Текст книги "Девять драконов"

Автор книги: Джастин Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

– Я подумаю над этим, – сказал отец через минуту. – Конечно, мы потребуем франшизу [28]28
  Франшиза– условие страхового договора, предусматривающее освобождение страховщика от возмещения убытков, не превышающих определенного размера.


[Закрыть]на паромные перевозки минимум на тридцать лет.

– Само собой, тайпан.

– Это им дорого обойдется. Они заплатят за землю и строительство и возместят упущенную выгоду за несколько лет.

Мистер By слушал с бесстрастным выражением лица. При последнем высказывании Дункана Макинтоша его глаза слегка расширились, и он наклонился ближе к видеотелефону, изображая улыбку.

– У вашей дочери богатая фантазия, – сказал он по-английски.

– Скудная фантазия, – притворно-скромно ответил Макинтош, отклоняя комплимент на китайский манер.

By повернулся к Вивиан с понимающей улыбкой и подмигнул Дункану – неприлично, на западный лад.

– К счастью, она всегда может получить мудрый совет.

Драконья Улыбка мгновенно вспыхнула на экране.

– Еще бы! Мне повезло… Ваше высочество, Питер и я будем дома на Хогмэнэй – ближе к вечеру. Нас заверили, что мы сможем улететь сегодня из этой дыры. К счастью, вы живете в Пекине, мистер By. Просто ума не приложу, как мог великий город так быстро превратиться в дерьмо.

Экран опустел – светились лишь инициалы гонконгской компании «Телеком». Викки посмотрела на Вивиан, на лице которой сияла гордая обожающая улыбка.

By, отчаянно пытаясь скрыть замешательство, спросил:

– Что такое Хогмэнэй?

– Шотландский Новый год. Как жаль, что вы должны лететь обратно в Пекин. Я слышала, там довольно холодно в это время года.

By напыщенно пожал плечами:

– Долг зовет.

Что ж, Викки разыграла карты, предложенные ей Вивиан и отцом. Ответ By скажет ей, хорошо она это проделала или плохо.

– Мы встретимся через несколько недель?

– Договоримся об этом позже.

– И мы посмотрим, как продвигаются дела со строительством отеля, – осторожно обронила Викки. Если ему нужен отель, он нужен ему достроенным.

By кивнул какому-то типу, сидевшему рядом с переводчиком.

– Мистер Ху постарается решить ваши проблемы.

– Вы так добры.

– Пустяки.

– Вы знаете, что у Макфаркаров есть небольшой винокуренный заводик в Шотландии. Могу я дать вам с собой бутылочку? Мы могли бы произнести тост в Новый год, несмотря на разделяющее нас расстояние.

– О-о, вечеринка с выпивкой!

Викки почувствовала, что лицо ее омрачилось, несмотря на сегодняшний успех.

– Это не просто вечеринка с выпивкой, – сказала она грустно. – Думаю, это будет настоящий семейный праздник. По крайней мере, так у нас принято. Каждый спешит домой – кто может.

Глава 9

– Ай Цзи! – Тай-Тай кричала пронзительно, как кантонка. – Иди сюда, вниз! Немедленно!

С верхушки мачты «Вихря» яхта казалась похожей на глаз гуйло. Ай Цзи качался над «убежищем от тайфунов» в веревочной люльке, гадая, где взять сто тысяч гонконгских долларов на свадьбу, – тайпан купил еще судно, стаксельную шхуну «Мандалай», а на «Мандалае» была своя команда – ребята со своими собственными свадьбами, на которые нужно занимать деньги.

Ай Цзи остался на «Вихре», и этот последний полдень девяносто шестого года застал его возящимся с новым фалом на грот-мачте – за неимением других занятий. На других яхтах многие готовились к встрече Нового года. Рыбачьи джонки рассыпались по заливу, и запахи готовящейся пищи и керосина носились, подхваченные легким ветерком. Небо стало тяжелее, и уже начали переливаться огни города.

– Ай Цзи!

Он знал, что она порядком выпила. Если бы она выпила меньше, она бы молчала. А сейчас кричит и кричит.

«Вихрь» не покидал стоянки целых полгода. Хуан ушел с яхты, но так как они не выходили в море, Ай Цзи не видел смысла искать ему замену. Его ленивый бывший напарник подался к процветавшим сомнительным типам, занимавшимся контрабандой и часто плававшим на Филиппины. Новое судно Хуана – мощный дизельный сампан – вызывало зависть у всех в «убежище от тайфунов». Ай Цзи же коротал долгие дни, надраивая «Вихрь» и выполняя время от времени поручения Тай-Тай.

Его подружке Хуа нравилось такое положение вещей. Она жила на сампане неподалеку, и Ай Цзи виделся с ней по ночам, когда Тай-Тай отправлялась спать или уезжала с яхты. Они лежали в темноте, глядя на сверкающий ковер огней города, и строили планы по поводу своей свадьбы. Сегодня Хуа хотела, чтобы он пришел пораньше. Но Ай Цзи беспокоился за бедную Тай-Тай: вдруг она упадет за борт, если он оставит ее одну.

– Ай Цзи!!

Он оснастил веревочную люльку тормозом, который сейчас он отпустил. Просвистев камнем вниз, Ай Цзи в последнюю минуту замедлил движение и плавно опустился рядом с Салли, которая вышла на палубу в помятом шелковом халате.

– Отведи ее к причалу для сампанов, пожалуйста. Сегодня новогодняя ночь, и мы примем пассажира.

Вообще-то не было нужды сниматься с якоря и вести большую яхту по узким проходам. Сотни владельцев сампанов были просто счастливы периодически перепадавшей работенке – подбросить людей или продукты с берега на яхты или, наоборот, отвезти пассажиров на берег, но Тай-Тай настаивала, чтобы он отводил «Вихрь» к причалу по любому самому мелкому поводу. Но именно это и нравилось Ай Цзи. Вот уже шесть месяцев они торчали в «убежище от тайфунов» – это был самый длинный период в его жизни, когда он не был в море, и Ай Цзи чувствовал, что начинает терять квалификацию. Проводка яхты по гавани немного помогала. Он завел мотор, поднял носовой и кормовой якоря и направился к клубу.

Он гадал, кого же они подберут. Они не купили никаких эдаких сыров или паштетов со всякими штучками – то, что гуйло считали своей праздничной едой, и Тай-Тай не велела готовить каюты для гостей. Она пошла вперед, когда он переговаривался со знакомыми, мелькавшими то там, то тут на лодках вдоль канала, и стала на носу, смотря на сломанное леерное устройство левого борта, которое она запретила менять. Ай Цзи только отшлифовал острые концы сломанных леерных стоек – он отремонтировал их ровно настолько, насколько она позволила.

На причале для сампанов толпился народ, глядя искоса, так, как смотрят гуйло, делая вид, что не смотрят. Мисси держалась отчужденно, стоя в помятом шелковом халате и с непричесанными волосами. Она бросила носовой швартов, когда Ай Цзи подвел яхту вплотную к носу, и кто-то поймал его и привязал к кнехту. [29]29
  Кнехт– тумба для закрепления швартовых или буксирных канатов.


[Закрыть]

– Хелло! – сказала она своим громким, ясным голосом, и кое-кто пробормотал в ответ:

– Привет, Салли!

Ай Цзи по-прежнему гордился ею. Она была дочерью тайпана, и если кто-нибудь скорчил бы рожу, они могли послать его подальше.

– Не беспокойся, мы задержимся у пирса не дольше секунды. Вон там!Ай Цзи, посмотри. Не правда ли, отличный парень?

Коробка с шампанским дожидалась на тележке. Ай Цзи пошел за ней, легко вскинул ее на широкое плечо и вернулся.

– Шампанское! – беспечно объяснила Салли стоящим на берегу. – Новогодняя ночь! Все пейте шампанское! Ну да ладно, эй вы, отдать швартовы!

Кто-то бросил леер, она свернула его и пошла вниз с улыбкой, забытой на лице. Ай Цзи быстро развернул яхту и направил ее к «убежищу от тайфунов».

Он должен поговорить с ней о том, чтобы взять в долг денег на свадьбу. Он надеялся, что сможет сделать это до наступления ночи, чтобы сделать сюрприз Хуа. С Драконьим Лицом было бы проще… Но он знал: праздник ложился тяжелым камнем на сердце Тай-Тай.

– Ай Цзи! – позвала она из люка. – Отнеси шампанское вниз, когда мы остановимся, и положи несколько бутылок на лед.

Он нагнулся над штурвалом так, чтобы можно было видеть полутемную каюту, где она проводила время.

– Хорошо, Тай-Тай.

– Потом ты свободен на ночь.

– Спасибо, Тай-Тай. Я останусь.

– Но сегодня новогодняя ночь. Тебя, наверное, ждет подружка. У тебя ведь есть подружка?

– Да, Тай-Тай.

– Тогда отправляйся к ней. И прихвати с собой бутылку шампанского. С Новым годом!

Гонконгский закат, прочитал когда-то Ту Вэй Вонг в глянцевой книжке, настолько романтичен, что может смягчить сердце самого безжалостного и черствого магната. «Какая чушь!» – подумал он. Такое мог сказать только абсолютный невежда. Закат в Гонконге был подобен всему прекрасному – чем ослепительнее красота, тем острее желание обладать ею.

Он наблюдал за финальными приготовлениями к новогоднему торжеству со своего любимого места – низкого подиума, на котором стояли кресло и письменный стол, – в стеклянном углу бального зала «Волд Оушнз-хауса», образованном сплошными окнами из толстого листового стекла. Наверху располагался офис. Этот наблюдательный пункт был отгорожен от бального зала низкими стеклянными горками, в которых стоял фарфор, – там даже была чаша, которой пользовалась последняя вдовствующая императрица. Ту Вэй Вонг купил ее за восемь миллионов американских долларов на аукционе «Кристи», где его агенты получили инструкцию постоянно торчать, чтобы вернуть шедевры китайского искусства в Китай.

Из своего мягкого кожаного вращающегося кресла он мог видеть в одной стороне своих молодых слуг, сновавших туда-сюда по залу, и Гонконг – в другой стороне. Заходящее солнце окрашивало город и небо в сумеречно-розовый цвет, и залив стал голубым. Он мог видеть несколько построенных в Китае кораблей своего флота и лайнеров, везших пассажиров.

Ночь упала стремительно, как это бывает в тропиках. Миллионы окон квартир и офисов, фабрик и магазинов заблистали, как калейдоскоп, и отражения сверкающей неоновой рекламы сигарет, кино– и фотокамер и часов задрожали на атласной темной глади воды красными и зелеными бликами. Корабли, катера, паромы, буксиры и лихтеры сновали по гавани. Джонки плыли без огней.

Ту Вэй видел множество прожекторов – пучки света, вырывавшиеся с темных крыш башен офисов, образовывали световые дорожки, которые упирались в холмы. Там и здесь, у подножия зданий, фонари и сверкающие витрины освещали потоки людей, возвращавшихся домой с работы или спешащих на бессчетные вечеринки, которые закончатся только утром. Но хотя была ночь и канун Нового года гуйло, сварщики продолжали работать, и огоньки подмигивали городу – голубые острые искры протыкали темноту, и неожиданные вспышки белого цвета, как на дискотеке, импульсами освещали скелеты строящихся зданий.

Ту Вэй опять повернулся к бальному залу, который сумеречно переливался. Он поднял сморщенную руку и сделал манящий жест. К нему тут же подбежал красивый юноша.

– Шампанского.

– Слушаюсь.

Лишь считанные единицы из все еще живых на побережье Китая отваживались называть его в лицо Ту Вэем. Он был Дедушкой для своего китайского штата, сэром Джоном – для англичан и Вонгом Ли – для каэнэровцев. Кое-кто из местных журналистов, ведущих колонки сплетен, настойчиво называли его Ту Вэем, пока один из них не лишился пальцев, необходимых для печатания на машинке. Международные журналы изредка осмеливались на прозвище, и он с нетерпением ждал минуты, когда они тоже сочтут благоразумным не размахивать перед быком красной тряпкой.

Юноша быстро вернулся со сверкающим бокалом. Ту Вэй поднес его к губам, а затем отставил руку в сторону, чтобы видеть бегущие вверх пузырьки.

– Тебе нравится или нет?

Изысканный шестнадцатилетний юноша в смокинге указал дрожащей рукой на зал – жест, означающий, что комната ждет его одобрения. Бармены, официанты, повара и поварята выстроились в шеренгу, как маленькие солдаты. Ту Вэй встал, болезненно поморщившись, оперся рукой о стеклянную горку, отделяющую его от зала, и медленно вглядывался в каждую деталь комнаты. Столы на десять человек были сервированы хрусталем и золотом. Цветы вздымались в античных вазах. Бары, расположенные в трех местах, были заставлены бутылками шампанского, и лес из папоротника, густой, как шпалера, скрывал эстраду для оркестра, но на длинной площадке, вытянувшейся вперед, как язык, могли бы одновременно исполнять свои хиты около дюжины самых мощных поп-звезд.

Неожиданно Ту Вэй почувствовал за спиной какое-то движение и, оглянувшись на окно, увидел огромный корабль с рядами ярко освещенных иллюминаторов и мощными прожекторами света, шедший к терминалу. «Королева Елизавета II», плававшая на пароходной линии Кунардов, прибыла в Гонконг на сутки позже. Ее видавший виды двигатель опять сломался в Китайском море. Ту Вэй хорошо знал это судно. Он пытался купить «Королеву Елизавету II» и превратить ее в плавучий игорный дом, но англичане уперлись, не желая расставаться с последним символом своего морского могущества, и тот в конце концов наскочил на рифы.

Ту Вэй Вонг покачал головой в насмешливом изумлении. Роскошный лайнер одолел пока только еще половину своего кругосветного маршрута. Причиной его захода в Гонконг была возможность побывать там вновь сотне уже удалившихся на покой важных шишек из гражданской службы, соблазнившихся рекламными призывами совершить морское путешествие. Англичане не переставали поражать Ту Вэя. Шесть миллионов брошенных на произвол судьбы гонконгцев со страхом и яростью ждали Нового года; все боялись новых мятежей на Коулуне; а эти британцы, которые, как думали большинство китайцев в Гонконге, продали их Пекину, возвращаются домой с помпезным величием.

Но в следующую минуту его изумление достигло новых высот – вместо того чтобы продолжать путь к причалу, залитый огнями корабль повернул свой огромный нос к городу и бросил якорь посередине гавани. Он упал в воду с грохотом расправляющейся цепи – Ту Вэй мог слышать ее лязг сквозь окна. Отлив потащил судно немного назад. Медленно цепь натянулась. И «Королева Елизавета II» причалила между оконечностью Коулуна и Центральным районом.

Ту Вэй догадался, что причиной этому были соображения безопасности. Англичане боялись, что разъяренные банды могут атаковать терминал. И впрямь могут, подумал Ту Вэй. Но, будучи и в большей безопасности посреди гавани, роскошный лайнер был хорошо виден с обоих берегов. Сотни паромов и катеров сновали туда-сюда круглые сутки, толпы людей гуляли по берегу. И Ту Вэй усмехнулся: не пройдет и сорока пяти минут, как все китайцы в колонии узнают – гуйло струсили.

Он сам не мог бы обставить все лучше. Он снова сел в кресло и вверг своего напуганного мажордома в еще большую панику едкой, довольной улыбкой.

– Отлично! Просто превосходно! Похоже, у нас будет интересная вечеринка, но давайте отодвинем от окна столы. Сделайте так, чтобы всем хватило места у окна, и будем смотреть на представление.

Юноша вовремя остановил себя. Он почти было сказал, что от окон, выходивших на залив, плохо видно сцену. Но дураки – неважно, насколько они красивые, – долго не задерживаются на службе у Ту Вэй Вонга. Юноша понял: тайпан имел в виду, что настоящее представление сегодня ночью будет снаружи,за окном. И он ни на секунду не сомневался – что бы Ту Вэй ни подразумевал под словом «представление», оно состоится, раз старик так сказал. И кто-нибудь мог бы заработать себе скромное состояние, продавая билеты на крышу. Если бы осмелился.

Глава 10

Нрав у дочери был такой же «плохой», как у отца.

Она была неуравновешенной и бесцеремонной – заложница своего темперамента, как и он. Она взрывалась, когда была неуверена, и не скрывала ничего, когда чувствовала себя в форме. Ее амбиции были видны всем.

Такой же плохой, как и он. Вопрос, однако, в том – была ли она такой же хорошей? Осенила ли Викки Макинтош захватывающая дух царственная тупость Дункана? Может ли она, как по волшебству, генерировать грандиозные блестящие идеи и бросаться с ними очертя голову вперед, не думая о трудностях? Или она была просто избалованной дочерью богатого человека, какой казалась иногда? Время покажет. Но если Викки Макинтош окажется такой же хорошей, она будет опасным врагом.

Вивиан До велела своему шоферу высадить ее у ресторана «Лун Ки», в центре, где купила кое-что для обеда с матерью: жареного гуся в сливовом соусе и аппетитную лапшу, и пошла по направлению к узким улочкам старинного квартала, куда они переехали из комнатушки тетушки Чен на Коулуне. Она хорошо помнила суматоху переезда, когда мать уговорила отца, что дела пойдут на лад быстрее, если они будут жить на острове Гонконг.

Китайцы, сидевшие у дверей своих магазинчиков, с любопытством смотрели на хорошо одетую молодую женщину – на высоких каблуках и в европейском костюме. Некоторые плевали в водосточную канаву, другие расплывались в широкой улыбке, видя лицо дочери старины До, делавшего печати.

Ее отец не преуспел, когда решил открыть фабрику по пошиву джинсов. Конечно, это была бредовая идея. Абсолютно нереальная. Но мать была неистощима на подобные затеи. Вивиан помнила все его случайно найденные работы – все эти прилавки, кассы и рабочие столы, мимо которых она каждый день ходила в школу. Сначала был радиомагазин, потом игрушечная фабрика, ювелирный магазин и цех сборки электронных приборов. В конце концов он подорвал свое здоровье, а матери на этот раз не было так долго, что они уже решили, что она больше не вернется. Тогда он нашел мужество, чтобы послушаться самого себя, и начал вырезать печати. Это были каменные и из слоновой кости личные печати для документов, писем и контрактов. Так, наконец, отец смог хоть как-то использовать свое образование и творческие способности.

– Лай хо ма? – приветствовали они ее. – Как поживаешь?

И Вивиан в ответ махала им рукой: «Все хорошо».

Несмотря на то, что она была соблазнительницей – как была уверена Викки – Вивиан жила одна и регулярно ходила домой обедать с матерью, которая жила в крохотной квартирке над помещением, которое было когда-то лавкой ее отца. Мать сдала его в аренду филиалу большого универмага, сама перебралась в жалкий угол и никогда не чувствовала иронии того, что продолжает жить трудами отца Вивиан. Наоборот, она гордилась своим доходом. Мать хотела пойти в ресторан, но Вивиан соблазнила ее гусем. Она чувствовала себя измотанной долгим пребыванием среди людей и хотела побыть в четырех уютных стенах тесной квартирки, которая когда-то была ее домом.

С улицы внизу доносился непрерывный гул – звуки разговоров, шаги, выкрики, радио. Через стены надрывался телевизор. Вивиан поставила кипятить воду и стала мыть капусту.

– Мы могли бы пообедать у тебя, – сказала мать, почувствовав запах лапши. Она ненавидела готовить, но, как всякая шанхайка, обожала вкусно поесть, а лапша казалась очень аппетитной.

– У меня там неразбериха, – ответила Вивиан. – Моя няня уехала в деревню повидаться с родными, и повсюду разбросана моя работа.

– По крайней мере, у тебя красивый вид из окна.

– Был, – поправила ее Вивиан. – Джардины только что выстроили прямо под носом небоскреб.

– Ах, – улыбнулась мать, и Вивиан поняла, что она думает: если уж лишиться вида из окна, то лучше всего из-за какого-нибудь могущественного хонга типа Джардинов или Мэтсонов. – Ничего, с твоими-то друзьями ты всегда найдешь себе новый.

– Честно говоря, я едва это заметила.

– Ты слишком много работаешь.

– Ты это мне уже говорила.

– И что это тебе дает?

– Помогает прожить день, мама.

– Никакой другой причины?

– Я люблю свою работу. И я иду наверх.

Едва заметный огонек вспыхнул в глубине шанхайских глаз матери, словно кто-то наблюдал из темной пещеры.

– Ты что-то задумала, а? – спросила она. Она по-прежнему пыталась вычислить схему мира, который, по ее мнению, можно завоевать хитростью и тайными уловками. Проверни какой-нибудь трюк, и ты победитель.

– Я-то знаю, – продолжала она. – Нечто грандиозное.

– Просто работа. И больше ничего.

Но мать не обмануть.

– Ты терпелива, – одобрила она. – А у меня терпения никогда не было. Ты добьешься многого. Все, что тебе нужно – это план. А он у тебя есть. Я знаю тебя.

– А как прошел твой день, мама?

– Посмотри на мои волосы – тогда не будет вопросов.

– Милая прическа.

– Господи, о чем ты говоришь! Этот чертов парикмахер! Все приличные мастера эмигрировали, и мне остались только косорукие, которые не могут найти себе работу даже в отелях у коммунистов.

Вивиан почувствовала, что внутри у нее закипает злость. Сколько она себя помнила – даже в самые тяжелые дни, когда отец изводил себя работой, – ее мать прыгала в трамвай, спрыгивала на углу Чатер-стрит и Пэда, ер-роуд и влетала в отель «Мандарин», где ей расчесывали и укладывали волосы. Она выросла в достатке в Шанхае – до «культурной революции» – и не удосужилась научиться причесываться самостоятельно.

– Я уверена, ты найдешь себе чудесных парикмахеров в Торонто.

– Сегодня это свершилось.

– Что свершилось?

– Получила канадскую визу.

– Почему ты мне ничего не сказала?

– Это не Нью-Йорк.

– Мы знали, что так будет. Но как бы там ни было, ты, наверное, чувствуешь облегчение.

– И ты тоже. Я больше не буду мешать тебе.

Вивиан позволила своим глазам задержаться на гладком лице матери. Ей было пятьдесят пять, но при розовом освещении, которое она любила в своей квартире, она выглядела на сорок. С конца восьмидесятых годов она пользовалась известным кремом от морщин, – когда он добрался до Гонконга, – хотя дерматологи сомневались в эффективности препарата для азиатской кожи. Ее мечтой была пластическая операция на лице, сделанная каким-нибудь дорогостоящим высококвалифицированным хирургом, – кем-нибудь вроде тех сверкающих белозубыми улыбками эксцентричных глянцевых типов, которых она видела на рекламных роликах; мечта, за которую Вивиан не имела намерения платить, потому что это казалось ей тысячекратным предательством отца.

– Это твой выбор, мама. Но ты можешь передумать, если захочешь.

– Тебе будет лучше без меня. У тебя будут развязаны руки.

– Что ты имеешь в виду?

Вивиан уже давно обнаружила, что единственной возможностью общаться с матерью было принимать вызов и быть постоянно готовой к ее инсинуациям и неясным намекам. Не то чтобы она не одобряла наличие Дункана Макинтоша. Просто иногда ревновала.

– Я имела в виду, что ты постоянно занята – путешествуешь, работаешь.

– Я работаю, когда путешествую.

– Ну хорошо. Просто тебе не нужна обуза.

Вивиан пожала плечами и сказала правду:

– Ничего не изменится, если ты останешься. Я собираюсь жить одна, когда ты уедешь. И я останусь совсем одна. Отец умер, тетушка Чен умерла. Остались несколько старых теток и дядек, которых я едва знаю.

Еще пять или шесть лет назад она бы ни за что не поверила, что будет скучать по матери, если та уедет. Но когда умер отец, они стали ближе друг другу – как два незнакомца, встретившихся впервые. Темп жизни матери замедлился. Демоны, которые гнали ее от мечты к мечте, от мужчины к мужчине, теперь стали менее энергичными. Теперь она коротала время в компании людей типа мистера Тама, соседа, водителя такси, честного работяги. Правда, иногда ее заносило, и она могла снова болтать чепуху, например о создании парка радиофицированных такси, и исчезала ненадолго, совсем как кошка, возвращаясь назад с новой загадкой в улыбке.

– Ну, ну, ты не будешь одна.

Неожиданно, без предупреждения, старая боль – такая же острая, как новая рана, такая же мучительная, как в детстве, – пронзила ее. Мать уже нашла себе отговорку, чтобы опять оставить ее одну. Она вовсе не угомонилась. Эмиграция, похоже, будет не последним звеном в цепи ее авантюр – вперед к чему-то новому, а все старое безжалостно останется позади.

– Что имеешь в виду?

– У тебя есть дружок.

– Я не прошу, чтобы он был всем для меня. И он не заменит мне мать.

– Ах!

– Перестань жеманиться… Желаю приятно тебе провести время.

– И тебе того же. Уверена, ты своего не упустишь.

– Что?

– Ты ведь не становишься моложе.

– Мама, мне только тридцать два.

– Будет тридцать три в этом году, и прежде чем ты осознаешь это, тебе стукнет тридцать пять, и кто тогда женится на тебе?

Это было так глупо, что Вивиан не стала спорить, просто сказала:

– Я найду кого-нибудь, кто отчаялся так же, как и я. Может быть, бедного парня, потерявшего работу в КНР. Мы будем разводить свиней в Монголии.

Она улыбнулась про себя, услышав фразы Дункана Макинтоша из своих уст.

– Ты не знаешь, что такое отчаяние, девочка.

– Может быть, это то, что я пытаюсь не забыть, – пробормотала Вивиан.

– Что ты сказала?

Она молча покачала головой. Ее воспоминания о том, как они бежали из Китая, и о самом Китае были смутными.

Она обнаружила, что ей трудно отделить свои самые ранние проблески памяти от рассказов, услышанных от взрослых. Дяди отца обычно много говорили о хаосе, царившем по вине вояк. Один заявил, что был соратником Мао. Мать постоянно оплакивала потерю достатка и комфорта в Шанхае и звала слуг, которых у нее никогда не было, но о которых она слышала от своей матери.

Китай, который Вивиан знала лучше, был Китаем из отцовской мечты и снов, потому что по политическим взглядам – страстно и оптимистично – он был интеллектуальным наследником Движения 4 мая 1919 года, [30]30
  Массовое народное политическое движение против иностранного засилья в Китае, а также за обновление китайской культуры и демократизацию общественной жизни.


[Закрыть]провозгласившего, что демократия и наука возродят былое величие Китая.

Националисты задавили Движение 4 мая. Революционеры атаковали его тоже. И в довершение всего Красные Стражники добили последних, кто еще отваживался надеяться.

Собственные воспоминания Вивиан о Китае начинались холодным песком под ногами, когда отец взял ее на руки и понес в темноту. Они обрывались на ощущении холодной воды, поднимавшей их наверх, когда появилась акула. Ее первый яркий зрительный образ детства начинался со школы в Гонконге, где ей легко давался английский, которому еще до школы учил отец.

Но все же Китай волновал ее.

Несколько лет назад, незадолго до того, как пекинская бойня отпугнула иностранных туристов, она уговорила отца сопровождать ее в одной из ранних деловых поездок в Кантон – столицу провинции Гуандун, где он родился. Все еще боясь – хотя прошло пятнадцать лет с того дня, когда он бежал от «культурной революции» и гонконгские беженцы уже какое-то время вовсю путешествовали по КНР, – он захотел поехать на могилу своей матери. Они плыли по Жемчужной реке на небольшом суденышке. Город изменился с тех пор, как умер Мао. Целые кварталы были разрушены, чтобы дать место роскошным отелям для деловых людей, коммерческим выставкам и новым фабрикам. После долгих блужданий по изменившимся окрестностям в палящем зное они наконец обнаружили новый склад, выстроенный на месте могил их семьи. Кладбище было сожжено, потому что Красные Стражники внесли его в черный список как буржуазное. Ее отец плакал:

– Они не могут оставить в покое даже мертвых.

– Где сегодня твой дружок? – спросила мать.

– Он со своей семьей.

Мать понимающе кивнула:

– Праздники – самое плохое время.

Вивиан сказала:

– Это не так.

Но, конечно, это было так, и слова в ее голове звучали: «Я – не такая, как ты».

После ста пятидесяти лет занятия торговлей в Азии семьи Макинтошей и Фаркаров были по-прежнему шотландцами в душе. И поэтому Рождество было простым праздником с игрушками и традиционным жарким в полдень, но Хогмэнэй был самой радостной и важной ночью сезона, и все, кто мог, спешили домой в Пик-хаус. Викки помнила волнение в верхних комнатах, и комнаты для гостей, заполненные пришедшими к ним кузенами и кузинами, и тот особенный восторг, когда они одевались к предстоящему волшебному торжеству. На мужчинах были килты, [31]31
  Килт– юбка шотландского горца или солдата шотландского полка.


[Закрыть]на женщинах – длинные белые платья с клетчатыми шотландскими кушаками. Хьюго играл на волынке.

Сегодня ночью они гостей не ждали. Тяжелый полумрак заполнял все комнаты большого старого дома, как холодный мрачный туман. Смерть Хьюго была слишком свежа на их памяти, и размолвка Салли и Дункана была как кровоточащая рана.

Викки еще раньше отправилась в клуб и нашла там мать, которая сидела молча, пила и хотела бы остаться одна. Викки вернулась домой, чувствуя себя странно – одинокой и никому не нужной.

Слуги прятались на кухне. Если у Викки и были какие-то сомнения на тот счет, что это будет унылый, тяжелый вечер, они развеялись, когда она увидела вечерний костюм отца, лежащий наготове вместо шотландской юбки. Она долго думала о том, что надеть, и решила, что стоит быть нарядной хотя бы ради детей Хьюго – им нужен был праздник.

Фиона, которая мужественно держалась все Рождество, была готова заплакать. Питер пил – его очередной срыв, который даже Мэри Ли, при всей своей железобетонности, не могла блокировать. Викки почувствовала боль за Мелиссу и Миллисент – рыжеволосых дочек Хьюго. Им было десять и двенадцать лет, и казалось, они боятся и не верят, что снова смогут радоваться. Период со дня смерти отца был слишком длинным для их коротеньких жизней, и они жались к Фионе. Викки не могла понять, боятся ли они, что их мать снова будет плакать, или что они могут потерять и ее. Девочки явно обрадовались и оживились, когда Викки сошла вниз по лестнице в красном шелковом открытом вечернем платье и прошла по натертому паркету, постукивая высокими каблуками.

– Тетя Викки!

– Мои хорошие!

– Ты, наверное, замерзла в таком платье.

Мелисса погладила ее по плечам. Викки больно кольнуло то, что по горькому стечению обстоятельств она будет им теперь вместо Хьюго – тетушкой Викки.

Миллисент обвилась руками вокруг нее:

– Я так люблю твои волосы.

Она убрала их назад большой заколкой с бриллиантами, которую ей подарила мать в тот день, когда покинула дом, говоря, что на яхте ей не нужны драгоценности.

– Спасибо, Миллисент. Ты тоже выглядишь такой прелестной. Вы обе. Что все будут пить?

– Дядя Питер пьет виски, – доложила Мелисса.

– Думаю, я буду пить шампанское.

– Мама говорит, что мы должны подождать до полуночи.

– Давайте пойдем к ней и скажем, что все хорошо.

Она пересекла гостиную и подошла к креслу, где сидела англичанка, глядя из окна на город.

– Дорогая, давай выпьем со мной немного шампанского?

Фиона подняла глаза, полные слез.

– Идите поиграйте, девочки, – сказала Викки, обнимая их за плечи и отправляясь с ними к бару, скрытому за тяжелыми драпировками. – Но сначала нам надо открыть бутылку шампанского. Дедушка уже спустился вниз?

– Он пошел к телефону.

– Да? Ну что ж, тогда мы откроем ее сами – главное, не сломать ноготь. Ну, вы идете?

– Тетушка Викки!

– Что, Миллисент?

– А где мы будем на будущий Хогмэнэй?

Викки замолчала. Она вынула из серебряного ведерка со льдом бутылку шампанского. Викки боролась с пробкой, отчаянно думая: в самом деле, где они будут?

– Конечно, ты приедешь домой на каникулы из Гордонстауна.

Школа, где учился Хьюго, а теперь будут учиться его девочки.

– А вы, мадам Мелисса, можете остаться в гонконгской школе лет эдак на восемьдесят, если не подтянете свои оценки.

– А китайцы?

– Они тоже будут здесь.

– А они нас не выгонят?

– Ни за что.

– А если они нас арестуют?

– За что?

– За то, что мы – это мы.

У Мелиссы были пронзительные глаза Макинтошей, и сейчас они были широко раскрыты, прелестны и сосредоточенны – она ждала ответа.

Единственным ответом, который знала Викки благодаря тому, что отец сделал так, что они прикипели к Гонконгу и не хотели его покидать, это то, что Макфаркарам некуда ехать, если дела пойдут скверно. Но к ней пришло спасение в лице тайпана, спускавшегося по лестнице и погруженного в свои мысли. Пусть он ответит.