнул из машины ещё до того, как отец дёрнул ручной тормоз. Но тут мальчик замешкался. Нужно ли ему идти следом за учениками, направлявшимися в Тафт-холл, или новичкам полагалось пойти в какое-то другое место?

Его отец, не колеблясь, пошёл вместе с другими учениками и остановился, когда высокий самоуверенный молодой человек свысока взглянул на Натаниэля и спросил:

– Ты – новый ученик?

Натаниэль ничего не ответил, так что ответить пришлось его отцу:

– Да.

Молодой человек пристально взглянул на него и спросил:

– Фамилия?

– Картрайт, сэр, – ответил Натаниэль.

– Ах да, начинающий. Ты зачислен в класс мистера Хаскинса, значит, ты – толковый парень. Только такие учатся у мистера Хаскинса.

Натаниэль опустил голову, а его отец улыбнулся.

– Значит, пойдёшь в Тафт-холл, – сказал молодой человек. – Можешь сесть, где хочешь, на трёх передних рядах слева. Когда пробьёт девять часов, перестань разговаривать и молчи, пока директор и остальные учителя не выйдут из холла.

– А потом что мне делать? – спросил Натаниэль, пытаясь скрыть свой страх.

– Тебе всё скажет твой классный руководитель, – сказал молодой человек и обратился к Майклу. – С Натом всё будет в порядке, мистер Картрайт. Желаю вам приятного возвращения домой, сэр.

В этот момент Натаниэль решил, что в дальнейшем его всегда будут звать Нат, хотя и понимал, что мать будет этим недовольна.

Войдя в Тафт-холл, Нат опустил голову и быстро пошёл по длинному проходу, надеясь, что никто его не заметит. Он увидел пустое место в конце второго ряда и сел туда. Он взглянул на ученика, который сидел слева от него, опустив голову на руки. То ли он молился, то ли был ещё более напуган, чем Нат.

– Меня зовут Нат, – сказал он.

– Меня – Том, – ответил мальчик, не поднимая головы.

– Ну, и что будет теперь?

– Не знаю. Но пусть уж хоть что-нибудь начнётся, – сказал Том; тут часы пробили девять, и все замолчали.

Нат смотрел, как по проходу проследовала цепочка учителей – никаких учительниц. Они поднялись на сцену и заняли свои места. Два места остались свободными. Они начали тихо переговариваться между собой. Ученики молчали.

– Чего мы ждём? – прошептал Нат, и, как бы в ответ на его вопрос, все встали – в том числе учителя, сидевшие на сцене. Нат не решился оглянуться, когда услышал шаги двух людей, шедших по проходу. Через несколько секунд школьный священник и директор школы прошли мимо него, поднялись и сели на два свободных места. Все остались стоять; священник выступил вперёд, чтобы провести короткую службу, включавшую молитву, и в конце концов все спели «Боевой гимн Республики». [4]4
  «Боевой гимн Республики» (1862) – патриотическая песня, написанная поэтессой Джулией Уорд Хау (1819–1910) во время Гражданской войны в США (1861–1865), ставшая неофициальным гимном северян.


[Закрыть]

Затем священник вернулся на своё место и вперёд выступил директор школы Александер Инглфилд. Он с минуту помолчал, оглядывая учеников. Затем протянул вперёд руки ладонями вниз, и все сели. Триста восемьдесят пар глаз смотрели на человека ростом в шесть футов два дюйма, с густыми пушистыми бровями и квадратной челюстью. Это была внушительная фигура, и Нат надеялся никогда с ним больше не встретиться.

Директор обратился к ученикам с пятнадцатиминутной речью. Он рассказал длинную историю школы, отличавшейся академическими и спортивными успехами, и напомнил девиз школы:

– Non ut sibi ministretur sed ut ministret, – сказал он.

– Что это значит? – прошептал Нат.

– Не чтобы тебе служили, но самому служить, – так же шёпотом ответил Том.

В завершение директор объявил, что есть две вещи, которые даже прогульщик не должен пропускать: экзамен и футбольный матч против команды Хочкисской школы – и, как бы подчёркивая, что из этих двух вещей важнее, обещал, что если команда Тафта победит команду Хочкиса на ежегодном футбольном матче, ученикам будут предоставлены дневные каникулы. Это объявление было встречено всеобщим восторженным криком, хотя каждый мальчик дальше третьего ряда знал, что за последние четыре года подобной победы ни разу не было.

Когда восторженные возгласы утихли, директор ушёл со сцены, сопровождаемый священником и учителями. Как только они вышли, гул разговоров возобновился, и старшие ученики стали выходить из зала; только мальчики в первых трёх рядах молча оставались сидеть, потому что не знали, что им делать.

Им недолго пришлось ждать: вскоре перед ними появился какой-то пожилой учитель – вообще-то ему был всего пятьдесят один год, но Нату он казался пожилым, потому что выглядел гораздо старше, чем его отец. Это был невысокий человек, приземистый, с полукругом седых волос на почти лысой голове. Говоря, он держался руками за края своего пиджака, подражая директору.

– Меня зовут Хаскинс, – сказал он. – Я – руководитель младшего класса. Мы начнём с ориентировочного обзора школы, который закончится в первую перемену в десять тридцать. А в одиннадцать часов вы приметесь за учёбу. Ваш первый урок – американская история. – Нат нахмурился, потому что история никогда не была его любимым предметом. – Затем будет обеденный перерыв. Не очень надейтесь наесться до отвала. – Мистер Хаскинс криво ухмыльнулся; несколько мальчиков засмеялись. – Но такова одна из древних традиций Тафта, о чём каждый из тех, кто следует по стопам своего отца, наверняка был уже предупреждён. – Один или два мальчика, в их числе Том, улыбнулись.

Когда начался ориентировочный обзор школы, Нат ни на шаг не отставал от Тома, который, кажется, заранее знал всё, что Хаскинс собирается сказать. Нат быстро узнал, что не только отец Тома, но и его дед были когда-то выпускниками школы имени Тафта.

К тому времени, как обзор окончился, они успели увидеть всё, от озера до медпункта. Нат и Том уже были лучшими друзьями. Когда через двадцать минут они вошли в класс, то сразу сели рядом.

Часы пробили одиннадцать, и в класс вошёл мистер Хаскинс. За ним шёл какой-то мальчик, весь излучающий самоуверенность. Мистер Хаскинс следил за новым учеником, когда тот садился на одно из оставшихся свободных мест.

– Фамилия?

– Ралф Эллиот.

– Пока вы учитесь в Тафте, это последний раз, когда вы опаздываете в мой класс, – сказал мистер Хаскинс. – Вам ясно, Эллиот?

– Да, – мальчик помедлил, прежде чем добавить: – сэр.

Мистер Хаскинс оглядел класс.

– Наш первый урок, как я уже говорил, будет посвящён американской истории, что более чем уместно, если вспомнить, что нашу школу основал брат бывшего президента Соединённых Штатов.

Учитывая, что портрет Уильяма Хоуарда Тафта [5]5
  Уильям Хоуард Тафт (1857–1830) – 27-й президент США (1909–1913).


[Закрыть]висел в актовом зале, а бюст его брата стоял во дворе, самому нелюбознательному ученику нетрудно было сообразить, о ком идёт речь.

– Кто был первым президентом Соединённых Штатов? – спросил мистер Хаскинс.

Все подняли руки. Мистер Хаскинс кивнул одному из учеников в первом ряду.

– Джордж Вашингтон, сэр.

– А вторым?

Рук уже было меньше, и на этот раз мистер Хаскинс выбрал Тома.

– Джон Адамс, сэр.

– Правильно. А третьим?

Только два ученика подняли руки: Нат и опоздавший мальчик. Хаскинс указал на Ната.

– Томас Джефферсон, с 1801-го до 1809 года, сэр.

Хаскинс кивнул, удостоив правильный ответ улыбкой.

– Ну а четвёртым?

– Джеймс Мэдисон, с 1809-го до 1817 года.

– А пятым, Картрайт?

– Джеймс Монро, с 1817-го до 1825 года.

– А шестым, Эллиот?

– Джон Куинси Адамс, с 1825-го до 1829 года.

– А седьмым, Картрайт?

Нат подумал.

– Я не помню, сэр.

– Вы не помните, Картрайт, или вы просто не знаете? – Хаскинс помедлил. – Это разные вещи, – добавил он. Затем снова обратился к Эллиоту.

– Кажется, Уильям Генри Гаррисон, сэр.

– Нет, он был девятым президентом, Эллиот, с 1841 года; но так как он умер от пневмонии через месяц после инаугурации, мы не потратим на него слишком много времени, – сказал Хаскинс. – Пусть каждый из вас к завтрашнему утру выяснит фамилию седьмого президента. А теперь вернёмся к отцам-основателям Соединённых Штатов. Можете записывать за мной, потому что к уроку на следующей неделе каждый из вас должен будет написать сочинение на три страницы на эту тему.

Нат написал три страницы уже к концу урока, тогда как у Тома получилось меньше страницы. Когда после урока они выходили из класса, Эллиот прошмыгнул перед ними.

– Он, кажется, серьёзный соперник, – заметил Том.

Нат не ответил.

Он не знал, что Эллиоту предстоит быть его серьёзным соперником всю жизнь.